Резать грани бытия Надо чисто и красиво. В споре вечности и взрыва Правы город, ночь и я.
И хотя не ночь сейчас была, а мерзопакостный промозглый осенний день, да и до города далековато, мощная музыка делала своё дело - мчала исстрадавшуюся рэеву душу куда-то в направлении лучшего мира. За все границы и все горизонты, туда где не нет майтирэнов и исс, ставших врагами друзей и умирающих за пультами инженеров. Там только разноцветные неоновые огни, бесконечная свобода и ветер в лицо, у "напалмов" все песни - про взрывы, крылья и скорость.Криком вспорот льдистый свод Равнодушной синей бездны... Из богов, что мне известны Все хотят - наоборот.
Что именно "наоборот" хотят боги, Рэй, честно говоря, не понимал. Может быть, сохранить в неприкосновенности синюю бездну? Которая от криков рвëтся? Сейчас над Рэем бездну была не синяя, а беспросветный серая, но тоже равнодушная к любым крикам. На которые, впрочем, не было ни сил, ни желания. Всё самое плохое уже случилось, чего орать-то? Бесполезно орать. Теперь надо только найти Кострова, слить ему так чудовищно дорого доставшуюся координаты и... Что "и" Рэйден тоже пока не понимал. Превратить смерть Росшанского в спасение Майтирэна. А как именно, пусть лучше чекист придумывает. Пока он, Рэйден, своей свинской самодеятельностью ещё кого-нибудь не угробил! Мы никогда ещё "Монолит" в экстремальном режиме не тестировали. Я сам сяду... Если бы Рэй заспорил. Если бы настоял... Это ведь ему, а не инженеру нужнее всех была эта проклятая координата. Ну, не считая, разве что Сэнеда. Но бэ-энчик маленький и беззащитный, да к тому же с выжженной памятью, его туда пихать было тем более нельзя. Это должен был сделать он, Воин Храма, активити Светлояра! Но он не сделал. И теперь никогда не сможет смотреть людям в глаза. Нет, со смертью как таковой ему сталкиваться уже приходилось. Сталкер - опасная профессия, а поклонение Трёх Взрывам - опасная религия. Но никогда ещё Рэю не приходилось терять кого-то по собственной вине. Из-за того, что вовремя не сообразил, не решился, не заступил другому дорогу, безопасную для него, активити, роковую - для человека. И никогда ещё этот человек не был ему по-настоящему лично дорог. Полузнакомые Храмовники, такие же полузнакомые сотрудники "Эпи-Центра". С которыми хорошо если пару раз чай за одним столом пили в буфете. Везло Ростислава Майно-Коломенскому, любимчику города и Зоны. А вчера вот перестало везти. Юрий Петрович Росшанский мог бы стать его другом. Плевать, что он старше, у Рэя вообще лучше получалось дружить со взрослыми, чем с формальными сверстниками. Среди последних, как раз, у него друзей-то и не было, так - приятели. Кроме, конечно, других активити и в последние дни - Оксаны. А самое светлое, самое важное и сокровенное Рэй нёс отцу, чекисту Кострову, НСБ Решетникову, храмовым мастерам Плутонию и Распаду. Оксана теперь будет его ненавидеть. И правильно! Мы никогда ещё "Монолит" в экстремальном режиме не тестировали... Будь всё проклято! И особенно Исса.Из зверей, что ждут в аду, Помня мой горчащий запах, Кто придёт на мягких лапах Останавливать беду?
Впрочем нет, Иссу не надо. Исса сама по себе атомная станция, она не виновата ни в чём. А вот уроды, на ней засевших, своё ещё получат! Он, Рэйден, до них ещё доберëтся! Но сам. Теперь только сам. Мы никогда ещё "Монолит"...Из сердец, что я сжигал На решётке строгих строчек Я сложил печати Ночи От безумья в двух шагах.
Оксана теперь его ненавидит. И по праву. Надо было не пускать, придумать что-то. Псионику храмовую, в конце концов, применить. А ему, придурку безъядерному в голову не пришло! Согласился, ничтоже сумняшеся, конечно же, профессионал лучше знает! Ур-род... Он никогда не сможет себе это простить. Оксана теперь его ненавидит. И Чернобыльников... А что - Чернобыльников? Прав он был в том, что не надо на "Альтаир" лезть. Во всём остальном неправ, а в этом прав!Ты меня не позовёшь, Не откроешь сонных окон... В споре точки и истока Правы город, ночь и дождь. Не посмеешь рушить твердь Дней холодных светло-серых. В битве памяти и веры Правы город, ночь и смерть.
Финальное соло на барабанах показалось оглушительным и страшным. Будто это звуки разрушения мира. Впрочем, мир действительно рушился, он с третьего сентября начал рушиться. А вчера подполз к своему краю, за которым только бессилие и отчаяние. И всё, что он, Рэй, может сделать, это найти майора и отдать ему координаты Урмилы. А потом... Обычно богатое и безотказное воображение презрение дезертировало, даже не пытаясь рисовать никакого "потом". Майор подошёл неслышно, как лесной кот. Рэй приготовился к казни. Ох, Костров ему сейчас устроит выведение на номинал! И будет прав, прав, прав тысячу раз. Может быть, его теперь даже расстреляют, или, что ещё хуже, выгонят из Зоны. Выселят в Новгород или ещё куда. И он бесславно сдохнет там от тоски по станции и по Меридиану. И даже такое будет лучше, чем смотреть Оксане в глаза. Стрелять Михаил Константинович в Рэя, разумеется, не стал, а вот огорошить огорошил. Так, что активити несколько секунд по-рыбьи хватал ртом воздух, мучительно не зная, что сказать в ответ и куда девать взгляд. Чекист... попросил прощения. У него, Рэйдена. За то, что исчез из города в самый неподходящий момент, за то, что Рэю с компанией пришлось идти на "Альтаир" одним без него. Сказал, что, будь он на месте, сам бы, без всяких Оксан Росшанских это предложил и разрешения выбил. И установку "Монолит" в экстремальном режиме задействовал бы тоже сам, как "эфирщик" он гораздо сильнее Юрия Петровича. А потом майор сгрëб Рэя в объятия, крепко-крепко, почти больно. Уткнул носом себе в грудь. Одет Михаил Константинович был не в форму, а в кожаную мотоциклетную куртку. И на ней противно царапалась молния. Спустя маленькую вечность активити высвободился. Сразу же отстранился, так поспешно, будто боялся сдетонировать. Уставился на свои кроссовки и жëлтые палые листочки под ними. Смотреть особисту в глаза было невыносимо. И слушать извинения было невыносимо, он же только сам, сам, сам виноват! Он всё равно что собственными руками прикончил инженера Росшанского! Мудрый чекист поймал его настроение. Или считал. Или он просто слишком хорошо знал Рэя и понимал, что тот не из-за глупой обиды на другой край серого крыльца уползает. - У тебя другой возможности не будет ведь, - нарочито буднично сказал он, выпустив слово "поплакать", - Тебе ещё с остальными как-то говорить. В том числе и о деле. И вообще переживать у нас мало времени! Выглядел майор по-прежнему плохо. Такой же осунувшийся, небритый и с мешками под глазами. - Я могу узнать, где вы пропадали-то, Михаил Константинович? - Рэй изо всех сил старался, чтобы не дрожал голос. - Оно тебе надо - подробности чужих дел? - Михаил Константинович дёрнул щекой, - Это для вашей группы свет клином сошёлся на Урмиле с Иссой. А всю остальную жизнь-то на паузу никто не ставил. И, кстати, в следующий раз, когда тебе надо будет залезть на секретный завод или например в драконью задницу, пожалуйста, вспоминай, что ты - сотрудник "Эпи-Центра". И можешь посылать официальные запросы вместо того чтобы заниматься махновщиной! Ну, по крайней мере, манера говорить у него не изменилась! Если бы Юрий Петрович был жив, Рэй сейчас сам власть над собой посмеялся бы. Действительно, Оксане нужно было только напомнить про "Монолит". А дальше они могли бы прийти на "Альтаир" совершенно законным образом, а не дурацкие планы в духе приключенческого фильма строить. Даже не попытавшись получить пресловутой разрешение. Может быть и Росшанский тогда был бы жив! Но он не был, так что смеяться не хотелось. Михаил Константинович опять уловил его мысли. - "Монолит" в экстремальном, он же "гамма"- режиме требует от человека высочайшего напряжения. А у твоего инженера ко всему ещё и сосуды слабые были. Он это скрывал ото всех, даже от жены. Думал "Монолит" сначала до ума довести, а уже потом кочевать по больницам. Коллеги его рассказали. Так что хватит его жалеть, он знал, чем рисковал. Рэйден сжал кулаки с такой силой, что ногти врезались в кожу. - "Монолит" в гамма-режиме должен был гонять я! - угрюмо выдохнул он, - Я, а не мирное население! Майор прохлопал себя по карманам в поисках сигарет. Закурил. Струйка сизого дыма поплыла в набрякшее дождём небо. - Я прекрасно понимаю, как рассуждал про себя Росшанский. Он, мягко говоря, не специалист по активити. Да и никто не специалист, таковых просто нет. Потому что слишком мало собрано данных. А вот о том, что "Монолит" в гамма-режиме теоретически способен свести пользователя с ума, в лаборатории предполагали. Мозг может не справиться с таким мощным потоком данных. Вот ЮрийПетрович и предложил самого себя. Ну, не дочку же в самом деле! Тем более, что Оксаночка, насколько мне известно, способности имеет средние, так что её риск мог оказаться ещё и напрасным. - Так вы хотите сказать... - Что Росшанский всё рассчитал. Он инженер всё-таки на секретном заводе, а не барышня кисейная. Сумасшедших активити быть не должно. Чëртову координату добывать надо. Вот и... Он промолчал секунду и добавил. Совсем не ироничным, непривычно проникновенным голосом: - Так что не смей считать, что это был несчастный случай! Это был подвиг. - Он получается, знал, что умрëт? - спросил Рэй, содрогаясь от кощунственности собственных слов. - Не думаю. Он знал другое: ни один чëртов ходячий реактор не должен пойти вразнос. И надеялся, что пронесёт. - Не пронесло, - вздохнул Рэйден. - Не пронесло. А ты на его месте не сделал бы так же? - Сделал, - кивнул активити и почти помимо воли задумался: а как поступил бы Чернобыльников? Сейчас почему-то казалось, что Тошка не сделал бы. Зона отчуждения, уже почти привычно живущая внутри вздрогнула под пронизывающим ветром этой горькой и гадкой мысли. Майор встал с крыльца. - Значит так, Рэй. Сейчас в шоке, как ты понимаешь, все. Я и поговорю со всеми. Сначала по отдельности, потом, если получится, вместе. Сопли на кулак наматывать некогда, у Майтирэна не так много времени осталось. Держись, ладно! - Да я держусь, - Рэй постарался выдавить из себя улыбку. Не получилось, - А где все остальные? - Здесь же на базе. Только в других домиках. Я ж оперативников туда вызвал, они вас всех и телепортировали. Быстронейтрëныш, кстати, твой, к тебе просится. - А... Оксана как? - Как, как... Плачет, - чекист устало потëр пальцами виски, - Ей, сам понимаешь, тяжелее всех. Не трогай её пока. Активити опустил голову. - Бодрее всех, конечно, Сосновский, - продолжал майор, - И Дайичи, у него как у японца иное, чем у нас в Европе понимание смерти. Домой тебе и всем я позвонил, на станцию тоже. Там пока что вместо вас "аномальщики" из Ленинграда побудут. Еду принесут где-то через часик. А потом я ещё раз зайду, договорились? - Ага. - Ну, будь! Рэйден печально кивнул. Быть придётся. Не смотря на то, что перспектива не быть кажется сейчас гораздо более привлекательной. Быть пришлось. Как и обещал Михаил Константинович, принесли еду - вкуснющую гречневую кашу с тушëнкой, явно из каких-то солдатских запасов. После обеда пришёл Сан Саныч Дегтярëв, костровская правая рука, снимать с Рэя показания. Потом было самое трудное - встреча с другими активити и Оксаной. Говорили мало и вяло. Не знали, куда девать глаза и руки. Сэнед вообще весь вечер молчал, крутя в руках несчастный ретранслятор и старался от Рэя ни на шаг не отходить. Окси тихо всхлипывала. Дайичи тихонечко гладил её по плечу и подливал чаю из большого клетчатого термоса. По домам всех развезли на настоящем армейском грузовике с брезентовым верхом. И будь инженер Росшанский сейчас жив, и не дави на всех чудовищное холодное знание, что это не так, Рэй получил бы от поездки море удовольствия. Представлял бы себя бесстрашным чернобыльским ликвидатором или ещё кем-нибудь столь же героическим. О будущих подвигах мечтал, он ведь ничуть не меньше, чем Тошка хотел совершить в жизни что-то особенное, достойное самых высоких слов, может быть, даже стихов. Вот только сейчас на подобные размышления как-то совсем не тянуло. Тянуло выть, а ещё послать в йодную яму поиски Иссы, спасение Майтирэна и вообще все на свете хоть сколько-нибудь рискованные штуки. А ещё было жгуче стыдно перед Чернобыльниковым. Рэй бы вовсе расклеился. Но рядом дремал, положив ему голову на плечо маленький инопланетный быстронейтронник. Которому было ещё тяжелее, ещё стыднее и горше. Мы никогда ещё "Монолит" в экстремальном режиме не тестировали... Будь всё проклято! Дома за поздним, плохо лезущим в горло ужином отец долго смотрел на обоих печальным всё понимающим взглядом. А потом сказал: - Ты должен себя простить. Не ради себя - ради других. Обещай мне, что постараешься! - Ты это мне или быстронейтрëнку? - спросил Рэйден, сжимая под столом холодную ладошку бэ-энчика. - Обоим сразу, - Виктор Петрович неуютно сутулился в любимом старом кресле, без всяких ноосфер видно - устал, как собака, - Я не хочу произносить всех этих подходящих к случаю слов. Утешения, соболезнования... От них гаже только, увы, по собственному опыту знаю. Тем более, что вы и без меня их наслушаетесь и сами наговоритесь, это неизбежно. Просто пообещайте оба, ладно? Рэй и Сэнед кивнули и пообещали. Не особо веря, что получится выполнить. А ещё назавтра Рэю не предстояло идти в школу. Это тоже Виктор Петрович объявил. У Рэя будет больничный минимум на две недели, а Сэнеду те же две недели не придëтся ездить в "Эпи-Центр". Оказывается, Костров ещё утром телепатически связался с председателем горисполкома, в двух словах обрисовал ситуацию, и отец со всеми договорился. Рэй обрадовался этому куцей калечной радостью. И ушёл спать. Через несколько дней состоялась гражданская панихида. Которую надо было тоже как-то пережить. Инженера Росшанского в городе любили - холл дворца культуры "Испытатель" был забит народом, а гроб утопал в цветах. Звучали речи, речи, речи. Говорил директор "Альтаира", потом какие-то военные, потом сам глава " Эпи-Центра". На Рэя украдкой посматривали с сочувствием. И от этого было ещё хреновей. Сам он старался не встречаться взглядом вообще ни с кем. Разве что с остальными активити. Цветы, конечно, притащил и в свою очередь возложил - кроваво-красные лохматые гвоздики. Юрий Петрович лежал восковой, жëлтый, совершенно на себя не похожий. В том самом тëмно-сером костюме, в котором был на памятном дне рождения. К изголовью склонялись сразу два знамени, бархатное красное с серпом и молотом и белое с эмблемой "Эпи-Центра" - две ладони, оберегающие атом с орбиталями. Пахло пылью, привядшей зеленью и паркетной мастикой. Покончив с отдаванием последних почестей, Рэйден эвакуировался в коридор, в зале было совсем уж невыносимо. Сэнед, словно верный оруженосец, тенью следовал за ним. В конце этого самого коридора они едва не налетели на Лину и Окси. Среброволосой ИАЭС было удивительно к лицу чëрное. Строгий цвет и небрежно наброшенный на голову прозрачный газовый шарфик делали её взрослее, придавали таинственности и даже какой-то царственности. Словно ожила и снизошла к людям старинная трагическая героиня, Медея какая-нибудь или Клеопатра. А вот Окси траур совсем не шёл. Отнимал краски, превращал в создание потерянное и жалкое. Хотелось ободрать с неё всё это, сложить в кучу и поджечь. И пусть огонь вместе с тряпками уничтожил бы и сковывающие девушку тëмные чары! Но, увы, вещи - это всего лишь вещи. А никаких чар не бывает, хоть всю чëрную одежду в Светлояре собери и сожги, легче ни капельки никому не станет, и Юрий Петрович не оживëт, и привычный блеск в оксанины глаза не вернëтся. Рэй мысленно выругал себя неприличными словами за то, что думает о шмотках, а не о том, о чём сейчас надо думать. То-есть, как начать разговор. С того самого ужасного утра, когда костровские помощники забрали их всех с "Альтаира", Рэй перекинулся с Оксаной едва ли парой фраз. Мучительно не знал, что и как сказать, чтобы не сделать нечаянно ещё больнее. Так, "передай хлеб" и "тебе не холодно, давай, куртку дам?". Рядом была, обнимала и что-то шептала на ухо Лина. Они и в грузовике сидели рядом, и вышла из машины Фея Озера у оксаниного подъезда. И Рэйден страшно был ей за это благодарен, ему с лихвой хватало себя самого, а ещё Сэнеда, который совсем раскис. Да и вообще никто из них семерых встречи друг с другом в эти полынно-горькие дни лишний раз не искал - страшно было. Потому что разговаривать о произошедшем в лаборатории невыносимо, а не разговаривать ещё невыносимее. Но сейчас что-то говорить всё-таки придëтся. Ну не молчать же, это ещё хуже, потому что глупее и фальшивее. Но - как говорить? Что тут вообще можно сказать? Что бы ни сказал - всё получится одинаково гадким. Быстронейтронничек вцепился в рэевский локоть. - Как ты, Сэнед? Держишься? - Лина сделала шаг к бэ-энчику. Голос у неё был ласковый. В присутствии Сэнеда ИАЭС почему-то лишалась привычной строгой сдержанности, будто загорался у неё внутри какой-то бережный тëплый свет, просыпалась что-то нежное, почти материнское. Разяще непохожее на неё обычную - неподкупно сурового аналитика. - Держусь, - благодарно взглянул на неё бэ-энчик, - Нам Виктор Петрович приказно запретил себя помучивать и страдать. Сказал, что другим всем от этого страдательнее будет. О этот чудесный сэнедов ретранслятор! Сейчас Рэй был готов поставить памятник сумасшедшей инопланетной машинке. Из чистого золота и во много раз превышающий её натуральную величину. Потому что Оксана хотя бы на миг вынырнула из своего горя и... улыбнулась. Искренне улыбнулась бледными непослушными губами, успевшими отвыкнуть от этой простой работы. - Виктор Петрович совершенно прав, - кивнула Лина, - Нигде и никому не станет лучше, если мы себя изведём. Надо стараться. Поддерживать друг друга. А мы кругами бегаем... - Потому что боимся, - виновато опустил голову Рэй, - Я, по крайней мере, боюсь. Вот, честно - не понимаю: что и как говорить, как вообще что-то говорить, делать какие-то простые привычные вещи... после такого. Признание стоило ему дорого, очень дорого. Яростнее всего на свете Рэйден ненавидел собственное бессилие. И расписываться в собственном бессилии. - Я тоже не знаю, - едва слышно прошелестела Оксана, - Всё будто... Будто пополам переломилось. Для нас с мамой. И непонятно, как жить теперь. Папа не хотел бы, чтобы мы тут моря слёз проливали, он вообще женские слëзы терпеть не мог! И я бы хотела... Ради него. Но не могу! Не получается! Она закрыла лицо руками и заплакала, явно, не впервые за сегодня. Рэй дëрнулся было к ней - обнять, защитить, успокоить, но не завершил движения, не посмел. - Я всегда была больше папиной дочкой, - Оксана всхлипнула, - Я не... - Понимаю, - Рэй постарался вложить в голос как можно больше ласки, - Я тоже папин. Он никогда не умел утешать. Да ему раньше и не приходилось. Те немногие, с кем ему доводилось говорить о смерти, скорее уж его самого утешали. И в совсем другой манере, явно, негодной для пятнадцатилетней девочки. Фраза, про понимание, вызвала обратный ожидаемому эффект. Оксана отскочила в сторону, сжимая кулаки. Глаза загорелись гневом, рот скривился, брови сошлись в одну линию. - Да что ты понимаешь? - яростно выкрикнула она, - Что ты можешь понимать? Тоже папин ты, ага! Мутант реакторный! В первую секунду Рэй толком даже не понял, что такое она ему сказала. А в следующую, когда он таки понял, все добрые намерения и благородные чувства в нём сгорели мгновенно, сметëнные всепоглощающей горькой обидой. Ещё никогда, никто, ни при каких обстоятельствах не ставил Рэю в упрëк его не-человечность. К ней относились скорее с интересом, кто - спокойным, кто - азартным, кто - чуть завистливым даже, но неизменно доброжелательным. Он не знал, что это такое - когда тебя унижают, за то, что родился не таким, как все. И это оказалось так больно! Может быть, больнее даже, чем нелепая гибель инженера Росшанского и грызущее Рэя беспощадное чувство вины. А ведь раньше ей очень нравилась именно его и остальных инаковость, непохожесть. Сколько у них разговоров таких было, захватывающе интересных и щемяще задушевных! О сути людей и альтов, о неизбежных разностях их понимания мира и о том, как эти разности друг другу объяснять. Как-то Оксана даже сказала, что ей ужасно жалко, что пропадом пропадëт такая куча любопытнейшего материала, и поэтому она планирует написать по мотивам их бесед книжку. Идею эту все шестеро восприняли с энтузиазмом, даже начали вести какие-то записи... А теперь она его ударила. Так больно и так подло. - А разве тебя не именно это во мне и интересовало больше всего? - не остался в долгу Рэйден, - Или ты мне врала всегда? И когда гуляли по Меридиану, и когда позывной просила, и... - Хва - тит! - рявкнула на обоих Лина, - Вы сейчас такого друг другу наговорите, что после этого только стреляться останется! А потом будете жалеть. Окси, Рэйден не меньше твоего переживает! Рэйден, будь любезен стержни держать внизу! Если, конечно, не хочешь погубить всю операцию окончательно. - Ещё одна! - зло прошипела Окси, - Операцию она погубить боится. А что вы погубили человека, тебе всё равно, да? Лина шагнула к Оксане, сгребла за плечи и с силой встряхнула. - Да, операцию, - холодно и твëрдо сказала она, - Операцию. Ради которой твой отец жизнью рисковал. Он погиб, чтобы она состоялась! А ты готова сейчас свихнуться от горя, рассориться со всеми и гарантированно её завалить! Лучший памятник герою от любящей доченьки - сделать его смерть напрасной! Глаза у неё сейчас были страшные. Мëртвые и безжалостные совсем. Окси на миг показалось, что ИАЭС сейчас её убьëт. Вот просто возьмëт и убьëт. Электричеством, радиацией. Или просто испепелит на месте своим жутким взглядом. А Игналинская продолжала больно сжимать её плечи и говорить, вонзая каждое слово, как нож. - Юрий Петрович сам придумал этот план. Сам вызвался нам помочь. Сам предложил машину разогнать в экстремальном режиме. Он что, по-твоему - дитë малое? В игрушечки захотел поиграть? Не осознавал последствий своего предложения? Окси что-то сдавленно пискнула, но перебить всё-таки не посмела. - Юрий Петрович - взрослый человек. И он - мужественный человек. Он сам выбрал. Или по-твоему, он не имел права? Вот скажи мне, Оксаночка, имел или нет? Окси снова ничего не ответила. - А если имел, так какой йодной ямы вы с Рэем его сейчас позорите, а? Ведëте себя так, будто мы не героя провожаем, а придурка какого-то. Который глупость сделал и по глупости сдох! А орден Ленина ему посмертно тоже за глупость вручитл собираются? - Лина! - умоляюще протянул Рэй, но ИАЭС только отмахнулась. - Ты, Оксана тоже не на помойке, вроде бы, себя нашла. В сталкеры попросилась, помощь предложила. Ведь не игра же это для тебя была! Да и на дуру ты непохожа... - Может и игра! - еле слышно проговорила Окси, - Мне просто... Просто хотелось хоть чем-то Рэю помочь. Я же не знала... Что так получится! А теперь я это всё ненавижу! Она снова разрыдалась, совсем по-детски, громко и безутешно. ИАЭС размахнулась и... Звонкий звук пощëчины в гулком коридоре показался Рэю невыносимо громким. - Я сказала: прекрати истерику! - рявкнула она, - Иначе уже и я за себя тоже не отвечаю. А у меня, между прочим, даже не гигаватт, а полтора. И если я пойду вразнос, мало уж точно никому не покажется. Оксана и Сэнед смотрели на Фею Озера одинаково испуганными глазами. А сам Рэй помимо воли думал о том, что это, наверное и есть совершенство. Когда у кого-то получается благородным и красивым даже то, что у других выглядит мерзко. Мало кому идëт быть разъярëнным, но Лине шло. Ей вообще всё шло, она не умела ничего делать плохо, она прекрасна, потому что она ИАЭС, единственная во вселенной ИАЭС... - Понимаешь, - заговорила Лина снова, но уже мягко, даже чуть виновато, - Ты права в том, что мы - слишком другие. И не потому даже, что мы радиацией управляем и обогащëнный уран можем в голой руке держать. Это, как раз, ерунда, отличия чисто телесные, не больше. Анатомические. Дело в другом, Окси. В том, что мы очень жëсткие. Мы внешне школьники, а внутри... А внутри даже не знаю кто, - она замялась, - Наверно, всё-таки солдаты. И всё воспринимаем тоже по-солдатски. Мы... - Рэй рассказывал, - Окси подняла на Лину полные боли глаза, - Ему и стрелять приходилось. В людей. - Да, приходилось. И Тошке приходилось, и Дайичи, и даже Эрику. - А тебе? - Мне пока нет, я ж аналитик, больше с замерами вожусь и прочим таким. Но я... У меня своя в жизни бяка. Лина именно так и сказала - бяка. Будто речь о чём-то, ерундовом совсем и нестрашном. Но Окси почувствовала, что за этим смешным словечком спрятано что-то жуткое. Расспрашивать, что это у неё не было сейчас ни желания, ни сил. Она подошла к Рэю, склонила голову - Извини... - Это ты меня извини, - с облегчением выдохнул он, - Ты же знаешь, у меня характер поганый. Взрываюсь с пол-пинка. И Лина мне вечно САОР устраивает. - Что устраивает? - САОР - Система Аварийного Охлаждения Реактора. - То-есть, по-человечески говоря, головомойку! - Окси нашла в себе силы улыбнуться. - Ну, да! - Рэй положил ей руку на плечо. - Кстати, меня именно это в вас и гипнотизирует. То, как вы меняетесь постоянно. Вот только что нормальные восьмиклассники, обычные, как все. А через минуту - мудрецы какие-то. А потом наоборот - как маленькие совсем. Или вовсе всё это сразу. Вот как у вас так получается? - Ну, понимаешь, это потому что возраст активити условен. И неопределим по большому счëту, - принялся обьяснять он, радуясь, что Оксана хоть немножечко отвлеклась от своего горя, - Наши личности формируются постепенно на основе ноосферы, накопленной станцией. Прикинь, сколько мне должно быть лет, если Светлоярскую АЭС начали строить в 1969-м году! - А вот личный опыт, непосредственный - другое дело,- подхватила Лина, - Он начинает копиться с момента эээ... вочеловечивания. Когда появляется именно активити, как таковой. И с этой точки зрения Рэю три года. И нам всем тоже. А внешне мы, когда только что появились, выглядели как двенадцатилетние, поэтому в документах для школы для простоты так и записали. Вот и считай, как знаешь. Большинству людей это просто мозги в бантик завязывает. - Мне не завязывает, - успокоила Окси, - Мне наоборот, так интереснее. Кстати, можно, ещё вопрос? - Какой? - Рэй и Лина нечаянно сказали это хором. - А почему именно атомные станции? Нет, если это вопрос совсем бестактный, не отвечайте! Просто любопытно. Почему только АЭС, А не какие-нибудь старинные соборы? Или вокзалы, например? - Или египетские пирамиды! - подхватил Рэй, - В разных параллельных мирах. А если серьёзно, учëные ещё не нашли толком ответ на это. Известно только - из наблюдений, что если какая-то АЭС - пробуждëнная, то-есть уже обладающая аномальной силой, то она постепенно как бы заражает ею ещё одну или несколько. На ближайших координатах. У нас так Эрик как раз появился. "Эпи-Центровцы" захотели проследить, куда определëнной конфигурации импульсы с нашей Светлоярской постоянно уходят. Поручили мне искать эту координату. Я и нашёл. ЛАЭС на параллельной Земле. - И какой там год? - Две тысячи двадцатый. Но наши всерьёз там ситуацию не изучали - ресурсов не было. И к тому же там эпидемия какая-то. Так что Эрика забрали - и всё. - Эпидемия? - переспросила Окси, - И наши власти ничем не захотели помочь той другой Земле. - Говорю же - тогда ресурсов не было! Про эпидемию наши настучали в Аришму, у вельгенцев опыта было побольше, вот они и помогали. Так что теперь это их сектор. Разговор потихоньку становился их обычным разговором. Обо всём на свете. Будто и не было ни страшной ночи на "Альтаире", ни их с Оксаной недавнего обмена ударами. Родившееся было недоверие таяло, как снег в печке. Ну ведь действительно - от боли и люди и альты чего только не наговорят. Что, всë принимать к введению и в дальнейшем исходить именно из этого, что ли? Оксана - по-прежнему своя родная Оксана. Подруга, напарница и ученица. Это с Чернобыльниковым вот так просто не помириться, у него, как выяснилось, принципы, с рэевскими несовместимые. Мысль о Тошке была непрошенной, холодной и противной. И от неё кошки заскребли на активной зоне, хотя, казалось бы, их с однотипником разрыв - такая ерунда по сравнению со смертью Юрия Петровича, с сиротством Оксаны. Неожиданно запищал коммуникатор, принявший важное сообщение. Рэй охлопал себя по карманам брюк, вредную машинку не нашёл, полез в тот, что на груди и только тогда сообразил, что пищит у Лины. Сигналы обновления переписок у них были одинаковые. Фея Озера достала свой приборчик, пробежала послание глазами и нахмурилась. - Что там? - обеспокоенно спросила Окси, - У тебя лицо такое... - Ничего страшного. Просто Михаил Константинович зовёт нас завтра в шесть часов к себе в "бункер". Говорит, что у нас мало времени. - Всех - это значит всех? - уточнил Рэй, - И Окси тоже? "А то ей, наверно, явно не до разговоров про нашу операцию сейчас", - едва не продолжил он, но вовремя прикусил язык. - Про Окси сказано: пусть приходит по желанию. - Я приду, - сказала Оксана твëрдо, - Только пусть меня встретит и отведëт кто-нибудь, я же не знаю, что это за бункер.