Оля

Мы остались абсолютно одни. Как в каких-нибудь фильмах, я специально разулся, обошёл незнакомые комнаты, посмотрел по углам, под столами — повсюду. Так и не найдя жучков, сказал как в кино: — За нами никто не следит. Оля бросила чемоданы, разулась, на цыпочках белых носок дошла до дивана в центре комнаты и плюхнулась на него. На ней всё ещё были чёрные очки. Я сел рядом с ней, посмотрел на вымотанное тело, грязный плащ и замаранные колготки, и думал: «Пора с тебя снять маску». Мне хотелось в ту минуту поиздеваться над ней, поприкалываться, посмеяться — всё ради правды. В тот момент мне было наплевать, что можно говорить, а что нельзя — просто хотелось отомстить за всё, что она сделала за этот день. — Что это было? — сдёрнул с неё очки и кинул рядом на диван. Под ними находились покрасневшие, уставшие глаза Оли. Она посмотрела на меня и отвернулась. Этот жалкий взгляд только взбодрил. — Посмотри на меня, — по-хозяйски приказал я. Схватил её за руки и заставил её тело само повернуться ко мне. Но девушка сделала это сама. Довольно резко её взгляд сменился на такой же холодный, каким был при очках. Начались гляделки — кто-то или выдержит и останется при своём и выпытает и выдавит из соперника последние соки, а кто-то останется раздетым, разутым, опустошённым и проигравшим. Оля приподняла верхнюю губу — разозлилась. Сидели мы так несколько минут. — У тебя же… у нас же должна была быть олимпиада, — уже менее строгим голосом проговорил я, ухватившись за покрывало рукой, — Ты не выдержала её? Оля молчала. За окном ветер сотряс карниз, отчего по комнате прошёлся шатающийся звук металла. — У тебя дома неспокойно? — снова через несколько минут задал я вопрос. В тот момент старой дружбы между нами не существовало. Общались мы как любовники, которые заподозрили друг друга в измене, и у которых уже почти ничего не осталось из прежних любовных ноток и страстей. Оля снова промолчала, прищуривая глаза. — ДА СКАЖИ УЖЕ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ! — сдался я. Девушка неожиданно встала и направилась на кухню. Установилась напряжённая тишина. Я слышал только биение своего сердца. Спустя несколько секунд Оля вышла с ножом и начала приближаться ко мне. — Стой, ты что делаешь? — испугался я, отодвигаясь всё ближе к стенке. Её кухонный нож в руках и такой же сохранявшийся холодный взгляд напугали меня до безумия. — Мы же… мы же любим друг друга! — Я полюбила другого Лёшу… не того, который сейчас сидит на этом диване, — безумно проговорила она. — Да тебя горячка схватила! Убери нож! — крикнул я ей. — В первый раз я бы сбежала и начала новую жизнь гораздо раньше, если бы не ты… Я планировала сбежать ещё до твоего прихода под мою дверь… — Чего ты несёшь? Давай спокойно поговорим! Оля была явно не в себе. Я медленно отходил в угол комнаты. — Ты испортил жизнь всем! Мне, Соне, Артёму — всем! — сказала она. — Чего? Как? Да успокойся же, ты, наконец! — А всё после этих очков. Когда мы убегали от всех, ты хоть и был без них, но вот это твоё эго… Оно в тебе застряло. Где тот настоящий Лёша, которого я полюбила? ГДЕ? Она побежала на меня. Я удержал её руки, и между нами завязалась драка. Мне не хотелось ей причинить вреда, но каждый мой удар был довольно больным. Сначала она повалила меня, и на протяжении какого-то времени мне пришлось удерживать над своей грудью нож. Ударив ногой и откинув нож в другой конец комнаты, я долго старался пробраться туда. Эта борьба являлась бессловесной. От наших движений дёрнулась люстра, зашумевшая множеством блестяшек, свалились тёмные шторы с карниза. В конце уже я повалил на пол Олю и держал над ней нож. Ударить или нет?.. Я этого не сделал. Откинув нож в коридор, я спокойно отражал все попытки атаки. Единственный удар, который у неё прошёл довольно успешно, оказался по очкам, расколовшимся в ту же секунду на множество розоватых осколков. Из Оли выходили последние силы. Последний взмах кулаком, и она осталась лежать подо мной, смотря на потолок. Я встал с неё и помог ей прилечь на диван. — Что у тебя случилось, расскажи… К вам же должен был приехать отец, что-то с ним случилось, да? — спросил её я. Она не удержалась и заплакала, причём так сильно и громко, как не было даже в дождливый осенний день, когда я подозревал её в измене и зашёл к ней в квартиру, где с ней случился припадок. В нашей борьбе не выиграл никто: обнявшись, мы вдвоём припали друг к другу и почувствовали себя убитыми и опустошёнными. Чтобы хоть как-то заглушить крики Оли, я положил её голову к своей вспотевшей груди. Так просидели какое-то время, и теперь мне стали понятны истинные намерения начать вторую попытку «новой жизни». Выплакивая последние слёзы и хныча, девушка рассказала: — От-тец прих-х-хо-одит поз-завчера… Д-дов-вольный, с г-гостин-нцами, — она на время прервала повествование, выпустив последние слёзы на мою почти полностью мокрую футболку, — И в-вот… б-баб-бушки не б-было в т-тот мом-мент. При-х-ходит вечером… Видит моего от-тца, мат-терится на него, н-но мы приняли это как шутку, не более, — успокаивалась Оля, высказываясь теперь словесно, — Он мне подарил красивейшие рубашку, юбку, в которых я сейчас, ещё множество разных нарядов и… и… — Крестик? — обратил внимание на выпирающую верёвочку из-под воротника рубашки рядом с кроличьей лапкой. Она расстегнула первые чёрные пуговицы, я махал руками, чтобы не делала этого, поскольку и так понял. Около лямки её бюстгалтера находился большой деревянный средних размеров крестик, на котором распят Иисус. — Он с-сказал, что будет всегда поддерживать связь со мной через него… Я сначала не поняла, к чему это… — спрятала крест и, не застёгивая рубашку обратно, продолжила, — Потом вроде бы все успокоились. Ложимся спать — папа лёг в гостиной. Просыпаюсь утром, прохожу в розовой пижаме, которую он м-мне под-дарил… — снова начала волноваться она, я лёг рядом с ней на спину, обнял её, и мы дальше разговаривали, смотря в белый потолок; на её оголённой шее выступал деревянный крест, — Пр-рохожу м-м-мим-мо гостин-ной… А он… он-н-н… — Что? — Повесился на люстре, — сказала Оля эти слова таким чётким спокойным тоном, что даже я вздрогнул. Через секунду из её глаз снова полились слёзы. — Как так… — не мог поверить в слова девушки. — Т-ты н-не п-пов-веришь… — открывая свой пока белозубый рот, хныкала она, потом подошла к чемодану уже не на носочках, а нормальным шагом, достала какую-то газету, в которой на одной из страниц извещалось об самоубийстве «приезжего». «Николай Константинович Морозов 1969 г. р. приехал в г. Сатка 20 апреля поздно вечером к семье. На следующее утро его дочь обнаружила повешенным на люстре. На данный момент в квартире ведутся следственные мероприятия» — так было написано в газете. — К нам приходили следователи… Бабушка сказала, что увезёт меня в Уфу к родственникам, и что больше не будет жить в этой проклятой квартире, — проговорила она и снова заплакала. Я приблизился к ней и, сидя, обнял сильно-сильно её, почувствовав разгорячённую грудь и быстрое биение сердца. От волос, на удивление, не пахло ничем, абсолютно. — Я выш-шла из-з дома т-тогда, к-когда б-бабушка соб-бирала вещи, — замолчала на какой-то момент Оля, — Она м-материла его ещё с-сильнее, об-бозвала самым конченным от-тцом на свете… — Но, почему, Оля? Зачем? — Он мог устать… — Как устать? — поразился я Олиными словами, — То есть он специально приехал к тебе, подарил подарки, и повесился? Не мог умереть в каком-нибудь другом месте? — Знаешь, — задумалась девушка, — Я д-думаю, что, скорее всего, он просто захотел со мной увидеться вживую в последний раз, а не отправлять посылку и всё. Нашёл меня, приехал. Возможно, он ушёл бы и где-то на улице сделал эт-то… — И что? — Мы обычно ключи храним с бабушкой у себя в комнатах, и папа не стал мучиться и поступил т-так… — говорила она, запинаясь тогда, когда сообщала про самоубийство. — А не мог он просто спрыгнуть с балкона? Дома бы не было всего… — Я… я не знаю… Но в той квартире уже никто не останется… Мы снова легли и замолчали. Своими ногами я почувствовал её ноги, которые странно дрожали. Выплеснув всё, что смогла, Оля ещё долго отходила от всего этого. На улице уже начинало темнеть. — И что теперь? — спросил я, продолжая смотреть на качающуюся от ветра люстру. — В квартиру я уже не попаду — ключи отобрали, — размышляла Оля, вставая и поправляя рубашку, застегнув при этом пуговицы и пряча крест, — Бабушка навряд ли искать меня будет, потому что когда она уходила, то сказала: «Не поедешь со мной — то живи сама тогда!». А больше у меня никого нет… — Ирина Николаевна… — подумал я вслух. — Нет, Лёш, мне стыдно, очень стыдно, — сказала девушка, — У меня нервы сдали, правда… Я не готова к олимпиаде. — Полностью понимаю… — ответил я. — У меня есть знакомая в Челябинске, она создаст новые документы, я поменяю внешность, начну новую жизнь… — Мы не в кино, Оля! — не поверил снова в услышанное я. Она открыла один из чемоданов, раскрыла его на диване. Перед моими глазами оказалась куча белья, которое Оля обычно не носит, множество косметики, каких-то старых телефонов, и где-то подо всем этим лежали пачки денег. — Господи… — я пощупал содержимое, и всё оказалось правдой. — Тут около миллиона рублей, может меньше, но не считала… — Откуда, Оля?! — прижал руки к голове я. — Наши семейные накопления. Папа мне передал перед смертью, сказал, чтобы я продолжала их «беречь» и использовала только тогда, когда это необходимо. Видимо, он всё рассчитал… — Оля, проснись! Мы живём в настоящем, тут нет такого, как в кино! — Некоторые кино, Лёша, сняты по реальным событиям, — посмеялась она впервые за всё это время. Мне вспомнились Сонины мечты. Поковырявшись в сумке, она достала сигарету. В этот раз мне не так было противно смотреть на этот акт самобичевания. После всего пережитого и я бы сделал лишнюю затяжку. Подошёл к ней на кухню. Она стояла у открытого окна и курила. — Почему ты начала курить? Ведь начала это делать ещё до событий с отцом. — Бабушка со мной не очень приятно обращалась… — сказала Оля будто только для того, чтобы я от неё отстал, но в тот момент меня ответ абсолютно удовлетворил. Подойдя со спины, я её обнял и тихо зашептал: — Но что делать мне? Девушка молчала. Она всматривалась в дорогу, здания через неё, проходящих людей… — Забыть меня.