Апата

Чемпионат России по легкой атлетике, Москва       За ней захлопнулась дверь спасительной раздевалки. Как думала Полина, — пустой во время награждения, куда на формальное построение собрали всех участников соревнований. Однако оказалось, что не одна она решила полностью игнорировать официальное закрытие. На лавочке возле входа сидела девушка, испугавшаяся громкого хлопка дверью (который, по накалу страстей, можно было спутать с начавшимся апокалипсисом).       Когда Полина в приступе истерики скинула ветровку в цветах российского триколора, соседка по шкафчику ясно поняла, что пора бежать. Хоть она и была стайером, специализируясь на дальних дистанциях, но спринт, которым увлекалась в юношестве, очень ей помог в эту самую минуту. Едва Полина метнула на нее яростный взгляд, готовая выместить гнев, девушка с низкого старта сорвалась на бег и выскочила за дверь, даже не удосужившись прикрыть ее за собой.       Полина зло пнула дорогущим кроссовком, подарком федерации, первое, что попалось под ногу. Это оказалась ее же ветровка, по которой тут же пошел шов — Полина совсем не бережно разорвала ткань шипованной подошвой, служащей для лучшего сцепления с дорожкой во время бега.       Она истерично хихикнула, подумав, что из мастерки теперь может получиться замечательная жилетка, если оборвать и другой рукав. Возможно, она занялась бы этим позже, когда успокоится.       Полина принялась быстро расшнуровывать беговую обувь, но из-за дрожи во всем теле пальцы ее не слушались, то и дело завязывая шнурки в еще более немыслимые узлы, чем Полина привыкла делать при выходе на старт. В очередной раз дернув слишком сильно, она поняла, что шнурок остался в руке, тоже не выдержав накала страстей.       Полина зло прошипела ругательство и принялась за другой кроссовок. Невозможность выбраться из плена натирающей в нескольких местах обуви заводила ее еще больше, разжигая гнев и выжигая разум, которого на пепелище здравого смысла оставалось и так катастрофически мало. Полина рисковала лишиться и этой его части, когда над головой раздался мужской голос:       — Ты должна мне яблоко, — невозмутимо заявил незванный гость, словно не замечая состояния легкоатлетки. Полино хищно сощурилась, резко выпрямляясь, отчего едва не угодила нарушителю спокойствия (или спасителю от истерики?) макушкой в подбородок, покрытый рыжей щетиной.       Мужчина выпрямился, решая больше не проверять нервы и выдержку Полины на прочность, видимо, понимая, что сейчас она очень близка к тому, чтобы действительно его покалечить. Даже несмотря на свой метр с кепкой в росте, злости в ней было побольше, чем в стокилограммовых боксерах, уж это он как спортивный врач, вынужденный общаться и с такими, мог знать наверняка.       — Видишь ту дверь? — Полина бросила на него выразительный взгляд снизу вверх и махнула рукой в сторону прохода в раздевалку, через который незаметно подкрался врач. — За ней нахуй, — невозмутимо продолжала вещать она, словно рассказывала захватывающую историю из детства, а потом, вмиг переменившись, зло отрезала, намерено выделяя интонацией слоги. — Всего хорошего.       — Там страшная тетка, которая не хотела меня пропускать, — пожаловался в ответ спортивный врач. Хотя медицинского работника в нем ничего не выдавало: в этот раз, в «гражданских» джинсах и ветровке, он казался еще моложе, чем предположила Полина в их последнюю встречу. — Пришлось доказывать, что я врач и тебе необходима моя помощь. Так что за дверь — только с тобой, не хочу в одиночку противостоять этой поклоннице бахил…       Похоже с чувством юмора у него было не очень — Егор понял это, когда пришлось сделать несколько шагов назад, уклоняясь от летящей в него табуретки, незамеченной ранее. К счастью, травм удалось избежать. Повезло, что Полина пошла в бег, а не в метание. Да и ее миниатюрная комплекция едва ли способствовала причинению серьезных физических травм взрослому, как бы внешность не указывала на обратное, мужчине.       — Тебе самому нужна будет помощь, если сейчас же не закроешь эту дверь с другой стороны, — зашипела Полина, с каждым словом теряя запал. Подъем сил, который мило дарил ей щедрый выброс гормонов на фоне сильных эмоциональных переживаний, был не вечным, и уже сейчас она чувствовала сильную физическую и психологическую усталость. Злость практически на глазах сходила на «нет» уступая место опустошенности и горькому разочарованию. Только и всего.       — Что за пересказ чудного самоучителя «как отшить голодного Егорика»? — возмутился в свою очередь последний. То, с какой периодичностью это женщина его посылала, начинало порядком утомлять.       — Слушай, Егорик, — Полина растянула его имя по гласным, произнося впервые. Признаться, она делала ставку на имя «Евгений» или, как минимум, «Евграфий», но и «Егор» звучало неплохо, это нужно было признать. — Я тебя очень прошу: съебись.       — Ты не слишком вежлива, — заметил врач.       — Как ты догадался? — Полина сделала максимально глупое выражение лица и произнесла это с придыханием, как соблазняют брутальных бизнесменов в японских сериалах. Однако ей нужен был не тот эффект, который обычно дает такой тон, а резко противоположный. Пусть фраза и не блестела остроумием, но яд из нее так и сочился, выдавая истинные чувства.       Не услышав ответа, Полина предположила, что обидела нового знакомого. От этого по телу растеклось долгожданное ликование, которому на несколько мгновений уступило место сожаление. Однако уже скоро оно вернулось с новым чувством: стыдом. Все-таки, сделанного не воротишь, а Егор искренне хотел ее расшевелить и пришел уж явно не рекламировать свой милдронат.       Нет, время не лечит. Оно позволяет забыть, перекрыть события новыми яркими эмоциями, что Полине и нужно было. А сейчас, когда она получила колоссальную дозу чувств, которые хоть в калейдоскоп собирай, прошлые обиды действительно забывались, казались искусственными и малозначимыми. Возможно, позже она будет жалеть о том, что не высказала Егору все, что накопилось, все, что она думала о нем, но в эту конкретную минуту, мыслей, которые она могла бы высказать, не было.       Полина механически отвернулась, погружаясь в себя, и начала переодеваться. Смущения не было — куда уж там? Однако взгляд Егора она чувствовала даже спиной, он словно хотел прожечь дырку меж ее лопаток. Если он полагал, что Полина станет извиняться, то он ошибся — Полина слишком принципиальная, чтобы признать поражение, когда бой уже почти выигран. Поэтому лучшим выходом она нашла полный игнор, сопровождающийся шуршанием ее одежды.       — Стриптиз? — не сдержался и насмешливо приподнял брови Егор, когда Полина через голову стянула насквозь мокрый от активной физической нагрузки спортивный топ, демонстрируя Покровскому светлую кожу спины и соблазнительный изгиб позвоночника.       Егор знал, что спортсмены — народ абсолютно не стесняющийся своего тела. Как минимум, потому, что стесняться там было нечего — они были подкаченными и красивыми ребятами, здесь сложно спорить. А как максимум — юноши и девушки абсолютно спокойно делят одну раздевалку, оттого и тренироваться в коротких шортах и топе, что обычным людям кажется ужасно развратным и неприличным, — норма. Иногда Егор им даже завидовал.       — Специально для голодного Егорика, — пожала обнаженными плечами Полина, следом накидывая на них полотенце и оборачиваясь к Покровскому. Она уже даже рада, что Егор завязал диалог, отвлекая ее от волны мысленного самобичевания.       — Этот способ тоже из того самоучителя? Если да, то я готов признать, что ошибался на его счет.       Егор, конечно, как врач, — существо бесполое. Но оторвать взгляд от стройных длинных ног Полины, с которых она стянула сначала широкие ветер-штаны, а после и неприлично (для людей, не варящихся в спорте) короткие шорты, чтобы поднять взор на ее выразительные… глаза, все же было непросто.       — Не лучший способ отшить, не находишь? — насмешливо хмыкнула она, прекрасно замечая, как «бесполое существо» преувеличенно заинтересованно скользит по ней взглядом, задерживаясь в самых интересных местах. Но Полина тактично не комментировала это. Хочет смотреть — пусть смотрит. Ей есть, что показать.       — Кто вас, полуголых девиц, знает?       Когда Полина встала, чтобы пройти в душевую, Егор все же ради приличия отвел взгляд — все-таки так бесстыдно пялиться на ее подтянутые ягодицы, не прикрытые полотенцем, было не слишком профессионально.       — Тебе спинку потереть? — не получив ответа на предыдущую реплику, осведомился он, почти искренне-участливо, когда Полина уже почти скрылась в смежной с женской раздевалкой душевой.       — Надеюсь, когда я выйду, тебя здесь уже не будет, — только и бросила она, с трудом сдерживая улыбку.       — Надейся, — задумчиво кивнул Егор в уже закрытую светлую дверь, когда за стеной послышался шум воды.       День становился все интереснее и интереснее.

***

      — Живешь далеко?       — Нет. Снимаю квартиру здесь, совсем рядом, — неопределенно махнула рукой в сторону высотных многоэтажек, видневшихся из-за парковых деревьев. Полина поежилась — вечером сильно холодало, несмотря на теплые солнечные летние дни, которые радовали приятной погодой.       — Чтобы добираться быстрее было, — кивнул сам себе Егор, догадавшись о причине такого «соседства» со спорткомплексом. — Ты вообще где-нибудь, кроме манежа бываешь? Чем-нибудь увлекаешься?       — Да. Бегом.       — Я не это имел ввиду, — нахмурился Егор поворачивая голову к собеседнице, которая упорно делала вид, что высматривает что-то до жути любопытное на асфальтированной дорожке парка. Через листья деревьев, растущих вдоль аллеи, пробивался яркий, даже слишком, свет фонарей, подсвечивающий каждый камень под ногами. Все в округе отбрасывало забавные контрастные тени, только подкрепляя ощущение сказочности момента.       — Я поняла, — грустно улыбнулась в воротник ветровки Полина. — Но что ты хотел услышать? Что мое увлечение — воровать чужие яблоки?       — Нет, — серьезно ответил Егор, даже на мгновение остановившись, заставляя и Полину замереть, поднимая на него глаза. Было устойчивое ощущение, что Покровский сейчас скажет что-то очень важное… И он не разочаровал. — Не только воровать, но еще и съедать.       — Глупая шутка, — рассмеялась от напряжения, которое вмиг сошло на «нет», Полина.       — Ну, тебе же смешно, — резонно заметил Егор. — Значит, с моим чувством юмора все еще не так плохо.       — Нет, — легкомысленно отмахнулась она, продолжая путь. Неосознанно Полина стала перепрыгивать серую плитку, наступая только на красные «квадратики», как любила делать в детстве. Настроение стремительно поднималось вверх. — Просто у тебя выражение лица забавное, когда пытаешься шутить.       Обиженный выдох за спиной стал ей ответом, заставив вновь мечтательно улыбнуться ямочками.       — Ты можешь хоть минуту постоять спокойно? — все сокрушался Егор, вынужденный перейти на быстрый шаг, не успевая за стремительно «ускакивающей» Полиной.       — Нет, в этом-то и смысл!       — Смысл чего? — ворчал себе под нос Покровский, так и не догнав девушку. — Сбежать от меня?       — Да! — тут же обернулась Полина, поняв, что он остановился. «Запыхался и устал» — тут же злорадно предположила она. Но нет, Егор принял скучающе-отстраненный вид и демонстрировал, что вообще делает вселенское одолжение, ожидая, когда Полина подбежит к нему. — Ну и чего ты?       — Ты хотела сбежать от меня, — повторил Егор. И, сделав паузу, пояснил. — Так и не отдав яблоко.       Полина тут же вызывающе вскинула голову, скрестив руки на груди. Кажется, этот врач чего-то не понимает…       — Не я должна тебе яблоко, а ты мне, — самодовольно заявила она, нагло глядя ему в глаза снизу вверх.       — Вот сейчас не понял…       — Мы же выиграли эстафеты, — снисходительно пояснила Полина.       — Как интересно… И, значит, от радости ты швырнула в меня табуреткой.       Егор кивнул сам себе, всем видом демонстрируя, что уже поверил в этот нелепый набор слов. Хотя, кто их, спортсменов, знает? Они же все немного… того. Не берегут кукуху свою, вот шарики за ролики и заезжают, несмотря на молодость лет.       — Почти, — слукавила Полина, не имея желания обсуждать места и пьедесталы. Командная победа — это, конечно, тоже победа. Бесспорно, так и есть, однако…       Четвертое место в личном зачете.       Опять обидное четвертое место.       Снова мимо пьедестала.       Ей ведь не привыкать, верно? Конечно, нет. Но проигрывать по понятным причинам и не иметь возможности ничего изменить из-за личных принципов… это убивает. Она сама себя убивает с каждым новым оборотом колеса сансары. Кажется, это замкнутый круг. Бесконечный день сурка. Обстоятельства меняются, но чувства и эмоции остаются прежними.       Исход неизменный.       «Мимо пьедестала» — больше не звучит как приговор. Всего лишь очередная закономерная неудача.       — Ты четвертая, — проехался по больной мозоли Егор. Воспаленное сознание тут же отреагировало протестом. Не может она, столько вкладывая в это, оставаться четвертой. Так не бывает. Не должно быть.       Однако так и происходит. Сколько бы она не работала, кто-то все равно будет пахать больше. Кто-то будет искать все новые и новые способы обмануть свое тело, заставить работать на себя.       А Полина всегда будет просто девочкой, которой посчастливилось выбить билет в жизнь. Но и он оказался просрочен.       Она всегда будет просто девочкой, которая любит.       — А ты внимательно следил за табло, — весело хмыкнула Полина, продолжая путь по красной плитке. Уже скорее машинально, желая обмануть сознание, убедить, что ей ни капельки не больно. Ее это не задевает. — Значит, должен был заметить, что моя фамилия была в числе победителей.       — Но ты не вышла на награждение.       — Так получилось, — легкомысленно отозвалась она, стараясь выкинуть из памяти, как злость затопила разум, а истерика заволокла сознание. Возможно, не окажись рядом Егора, она бы действительно могла совершить глупость, о которой потом бы жалела.       Хотя и об испорченных «шиповках» забывать не стоило.       — Пойдем, — Егор неожиданно потянул ее за рукав, сворачивая с основной аллеи на протоптанную такими же «вандалами» тропинку, которая уже не освещалась парковыми фонарями.       — Мой дом в другой стороне… — успела только заметить Полина, однако Егор даже не обернулся.

***

      — Ты издеваешься?       — Никак нет, — насмешливо улыбнулся Покровский, удобно перехватывая купленный в ближайшем супермаркете ящик красных яблок. Полина скромно семенила за ним.       — Нет, ну я же шутила! — сокрушалась она по пути. — Зачем мне столько?       — А это и не тебе, — с готовностью отозвался Егор. — Тебе столько действительно вредно. Это мне.       — Не поняла…       — Завтрак мне приготовишь, заеду утром, — на ходу выдал он гениальную идею, с трудом сдерживая смех от абсурдности происходящего. Он напрашивается на ранний (очень ранний, учитывая, что тренировка у Полины на полседьмого, как она уже успела поведать) завтрак к едва знакомой женщине, так еще и спортсменке. Нет, Егор Викторович, кажется, вы не менее ударенный, чем все спортсмены, о безбашенности которых ежедневно сокрушаетесь.       — Овсянка на воде? — предположила Полина, растягивая губы в улыбке. Они уже подходили к многоэтажному дому, который стал ее временным жилищем в Москве.       Очень уж не хотелось возвращаться в спортивную общагу. Даром, что столичную, где финансирование, бесспорно, лучше, ведь вся спортивная «элита» базировалась именно здесь. Но такие общежития опасны для жизни и здоровья. Как жильцов, так персонала и окружающих. Порой спортсмены чудят такие вещи, что сами поражаются, как до своих лет-то дожили. А когда они еще и собираются вместе…       — С яблоками, — важно кивнул Егор, стараясь удержать на лице улыбку. Уж лучше бы он позвал Полину к себе на завтрак, ведь ее кулинарные таланты, увы, не внушают доверия. Но путь к сердцу мужчины, как известно, лежит через желудок, а, значит, нужно позволить Полине его проложить. И желательно без вреда для здоровья.       Хотя он же врач. Прорвется.

***

Один чемпионат Европы спустя, где-то в центре Москвы       — Это все? — недоверчиво переспросил Покровский, чувствуя, что где-то здесь явно подвох.       — А тебе нужно что-то еще?       Полина весело усмехнулась и, захлопнув багажник, из которого Егор только что забрал ее спортивную дорожную сумку, махнула водителю такси ладонью, отворачиваясь. Машина умчалась, словно ее и не было — видимо, даже в такое время находились «срочные» заказы.       — Только ты, — в тон ей ответил Егор, чем заставил вновь растянуть губы в довольной улыбке.       Столь ранним воскресным утром пешеходные тротуары были пусты, а бабушки еще не успели занять свои посты на лавочках у подъезда, что делало незаметный переезд Полины и вовсе тайным от всего мира. Словно это что-то, принадлежащее только им с Егором. И это запускало волну тепла по телу, напоминая, что она теперь не одна.       Что тайна от мира у них общая.       — А вообще, я ожидал, что буду как минимум полдня переносить твои «скромные» пожитки… Ну, знаешь, у вас ведь есть, чем гордиться. Медали, там, еще всякое барахло…       — Ничего себе барахло! — в шутку возмутилась Полина, делая вид, что такое показное пренебрежение к ее заслугам обижает. Однако это было бессовестной ложью — настроение в такое чудное свежее утро было слишком легким, чтобы держать обиды, а предвкушение фирменного Егоровского завтрака: шарлотки, ставшей у них своеобразной традицией, и вовсе не позволяло глупой улыбке сойти с лица.       — Больше никакой овсянки, представляешь? — перебивая, мечтательно зажмурился Егор, за что тут же получил легкий хлопок по плечу.       Обидно было признавать, но, похоже, «жевать ее траву», как Егор в шутку выражался, могла только сама Полина. Но и она уже готова была отказаться от овсянки в пользу разнообразных и потрясающе вкусных завтраков от Покровского. Даже яблоки, которые они трескали круглые сутки, в его умелых руках становились полноценным приемом пищи. Хотя, зависело от того, как принимать…       — Это ты так намекнул, что берешь всю готовку на себя?       — Я тебя к своей кухне больше не подпущу, не надейся, — Егор развернулся и, глядя в бесстыжие серые глаза Полины, мысленно добавил: «тебе даже чай заварить нельзя доверить», все так же в мыслях поминая свой любимый электрочайник, который Полина поставила кипятиться на плиту.       — Ну и не надо, — от души бросила Полина и сорвалась на бег, оставляя Егора на первом пролете лестничной клетки.       Но в квартиру все равно проходили вместе — ключи-то были пока только у Покровского, что он обещал в скором времени исправить.       Егор, подпирая широкой спиной дверной косяк, скользил рассеянным взглядом по фигуре Полины, в то время как она суетливо перебрасывала одежду из сумки в большой платяной шкаф, который Покровский никогда не мог заполнить своими вещами. А освободить половину места в нем для Полины оказалось проще.       Вот она недовольно отбрасывает тяжелые темные кудри волос за спину и продолжает свое дело, на этот раз доставая из «потайного» кармана милого рюкзака с очаровательным пушистым зайцем сетку с «девичьими радостями» вроде гелей для душа, шампуней… и всех остальных вещей, названия которых Егор и не пытался запомнить из-за их количества.       Не зная, как начать непростой разговор, но чувствуя острую необходимость высказаться, Егор несмело окликнул ее. Полина тут же резко обернулась, отчего пышный хвост нещадно хлестнул ее по лицу, заставляя недовольно засопеть и закатить глаза.       — Через несколько дней стартует первенство города по фигурному катанию, — аккуратно произнес он, чувствуя, что ступает по минному полю. Один неверный шаг — и их совместная жизнь рискует закончиться, так толком и не начавшись. И гадай еще, по какой причине. — Ты придешь?       — С чего бы? — резко ответила Полина, всем видом демонстрируя, что ей все равно. Но Егор был уверен, что все далеко не так, как она хочет показать.       — Саша заявлена…       — А тебе откуда знать? — Полина гневно сощурилась, скрещивая руки на груди. Она переходила в атаку, но складывалось впечатление, что защищалась.       — Я — ее лечащий врач, — напомнил Егор. Он каждой клеткой чувствовал, что ему все больше не нравится то, в какое русло заворачивал их разговор. Он, конечно, ожидал, что диалог может выйти не из приятных, но оказался не до конца готовым к такому.       — И что, она перед тобой отчитывается? — зло бросила Полина, вновь отворачиваясь и принимаясь агрессивно выворачивать содержимое сумки прямо на пол. В ее движениях не было точности, она, похоже, и сама не знала, зачем делает это — ей просто нужно было занять руки. И не смотреть Егору в глаза, только не смотреть в глаза.       — Спрашивала про тебя, — все так же спокойно-настороженно отвечал Покровский.       — У нее есть мой номер, захочет — позвонит, — отрезала Полина, показывая, что разговор закончен, чем начинала изрядно действовать Егору на нервы. Нет, с этой женщиной невозможно сохранять спокойствие и находиться хоть в каком-то душевном равновесии!       — Ты ведь и сама понимаешь, что это бесполезно. Ты не ответишь.       — Почему это? — процедила Полина, вновь оборачиваясь и натыкаясь на внимательный взгляд карих глаз. Уже по одному взору могла предположить, что получит ответ честный и оттого болезненный. В такие моменты Егор умел включать «врача» в себе.       — Потому, что ты — трусиха.

***

      — Может, я сама? — с надеждой уточнила Полина, опасливо косясь на Егора.       Покровский готовил ужин, но в этот раз все явно шло не по плану: от открытого с двух сторон пакета муки до помытых в масле яблок. За этим было интересно и забавно наблюдать, но стоило Полине представить, что шарлотка будет спасать ее от голода весь сегодняшний вечер, как желание тихо хихикать в сторонке мгновенно заменялось искренним участием и просьбами позволить ей побыть «настоящей женщиной» и проложить путь к сердцу мужчины через желудок.       — Если бы ты прокладывала путь к моему сердцу через желудок, то вряд ли мы бы разговаривали сейчас, — отмечал Егор, невозмутимо опуская ложку из-под сметаны в сахарницу под немые протесты и, в конце концов, молчаливую обреченность Полины. — Ведь гастроэзофагеальная рефлюксная болезнь, эозинофильный эзофагит, дивертикулы пищевода, язвы, наконец, — все это не шутки. Мы бы виделись исключительно в больнице и исключительно по…       — Стоп, стоп, стоп! Я, конечно, «чайник» в медицине, но не настолько же! — возмущенно перебила Полина, воспринимая на слух знакомые термины и стараясь связать из них единую «клиническую картину». Но детали, казалось бы, одного паззла, отчаянно друг к другу не подходили.       Егор криво улыбнулся, припоминая, как во время одной из многочисленных ссор Полина в порыве эмоций возмутилась, что они проводят мало времени вместе. Компромиссом к новому развлечению в духе «изнасилуем друг другу мозг» стал полуторачасовой кросс под профессиональную медицинскую литературу. «Болезни пищевода, желудка и двенадцатиперстной кишки. Клиника, диагностика и лечение» явно не пришлась Полине по душе, но и он сам был не в восторге от активного бега в раннюю рань, да еще в «легком темпе» Полины, который на деле оказался полноценным третьим спортивным разрядом по общему времени — Егор не поленился выяснить.       Хотя небольшие пробежки Покровский любил. Конечно, не так, как Полина, и вполне мог бы обойтись и без них, но легкая физическая нагрузка замечательно помогает справляться со стрессом и успокоить нервишки — этому была посвящена ни одна книга (хотя в большинстве своем это были агитационные антинаучные сборники пафосных мотивационных высказываний в пользу спорта, что вызывало у Покровского желание заорать, срывая голос: «Да не так все! Совсем не так!». Но он мог только выписывать действующим спортсменам разрешенный антидопинговым агенством подорожник, аскорбинки и активированный уголь, да разгребать последствия спорта на уже бывших атлетах).       В общем, с совместными пробежками у них не сложилось. Егор не желал губить здоровье в угоду минутному мальчишескому порыву доказать, что он может делать работу Полины не хуже ее самой, а она была не готова сбивать режим вечерними кроссами, позволяя Егору поспать хотя бы шесть часов.       — Это не моя специализация, — словно оправдываясь, взмахнул руками Егор. Не удержал в пальцах ложку, и та со звоном прокатилась по светлой плитке кухонного пола. — Да и в голову как-то ничего не приходит…       — Пить меньше надо, — деловито заметила Полина. Она проводила ложку печальным взглядом, но даже не подумала поднимать ее из-под стола. Кто срач развел, тот его и убирает.       Вообще, претензия была незаслуженной, а встреча выпускников — достаточным поводом, чтобы искусственно поднять градус общения. Так считал Егор, который уже час не мог замесить тесто на шарлотку, обещанную Полине утром.       И точно не считала Полина, которая из-за легкого творческого беспорядка и лишнего человека на кухне не могла приготовить себе уже хотя бы ту же овсянку на воде, так нелюбимую Покровским. Ушла бы спать, поевши, и оставила Егора самого решать свои проблемы.       Такой подход был «на тоненького», но Полину, которой нельзя было сбивать режим, вполне устраивал.       — Знаешь… — задумчиво нахмурился Егор, понимая, что с шарлоткой начали вырисовываться явные сложности: больше не хотелось добавлять в тесто муку, слишком смешная клякса из сахара плавала на поверхности. — А я ведь действительно считал, что воробьи — это дети голубей…       — М-м-м… — настороженно протянула Полина. У нее зарождалось стойкое ощущение, что пьяный Егор Викторович — существо еще более непредсказуемое и интересное, чем трезвый. Может, поэтому Покровский говорил, что ему нельзя пить?.. — И эти познания в области биологии сподвигли тебя на поступление в медицинский? — не смогла удержаться, мысленно оправдывая себя тем, что Егору нужно о чем-то говорить, тогда мысли о том, чтобы что-то сделать будут посещать его рыжую голову реже.       — Нет, — отмахнулся Егор, смешно скривившись. Кажется, он окончательно потерял контроль над своей мимикой, а «градус» превратил Покровского-сурового-врача в харизматичного и очаровательно милого в своей непосредственности Егорика. Полине подумалось, что в моменты ссор Егора просто стоит поить.       Ссоры, к слову, случались часто и в большинстве своем носили познавательно-развлекательный характер. Для Полины, во всяком случае. Так, на прошлой неделе они с Егором спорили о том, кто будет мыть чашки из-под приготовленного им какао. Однако когда словестная перепалка перешла в физически-материальную, под неосторожным движением Полины скатерть была сброшена на пол. Вместе с кружками, мыть которые больше не требовалось.       Полина осталась довольна — в споре она не проиграла. Осколки по кухне собирали вместе. Под бурчание Егора о том, что на уборку можно было потратить в семь с половиной раз меньше времени, если бы Полина молча согласилась помыть посуду, ведь была ее очередь. Или если бы она хотя бы предупредила, что собирается истерить.       »…— Это я — истеричка?! — не поверила в услышанное Полина.       — У меня была несколько иная формули… — пытался оправдаться Егор, начиная пятиться к двери. Собственный кабинет перестал казаться местом, где добрый дядя кардиолог всегда сможет помочь. Теперь Покровский даже не был уверен, что ему самому здесь кто-нибудь поможет.       — Я похожа на истеричку?! — продолжала закипать Полина, несмотря на немые молитвы Егора. — Я? И как ты это, скажи на милость, определил?       — По кардиограмме, — опасливо уточнил Покровский, обращения к богам которого резко перешли в отчаянный зов о помощи. Полина была забавной, когда злилась. Когда истерила — нет…»       — Так предложение помочь еще в силе? — обреченно поинтересовался Егор, утопив керамическую чашку «для соли» (как говорила бабушка в его детстве) в почти приготовленном тесте. Кажется, ее в рецепте не было…       Его лицо приняло очаровательно-озадаченное выражение, когда Полина без слов взяла миску и вылила не получившееся тесто в раковину.       — Я же старался! — возмутился Егор. Видя, что Полина никак не реагирует на его слова, считая их пьяным бредом неадекватного врача, Покровский уже почти решил уйти, громко хлопнув дверью, как это обычно делала Полина, но что-то явно пошло не так. — Нет! Нет-нет-нет, отойди от чайника, женщина! — смешно округлил глаза он, завопив, чем напугал Полину, заставив действительно поставить электрочайник на место. — Никакой овсянки! Все!       — А как мне витамины выпить, ты подумал? — тут же ощетинилась Полина. Она за свою овсянку горой. Да, возможно, каша не получалась идеальной, но всегда была сделана от чистого сердца. В овсяные хлопья, замоченные в кипятке, Полина вкладывала душу. Но Егору об этом известно было едва ли.       Он вообще знал, что это такое — душа?       Или у него вся жизнь сводилась к стерильному и до отвратного светлому медицинскому кабинету, где он даже спорит с ней, Полиной, как-то машинально, чем еще больше нервирует? Он будто неживой.       Да, он возмущается беспечностью и пренебрежением к собственному здоровью со стороны спортсменов. Ему не нравятся неуместные и необоснованные, по его личному нескромному мнению, запреты всемирного антидопингового агенства и Егор терпеть не может всезнающих мамочек, излишне опекающих своих деток, из которых мечтают вырастить Олимпийских чемпионов.       Но все это проходит… словно мимо. Он вроде бы хочет помочь, иногда наступая на горло гордости и принципам. Но это не то.       Всегда что-то не то.       Находясь на рабочем месте, Егор не вызывает у Полины склонности к физическому насилию и садизму, как это происходит с большинством медицинских работников, отчаянно вопящих: «Спорт вас калечит! Одумайтесь!». Покровского хочется… обнять и пожалеть.       Он выглядит неуместно в своем светлом кабинете, пропитанном болью и тусклыми отголосками чужих эмоций. Он там лишний.       Егор, со своей любовью к ярким цветным свитерам, надетым под неизменный белый медицинский халат, с рыжей щетиной и веселым блеском шоколадных глаз, слишком… слишком для всего этого! Он хочет казаться безучастным и беспристрастным в своем стремлении помочь, но…       Его это убивает.       Такая работа гробит все человеческое в нем, выжигает яркую жизнь, полную чистых эмоций, оставляя на ее пепелище только бледную тень, наполненную чужой болью. А если так, то чем он отличается от всех спортсменов о бессмысленности целей которых ежедневно сокрушается?       Он борется с системой, люди в которой не хотят ничего менять.       Люди там слишком озабочены своими достижениями, чтобы замечать, как страдают из-за них другие.       А Егор слишком принципиален, чтобы что-то менять. Он никогда не признает, что страдает от этого. Но так ведь не может продолжаться вечно?..       Полина устало опустилась на кухонный стул, прикрывая глаза. Эти мысли не давали ей расслабиться даже сейчас, когда покоя хотелось больше всего. И когда даже Егор смог отпустить себя, пусть не без помощи алкоголя. А она чем хуже? Почему это вообще ее трогает?       — Эй?.. — Егор мягко положил ей руку на плечо, проникновенно заглядывая в глаза. — Ну чего ты? Готовь свою овсянку, я же шучу, — он успокаивающе улыбнулся, всерьез полагая, что Полина расстроилась из-за своих кулинарных способностей. Ну, или полного их отсутствия.       Она, тяжело вздохнув, наклонила голову, уложив ее к Егору на предплечье. Отчего-то потянуло на слезы. Повода особого не было — возможно, сказывалась хроническая усталость. Как эмоциональная, так и физическая.       Психологически было тяжело. Тяжелее, чем в прошлые годы — началась Олимпийская гонка. Все, что ты не сделаешь сегодня, сделает твой соперник завтра. Полине дышат в затылок не только первые конкуренты команды, но и коллеги. В таком напряжении, когда каждый день нужно доказывать, что она достойна места, которое занимает, было чертовски тяжело собраться и вообще думать о чем-то кроме отдыха. Мечтать о чем-то, кроме покоя.       В таких условиях даже Олимпийское золото не казалось столь желанным, как сон и просто возможность побыть слабой. Показать, что все то, что она делает — оно не проходит без последствий. Что она человек и ей плохо!       Но Полина же сильная. Она справится.       Полина открыла глаза и наткнулась на внимательный взгляд Егора.       — Чайник вскипел, — преувеличенно бодро воскликнула она, вскакивая со своего места. — Тебе тарелку с бегемотиками или с лягухой?       — У нас нет тарелки с лягушкой, — уверенно и немного насмешливо ответил Покровский. К таким перепадам настроения Полины он уже привык. А если бы не был пьян, то, возможно, и понял бы, что что-то было не так. Но не сейчас. Сейчас ему слишком хорошо в долгожданном расслаблении, чтобы он мог снова активировать свою врачебную проницательность.       — Есть, — показала язык Полина. Она, встав на носочки, дотянулась до сушилки с посудой и достала глубокую супную чашку с изображением зеленой жабы в короне, приобретенную в ближайшем супермаркете прошлым днем. — Никого не напоминает?       — Это так ты себя чувствуешь у меня в квартире? — давясь смехом, уточнил Егор.       — У нас в квартире, — самодовольно поправила Полина, очаровательно улыбнувшись опешившему от таких заявлений Покровскому. Хотя, возможно, она неправильно интерпретировала его выражение лица и это просто была реакция на поставленную перед ним порцию горячей овсянки.       И все-таки, здесь Полина просчиталась. Она предполагала, что Егор будет «прост в обращении» и «непривередлив в питании». Она жестоко ошибалась.       Но остановило Полину это едва ли. Тревожные звоночки вроде: «он — врач», «он флегматичная зараза» и, наконец, «ты не собираешься замуж», «ты гордая, независимая и самодостаточная», были напрочь проигнорированы сознанием.       Когда же она начнет думать мозгами, а не спортивными принципами вроде: «чем тяжелее тренировки, тем счастливее улыбки с пьедестала»?       Похоже, уже поздно.       Полина окончательно и бесповоротно влюбилась в шарлотку по выходным, периодическое ворчание, бурчание и даже рычание о том, что ей стоит сходить к офтальмологу. В глупые ссоры и безмолвную, но такую нужную Полине поддержку. В осознание, что она не одна и ее ждут.       В жизнь, которая, оказывается, не ограничивается спортивным преодолением.       В Егора Покровского.