***
«U-NASA» – международная космическая компания, хранящая, накапливающая и преумножающая передовые научные знания учёных со всех уголков мира, – поддерживала свой громкий транснациональный статус внушительными размерами своих владений и количеством сотрудников. И такое у Юки сложилось ощущение, будто бы весь их штат американского филиала в это солнечное утро сконцентрировался в одной из многих на территории научного городка больнице! Что происходит? Почему тут сегодня так людно, что едва получается протиснуться дальше по коридору между этих широких мужских спин и статных женских грудей? Словно какую-то делегацию встречали. Но Юки прорывалась с боем, ведь сегодня она, как пить дать, не упустит возможность навестить свою сестру. Химе уже должна была прийти в себя, Юки была в этом уверена. Она пыталась быть в этом уверена. Утро выдалось той ещё нервотрёпкой! И пускай на сто процентов вероятности Юки лишь драматизировала с непривычки, но, проснувшись в объятиях Алекса, она так сильно испугалась, что подняла всю спящую компанию, уснувшую вчера в комнате девушек. Он всего лишь приобнимал её во сне, но для Юки, для которой романтические отношения были чем-то диковинным, такая близость становилась поводом для беспокойства. Она ничего не хотела себе позволять. Покамест... Просто совершенно не до этого. В попытках заставить себя перестать придавать произошедшему утреннему сюрпризу много значения, Юки упорно шла к палате, где лежала Химе. Но вскоре, оказавшись, где надо, она не обнаружила сестры на привычном месте. Палата была пуста, а койка застелена. Её что, куда-то перевели? Или тайком выписали и отправили в общежитие одну? Делать нечего, как бы сильно Окумуре старшей не хотелось избегать контактов с незнакомыми людьми, придётся просить помощи. Она вернулась в те переполненные людьми коридоры, чтобы снова угодить в паутину, странным санкционированным беспорядком образовывавшую рабочую обстановку. Множество фигур, одетых в белые халаты, синие санитарные униформы и чёрные костюмы с белыми рубашками и галстуками, шныряли мимо растерянно смотрящей по сторонам девушки, как машины по нерегулируемой автостраде, и всё, чего Юки сейчас хотелось, чтобы хотя бы одна из этих «машин» притормозила около неё. Нерасторопно обращаясь к каждому встречному врачу или служащему, Юки пыталась сгенерировать вопрос: «Простите, вы, случайно, не знаете, в какой палате лежит Окумура Химе?» – но всё, что она успевала вымолвить перед отворачивающимися людьми, было: «Простите...» – или же: «Простите, вы, случайно?..» Все они даже не смотрели в её сторону, проносились мимо, появлялись и исчезали, как призраки, а Юки оставалась стоять, прожёвывая брошенное ей неуважение. Не привыкать, конечно, да и обиды она не чувствовала, разве что стремительно растущую, как на дрожжах, злость. Кто-то её просто игнорировал, занятой какими-то непомерно важными делами, не позволяющими уделить секунду на ответ несчастной девушке; кто-то всё же отвечал, но торопливый ответ звучал как: «Что вам нужно? Вы за лекарствами? Идите в диспансер, медсёстры всё вам выдадут»; а кто-то и вовсе отталкивал мешающуюся на пути рекрутку, разве что ногами по ней сверху не топчась. Юки, конечно, понимала, что у всех этих докторов и госслужащих и впрямь целая гора важных дел (ей уже приходилось убеждаться в этом на примере капитана Комачи), но это вовсе не значило, что она растеряет всю свою настойчивость. У неё, знаете ли, тоже было важное дело! Кто-то же должен был отозваться. И такой нашёлся! Нашёлся человек, обернувшийся к Юки, готовый её выслушать, когда она постучала его пальцем по плечу. – Милая леди, что случилось? Вам нужна помощь? Молодой сладкоголосый мужчина-блондин, на вид примерно того же возраста, что и Мишель К. Дэвис, взглянул на незнакомку своими небесно-голубыми глазами. Его черты лица были европейскими, Юки предположила, что он, вероятно, американец, хотя утверждать не бралась, ведь очень плохо могла различать схожие между собой по основным чертам лица нации (например, американца от японца она, конечно, отличить могла, так же, как и японца от китайца, но не смогла бы отличить американца от немца, француза или русского). Красавчик... Такие, как он, обычно светят своим смазливым личиком и пленительной улыбкой с обложек глянцевых журналов или с экранов телевизоров. – Вы невероятно красивы, мисс, вам кто-нибудь говорил это? Как ваше имя? И тут Юки вдруг стало не по себе: ну и на кого она нарвалась? Что за странный тип? – Эм. Имя? – при любых других обстоятельствах она бы никогда не представилась незнакомцу, но тут, в «U-NASA», где теперь каждый встречный в отполированном чёрном костюме может оказаться какой-нибудь важной шишкой, дела обстояли иначе. – Окумура Юки. – Вы из Японии, не так ли? Какая прелесть, – мужчина со светлыми густыми волосами, слегка достающими ему до плеч, трепетно взял Юки за руку и коснулся губами костяшек её пальцев. Она чуть воздухом не поперхнулась – это что ещё такое! – А меня зовут Джозеф Ньютон, приятно познакомиться, – представился джентльмен. Юки бы с радостью ответила ему: «Взаимно», – если бы прямо сейчас в её голове пульсирующая жилка не разгоняла одуревший крик: «Какого чёрта этот мужик вообще делает?! Что с ним такое? Он в своём уме?» – Извините, – Юки выдернула руку из сжатой ладони Джозефа. Хотелось со всех ног просто улететь отсюда подальше и не связываться с этим странным мужчиной, но Юки понимала, что может больше не найти того, кто выслушает её. – Мистер Ньютон, быть может, вы знаете, где я могу найти Окумуру Химе? Она пациентка этой больницы, лежит на стационаре. – К моему огромному сожалению, я не знаю, где находится ваша родственница. Мне ужасно жаль, – вздохнул блондин, но вскоре его лицо вновь оделось в кокетливую улыбку. – Но зато мне известно одно чудесное местечко, где мы с вами можем уютно посидеть, заказать чего-нибудь вкусного и познакомиться поближе. Вы любите итальянскую кухню? Его присутствие было уже гораздо ближе, чем Юки вообще когда-нибудь кому-нибудь позволяла. Он напирал и напирал, прижимая её крепко сжатую руку к своей груди, а Юки пятилась и пятилась. Да что с головой у этого парня?! Что он вытворяет на глазах у кучи народа! Больной какой-то, спрашивала себя Юки, нервно потея, или такой же горе-шутник, как Стюарт и Гарсия? Ну почему же ей так «повезло» наткнуться именно на этого любителя приударить за первой понравившейся девушкой! План побега генерировался в голове девушки, перепуганной настойчивостью Джозефа, очень быстро, и она уже готова была выскользнуть и удрать, как дикая кошка, которую пытались приласкать. Если бы очередной шаг назад не заставил её упереться спиной в чью-то грудь. Подняв глаза, Юки увидела за своей спиной Адольфа Рейнхардта – мужчину, которого встретила впервые несколько дней назад, очнувшись после приступа кровоизлияния. Грузный взгляд его зелёных глаз, отягощённый мрачной усталостью, какая бывает от недосыпа, падал на неё в ответ, а затем он взглянул на своего коллегу и спросил: – Джозеф, чем ты занят? – Совершаю добрые дела, Адольф. Эта милая особа попросила меня о помощи, и я... – А. Так это от твоей помощи она выглядит такой напуганной? – холодно перебил его немец, даже бровью не поведя. Джозеф выпрямился, и, несмотря на то, что на его губах растягивалась неправдоподобная шаткая улыбка, смотрел он в глаза Адольфу с вызовом. Джозеф без труда мог ответить неожиданно появившемуся и мешающему ему мужчине, и он хотел ответить, это было видно по его искрящимся глазам, но что-то всё же не позволяло ему затеять конфликт. Воздух между ними наэлектризовался, Юки почувствовала это, а потому теперь ей стало куда более неловко, чем до появления немецкого офицера. Да что ж за утро такое! Тут её вдруг осенило: это её шанс! – Адольф, извините, – начала она, вырвавшись из лап Джозефа, – может быть, вы знаете, в какой палате теперь лежит моя сестра, Окумура Химе? Или, может, вы подскажете, где мне найти её лечащего врача, доктора, эм... Хитча? Взгляд, вновь направленный на девушку, точно дуло пистолета, был каким-то гипнотическим, немного даже пугающим. Адольф смотрел на неё без слов несколько секунд, и за это время, казалось, смог выучить каждый блик на её лице, словно он был археологом, разглядывающим узоры на древнем артефакте. – Слышал, сегодня утром её перевезли из палаты. Иди за мной. Я знаю, где находится доктор Хитч, – всё же ответил Адольф. Развернувшись, он направился вдоль коридора, а Юки, наконец-то нашедшая ниточку, за которую может ухватиться, поспешила за ним. Но её рука вновь угодила в тёплую мужскую ладонь, от которой нужно будет избавиться уже в третий раз за последние пять минут. – Постойте, мисс! – всё не унимался обворожительно улыбающийся Ньютон. Ещё раз, пообещала себе Окумура, и она от всей души залепит ему какую-нибудь хотя бы слабенькую пощёчину и объяснит, что хватать людей за руки без их согласия неприлично и опасно для жизни. – Давайте как-нибудь мы с вами обязательно сходим куда-нибудь вместе пообедать. Хорошо? – Нет, простите, я не могу, – запиналась она, желая оставаться вежливой, но уже едва находя в себе терпение на равновесие раздражения. – Быть может, я могу рассчитывать на номер вашего телефона? Но рассчитывать он мог лишь на наблюдение за тем, как офицер Рейнхардт, обременённый всей этой нелепой ситуацией, появился рядом, одёрнул руки Джозефа от Юки и быстро увёл девушку, посоветовав перед этим своему коллеге уделить такое же настойчивое внимание, каким он обложил девушку, работе. Любвеобильный Джозеф Ньютон остался где-то далеко позади, за спинами проплывающих туда-сюда людей, наедине со своей злостью на Адольфа. – Спасибо вам, – поблагодарила Юки, когда они с Адольфом вышли из больничного корпуса и отправились через небольшую стеклянную пристройку-коридор в соседнее здание. – Вы меня очень выручили. С поисками палаты сестры и с этим... назойливым мужчиной. – Не стоит, – ответил Адольф сухо и бесцветно. Те же слова и та же интонация, что и в ответ на благодарность при их первой встрече в палате. Странный он, думала Юки, странный и неоднозначный. Грубым или злым, вроде, не выглядит, скорее – уставшим и очень грустным, словно его терзала боль всех поколений человечества. Взгляд у этого мужчины был мрачным и отягощённым, как будто он с трудом находил в себе силы проживать новый день. К слову, глаза – единственная часть его лица, по которой Юки приходилось хоть о чём-то судить. Его нижняя половина лица по-прежнему была закрыта, и даже сейчас, идя рядом с Юки и ловя на себе её несмелые, но любопытные взгляды, он упрямо поправлял высокий стоячий ворот своей куртки, натягивал его повыше, пряча нос. И Юки неловко отводила взгляд, боясь показаться грубой. «Неужели он не понимает, – задавалась вопросом девушка, – что чем усерднее что-то прячешь, тем горячее интерес окружающих?» – ведь она была одной из тех, чей интерес уже нагревался до температуры кипятка. Они шли молча, почти не разговаривали, Адольф лишь пару раз поторопил её, когда Юки останавливалась поглазеть на неожиданно вписавшиеся в интерьер минималистические инсталляции научной тематики, которые вызывали в ней неподдельный восторг. Лишь на мгновение девушку охватывала эта страсть к искусству, но потом снова – голова забита размышлениями о немногословном мужчине, что вёл её через эти белые лабиринты, источающие феноловый запах. Юки по-прежнему ничего не решалась спросить у немецкого офицера, но, чёрт возьми, как же сильно ей хотелось разговорить его! Вот ведь... А раньше такого она никогда не испытывала – желание познакомиться одолевало её с каждой новой встречей с Адольфом. – Что-то не так? – спросил Адольф, не выдержав напряжения, которое рождалось из-за частых взглядов девушки в его сторону. Юки думала, что контролировала своё любопытство, но на самом деле... – Эм? Ох, нет, ничего, извините, – чувствуя, как лицо вмиг запылало, Юки отвернулась. – Как твоё самочувствие после того раза? – Я в порядке, спасибо, – Юки не ожидала, что он спросит об этом, но улыбнулась. Странно... Ей стало очень даже приятно, что он интересуется, даже если предполагать, что причиной тому могла служить лишь вежливость. – Это побочный эффект после операции. Сказали, что моя артериальная система плохо уживается с новым органом, поэтому могут происходить ненормальные выбросы крови. – Это поправимо? – Наверное. Выписали какие-то препараты, назначили курс уколов. Говорят, должно помочь. Не думаю, что врачи пустят на самотёк свои труды. Мозаичный орган ведь, вроде как, прижился, значит, будут пытаться сохранить «образец», – она говорила это спокойно, но без радости. – Ясно. Ну вот опять – скажет слово и замолчит, словно онемевши! Может, не нужно тогда его трогать? Всё же Юки очень боялась показаться навязчивой или неудобной этому мужчине. Своим безрадостным видом он неумышленно внушал Окумуре неуместное чувство вины, будто это она была причиной его хмурости. И несмотря на то, что это были не самые приятные ощущения, Юки отчего-то всё равно не чувствовала к Адольфу ни крупицы антипатии. Почему же?.. К тому моменту, когда Юки вдруг набралась смелости спросить у Адольфа, не знает ли он, в чём причина перевода Химе в другое место, они оказались в полупустых кабинетных коридорах, тихих и спокойных, словно в читальном зале. Интересно, когда весь этот многолюдный гул вокруг них рассеялся? Юки упустила этот момент. Навстречу ей и её спутнику плыли белые халаты, а иногда – белые халаты в компании чёрных костюмов или военной униформы. Судя по тому, что Адольф замедлил шаг и начал активно вертеть головой и смотреть по сторонам, заглядывать сквозь прозрачные двери кабинетов и лабораторий, Юки поняла: они пришли. – Доктор Хитч, – позвал Адольф, хотя больше было похоже на то, что он просто констатировал появление пухлого мужчины с мелкой проседью в чёрных волосах в коридоре прямо перед ними. Лиланд Хитч вылетел из своего кабинета, впопыхах собирая подмышкой папки с документами, и поправляя короткими толстыми пальцами тонкие очки на носу, а увидев Окумуру Юки, вдруг остановился, будто впечатавшись в невидимую стену, и сказал: – Вы не вовремя, простите, у меня сейчас нет времени. Он попытался прошмыгнуть мимо девушки и сопровождающего её немецкого офицера, но Юки, ни секунды не мешкая, встала у него на пути. – Где моя сестра, доктор? – надавила она. Никто отсюда не уйдёт, пока ей не доложат о состоянии Химе! – Сейчас – в операционной. Но, если вы, юная леди, сейчас же не пропустите меня, кто знает, какой утешительный ответ мне придётся для вас искать в следующий раз. – Она... где?.. В операционной? – дрожью слетело с губ Юки. Девушка почувствовала фантомный удар в грудь, будто бы большим молотком по гонгу, который ещё с минуту после этого вибрирует и раскачивается. Юки оцепенела, пока самые ужасные догадки уже превратились в ленту, бегущую по центрифуге стремительно ускользающего сознания. Она не могла поверить: её сестра... её единственная сестра... – Что с ней? Почему?.. – страх окончательно прорвал заслонку и хлынул внутрь Юки, как вода в трубу водостока. Тогда руки девушки словно бы сами собой оказались на вороте рубашки врача, схватили его за грудки и с силой притянули, хорошенько встряхнув. – Почему она в операционной, я спрашиваю?! – Мисс Окумура, пожалуйста, успокойтесь. И отпустите меня немедленно! Боже правый, офицер, оттащите от меня эту девицу, она меня сейчас одним своим взглядом испепелит! Адольф взял Юки за предплечье, предпринял попытку оттянуть её назад. Но получил в ответ лишь нервное лягание локтём, предупреждающее: «Лучше не трогай!» Руки Юки так и остались у лица испуганно лопочущего учёного, а горящие звериной яростью карие глаза, которые в такие моменты приобретали красноватый оттенок, всё так же не мигая, впивались в бледно-голубые глаза Лиланда Хитча. – Послушайте, вам не о чем переживать, ваша сестра в надёжных руках, и мы, врачи, делаем всё, чтобы её реабилитировать, – роптал доктор, поняв, что просто так от этой бойкой дамы ему не избавиться. – Да, мы столкнулись с трудностями. Ваша сестра не приходит в сознание уже шестнадцать суток, мы никогда раньше с таким не сталкивались, самый большой срок отхода от анестезии после процедуры вживления на моей памяти составил семь суток. Поэтому и решили принять меры в виде дополнительной операции. Это необходимая процедура, поверьте, – простонал Хитч, когда Юки, звучно пропустив струи воздуха через ноздри, дёрнула его и насупилась ещё больше. – Если ничего не предпринять, боюсь, она может вообще никогда не очнуться. Вновь попытавшийся оттащить разгорячившуюся девушку от сотрудника компании Адольф наконец-то добился успеха. Не хватало ему ещё, чтобы на его глазах рекрутка отгрызла нос одному из ведущих врачей «U-NASA», а потом наблюдающему офицеру влепили выговор за бездействие. К тому же, перед ним сейчас был рассерженный генно-модифицированный человек со способностью трансформироваться в какое-то безумное насекомое! Нельзя допустить, чтобы Окумура Юки стала проблемой для компании из-за одного лишь приступа тревоги. – Почему вы мне не сказали?! Почему не сказали?! Почему?! – рычала Окумура на врача, когда немец скручивал её под руки и вёл подальше от вспотевшего бедолаги в белом халате. А доктор Хитч выкрикивал уже из другого конца коридора, спешно унося ноги: – Прошу вас, ни о чём не беспокойтесь и доверьтесь профессионалам из «U-NASA». Профессионалы, что растаптывают чужие надежды. Профессионалы, что забирают людские жизни. Юки о многом приходилось жалеть за свою недолгую жизнь: о случайном ударе в бесконтрольном состоянии, о решении не уделять никакого внимания учёбе, о выкраденном с прилавка куске пирога в день рождения сестрёнки, о своём собственном рождении на свет... Но о присоединении к космическому проекту, призванному спасти жизни миллионов заболевших И.П. вирусом, она и не думала жалеть. Ровно до этого момента... До момента, когда её руки дрожали и хотелось кричать во всё горло от одной только мысли о том, что она может лишиться ещё одного родного человека. Она не могла позволить Химе умереть... Нет, никому из них – ни Химе, ни Юри, – она ни за что не даст покинуть её! «Юки, если вдруг у меня не получится... Если я не проснусь после наркоза, пообещай мне, что не станешь проходить операцию. Мы не должны нарушать обещание, данное Юри. Одна из нас обязательно должна вернуться к ней». «Нет, это я всегда возвращаюсь к вам... потому что больше у меня никого нет, Химе, никого, кроме тебя и неё», – плакало сердце старшей Окумура, пока она сама еле сдерживала слёзы, а её тяжелые прерывистые вздохи катились по стенам опустевшего коридора с панорамными окнами. Что же ей теперь делать? Ждать? Опять просто сидеть и отдавать себя на съедение страху, прежде чем доктор Хитч явится к ней и сообщит... Что бы он ей ни сообщил – не важно, ведь перед этим, так или иначе, Юки всё равно позволит страхам затащить себя на самое чёрное дно, из которого нет выхода, с которого никогда не подняться. Голос Адольфа вдруг раздался за её спиной, когда Юки от отчаяния ударила кулаком в стену: – Твоя сестра не умрёт. – Это звучало не особо подбадривающе, но всё же... Всё же, кажется, Адольф вложил в эту фразу всё своё желание хоть чем-то поспособствовать установлению спокойствия этой рыжеволосой японки. – Откуда вам знать? – шёпотом оскалилась она. На глаза девушки уже наворачивались слёзы, но она упрямо не давала им сорваться вниз по щекам. – Если она не умерла сразу после операции по пересадке мозаичного органа, то мала вероятность, что что-то случится с ней сейчас. Обычно летальный исход наступает у человека, неспособного принять мозаичный орган, сразу после окончания операции. Ты либо живой и с новым органом внутри, либо мёртвый, вариантов тут немного. Если врачи зафиксировали жизнь после операции, значит, она ещё взбирается. К свету... Вероятно, у неё могут быть осложнения, как у тебя, но, я думаю, ты ещё успеешь рассказать ей, как запугивала её лечащего врача. Ярость всё же не до конца ослепила Юки, кое-что сквозь эту белую плёнку на глазах и стену звенящего ультразвука в голове она разглядеть смогла – доброжелательность на первый взгляд холодного и чёрствого офицера Рейнхардта. И он впервые сказал ей так много слов! Неужели он может выходить куда-то дальше за рамки коротких обязательных фраз? Его неуклюжие попытки ободрить её (всё же сухость и безэмоциональность в голосе Адольфа никуда не делись) на мгновение и вправду вытеснили желание разнести в этом здании все стены. Но вскоре Юки кое-что вспомнила. Она вспомнила слова, что некогда внушили им с Химе слепое спокойствие, но на деле, как выяснилось, оказались неприкрытой ложью. – Адольф, – она обернулась к немцу, и тот увидел, как на юном девичьем лице ползут чёрные тени. – Если вам будет не трудно, не могли бы вы помочь мне найти ещё кое-кого?***
Главный исследовательский центр американского филиала компании «U-NASA». Кабинет с табличкой на двери «КОМАЧИ ШОКИЧИ». С боем пробивающиеся в щели между планками жалюзи яркие солнечные лучи рядили пол золотистыми полосами. Комнату заставляли редкие предметы интерьера и мебель, такие как большой стол из нанодревесины, длинный, вытянутый в ширину всей стены шкаф с полками, забитыми документами, маленькая тумбочка и нашедший на ней местечко горшок с японским буком, который хозяин кабинета старался не забывать поить, два небольших мягких кресла и высокий торшер, пристроившийся между ними. На столе стоял стационарный телефон, которым пользовались очень редко: капитан предпочитал совершать любые звонки через мобильный. А рядом с ним – электронная фоторамка с выключенным экраном. И за всеми этими владениями со стены над столом наблюдал логотип компании, заключённый в рамку. Засыпающий под тенью полумрака просторный рабочий кабинет в эту минуту звучал двумя голосами: мужским и женским. – Так он лично сообщил тебе? – бархатный женский голос проплыл от тумбочки с растением до окна, и тогда в комнату проникло больше солнечного света. Мишель отодвинула планку жалюзи и взглянула на виднеющийся вдалеке космодром. – Да, – ответил сидящий за своим рабочим столом Комачи, подписывающий последнюю партию документов на сегодняшнее утро. Он уж думал, они никогда не кончатся! – Позвонил сегодня утром. Сказал, операцию надо проводить в срочном режиме, так что я сразу же отправился составлять разрешение. Взгляд Мишель опустился во дворы и случайным образом увязался за шагающей по дорожке уже знакомой ей троицей: скачущие, как непослушные горные козлы, Маркос Гарсия и Алекс Стюарт и уставившая руки в бока их надсмотрщица Шейла Левитт. – У нас сотни добровольцев. И сотни из них мрут, как мухи, не переживая операцию по пересадке мозаичного органа, – голос Мишель ничуть не дрожал от упоминания этой неутешительной статистики. Эта девушка была тверда, как скала. – Врачи оповещают тебя о каждой своей проблеме? – Ну, Мишель, ты же знаешь... – растерянный смешок капитана прервал суровый тон: – Я знаю. Знаю, что ты слишком много на себя берёшь, «настоящий капитан». И что твоё невообразимое чувство ответственности бывает неуместным. Оно раздавит тебя однажды, каким бы сильным ты ни был. Комачи выдохнул много тяжёлого воздуха через нос, попытавшись не шуметь, отложил стилус и планшет. К этому моменту папка с входящими письмами уже оказалась пуста, а на экране светилась надпись «У ВАС НЕТ НЕПРОСМОТРЕННЫХ ДОКУМЕНТОВ». Он потёр переносицу, устало жмуря глаза. И почему Мишель так любит спрашивать о том, о чём и сама прекрасно осведомлена! Комачи спрашивал себя об этом и тут же отвечал сам себе: «Ясное дело, почему, – хочет увидеть, как я расчувствуюсь и распущу сопли. Знает же ведь». – Я выдернул их из привычной им жизни, привёз их сюда. Поэтому и переживаю. – Мы вместе привезли их, – напомнила Мишель, убрав руку от жалюзи, и тени планок на полу затанцевали, покачиваясь, на золотящемся белом фоне. – Но я, как видишь, в порядке и не трясусь над ними. – А знаешь, тебе бы не помешало обратить на них внимание, – ухватившись за реплику Мишель, Комачи решил сменить тему и попытаться заставить Мишель забыть о том, к чему она ведёт весь этот разговор. – Судя по всему, эти ребята – я говорю не только о сёстрах, но и об их друзьях, – нашли тебя хорошим человеком. Шейла передавала тебе большое спасибо за то, что ты тогда помогла ей с Юки. Ты им приглянулась, – он загадочно улыбнулся. – Особенно – Хдзамару Акари. Мишель вдруг занервничала. – Что? Что за ерунду ты несёшь? – Ерунда – не ерунда, но, парнишка при встрече постоянно интересуется у меня твоими делами. Как мне показалось, он в тебя по уши... – Хорошо подумай, прежде чем закончить эту фразу, – предупредила Дэвис, присев на край рабочего стола, сложив руки на груди и нахмурив свой чудесный ровный, узкий носик. Её голос заискрился едва сдерживаемой сердитостью. – Уж больно вас понесло, товарищ капитан, – и она легонько стукнула его по лбу. – Прости-прости, – пролепетал Шокичи не без улыбки. Иногда он забывал, что с этой серьёзной девушкой шутки лучше не шутить. Сложив руки на груди, Мишель победоносно ухмыльнулась. Но она вовсе не забыла о том, чем мучила Комачи до того, как он решил напомнить ей о внимании молодого японца к её скромной персоне. – Это здесь, на Земле, ты, как капитан офицерского состава, как носитель одного из самых сильных прототипов и просто как хороший человек с большим сердцем, можешь спокойно ручаться за безопасность этих ребят. Это несмотря на то, что многие из них могли погибнуть ещё на этапе процедуры вживления нового органа. Но там, на Марсе, кишащем тараканьими выродками, ты не в силах будешь следить за жизнью каждого. Там даже за своей жизнью сложно уследить. Тебе это известно лучше, чем кому-либо. Произнеся последнее, Мишель дотянулась до фоторамки на столе капитана и без разрешения кликнула по боковой кнопке питания. На экране появилось изображение – фотография, где были запечатлены тринадцать астронавтов напротив большого вытянутого в миндальной форме космического корабля. Мужчины и женщины, молодые и постарше, японцы, американцы, китайцы и многие другие – почти все они улыбались, выпячивали грудь вперёд, как настоящие герои, какими на самом деле никогда себя не считали. Комачи взглянул на это фото лишь раз и всего на секунду, а затем отвёл взгляд, словно обжёгся. – Уже через пару недель все новобранцы, успешно прошедшие через операцию, приступят к обучающим тренировкам и лекциям, – сказал японец. Держался он стоиком, как и подобает мужчине такого склада, даже несмотря на то, что внутри, Мишель точно знала, он спасался от очередной волны преследующей его боли. – Все мы – офицеры, профессоры, доктора, военные – приложим все силы, чтобы научить этих ребят выживать и защищать себя в тех условиях, что ждут нас на Марсе. Мне хочется верить, что по завершении этого курса, мне будет хоть чуточку спокойнее брать этих молодых, совсем ещё юных парней и девушек на борт своего корабля. Видишь этот бонсай, Мишель? – вдруг спросил Комачи, взглянув в сторону ещё одного живого существа в комнате, мирно подслушивающего разговор двух офицеров из своего уютного прямоугольного горшка. – Этот японский бук я выкопал недалеко от могилы Акиты. Он был крошечным, но уже тогда его листья желтели из-за неподходящей земли, а я попытался его выходить. – И Комачи взглянул прямо на Мишель, которая в эту секунду оторвалась от созерцания и впрямь красивого растения и упёрлась взглядом в пылающие убеждением глаза своего товарища. Который заявил: – В этот раз мы будем сильнее. Я буду сильнее. Мишель вздохнула: у этого непробиваемого япошки ни за что не отнять его твердолобой решимости и смелости. Чёрт возьми, даже завидно! – И всё равно. Не заигрывался бы ты в их «папочку». – Ничего не могу с собой поделать, – пожал плечами мужчина, состроив глупое лицо. – Кстати, а «папочка» звучит очень даже ничего. А что, если?.. Хм... «Папочка Комачи»... – Дурачина. Мишель отвернулась: в моменты, когда этот человек, носящий гордое звание капитана, начинал своё ребячество, у неё так и чесались руки надавать ему оплеух. Правда, огребать потом за нарушение субординации от вышестоящего начальства ей совсем не хотелось. Этот взрослый мужчина, несмотря на всю свою статность и мужественность, какой она не встречала ещё ни в одном мужчине после своего отца, всё-таки до безобразия неисправим в своей мягкости. Но его доброта и расположенность к судьбам одиноких и несчастных людей, думала Мишель, и делала его тем самым Комачи Шокичи, которого она уважала. Он напоминал ей его. Он очень сильно во многом напоминал ей отца. Звуковой маячок над входной дверью – эдакий современный электронный дверной колокольчик – оповестил о нежданном госте. Точнее, гостье. Дверь отъехала в сторону, и в кабинет пулей влетела рыжеволосая девушка в розовом свитере и чёрных джинсах. Не успел Комачи с ней поздороваться, а Мишель – возмутиться отсутствием стука, как Окумуа Юки, точно смертоносный смерч, пронеслась от порога к столу капитана, не замечая абсолютно ничего на своём пути. Мгновение, и вот Комачи самым наглым и самым яростным образом оказался поднят за грудки над своим собственным столом, так, что ему пришлось привстать в неудобной позе. – Вы говорили... Вы обещали... – прорычала девушка, едва справляясь со своим утяжелившимся рваным дыханием. Она и вправду с таким огромным трудом пропускала через себя воздух, что казалось, ещё секунда, и она потеряет сознание. Но её хватка была крепка, руки не дрожали, а напряжённые выступающие костяшки на сжатых кулаках краснели и синели одновременно. – Девяносто пять процентов успеха... Благодаря генам, операция пройдёт хорошо... Я вам поверила. Я поверила вам! Понять, почему эта девушка вообще оказалась здесь и почему её глаза полны такого испепеляющего гнева, Комачи смог ещё в тот момент, когда уловил её мелькнувший на пороге кабинета силуэт. Её сердце трещало по швам на самой высокой частоте звука, и этот душераздирающий треск Комачи мог услышать прямо перед собой. Нет... Где-то внутри себя. Несколько секунд он ещё был поражён её выпадом: она что, и вправду это сделала? Она действительно заставила его оторваться от стула? Эта тоненькая девушка, в которой было не больше шестидесяти килограмм, без труда подняла девяностокилограммового взрослого мужчину, даже будучи не трансформированной! – Шестнадцатые сутки... Две недели... Спустя две чёртовых недели всё ещё без сознания! – продолжала тяжело выдавливать из себя Юки, когда ткань белой рубашки уже скрипела между плотно сжимающимися пальцами. – Вторая операция? Вторая! Ей всего четырнадцать, как она может пережить две операции за такой короткий период времени! Вы говорили о каких-то гарантиях, вы так нас обнадёжили. Неужели вы врали? Неужели вы обманули нас, Комачи-сан?! Ответьте мне! Отпрыгнувшая на безопасное расстояние от потерявшей над собой контроль девушки Мишель притаилась, непроизвольно встав в боевую стойку, из которой можно было напасть, но в которой также можно было и обороняться. В эту секунду офицерка поняла: нет времени на раздумья над тем, что «правильно», и над тем, что «приемлемо». И тогда Мишель потянулась к задней кобуре, спрятанной под подолами её пиджака, там она носила электрошокер как раз для таких непредвиденных случаев. Но Комачи не позволил ей. Почувствовав едва уловимые движения Мишель, он тут же догадался, что она собралась сделать, и громким приказным тоном прогремел: – Нет, Мишель, отставить! – после чего ему пришлось столкнуться с осуждающе-гневным взглядом своей коллеги. – Идиот! – позволила себе Мишель, сморщив нос и нахмурив брови. Пускай ей и была отдана команда бездействовать, но она по-прежнему была готова защищать своего пусть и тупоголового, но всё же капитана, как её и учили. – Ты ведь тоже чувствуешь её бешеную силу. Она прибьёт тебя, прибьёт и глазом не моргнёт. – Перестань, не говори глупостей. Это же Юки, – и вдруг Комачи улыбнулся, вновь повернувшись к вспылившей девушке, так по-доброму, так по-родному, как улыбаются друзья, как улыбаются любящие люди, и посмотрел так, как совершенно не смотрят на человека, готового из тебя душу вытрясти. – Наша Юки. «Наша»... Что это значит? Почему он так сказал и что имел в виду? «Наша»... Так ведь говорят про очень важного члена чего-либо. Например... семьи? Так почему? Прежде чем Юки успела задать себе все эти вопросы, перед глазами у неё уже всё поплыло. Вмиг Юки будто бы ослепила яркая вспышка света: гнев вдруг отступил, как отступает ударившаяся о берег волна, но на смену ему пришли горечь, чувство безысходности и беспомощности, сожаление и страх – тина, которую приносит с собой волна и оставляет на берегу. Из-за накативших эмоций, сменяющих друг друга, точно в калейдоскопе, хватка Юки ослабла, пальцы разжались, и она выпустила из рук рубашку Шокичи. Всё, она выкипела. Больше сил метать искры из глаз у неё не было. – Зачем мы в это ввязались? – вполголоса проглатывала Юки, склонившись над столом, через который ещё полминуты назад норовила перетащить своего будущего капитана. – Зачем?.. – и голос её с каждой секундой становился всё слабее. – Лучше бы мы тогда... – Ты не должна сожалеть ни о чём, Юки. Сожаления, они как ржавчина – разъедают тебя, уничтожают, делают уязвимой, – ненастойчиво сказал Комачи, но без излишней осторожности. Он не показывал ей ни страха, который вырисовывался на лице Мишель, когда та тянулась за электрошокером, и он не показывал ей своей собственной неуверенности, которая съедала его утром после звонка доктора Хитча ещё некоторое время. Комачи просто говорил ей то, что сказал утром сам себе, в надежде, что эта девушка сумеет ухватить смысл его слов. – Всё хорошо. Юки? Всё в порядке, слышишь меня? – мужчина обошёл свой стол, поправляя вздёрнутый ворот рубашки и галстук, решился положить руку на плечо согнувшейся над его столом девушки и почувствовал, как она вздрагивает. В молчаливых расщелинах монолога капитана раздавались сдержанные всхлипы. – Ничего страшного не произошло, ты же знаешь. Ты знаешь, нужно только успокоиться и вспомнить. Если бы операция прошла неудачно, врачи зафиксировали бы смерть ещё две недели назад. Твоя сестра жива, Юки, и, чтобы ты могла скорее встретиться с ней, врачам требуется провести ещё одну, безопасную и несложную, операцию. В научном центре «U-NASA» работают самые лучшие врачи, профессионалы своего дела. Дай им возможность вернуть тебе твою сестру, и они приложат все усилия. – А если их усилий будет недостаточно? – просипела Окумура, быстро проведя рукой под носом и шмыгнув. «Тогда твоя сестра умрёт. Потому что люди умирают, Юки, так случается в процессе естественного отбора. И неприятие этого факта – единственное, что всё ещё делает тебя неразумным подростком. Жизнь штука мерзкая. И мы все здесь для того, чтобы откусывать от этого горького пирога и пытаться выискивать в нём хоть маленькие кусочки изюма». Вот, какой ответ нашёптывал внутренний голос Комачи откуда-то из самых тёмных и глубоких уголков его сознания. Вот, какой ответ он мог бы дать этой девушке, если бы разозлился на её глупость. Но Комачи верил: она не глупая, нет, просто раненная. А своих раненных бойцов принято спасать, а не добивать. Пусть даже в добивании крылась правда, а в спасении – ложь. – Верь в лучшее, Юки. Наши мысли материальны, тебе когда-нибудь доводилось слышать об этом? Да, даже научные статьи есть на эту тему. Правда, написана в них полная чушь. Кажется, она тихо хихикнула, сама того не ожидая. И этот маленький звук, который, может быть, и вовсе померещился капитану, заставил улыбнуться и его самого. – Будь терпеливой, Юки, это придаст тебе сил. И тогда ты сможешь спасти целое человечество! И ещё... – добродушную улыбку на лице Комачи сменила тень разочарования. – Я никогда не врал вам. И никогда не стану. Мягкий, совершенно не похожий ни на какие другие, голос Комачи Шокичи вновь оказался для Юки сигнальным огнём маяка в покоящихся чёрных водах. Это было похоже на магию, скажет кто-то и будет прав, пока иные не найдут объяснение невероятной притягательности и яркому внутреннему свету этого мужчины. Юки вытерла мокрые щёки рукавом кофты, избавилась от следов слабости на лице и подняла глаза на капитана. И лишь теперь она могла осознать: за несоблюдение субординации обычно следовали наказания, и её, как новобранца проекта, будут к этому приучать. Но, видимо, не сейчас, так ей говорил спокойный, ровный и в какой-то степени сочувствующий взгляд капитана Комачи. Он всё понимал лучше, чем кто-либо. Юки дрожала, ведь мужчина, который появился в её жизни совсем недавно, общался с ней так, словно знает её всю жизнь; словно он уже давно оберегает её и... любит? – Я поверю вам. Я снова вам поверю, – признавалась Юки, словно её заставляли говорить это под пытками. – Но лишь потому, что больше верить мне некому. Только вы обещаете нам что-то хорошее. И только вы, я знаю, в силах превратить эти обещания в жизнь. Пожалуйста, Комачи-сан... – её голос вновь задрожал, сбился в комок. – Да. Я сделаю всё, чтобы Химе вернулась к тебе, – без колебаний заверил Шокичи. Глядя в эти глаза, он совершенно забыл подумать, что может сделать то, чего пообещал ей никогда не делать, – солгать. С глаз Юки вновь сорвались слёзы, упали на щёки и побежали вниз мокрыми дорожками. Она наконец-то смогла более-менее успокоиться и прийти в себя, но это так же означало, что к ней вернулось и ощущение реальности, осознание своего поведения и поступков, которыми она наверняка напугала не только капитана, но и Мишель. И вмиг трёхметровой волной на неё обрушился стыд. – Простите меня, пожалуйста! Простите, Комачи-сан! – лицо Юки сдавилось слёзной гримасой, она подошла к мужчине и обессиленно уронила голову ему на грудь. Она не могла не плакать: плохие чувства переполнили её до краёв и не оставили другого выбора. А Комачи лишь утешающе улыбнулся и приобнял раскаявшуюся девушку. Он совсем на неё не злился, даже и не думал. Наблюдающая за ними Мишель могла бы вновь отругать капитана за беспечно розданные обещания, за которые он теперь троекратно ответственен, или же отчитать Юки за то, что не учится контролировать свои эмоции. Всё это она, может быть, и сделает, прочитает лекцию и своенравной девчонке, и этому «старому дураку». Но пока что она могла лишь с восхищением смотреть на этого «старого дурака» и поражаться его умению приручать дикого зверя, сидящего внутри этой девочки и периодически рвущегося с цепи. Ему достаточно было просто протянуть руку и положить её зверю на голову, и тот успокаивался, прятал рык за скулежом и падал на живот перед своим укротителем. Невероятно... Это, думала Мишель, было просто невероятным талантом! «Может быть, я погорячилась? – задумалась Дэвис, не сразу поняв, что невольно улыбнулась этой мысли и тому, какой пример богатой человеческой души ей посчастливилось видеть перед собой. – А вдруг ему и вправду суждено быть тем, кем он так хочет быть для этих детей?..» Кто знает...