Дом Смерти

            Около 10 вечера             Камера Элиота Элиот что-то долго пишет, сидя за столом – целый листок заполнен убористым текстом. Джим наблюдает за ним через решётку                   Д ж и м (приближаясь к решётке вплотную) Письмо?                   Э л и о т (подписывает листок и складывает его)             Ну да... Письмо...                   Д ж и м                                           Кому отправить?                   Э л и о т                   (задумчиво) Кому послать? Помолчав, решительно подаёт листок через решётку Джиму                         Как только я умру, Сожги его.                   Д ж и м             (с удивлением)                   Да, хорошо. Как скажешь.             (в сторону) Прочесть его положено. А он Молчит, хоть знает. Что в бумаге этой? Плевать на все инструкции! Плевать! Коль просит – я сожгу, не зная, что в ней! Убирает письмо в карман                   Э л и о т Когда придёт священник?                   Д ж и м                                           Через час. Ты прежде не был набожен.                   Э л и о т                   (улыбаясь)                                                 Уверен? Что ж, может быть, и так.                   (тихо)                                           Сейчас душа Уж очень неспокойна. В конце коридора появляются охранники, один из них с подносом                                     Вот и ужин. Джим оглядывается. Охранники подходят. Тот, кто держит поднос, хочет подать его в окошечко двери, но Джим отпирает камеру и решительно забирает поднос                   Д ж и м Я сам. Я сам... Зайдя в камеру, ставит поднос на стол перед Элиотом                         Прошу...                   Э л и о т                                     Благодарю. Осторожно пробует еду Похоже, да... тот вкус и запах детства, Когда венчалась Ингрид... Двух других Родителям не привелось просватать, И Хельга с Гретой сами, как могли, Её варили. Матушка мечтала Сготовить мне к венчанию – у нас Так принято... Медленно ест, задумчиво улыбаясь                         Да, узнаю заботу Я рук твоих... На родине моей Старинный есть обычай...                   (Джиму)                                           Кто готовил, Прошу сердечно поблагодарить, Раз сам уж не смогу. Элиот заканчивает трапезу и встаёт из-за стола                   Д ж и м (забирает у него поднос и отдаёт одному из охранников)                                     Вот, унесите.             (охранникам) Ступайте. И, пока не позову, Свободны. Охрана остаётся, ожидая Джима, который медлит в камере                   (яростно)                   Вы не слышали?! Ступайте! Я здесь, я отвечаю за него! Охрана медленно удаляется. Джим один остаётся возле Элиота                   Э л и о т             (поражённо) Что сделал ты?                   Д ж и м                         Что нужно. Я с тобою Хочу поговорить. Лишь эта ночь У нас осталась, Элиот. Послушай...                   Э л и о т (садясь на постель и протягивая ему руки ладонями вниз) Тогда хотя бы...                   Д ж и м             (отшатнувшись)                         Нет, я не могу...                   Э л и о т Прошу тебя... Чтоб нас не прерывали И не было последствий для тебя... Так нужно, Джим.             Джим не двигается                               Пускай лишён я званий – Я, офицер, даю тебе приказ И жду повиновения.                   Д ж и м                   (покоряясь)                                     Как скажешь... Медленно сковывает Элиоту руки наручниками спереди, затем тихо опускается перед ним на колени, надевая ножные кандалы. Закончив, не встаёт. Молчание. Джим подавляет рыдания                   Э л и о т (неловко касается скованными руками его головы) О Господи! Ты плачешь?! Что ты, Джим... Джим, бедолага... Ну же, поднимайся... Всё хорошо. Всё хорошо, поверь... Держись, как можешь. Отчаянно пытается приподнять его, но руки почти не слушаются                                     Коль себя не жалко, Прошу, меня хотя бы пожалей... Я выдержал бы пытки, но слабею От слёз твоих. Нет, если б только знал... Вставай же, Джимми.                   Д ж и м                   (на коленях)                                     Элиот...                   Э л и о т                                                 Вставай же... Поверь: не стоит плакать обо мне.             Джим поднимается Вот так-то лучше... Взяв Джима за руку, Элиот усаживает его напротив себя                   Д ж и м                               Элиот!                   Э л и о т                                           Послушай, Ты помнишь службу прежнюю мою. Я молод был в то время: чуть за двадцать, Бурлила кровь... Так, помнишь ли, тогда Я много под прикрытием работал, Внедряясь в кланы мафии. Но мне Порой претила эта роль, и только Страх подвести и дело погубить, Нарушить долг, напарников подставив, Удерживал меня...                   Д ж и м                               Тебя тогда Чистюлей часто звали мы за это.                   Э л и о т Чистюлей? Вот не знал. Эх, уморил...             Тихо смеётся О чём я? Вспомнил, вот... не раз я чуял: Вот-вот раскроют – пули мне тогда Не миновать. Отчаянно хотелось Мне жить, любить... Нет, в сущности, тогда Я не любил... хотя невольно многих Пленял собой и сам смущался тем. Так вот... я снова сбился... Да, конечно, Хотелось жить. Но говорил себе: Подумай, всё равно тебе когда-то Придётся умереть, так чем же день, Что нынче или завтра, будет хуже Иного?..             (помолчав)             И тебе я говорю: Скорбеть не стоит... Раньше или позже, У всех конец один. А чернота Души страшнее...                   Д ж и м                         Если б ты на службе Погиб, сражённый пулей... верю, я С тобой простился б так, как подобает Мужчине. Но увидеть здесь тебя – В цепях, с клеймом убийцы!                   Э л и о т                                                 Каждый должен Платить свои долги. Я думал, ты Убийцей погнушаешься... Джим до боли сжимает ему руки                                           Прости же, Прости мне эту боль.                   Д ж и м                                     И ты ещё Прощенья просишь. Завтра поведу я Тебя на смерть.             (тихо, про себя)                         Тебя, кто сохранил Мне жизнь когда-то.       (вновь громко, Элиоту)                               На последней миле Ты будешь завтра.                   Э л и о т                               Что же, этот день Ничем не хуже всякого другого.                   Молчание Счёт времени я потерял давно – Какое ж нынче?                   Д ж и м                         Всё смешалось... Вроде Десятое.                   Э л и о т                   (улыбаясь)                   Ведь завтра праздник наш. Я помню, эти дни особо чтили На родине... Надолго задумывается. Прикрывает глаза. Далее говорит словно в забытьи, с возрастающим волнением. Джим слушает, цепенея от ужаса                   На родине моей Фонарики под вечер зажигали, И мы детьми ходили по домам, Стучась к соседям и напоминая, Что скоро долгий пост пред Рождеством Христовым. Нас там щедро угощали... Какая ж Гретти лакомка была! Я тоже, впрочем. Матушка да Ингрид Месили тесто нам для кренделей, Крутилась Хельга рядом – доставалось Рукою ей, запачканной в муке. Отца пекарня славилась в округе Душистым хлебом... Как на Рождество Был дом пропитан запахом миндальным И кардамонным... Как на Пасху мы, Придя из церкви, шли по всей деревне И славили Воскресшего Христа. Страна моя, где в день святого Ханса Светилось небо в полночь, где венки Свивали сестры, будто соревнуясь, Кто сделает красивее. Цветов, Один другого ярче, в нашем крае... Ах, сколько их! На несколько секунд замолкает, глубоко и неровно дыша                         Но вереска* огни – Я видел их, когда зимой на лыжах Порой взлетал на голые холмы, Всего милее. Помню, как-то мама Нам говорила, наделил Господь Его медовым запахом в награду За то, что он отважился цвести Один на снежных, неприютных склонах, Чтоб радовать людей... Судорожными движениями касается раскрытого ворота рубахи, словно тот душит его                                     Нет, воздух здесь Не тот совсем, здесь душно – полной грудью Вдохнуть бы вновь родные мне ветра Средь скал и фьордов! Возле водопада Оляпок** нам показывал отец: Та птичка – небольшая, с белой грудкой – Бесстрашно устремлялась в грохот струй, В бушующую реку, чтоб найти в ней Корм для своих птенцов. А лебедей, А чаек стаи! На озёрах часто Бывали мы...                   (тихо)                         Надеюсь, в небесах Я снова их увижу.                   Молчание                               Даже завтра... Ах, матушка! Ты дольше всех детей Ждала меня, ты мучилась со мною, Со мною ж первым встретишься теперь. Ты думаешь, я поспешил? Прости мне, Благослови, и пусть твоя любовь Придаст мне сил. Я, как приду, представлю Свою невесту... Бедный мой отец! Простишь ли ты, что родовое имя Твоё я опорочил, но пойми: Нельзя иначе было... Завтра утром Всё расскажу тебе – и верю я, Что ты меня простишь, когда узнаешь... Родные! Завтра, завтра, не поздней, Увижусь с вами! В упоении пытается раскрыть руки для объятий, забыв, что они скованы. Помедлив, складывает их в молитвенном жесте                               Ингрид, Хельга, Грета – Благословляю вас! Пусть никогда Вас не коснётся боль, пускай мужья Заботятся о вас и нежно любят, И пусть верны вам будут, как отец Был верен нашей матери. Родные, Моя душа и нашего отца Да будет вам защитой – коль нарушат Они обет, мы проследим за тем. И если только мне Господь позволит, Я буду ваших охранять детей, Но только никогда не говорите Им обо мне... Помолчав, широко открывает глаза и смотрит на своё кольцо                         Жемчужина моя, Иду к тебе. Надень браслет жемчужный На нашу встречу... Верю, что его Ты сохранила... Замолкает на несколько секунд                         Да, я видел фото – Мой дар с тебя не сняли. Каждый день С той страшной ночи чувствовал молитвы Твои, и как же ты простить могла? Но знаю, что простила ты, что любишь! Так, значит, и Господь меня простил... Молчание. Вновь прикрывает глаза и чуть запрокидывает голову, вытягивая перед собой руки, сложенные, как для молитвы