В день, когда

      Когда Шон однажды случайно услышал восторженный шёпот Клэр, ему стало ужасно не по себе:       «Зашил, как швейная машинка, доктор Мелендес. Это самый идеальный матрацный шов из всех, что я видела!»       Шон не считал тот шов идеальным. Третий стежок под кривым углом сто семьдесят восемь градусов вместо требуемой в пособии для ординаторов чёткой горизонтали. Он вообще не думал, что хоть что-то в этой жизни сделал идеально. Идеал недостижим, а он сам и всё его чёртово существование можно озаглавить одним словом «ошибка». Ошибался Шон слишком часто. Не спас Стива, терял требуемое самообладание в самый неподходящий момент, давал Карли надежду на взаимность, которой не могло быть.       Как же она оказалась права, когда поняла то, что до него доходило ужасно долго: просто не получится быть таким же счастливым с кем-то другим. Нельзя думать о запахе карамельного мороженого, когда рядом на новеньких чужих простынях спит не та девушка. И только сейчас, пока алая «старушка» Леи с черепашьими двадцатью милями в час ползёт по дороге, а в магнитоле звучит один хит девяностых за другим, нет ощущения неправильности.       Это не идеально — идеал останется недостижим, но хотя бы тело чувствует себя на своём месте. Шону нравился этот тихий вечер в Сан-Хосе, нравилась мелодия по радио, нравился голос Леи, до смешного фальшиво подпевающей солисту, и нравилось быть за рулём машины — нравилось ощущение контроля. Он не отвлекался от дороги ни на секунду, но других участников движения почти не мелькало в поздний час.       — Тебя не тошнит? — осторожно перебил он очередное девчачье «Кто-нибудь, спасите меня»*, потому что не мог отделаться от беспокойства. Если бы не знал, какой коллапс сейчас в больнице, то непременно бы уже отвёз Лею на МРТ. Но до неё банально не дойдёт очередь среди тех, кому требуется более безотлагательная помощь. На миг захотелось на смену, в свою родную среду обитания, однако приказ Лим отдыхать минимум сутки оставался чётким.       — Нисколько, — бодро отозвалась Лея. И правда, её лицо казалось даже немного разрумянившимся, ни бледности, ни пересохших губ. — На самом деле, я так проголодалась, что сейчас съела бы свои ботинки, — тон стал жалобным, вот только Шон не понимал намёков.       — Я тоже, — кивнул он, едва ли не впервые за последние сутки прислушавшись к своему пустому желудку. — Не ботинки, конечно. Но время ужина давно прошло, а до завтрака ещё не скоро.       — Знаешь, если я хочу есть, то мне плевать на расписание, — хмыкнула Лея и тут же скомандовала. — Тормози!       От неожиданности Шон так спешно выжал педаль тормоза, что старушка взвизгнула шинами по асфальту и встала прямо посреди дороги. Он смотрел через лобовое стекло, ожидая увидеть то, что заметила Лея, но вокруг была только освещённая ночными фонарями полупустая улица. Пара редких прохожих с удивлением уставились на красную машину, замершую не возле светофора.       — Не так резко, Шон, — Лея едва сдержала смешок и кивнула на ближайшую к ним по правой стороне алую неоновую вывеску «Бургеры Салли». — Паркуй старушку. Надеюсь, эту Салли не смутит мой вид.       — У тебя вполне приличный вид, — Шон искренне не понимал, что плохого в одолженной им одежде. Серая толстовка, спортивные штаны, пусть всё это и несколько мешковато на женской фигуре. Но выглядит она чистой и опрятной, так что может быть не так?       — И на том спасибо, — Лея с озорным прищуром поправила пушистую копну волос.       Парковка у закусочной практически пуста, так что оставить машину под ближайшим фонарём труда не составило. Шон с удовлетворением подметил, как ровно вписался в поворот — его навыки вождения заметно выросли. Если бы с его диагнозом давали права хотя бы на мопед, был бы шанс больше не ездить на автобусе и не мёрзнуть вечерами на остановках. Возможно… возможно, когда-нибудь страной будут править не бюрократы, а люди вроде доктора Глассмана. И тогда мир станет капельку лучше. Во всяком случае, справедливей.       Но прямо сейчас «лучше» Шону точно не требовалось: в незнакомой забегаловке ошеломительно пахло жареной курицей и апельсинами, Лея едва не подпрыгивала от нетерпения, занимая удобный столик у окна и тут же расслабленно разваливаясь на диванчике. Мерное жужжание кофемолки с кухни создавало налёт какого-то домашнего уюта — нечто не просто забытое, а похороненное там же, где остались все воспоминания о Каспере, родителях и Стиве. Стало чуточку грустно, и, снимая куртку, Шон незаметно несколько раз сжал и разжал кулаки. Сев напротив Леи, он привычно сцепил вместе пальцы и с интересом осмотрел заведение.       Удобные солнечно-жёлтые диванчики, слишком яркий верхний свет: лишь бы лампы не начали мигать, потому что уже и так рябит перед глазами. Всё вокруг чересчур неоново-резкое, и теперь Шон понял, почему ни разу не заглянул сюда, хотя ему и недалеко от дома. Он спешно переключил ускользающее внимание на руки Леи. Чёрный лак безжалостно ободран, а несколько ногтей обкусаны под корень. Непохоже на неё. Неужели она умеет нервничать? Наверное, когда слушаешь крики ужаса и боли по рации, нервы начинают сдавать.       О приближении официантки Шон понял по ударившему в нос запаху жвачки и горелого бекона. Бегло посмотрел на листок с хилым меню, но сейчас его на удивление мало волновало, что пихать в рот, лишь бы горячее и без маринованных огурцов.       — Что будете? — немолодая женщина в застиранном переднике занесла ручку над блокнотом, безразлично чавкая.       — Бургер с курицей и картошку фри. И апельсиновый молочный коктейль с кучей взбитых сливок, — Лея приветливо улыбнулась официантке, и это дало Шону краткий шанс смотреть на свою спутницу, не опасаясь взгляда в глаза.       Он привык анализировать, и сейчас первым делом у него вспыхнули словно оставленные самим собой пометки. Пластырь с криво нарисованным синим цветочком на лбу чистый и сухой. Ранка не кровоточит. Нет припухлости, нет впечатления, что ей больно, краснота тоже спала. И улыбка Леи не наигранная, судя по признакам Дюшена. Значит, ей тут нравится — да и ему, на самом деле, тоже. Пушистые волосы на полной свободе, растрёпанные и наверняка очень мягкие. В них хочется погрузить пальцы, так сильно, что Шон сухо сглатывает слюну. Просто голоден, вот и всё. Только странное покалывание в ладонях отвлекает.       Это уже бывало с ним иногда — так и как будто несколько иначе. Словно раньше слушал музыку лишь в наушниках, а сейчас пришёл на выступление живого оркестра, вовсю пиликающего в ушах. Громко-громко, громче собственного пульса, безумная радостная скрипка, заставляющая любоваться нежной персиковой кожей и еле заметными морщинками искренности в уголках глаз.       — Шон? — он и не заметил, что Лея позвала его уже дважды. Пришлось моргнуть, сбрасывая оцепенение. — Ты что будешь?       — То же, что и ты, но без огурцов, — не задумываясь, отрапортовал он, и официантка кивнула, принимая заказ. Без её присутствия стало капельку уютней.       — Ты какой-то… Ещё более странный, чем обычно.       — Я в порядке. Меньше суток назад я отпилил женщине ногу, потом делал искусственное дыхание прямо под водой…       — Ты что?! — Лея вскинула на него поражённый взгляд, и в её карамельно-карей радужке вспыхнул вопрос. Или это возмущение? Её возмутило, что он касался Веры губами? От глупого предположения в груди что-то приятно сжалось, так тесно, что дышать стало трудно. Точнее, ещё трудней, чем секунду назад. Он уставился на ворот собственной серой толстовки, висящей на плечах Леи, чтобы оставаться в безопасности от её проникновенного интереса.       — Ты же считала три минуты, — терпеливо начал пояснять Шон, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал по-прежнему спокойно. — Они прошли, Вера начала тонуть. Я закончил с ампутацией, и другого выхода не было, кроме как вдохнуть в неё воздух, чтобы она отошла от шока и сама вынырнула на поверхность.       Лея потрясённо открыла и закрыла рот, и её щёки всё сильней окрашивались румянцем. Она смотрела на него с абсолютно непонятными ему эмоциями, и ещё никогда Шону так не хотелось разобраться в том, что же творится в голове человека напротив. Краснеет ли её кожа из-за повышения температуры, не симптом ли это травмы головы, не злится ли она за касание к другой — но ведь Вера умирала, она его пациентка, и он всё делал правильно. Наконец, Лея прочистила горло и едва заметно улыбнулась.       — Ты спас женщину, которую совсем не знал, и тебя не смутило, что пришлось преодолеть свои страхи. Я горжусь тобой, Шонни, — она осторожно накрыла ладонями его руки, правда, голос звучал всё тише. Но от пальцев шло неповторимое тепло, вызвавшее мурашки вдоль позвоночника, и Шон поёжился от удовольствия. Тут же, правда, сменившегося жгучей виной. Он это не заслужил.       — Это неправда, — также тихо признался Шон. Он ненавидел ложь, и видеть сейчас, как Лея считает его настоящим героем, стало противно. Награды для победителей, он же всегда будет аутсайдером. — Ты просто не всё знаешь. В больнице тоже… знают лишь часть, то, что слышали по рации и от спасателей. Я должен был помочь доктору Мелендесу и остальным, а вместо этого поступил неправильно.       — Объяснишь? — Лея чуть крепче сжала его пальцы ободряющим жестом. — Потому как я знаю лишь, что ты рисковал собственной жизнью, спасая Веру.       Он колебался. Признаться… В общем-то, это уже мало что изменит. Его наставник мёртв, и виноваты в этом абсолютно все, кто приехал в составе бригады на пивоварню. Никто не догадался как следует осмотреть Мелендеса сразу. Даже он. И всё потому что в тот миг для него не существовало ничего, кроме слов доктора Глассмана «Лея была там». Это не героизм, есть совершенно противоположное слово. Стив знает это. Знает правду.       — Я не знал, кто там будет. Под завалом, — он говорил прерывисто, честно ожидая, что когда дойдёт до истины, Лея уберёт свои невероятно тёплые руки и скривится. — Мне сказали, что тебя не могут найти. Доктор Глассман видел, как ты провалилась под пол. Я думал только о том, что должен тебя найти и убедиться, что ты в порядке. Мне сказали подождать, пока конструкцию закрепят… Но я услышал женский голос под завалом. Это могла быть ты. Я полез не к возможной пациентке, а к тебе. Думаю… Думаю, мне не хватило бы храбрости, если бы я знал сразу, что там не ты, Лея.       Выдох. Взгляд на их руки, которые почему-то всё не размыкались. А должны были, ведь теперь Лея сделает тот же вывод, что и Стив: не было геройства, только эгоизм, только отчаянная надежда, что спаси он Лею — и она бы начала что-то к нему чувствовать. Но она молчала, и Шон добил себя последней каплей истины сам:       — Если бы я остался в бригаде, то помог бы Мелендесу. Заметил бы его симптомы. Он погиб из-за меня.       — Эй-эй, Шон, хватит, — прервала его самоистязания Лея, и ему на секунду показалось, что в её голосе слышатся нотки нежности, вновь пробуждая тонкую музыку в ушах. — Никто не мог предположить, чем закончатся травмы Нила. Даже он сам. Винить себя не имеет смысла, ведь к тому же, если бы ты поступил иначе, Вера почти стопроцентно была бы мертва. Твои мотивы неважны, если они помогли кому-то выжить.       — Они важны для меня, — полушёпотом признался Шон, и уже хотел было добавить что-то ещё, как вдруг Лея подалась вперёд, а тёплая женская ладошка прижалась к его щеке, напрочь останавливая дыхание. Он застыл, даже не в силах отпрянуть от неожиданности жеста и от дрожи, пронёсшейся колкой волной по телу.       — И я верю, что они были чистыми. Ты хотел помочь мне. Спасибо. Правда. Даже когда мы были в ссоре... — она на секунду запнулась, но тут же продолжила: — Даже тогда ты оставался Шоном. Самым лучшим доктором, которого я знаю.       Она убрала ладонь, и Шон смог выдохнуть, но ощущение тепла всё не уходило. Его благодарную улыбку прервал стук бокалов и тарелок, а рядом снова навязчиво пахнуло жвачкой, но это уже не могло разрушить уютный кокон доверия над столиком. И бесконечного облегчения.

***

      Закусочная «Бургеры Салли» работала допоздна. Ночь выдалась невероятно тёплой, и в воздухе ещё веяло апельсинами из коктейля. Звякнул дверной колокольчик, выпуская последних запоздалых посетителей, и сразу за ним послышалась умиротворяющая тонкая мелодия, заставившая Шона оглядеться. Под фонарём, у края парковки, стоял высокий незнакомец с надвинутым на лоб капюшоном куртки — если бы не скрипка в мужских руках, его можно было принять за типичного бандита.       — Зачем он играет? — Шон внимательно посмотрел на двигающийся смычок, и его удивило даже не то, что это концерт без зрителей, а то, как сильно похожа музыка на ту, что пиликала в собственных ушах весь вечер. Вечер, когда пахло апельсинами, так он и запомнится.       — Вариантов несколько: он может быть студентом консерватории, которому не дают практиковаться соседи, или ему в кайф делать это на улице по ночам… Или он просто псих, — пожала плечами Лея. — Спроси у него сам. Но звучит неплохо, мне нравится.       Она первая двинулась вперёд, на ходу доставая из кармана штанов мятую десятку. Отправив деньги в стоящий у ног парня чехол от скрипки, где сиротливо блестели несколько центов, Лея попыталась заглянуть под капюшон со всей свойственной ей непосредственностью. Парень же словно не видел никого, ускоряя темп игры.       — Вы играете ночью. У вас нет слушателей, — громко заметил Шон, перекрывая музыку. Раньше подобные звуки его бы раздражали, но сегодня они вызывали ответную вибрацию изнутри, по рёбрам. Сердце отзывалось неясным трепетом, стуча в такт движениям смычка.       — Но вы же здесь, — парень вскинул голову, и свет фонаря упал на его лицо. Он казался совсем молодым, и в его взгляде читалось что-то неуловимо знакомое. Такие глаза Шон часто видел в операционной, выглядывающие из-под хирургических масок коллег. Фанатизм, высший уровень увлечённости происходящим. В кои-то веки у Шона не осталось вопросов и потребности в пояснениях. Парню не нужна публика, не нужен сон и еда, не важно, что подумают окружающие, потому что он женат на этой скрипке так же, как хирурги больницы святого Бонавентура женаты на скальпелях. И Шон просто коротко кивнул:       — Вы хорошо играете.       Незнакомец не ответил, только прикрыл веки в своём, особенном экстазе, выводя смычком сложную высокую ноту. Вдруг Шон ощутил, как Лея берёт его за руку, осторожно сжимая пальцы.       — Я хочу потанцевать, — заявила она, хотя мелодия совсем не располагала качаться в такт.       — Я не умею, — Шон опустил взгляд на серый асфальт и тяжело вздохнул, пропитываясь свежим ночным воздухом.       — Это не сложно, — азартно воскликнула Лея, как будто система компьютера подкинула особо сложную задачку, которую непременно надо решить. — Смотри, руки кладешь мне на талию, — она сама направила его ладонь, вынуждая обхватить её и развернуться к ней лицом.       Трудно представить что-то более глупое, и Шон неизбежно начал нервничать. Лея оказалась так близко, что к звукам скрипки примешивался стук барабанов в висках. В страхе от напряжения испортить всё, Шон пытался сосредоточиться не на девушке в своих руках, а на технике. Значит, талия… Даже через ткань толстовки ощущается жар. И запах карамельного мороженого: что бы там не было, но он подсознательно понимал, что теперь одолженная ей одежда пропитается этим ароматом насквозь. Мышцы привычно свело от волнения, превращая тело в камень.       — Расслабься, — шепнула Лея где-то совсем рядом с его шеей, и её дыхание с нотками апельсина пронеслось волной трепета по коже. — Слушай музыку. Я не прошу балетных па, Шон, просто качайся в такт.       Если бы он был способен уловить этот самый такт. Лея же смело обняла его за плечи, и сейчас она казалась ещё более маленькой и хрупкой, чем обычно. Он неуклюже помялся, изображая танец школьников на выпускном, но Лея тихонько хихикнула, и стало ясно, насколько это пустая попытка. Тепло её мягкого тела и запах карамельного мороженого медленно смешивались, заставляя кровь с удвоенной скоростью бежать по венам: Шон чувствовал это в самом прямом смысле. Как сердце работает в ритме нарастающей мелодии скрипача, стуча в самом горле. Симптомы лёгкой тропической лихорадки, только вот никакие насекомые его не кусали. Инстинкт сработал сам, и Шон попросту обнял Лею покрепче, прижимая к себе в единственном желании раствориться в её тепле.       — Так мне нравится даже больше, — выдохнула она.       На этот раз её ладони скользнули к его скулам мягко, явственно говоря о желании быть ближе. Максимально нежное и поверхностное касание губ, от которого тут же искрами закололо внутри. В самый центр ощущений, где и гремел маленький оркестр счастья. Над парковкой затихла игра уличного скрипача, но его мелодия осталась в ушах — выше и выше нота, углубляя поцелуй и опаляя жаром лёгкие.       Шону вряд ли когда-то суждено научиться танцевать, но целовать Лею учиться совсем не нужно. Нужна лишь мелодия, рождающаяся от одного взгляда на неё, и немножко нежности. _________ *Remy Zero — Save Me (саундтрек к сериалу «Тайны Смолвиля»)