Кафе на мосту

Мужчина долго сомневался, какой вопрос задать. Да и нужно ли было это? В карты он верил, но не до конца. Конечно, доля правды и отражения в них была, и он это знал, но было что-то непонятное в них. То, что ускользало от его взгляда, то, что лежало у него перед глазами, и то, что было у него всегда рядом, но он не мог ухватиться за это. Полин смотрела на него с любопытством. Было видно, что ему нечего смотреть у карт и он ничего не хочет спросить. Он желает узнать, что это за инструмент и как он работает. Конечно, для него это было не в новинку. Он и раньше видел, как работают мастера. Это Полин отметила сразу, как только между ними завязался разговор. Но что его так тормозило? Полин не знала, лезть сильно в его душу она не желала, это грязное место, где порой бывают ужасы пострашнее, чем то, что показывают в фильмах и о чем пишут в книгах. Что-то мешало ему. Может, он искал ответы души в картах. Интуиция подсказывала Полин, что она должна ему помочь, не сел бы он просто так. И тогда она взяла карты в руки и стала раскладывать их по очереди, начиная с самой первой карты старших арканов, «Шут», до самой последней карты старших арканов, «Мир». Мартин облокотился о стол. Он был расслаблен, и вино, начавшее выветриваться, все еще действовало на его голову. Полин допила полуостывший кофе и, собрав все остальные карты вместе, внимательно посмотрела на Мартина. — Так все-таки почему ты занялась гаданием? Неужели это так прибыльно, как говорят об этом? Девушка покачала головой. Слова были лишними. К тому же она не впервой слышала этот вопрос и отвечать на него не хотела. — Нет. Я занялась для себя, потом это переросло в ремесло для помощи другим, сначала я помогала себе. Потом другим. — Она сняла пальто — в кафе стало жарко. Где-то на заднем фоне включили музыку, которая подняла настроение посетителям. — И как, помогло? Полин устало покрутила головой. Не до конца ей помогло таро и все те духовные практики, которые она выполняла, не помогли ей и долгие прогулки до рассвета в темноте. Она не знала, как ответить на этот вопрос. Как правильно передать то, что творилось у нее в душе. — А зачем же ты тогда делаешь для других то, что не помогло тебе самой? — Мартин сказал это сгоряча, он пожалел о своих словах. Не хотел он так прямолинейно говорить и называть дело ее жизни ерундой. — Не знаю. Думаю, что поможет тебе или другим людям. Мы ведь все разные. Кто-то любит ванильное мороженое, кто-то клубничное, кто-то шоколадное, кто-то вообще мороженое не любит, но любит сок. Мы разные, но это не означает, что то, что не помогло мне, не поможет тебе или другим, просто мы все слышим по-разному и чувствуем мир по-разному. — Ну, например, как по-разному? Я вижу, я слышу, и я вещаю в этот мир. — Мартин наклонился к Полин, закрыв собой слабый свет, что освещал их лица. — И я не знаю другого способа общаться с этим миром. — Ты размышляешь как воин. У вас только такие способы и есть, — ответила ему Полин, так что их лбы теперь соприкасались. — Но при этом ты не знаешь, что можно вещать через книги или музыку, картины — это тоже передача информации, или, например, танец. Татуировки — это тоже способ сказать. Любое действие — это уже передача информации. Будь то отодвигание стула посреди вечера или же закрывание окна перед носом человека. Просто не все знаки мы понимаем, а многие толкуем по-разному. Для кого-то улыбка — это счастье и признак радости, а для кого-то это признак, что человек больной или не в себе. Для кого-то мах рукой означает, что ты приветствуешь человека, а для кого-то — что ты прощаешься с ним. То же самое и со многими символами. Вы, люди универсальности, придумали набор знаков, который понимают многие люди, потому что в экстренной ситуации нужно, чтобы другие поняли один и тот же символ одинаково. Чтобы спасти их. Но я не люблю эти символы. Они фальшивые. — Фальшивые? — Мартин возмутился. — Нет, эти символы прекрасны сами по себе, они могут дать тебе и мне общаться на одном языке, поэтому это и есть прелестно. Они объединяют. — Но этим их прелесть и заканчивается. Они не приносят в душу человека ничего, что бы продвигало его или заставляло двинуться с места. В лучшую или худшую сторону. Они идут не из сердца. Если ты будешь внимательно смотреть на картину, то есть говорить с ней, пытаться узнать ее историю, то и после выхода из галереи ты не сможешь думать ни о чем другом, кроме этой картины. Ведь картина будет продолжать рассказывать тебе свою историю, то, что запечатлено на ней, какой-то отдельный кусок этой истории, достаточно яркий эпизод. Но ведь есть и эпизод, способствовавший этому моменту, что ты увидел на картине, и эпизод, идущий после него. Если ты, прочитав книгу, будешь думать о том, что было перед историей, описанной в книге, и после, то книга будет говорить с тобой своим языком. Если ты закроешь глаза на концерте классической музыке, но ты будешь слушать историю, созданную в моменте ярких эмоций и озарений, то после концерта тебе будет казаться, что ты знаешь и историю перед этими эмоциями, и историю после этих эмоций. Посмотрев на танец, ты всегда будешь знать начало, предысторию этого танца и конец истории, который следует после этого танца. Настоящие знаки вечны. Они перетекают от одного к другому. Посмотрев на скульптуру, ты чувствуешь предысторию этой скульптуры, как мастер ее создавал, ты буквально видишь это и чувствуешь то, что идет после того, как мастер сделал фигуру. Вечный поток энергии преобразовывается в знаки на земле в искусстве. Где-то в музыке, где-то в книгах, но это вечные знаки, они не имеют начала и конца, в отличие от современных знаков, которые существуют только в процессе и в моменте и умирают в этом же моменте. Чего нельзя сказать про настоящие знаки. Сколько существует человеческая эпоха, а они остаются неизменными. Да, открываются новые направления, но они все так же продолжают нам вещать. И заметьте, человечество от многого отказалось и много чего разрушило, но искусство стоит и никуда не девается. А знаешь почему? Потому что ты можешь понять его, даже если ты не умеешь ни говорить, ни видеть, ни слышать. — А скажи, а какой смысл так далеко уходить в искусство? Правительство ведь всегда с ним боролось. — Это потому, что только оно пишет правду. Ведь если ты хочешь изучить историю какой-либо страны, посмотри на искусство этой страны. На книги, картины, скульптуры. И тогда ты все поймешь. Где ты видел, чтобы писателям приплачивали за то, чтобы они писали книги на какие-то определенные темы? Правильно, такого никогда не было и не будет. Потому что книги всегда остаются вне времени. И вне ситуации. Все, что в них написано, никогда не может устареть, и как бы мы ни смотрели на книги, это фундамент образования. Только читая, человек растет. И при этом неважно, учится он где-то или нет. Люди порой переоценивают хождение в институт. Мартин готов был с ней биться об заклад как человек, закончивший университет и колледж, он знал, что это очень нужные заведения, особенно для современной молодежи. — Но а как же люди будут получать знания? Ведь есть профессии, которые сам ты не освоишь. Хирург, космонавт. Полин махнула рукой. Ей казалось это сущей глупостью, она прошла через этот ад, и для ее это было пройденной проблемой. — Да, есть такие профессии. Я согласна. Но скажи, твой выбор был сделан из основ того, что ты хотел, или ты принимал решения, потому что тебе нужно было их срочно принять, и особо не думал? Мартин понял, к чему она клонит. Да, он действительно как наяву видел тот день, когда пошел на инженера и на первом курсе понял, что это не его стезя. Он буквально выл от скуки на занятиях и еле-еле доучился до окончания. А потом он пошел в военный институт, и тоже не потому, что сильно хотел. Весь его выбор касаемо учебы был сделан, потому что ему не давали времени на выбор. Тем временем Полин, увидев, что зацепила в нем что-то живое, то, чему он противился, стала продолжать: — Ты, скорее всего, как и мы все, принимал решения быстро и, когда выбирал профессию, выбирал из того, где больше заплатят и где меньше тебе придется работать либо головой, либо силой. Люди выбирают профессии по этим двум параметрам. Очень редко когда люди выбирают душой и действительно находят себя и свой дар. Обычно они идут к этому годами, а порой и вообще не находят себя. Так, о чем я, а, да… Мартин перебил ее. В этот вечер не он один должен чувствовать себя подростком, который накосячил. — А ты нашла себя? Полин посмотрела, и повисла тишина, гости начали расходиться, за окном тихо сходила луна, уступая место озябшим и еще неокрепшим лучам рассвета, который, как огонек, начинался далеко. Полин похлопала в ладоши и улыбнулась, что говорило о положительном ответе. Мартин был рад. Впервые он встретил человека, который не жаловался на жизнь, потому что ему мало платят или потому что он выбрал не ту дорогу. Он ни разу за весь вечер и ночь не услышал от нее ни скулежа, ни жалобы. — Я в пути, — не очень утвердительно ответила Полин. — И тебе не нужно образование? — С чего ты решил? Я получаю образование в библиотеке, и то, какое хочу. А не какое надо всем, кроме меня. Я просто ушла из университета, когда мне стало скучно. — Но ты повар? — Да, я повар. Но я просто не написала диплом и не сдала экзамены, но это не означает, что я не повар. Готовить-то я знаю как… А вот кто ты? Это вопрос. — Ну, я не то инженер, не то военный. Лучше не будем копошиться в прошлом, не хочу, чтобы ты запачкала свои руки. Полин улыбнулась, она знала, почему он не хочет копошиться в нем. Как и она, они заперли это прошлое под замком и обещали себе никогда больше не вскрывать его. И правильно делают. Какой смысл горевать? Или, того хуже, пытаться исправить то, что ты сделал. Нужно просто начать жить и смотреть на жизнь по-новому. — Неважно, кто ты, главное, что у тебя есть жизнь в глазах. Мартин удивился: ему впервые говорили такое. — Да-да, порой смотришь на людей и думаешь: вот он ученый, у него куча дипломов и наград, а как заглянешь в глаза, там такая обида и печаль, что кажется, что это опасно. Можешь заразиться тусклостью и грустью. И ловишь себя на мысли, что нет никакого толку от этого. Потому что какой смысл в этом во всем, если ты несчастен. Если, обернувшись, видишь, сколько времени ты просидел за партой, пытаясь понять жизнь. И так ее и не понял. Хоть с дипломом, хоть без. — Но ведь и эти люди должны быть, без них не было бы продвижения вперед, не было бы того, что люди называют прорывом. — Да, должны быть, но далеко не все. Знаешь, почему так много дураков с дипломами? — Нет. Почему? Мне всегда казалось, потому что люди перестали учиться и стали не слишком хороши. — Нет. Та установка, которую ты себе даешь, и является твоей отправной точкой. Знаешь, почему студенты нынче дают себе плохую установку? Они не хотят учиться. И понимать. Они говорят себе что-то наподобие: «Это сложно, я не смогу, зачем мне это? Это нужно зазубрить, списать». А нужно говорить себе другое: «Я хочу это понять, я хочу этим пользоваться, я хочу узнать, как это работает изнутри». Тогда и только тогда все будет на своих местах, и люди начнут не знать информацию как носители, а воспринимать ее, принимать ее и пользоваться ею. Это то же самое, что взять в руки автомат и не знать, как им пользоваться, или взять книгу Камю и не понять, что она ценна только потому, что ты не понимаешь, что в ней написано. Мартин улыбнулся, и этот жест не ушел от внимания Полин. Сам же мужчина понял: с ней точно не будет скучно. Хоть он и заносчив, но она точно поправит разговор, когда нужно. Всю оставшуюся ночь они просидели и смотрели на танцующих девушек на сцене, на драку между мужчинами и на сцену ревности. Полин хохотала, а Мартин много смотрел. Он привык к этому действию и не привык много говорить. Но разговор с Полин не отягощал его, как это было обычно, что доставляло ему удовольствие. Ведь если бы не этот момент, то он бы ушел уже два часа назад. Бродить по холодным улицам города.