В день, когда

      Шон мурашками по коже ощутил, что заходит не в пустую квартиру. А, может, уставший мозг незаметно от хозяина успел проанализировать всего один оборот ключа вместо двух и небрежно сброшенные у дивана чужие ботинки. Привычным жестом Шон пристроил рюкзак и куртку на вешалку и поплёлся в сторону ванной. Ноги удавалось переставлять с большим трудом, что, в общем-то, не удивительно после сумасшедших тридцати часов. Похоже, лимит удивления на сегодня превысил все допустимые нормы, сделав из нервной системы лохмотья.       Руки щипало под струёй воды из-за сотен крохотных царапин и содранной напильником кожи. Ныли слабостью локти и колени, а веки норовили непроизвольно закрыться. Бесчеловечно — заставлять ассистировать Эндрюсу на экстренной торакотомии сразу после того, как их с Верой достали практически с того света. Но Шон и не подумал возражать: он видел, как сбивается с ног персонал, и как каждая медсестра в больнице святого Бонавентура силится принять мысль о смерти ведущего хирурга. Мелендеса и его чётких команд всем не хватало с первых минут, а сам Шон не успел осознать этой простой истины. Некогда было. Лишь когда последний шов на груди пациента был завершён, а в окна ударили лучи полуденного солнца, Лим сжалилась и отпустила всех, кто был ночью на пивоварне, по домам. Шон задержался, чтобы убедиться, что к Вере пришла сестра, и его подопечная не осталась одна. Интересное дело, ведь раньше его подобное волновало мало.       И вот, наконец-то тишина, без лишних голосов, криков и стука зажима о скальпель.       Закончив умываться, он пошёл в свою спальню. Опять же, интуиция или мистика, но нутром ощущал, где находится его сегодняшняя незваная гостья. Хотя почему гостья? Совсем не так давно это была и её квартира. Лею после краткого осмотра сразу отправили отдыхать, подальше от суеты и пикающих аппаратов ЭКГ. Это не оговаривалось между ними — Шон уже одевался для помощи на операции, но оба знали без слов, что поедет Лея не к себе. Даже ключи не понадобились, ведь замки остались те же. Здесь её ждут всегда, всегда пахнет яблоками и сосновым автомобильным освежителем-ёлочкой, висящей на уголке зеркала.       В спальне слишком светло, но сейчас как-то плевать. Всё, что до боли нужно его непослушным мышцам, это мягкая постель. Лея и правда, мирно сопит на левом краю кровати, и, судя по всему, вместо своей испачканной рваной одежды позаимствовала из шкафа одну из затасканных серых футболок. Шон замер напротив спящей девушки и прислушался, на миг прикрывая глаза, словно припорошенные колючим песком.       Дыхание. Редкое, неглубокое. Ровное, как одна застывшая нота. Ортодоксальная фаза. Тонус мышц снижен. В голове Шона чёткими линиями вырисовываются её нервы, сосуды и лёгкие. Лея спит глубоко, обнимая край одеяла. Значит, её вряд ли разбудит, если он осторожно ляжет рядом. Это не нахальство — если уж вспомнить приличия, то как раз Лея могла спокойно пойти в свою старую комнату, но отчего-то выбрала его постель.       Выбрала его?       Шон больше не колебался. Вернулся к шкафу, меланхолично снял рубашку и брюки, аккуратно повесил одежду на плечики. Хорошо, что успел принять душ в больнице, хоть в этом и было мало приятного после всех ссадин. От скольжения ткани по ногам невольно вздрогнул: начисто сбитые колени задёргало остаточной болью.       Разоблачившись до майки и белья и натянув пижамные штаны, Шон тихо прилёг на правый край кровати и даже сумел отхватить себе свободный уголок одеяла. Лея не шелохнулась. Видимо, количество потрясений вырубило её нервную систему начисто. В первую секунду Шону показалось, что уснуть в таких условиях для него на грани невозможного: мало того, что вместо полумрака в окно через шторы пробивается солнечный свет, так ещё и девушка в четырёх дюймах от него сладко сопит в подушку. Тёплая. Замёрзшие было конечности тут же с покалыванием начали оттаивать, а рецепторы в носу засвербило нотками ромашкового мыла. Но у Леи всегда другой запах: грейпфрута, карамельно-сливочного мороженого. Свежесть и детская непосредственность. А сегодня она наверняка мылась его самым простым травяным мылом.       Лежит в его футболке, под его одеялом. Значит ли это, что следует её обнять? Шон прислушался к тишине спальни в поисках ответа и осторожно повернул голову, боясь издать лишний шорох волос по подушке. Её пульс, стучащая на шее тонкая вена. Даже видно, как сердце отсчитывает удары, и спутанные чуть влажные пряди не мешают. Семьдесят два, идеально для вымотавшейся девушки, восстанавливающей силы. Она может проснуться от малейшего касания. Или может обидеться, если он не догадается переместить ладонь ей на плечо и придвинуться ближе, как обычный нейротипичный влюблённый по уши парень. Как же не хватает подсказки Клэр.       Или надо просто посчитать ещё раз, сосредоточившись на сонной артерии под тонкой кожей. Вдруг сон уже парадоксальный, и она всё равно вот-вот откроет глаза, свои потрясающие карамельно-шоколадные, тёплые глаза с этими искрами света… Сорок три, сорок четыре…       Сознание провалилось в долгожданную ласковую темноту, обнявшую в свои сети. И Шон точно не осознавал, с какой глупой улыбкой уснул сегодня, слушая дыхание Леи.

***

      Он проспал восемь часов. Никогда ещё Шон не нарушал свой чёткий распорядок дня, так что открыть глаза не под писк будильника стало неожиданностью. Ещё большим шоком — отсутствие привычного идеально ровного квадрата света на одеяле, потому что за окном уже поздний вечер. Устало моргнув, Шон понял, что облегчения сон не принёс: будто и не ложился. Всё так же болят руки, ноют мелкими ссадинами колени и першит в горле проглоченной пылью.       Левая рука скользнула по простыне в поисках чего-то важного. Нет, не телефона, как обычно. Источника тепла. Но пальцы нащупали лишь пустоту, от которой сразу стало не по себе. Да, он снова всё сделал не так, как надо, что же в этом нового? И только когда в просыпающийся мозг дошли отдалённые звуки льющейся воды, чувство потери ослабило тиски на рёбрах. Лея не ушла, всё ещё. Потрясающе. Даже общая сонная тяжесть мышц растворилась до лёгких отголосков. Но спокойствие в долю секунды взорвалось хлопушкой по вискам от пронзительного писка и грохота:       — Чёрт! Ауч!       — Лея? — Шон так поспешил соскочить с кровати, что ноги запутались в одеяле, и он едва не приложился затылком об угол тумбы. Поднявшись, мимоходом включил верхний свет, глаза защипало.       Из душа донёсся сдавленный поток ругательств, и как-то сразу забылось, что вламываться в незапертую дверь без стука не стоит. Шон влетел в ванную, пытаясь справиться с непослушными пальцами, так и стремящимися сжаться в кулаки от тревоги.       — Лея? Ты в пор…       Договорить не получилось. Слова начисто вышибло, когда он, проморгавшись, увидел нечто до дрожи привычно-алое, а в носу чётко встал специфический запах металла, слабо перекрывающийся ромашкой. Лея сидела на полу в луже воды, поджав под себя ноги, и тихо скулила от боли.       — Я…я поскользнулась, — с усилием выдавила она, поднимая на Шона слезящийся взгляд и закусывая губу. На лбу у неё красовалось живописное рассечение, а тонкая струйка крови стекала по щеке к подбородку. — Уд-дарилась о бортик ван-ны, — Лея как будто захотела свернуться в комок, плотней прижимая к груди махровое красное полотенце. Гулко сглотнула: плохой знак.       Шон много чего не умел: в должной мере сочувствовать, говорить утешающие слова, танцевать или играть в бейсбол. Но вид человеческой крови делал с ним просто невероятные вещи, превращая все врождённые дефекты в способность моментально и максимально трезво оценивать ситуацию. Возможно, даже Лея могла увидеть эту перемену: как из сонного, растрёпанного парня в пижамных штанах Шон стал доктором Мёрфи.       — Для повреждения головы кровотечение не сильное, — начал он методичный анализ. Подошёл к Лее ближе и присел на корточки, внимательно вглядываясь в рану. Сосуды в воображении выстроились в ровный рядок, как солдатики, а благодаря тому, что пациентка в полном сознании, худшие последствия травмы отметались легко. — Других повреждений нет? — он спешно окинул взглядом её мокрую шею и плечи, по которым ещё стекали капли воды. Настолько беспристрастно, как только получилось. Сейчас он ей даже не друг, а врач.       — Нет. Приложилась головой, и всё, — Лея шумно втянула носом воздух.       — Тогда попробуем встать. Обопрись, — Шон сам закинул её послушную руку себе на плечо и начал осторожно подниматься с пола. — Голова кружится? Тошнит?       — Нет, но… всё плывёт. Ой, — колени Леи подкосились, и Шону пришлось поднапрячься, чтобы удержать выскальзывающую девушку за талию. Дабы сохранять хладнокровное спокойствие, он вслух озвучил свои мысли:       — Сейчас тебя усадим, остановим кровотечение. Наложу два шва викрилом. А потом проверим реакции и поедем в больницу. Судя по небольшой глубине рассечения, можно было бы обойтись без швов, но тогда почти наверняка останется шрам…       — Давай без шрамов и без больниц, — уже без заикания пробормотала Лея, с помощью Шона шагая обратно в спальню. Одной рукой она старательно придерживала на груди полотенце.       — Я бы советовал слушать рекомендации врача, а потом уже принимать решения, — хотя бы какие-то фразы Мёрфи успел выучить за время ординатуры. Правда, впервые они пригодились вне стен больничных палат.       — Ничего себе! Одна царапина, и ты уже решил, что можешь мне указывать? — к счастью, Лея дополнила своё возмущение слабой улыбкой, так что угроза явно была напускной — но даже это распознать для Шона сложней, чем симптомы лёгкого сотрясения мозга.       — Да. Сейчас я могу тебе указывать, — серьёзно подтвердил он, усаживая Лею на кровать. — Сохраняй вертикальное положение, и опиши мне всё, что ты ощущаешь. Куда отдаёт боль?       Лея недовольно поёрзала, но возражать не стала. Пока Шон доставал из шкафа коробку с аптечкой, она села спиной к изголовью, подтягивая повыше подушку, и прикрыла ноги одеялом.       — Да, в общем-то, всё в порядке. Кажется, я вдобавок ушибла локоть, но это ерунда. Шон, правда, не стоит…       — По статистике, восемьдесят семь процентов осложнений происходят из-за того, что пациент не считает нужным принять квалифицированную помощь.       С таким заявлением Шон решительно поставил на тумбу гигантскую пластиковую коробку, которую мило называл «аптечкой». Правда, то была аптечка хирурга и законченного перфекциониста: со стандартным шовным набором, парой скальпелей и бетадином. Первыми в ход пошли упаковки антисептических салфеток и перчаток. Вооружившись ими и небольшим бутыльком с перекисью, Шон склонился над раной.       — Сейчас немного пощиплет, но кровь уже сворачивается, так что я просто промою, — и, пока Лея не начала возражать снова, он начал работу.       — Ой! Немного пощиплет, да? — она зажмурилась, на что Шон тут же скомандовал:       — Если не хочешь шрам, то ты должна расслабить мышцы лица.       — Тиран, — буркнула Лея, но жмуриться перестала. Напротив, она открыла глаза и пыталась следить за тем, что творят проворные руки в синих перчатках. В карамельно-тёплой радужке было слишком много любопытства, но для Шона сейчас существовал только повреждённый участок смуглой кожи, который надо привести в порядок. Он изо всех сил старался касаться её как можно нежней, но Лея всё равно едва слышно пыхтела от сдерживаемой боли. Ему не нравилось делать ей больно, но так надо.       — Выглядит неплохо, — удовлетворённо кивнул он сам себе, напоследок аккуратно вытирая красную дорожку с щеки Леи и откладывая салфетки. Быстро подхватил фонарик и посветил в зрачки своей пациентки: результат его полностью удовлетворил. — Небольшой укол местного анестетика, бактробан от возможной инфекции, и можно наложить два односторонних стежка. Но ты так и не сказала, как себя чувствуешь. Речь не нарушена, реакция зрачков тоже. Звон в ушах, слабость конечностей?       — Я в норме, — Лея закатила глаза и для верности подняла руки, завертев запястьями. — Видишь? Это царапина. Просто залатай, доктор Мёрфи, — её губы растянулись в улыбке, и Шону большого усилия стоило не улыбаться в ответ, оставаясь сосредоточенным. Слишком явственно дрожало что-то в животе от близости к полуголой девушке, которую раньше не смел и представлять в подобном виде.       — В любом случае, я настоятельно рекомендую сделать в ближайшие сутки МРТ. КТ тоже бы не повредило…       — А ещё если я дам тебе волю, то меня будут таскать по обследованиям неделю, и чёрта с два получится избежать пункции спинномозговой жидкости. О, я вижу в компьютере Гласси счета за обследования: ты просто фанат втыкания в позвоночник иголок. Ауч! — она успела только пискнуть, потому как её тирада позволила Шону быстро вколоть в область возле раны ледокаин.       — Для пациентки с черепно-мозговой травмой ты удивительно говорлива, — не сдержал комментария Шон, уже понемногу понимая, что если за пару часов её не замутит, то считай обошлась лёгким испугом. МРТ будет достаточно. Он обработал края антибиотиком и потянулся было за викрилом, как вдруг Лея перехватила его руку за предплечье.       — Стой. Я как-то… Уверен? — она бросила опасливый взгляд на шовный набор на тумбе, и крепче сомкнула пальцы.       — Ты не доверяешь мне или не доверяешь врачу-аутисту?       Слова сорвались прежде, чем Шон успел хотя бы обдумать их. Он спешно потянулся за иголкой, а Лея тут же отпустила его руку, словно обжегшись. Это было грубо, это было лишним. Но в памяти настолько крепко встал тот злополучный вечер у больницы, что казалось, уже не сотрется. Такое не стирается — вряд ли Шону вообще когда-либо было так же больно, как от фразы «Ты аутист, и это не исправить». Разве что смерть Стива плавала где-то близко по ощущениям собственной ничтожности и бессилия изменить свою суть и суть окружающих его бездушных людей.       В спальне повисло молчание. Лея упорно смотрела на свои завёрнутые в одеяло ноги, пока Шон подготавливал иглу с викрилом. Мысленно начал ругать себя за глупость, и желание биться головой о стену нарастало под кожей знакомой, неконтролируемой волной. Наверное, остановило только то, что на руках перчатки, а красный порез, смазанный коричневатым бетадином, требует внимания. И когда Шон уже занёс иглу, Лея чуть отодвинулась, вскидывая на него взгляд. От улыбки и мягкости не осталось и следа — то была обида, чувство, которое Шон понимал, одно из не слишком большого списка легко распознаваемых эмоций.       — «Ты останешься одна, потому что ты этого заслуживаешь». Мне тоже было больно, Шон. Но в том и суть, что только так мы становимся лучше. Я не прошу прощения у тебя, и не хочу, чтобы извинялся ты. Для меня это уже не имеет значения, потому что оно было сказано, и никто из нас не врал. Это то, что мы чувствуем. А знаешь, что ещё я чувствую? — голос Леи становился всё тише, а Шон так и стоял с занесённой над её лбом иглой, не в силах пошевелиться.       — Нет, — конечно, он не понял риторичность вопроса, и лицо Леи чуть разгладилось, вновь приобретая неповторимое живое свечение тепла.       — Что я не смогла бы после всего этого уснуть где-то, где не пахнет тобой.       Он не умел смотреть в глаза, но сейчас почти сделал это: доля секунды, вновь уделяя слишком много внимания ждущей его действий ранке. Ладони под перчатками закололо, и эти невесомые мурашки ушли потоком вверх, разливаясь в районе груди. Напряжение в мышцах медленно начало стихать. Шон не знал, что надо ответить, и потому просто взялся за то, что умеет: коротко кивнув, начал делать первый стежок.       Теперь молчание уже не было неловким. И если бы Лея могла читать мысли, то узнала бы, что одна эта её фраза для него приятней всех поцелуев Карли и всех благодарностей пациентов. Запахи — то немногое, что никогда не обманывает. То, чему он верит.       В день, когда пахло зелёными яблоками, Лея ворвалась в его жизнь.       В день, когда в лицо дул ветер, пропитанный хвоей, он впервые поцеловал девушку.       В то утро, когда в затхлом рассветном свечении висела пыль и забивала лёгкие металлическим запахом, Лея сказала, что любит его. В сегодняшнее утро, тринадцать часов и сорок восемь минут назад.       Стежок вышел идеальным, как по учебнику.       — Обычно у твоих волос запах грейпфрута, — невозмутимо констатировал Шон, окончательно успокаиваясь. — Но сегодня ты пахнешь иначе.       — Потому что спала в твоей футболке и в твоей кровати. И да, мне очень не хватает моего шампуня, — вздохнула Лея и слабо улыбнулась. — Мы бы могли успеть перевезти мои вещи сегодня, но честно говоря, таскать коробки ночью плохая идея. Если одолжишь штаны и толстовку, то можно было бы съездить ко мне и собрать хотя бы самое необходимое.       Иголка в пальцах Шона дрогнула, и он чуть не запортачил узел второго шва.       — Ты уверена? — он так широко улыбнулся, что было глупо пытаться скрыть свою радость от осознания её намерений. Сердце застучало по рёбрам вдвое сильней, наращивая ритм ударов.       — Ты не доверяешь мне или не доверяешь девушке с ветром в голове? — откровенное передразнивание, но так ударившее по остаткам напряжения в воздухе, что воздух вокруг заискрил. Шон отложил викрил и достал из аптечки пластырь. — А с бабочками нет? — Лея надула щёки, и сомнений в том, что она в абсолютном порядке, у её врача не осталось.       — Нет. Но могу нарисовать. Я научился, дети часто просят раскрасить гипс. — Залепив рану, он тихо добавил: — И да, я тебе доверяю. Но утром ты пойдёшь на МРТ, а сейчас машину поведу я. Вечером на улицах почти пусто.