Услышь меня

Электронные часы показывали пять утра, когда Людмила открыла глаза. Её будто кто-то мгновенно вырвал из глубокого сна, хотя она не знала, что именно заставило её проснуться, оставаясь лежать со сбившимся одеялом вокруг своих ног, не пытаясь сменить положение хотя одна из пружин старенького дивана барахлила и неприятно впивалась в бок. Казалось, лень даже пошевелить рукой, тело было слово деревянное, а разум до сих пор затуманенный после недавнего сна, она опять закрыла глаза и снова открыла спустя несколько минут, потому что сон ни в какую не возвращался, хотя она чувствовала себя уставшей. Вокруг была тишина, настолько явная, что даже движение стрелки часов в прихожей или малейший скрип пола, дуновение ветра на улице – все те звуки, которых мы часто не замечаем за дневными заботами,– казались громче обычного. Странное ощущение внутри, непонятного рода щемящее чувство, отдающее одиночеством, потерянностью, упрямо поселилось внутри, не давая покоя. Наконец она скинула одеяло с себя и поднялась на ноги, подозревая, что не уснёт, если так и продолжит здесь лежать, и подошла к окну, изучая тёмную улицу сквозь замёрзшие стёкла. Семнадцатое января... Очередной день рождения Пуговки. Трудно было представить, что маленькая девочка, всегда такая весёлая и положительная, умеющая поднять настроение и пробудить лучшее в душе даже самого жёсткого человека, теперь лежит без сознания в больнице и нет даже гарантий, что она выйдет из комы. Возможно, в следующем году... Она вздрогнула, прежде чем окончательная — ужасная — мысль даже успела сформироваться. Нельзя даже думать о подобном. Никогда не считающая себя суеверной, в последнее время она обнаружила, что начала обращать внимание на малейшие детали, будто ждала какой-то знак. Но знаков не было, ничего не было кроме унылых и серых, как на подбор, ставших слишком длинными дней, молчаливых дочек, которые отвыкли от её присутствия в их жизни. А ещё был её муж — они же так и не развелись,— продолжавший прятать глаза в её присутствии, симулируя бурную занятость на работе, хотя у него по-прежнему оставался всего один клиент. Людмила начинала подумывать о том чтобы поискать себе работу, тогда она по крайней мере сможет тоже притворяться, что чем-то занята и куда-то спешит. Впрочем, эту мысль она немедленно отмела как непригодную, потому что тогда у неё не будет возможности проводить большую часть дня в больнице, что она делала ежедневно, прежде чем врачи деликатно советовали уехать домой, где приготовление ужина и попытка найти общий язык с повзрослевшими дочерьми отнимали остаток её сил. Сергей с ними не ужинал, опять-таки задерживаясь на работе, она его почти и не видела, кроме как утром, пока он стоя (мотивируя тем, что за столом слишком тесно) пил свой утренний кофе, и в больнице около постели Пуговки. Ещё было осуждение матери и постоянные попытки Палкина вернуться в её жизнь, от чего вдвойне хотелось взвыть. Неужели этот человек никогда не оставит её в покое?! С Нового года прошло всего шестнадцать дней, а у неё уже было ощущение, что год затянулся. Словно вор, Людмила вытащила из сумки пачку сигарет и тихо, чтобы никого не разбудить, вышла в прихожую, после чего легко открыла входную дверь и уселась на лестнице, зажигая сигарету. На первой же затяжке женщина закашлялась: сказывалось, что она не курила лет с семнадцати, когда считала своим долгом делать это назло матери. Но выбрасывать её не стала, продолжая вдыхать едкий дым в лёгкие, пока всё тело била дрожь. И не удивительно, на улице температура ночью опускалась до минус пятнадцати, в подъезде никак не могло быть тепло, но она осталась на месте, уставившись на трещину в стене, словно рассчитывала увидеть в ней некий глубокий смысл, хотя такого, конечно, не было. — Это что ещё такое?!— прозвучал у неё за спиной неожиданно резкий голос Сергея, каким он с ней обычно не разговаривал.— Я разве тебе не говорил, что если ещё раз увижу с сигаретой, заставлю выкурить десять пачек?! Посмотрим, как ты потом сможешь на них смотреть! От неожиданности Людмила едва не выронила эту самую сигарету — подумать только, её в почти тридцать девять лет отчитывают, как какую-то девчонку! — и в шоке повернулась к нему лицом. Сергей оторопел на мгновение от неожиданности, прежде чем с недоверием воскликнуть: — Люда?! — А ты кого ожидал увидеть?— усмехнулась его жена, вдыхая сигаретный дым. От холода зубы стучали, что невозможно было скрыть. — Я думал... Думал, что это Даша... Вы сзади похожи и я просто...— заикался он первое время, слишком удивлённый этим столкновением.— Господи, да ты же почти льдом покрылась от холода!— воскликнул он, заметив наконец, в каком она виде.— Ты с ума сошла?!— он накинул свою куртку ей на плечи, после чего сел рядом на лестнице. Их лица оказались поблизости, а плечами они касались друг друга, иначе не представлялось возможным на довольно узкой лестнице. Где-то на улице громко завыл ветер, порыв холода ворвался в подъезд через треснувшие стёкла в окнах: на их замену регулярно собирали деньги, но те неизменно уходили либо на потребности работников жэка, либо чьи-то дети слишком активно играли в мяч и трещины появлялись опять. Сергей стащил со своей шеи тёплый шарф в клетку и с усердием укутал им супругу, пока Людмила просто наблюдала за его действиями, продолжая по инерции держать в руках сигарету, хотя уже не курила. Когда он снял верхнюю одежду, оказалось, что поверх пижамы на нём надет ещё и тёплый свитер, и это только ради того, чтобы на пару минут выйти в подъезд отругать (как он считал) непослушного подростка и вернуться в квартиру. Вероятно, впрямь очень холодно и безумием с её стороны было выйти в подъезд в таком виде, но она слишком устала, чтобы заботиться о подобных мелочах жизни. — Я не курила двадцать лет...— посчитала нужным оправдаться Людмила, хотя следовало признать: за последние полтора года курение на лестничной клетке было наименее безумным из её поступков. — Я не об этом, ты взрослый человек и можешь решать сама. Хотя я не понимаю, честно говоря, как ты можешь курить эту гадость... — Ты и тогда не понимал, потому я и бросила... Она посмотрела на него в упор, а он отвёл глаза и промолчал, будто кощунством было сейчас вспоминать те времена, кажущиеся теперь почти нереальными, словно не с ними всё это происходило, а может ему просто неприятно было вспоминать, теперь она не могла ничего сказать наверняка, казалось, разучилась его понимать. — Тебе лучше вернуться в квартиру, здесь очень холодно,— наконец заметил Сергей, собираясь уходить. — Знаешь что,— воскликнула она неожиданно громко,— ты можешь перестать прятаться от меня и наконец сказать мне всё в лицо! — Что сказать?— не мог не спросить мужчина. — Сказать, что ненавидишь меня! Ну давай же, скажи это, к чёрту твоё благородство! — Я не ненавижу тебя, Люда...— его голос звучал гораздо тише бешеного ветра на улице. — Я не понимаю....— ей хотелось сказать: " я не понимаю, как ты можешь меня не ненавидеть, когда я сама себя ненавижу", но фразу она не закончила, потому её слова вполне могли быть восприняты как упрёк в его сторону. — Ну конечно не понимаешь!— воскликнул Сергей, неожиданно крепко хватая её за плечи, что она даже вздрогнула от неожиданности, словно собирался хорошенько встряхнуть, хотя и не сделал последнего.— Ты ничего не понимаешь! Не понимаешь, как это когда тебя бросают ни с того ни с сего, ничего толком не объяснив, бросают по телефону, словно семнадцать лет брака — просто ничто, бросают с пятью детьми и за полтора года ни разу не пытаются звонить даже детям, откупаясь подарками! Не понимаешь, как "смешно" слышать от окружающих, что я редкий экземпляр, потому что едва ли не единственный мужчина, которого жена бросила с детьми! Не понимаешь, что всё это время я старался думать о чём угодно, но только не о тебе, вычеркнуть тебя из памяти, сделать вид, что тебя никогда не существовало в нашей жизни! Ты ни разу не поинтересовалась, как мы здесь живём, просто развлекалась со своим любовником, а потом явилась без предупреждения, имея наглость утверждать, что всего лишь "взяла отпуск"! Что случилось, Люда?! Надоела новая игрушка? Ты думаешь, это смешно?!— ему понадобилось всё самообладание, чтобы убрать руки и не сделать ничего лишнего. И в то же мгновение он устыдился своего поведения: им всем сейчас так тяжело, тем более, он как никто знал, какой сегодня день! Неужели ему нужно было расстраивать её ещё больше? Он же видел, что ей и без того плохо, и хотя по-прежнему на неё злился, ни в коем случае не хотел чтобы она страдала! Или хотел? Слишком он запутался в собственных желаниях, а прежде всего злился на себя самого, что ему до сих пор не всё равно. — Я...— она хотела сказать столько всего, но меньше всего хотелось рыдать, и она отлично понимала, что не получится себя сдержать, если сейчас скажет хотя бы слово, потому глубоко вздохнула, пытаясь бороться со спазмами в горле, прежде чем начать говорить. — Извини, я не хотел... Женщина покачала головой. Вдох-выдох. Вот сейчас она успокоится и скажет всё, что давно собиралась сказать, что думала сказать, когда ни в какую не могла решиться позвонить ему и предупредить, что собирается вернуться домой... Она с силой сжала ладонь, забыв о сигарете, и горячий окурок напомнил о себе жгучей болью. Ей не удалось сдержать короткий крик, настолько это было внезапно. — Дай мне посмотреть... Тебе очень больно?— Сергей немедленно схватил её руку, его голос звучал встревоженно.— Нужно срочно промыть водой и обработать, чтобы не было шрама. Она только кивнула с плотно закрытыми глазами, но даже не попыталась подняться. Больше всего в этот момент хотелось куда-нибудь провалиться, исчезнуть. — Хорошо, сейчас всё сделаем, потерпи немного...— он говорил преувеличено спокойно, как с пятилетним ребёнком, словно догадывался, что она на грани, аккуратно помогая ей подняться и войти в квартиру, словно она ослепла и не в состоянии сделать это самостоятельно. Людмила молчала, позволяя ему делать что угодно, словно её парализовало, молчала когда он промыл ожог на её руке под потоком прохладной воды в ванной, сильнее зажмурив глаза, когда он осторожно убрал остатки воды мягким полотенцем, нанёс охлаждающий крем и наложил повязку на пострадавший участок кожи, продолжая выговаривать о вреде курения, хотя на самом деле говорил это вовсе не ради того чтобы отчитать её, а лишь бы не молчать. Её молчание изрядно тревожило, хотя он не подавал вида, словно совершенно нормально, что взрослая женщина продолжает наивно "прятаться" от него, плотно закрыв глаза. Вдох-выдох, только бы не начать плакать... Дышать становилось всё сложнее, почти до боли. — Тише, всё хорошо... Это стало последней каплей. Она не выдержала и в итоге разрыдалась, уткнувшись в его плечо, продолжая бормотать нечто нечленораздельное, что слова всё равно невозможно было различить, но Васнецов понимающе кивал, вытирая её слёзы платком. — Серёж, мне так жаль... — Я знаю. Не плачь. Она кивнула, хотя прошло время, прежде чем начала потихоньку успокаиваться, а он сидел рядом с ней на полу ванной, не выпуская из своих объятий. Молчание перестало быть напряжённым, и когда она выдохнула, слегка приоткрыв губы, он инстинктивно подался вперёд, почти касаясь её губ, если бы не звуки из коридора. Сергей и Людмила оба прислушались: говорили Маша и какой-то парень. — Тише,— прошептала Маша,— родители услышат. — Наверное, нужно в ванную?— предположил неизвестный парень. — В ванную нельзя, там спит папа. — А почему твой отец спит в ванной? — Нуу...— протянула Маша.— Он нас охраняет. Знаешь ли, у него много дочерей, а за нами нужен глаз да глаз. Потому папа спит в ванной, чтобы сразу услышать, если кто-то из нас решит уйти из дома посреди ночи. У него даже ружье есть! — Ружьё?! — Тише ты! Ну да ружьё, он с ним патрулировал гараж, когда у нас появилась новая машина! — Людмила вопросительно посмотрела на мужа, но тот лишь махнул рукой, призывая дальше слушать разговор Маши с незнакомцем.—И не задавай лишних вопросов, лучше помоги мне снять сапоги! — Он наверное очень строгий?— опять-таки заговорил парень с нервными нотками в голосе. — Ну да,— голос ещё одного парня в прихожей их квартиры, звучащий более уверенно и даже чуть иронически, уж точно оказался неожиданностью для родителей Маши,— он явно не обрадуется, что мы видели его дочь голой! — Да как на такое не смотреть?! Она ж прям сняла и бросила...— заговорил уже Полежайкин.— Ай, Галина Сергеевна, не надо! — А ты мне ещё поговори!— пригрозила Галя. — Нет, ну это уже ни в какие ворота!— возмущённо выдохнул Сергей, резко поднимаясь и открывая дверь.— Молодые люди, извольте-ка объяснить нам, что здесь происходит! Включив свет в прихожей, Васнецовы обнаружили крайне интересную картину: кудрявый паренёк в очках поддерживал под руки вдрызг пьяную Дашу, не подающую признаков сознания, чья одежда была абы как надета на ней, а поверх — определённо мужское пальто, судя по всему этому парню и принадлежавшее, потому что на нём были только свитер и брюки. Растрёпанная Маша сидела на полу, стягивая с сестры сапоги. Рядом стоял светловолосый парнишка с фотоаппаратом на шее, рюкзаком на плечах и двумя плотно набитыми клетчатыми сумками, а немного в стороне — Галина Сергеевна и Илья Полежайкин в готической одежде и с соответствующим макияжем, в которой последний выглядел довольно устрашающе.