ХеГюн
Личное исчадье ада с милым ангельским лицом
— Сколько у меня желаний? Три? — Сколько захочешь. — Временные ограничения? — Пока длится твоя жизни или пока моя Чаша у тебя. — Плата? Душа, тело, жизнь? — нервно подгрызаю ноготь. — Скажем так, некоторые пожелания могут оставить след, но это чисто твой выбор. — Обычно, когда втирают про свободный выбор, «или» стоит между «делай, что говорят» и «сдохни». — Говорить будешь ты, а я делать. То, что этот хрен не дал прямого ответа, настораживало, и что-то мне подсказывало, что начинать докапываться бесполезно, по крайней мере, сейчас. Да и пара начнётся через пять минут. По любому опоздаю, вопрос лишь на сколько. Но покинуть этот закоулок я не могла, не обсудив хоть какие-то детали. — Какие-то ограничения твоих способностей? — Не могу воскресить, так же не всякое масштабное… не так. Не всякое многослойное действо мне под силу. — К примеру? — Я могу поднять морские волны в сотни метров высотой, слизав с лица земли город, но при этом я не смогу по щелчку спасти его экономику, если всё спасение не заключается в открытие какого-то завода. У тебя пара уже вот-вот начнётся, потому, давай механизм магии, который есть и который довольно прост, оставим, всё же на потом. — Стоп, а когда ты… появился? — Там откуда я, время течёт по-другому, да и воспринимается чуть иначе, но думаю «давным-давно» подойдёт. Ну, в этом мире. А как джинн, в услужение, где-то от упадка шумер. — А когда последний раз ты из чаши вылезал? — В начале двадцатого века. А что? — Как-то современно ты говоришь для чувака, что мир видел лет сто назад. Но даже это кажется фигнёй на фоне того, что ты знаешь моё расписание. — Так пока ты опочивала, я провёл исследование в твоей чудо-пластине. Вот уж где магия! — поднимает он руку… с мои же телефоном. Спохватываюсь, хлопая себя по бедру — карман пуст. А джинн меж тем продолжал. — Я видел много библиотек света, я гулял по самым оживлённым базарам и самым пугающим закоулкам уже превратившихся в прах городов, я проходил Шелковый Путь, пересекал океаны, но никогда за раз столько не поглощал информации и знаний о ныне живущем народе. Это поразительно! — Ты чувствуешь боль? — Кулаками до неё меня не довести. — Жаль. С невозмутимым видом он машет указательным пальцем. — Я привязан к Чаше, Чаша к тебе, но я не раб. И я могу злиться. — И чаша не защитит? — Это перевёрнутый закон робототехники. — Ты ещё и Азимова читнул?! — Одна из немногих книг в том шкафу, которая доставила радость моему заскучавшему разуму. — И в какую сторону ты извернул один из законов? — Робот должен защищать себя, чтоб служить, но если стоит выбор между сохранностью робота или сохранностью человека, он выберет второе. Я могу оберегать хозяйку, но если станет выбор… — Могу вместо должен, и выбор уже не между спасение и не спасение себя, а между тем защищать раздутое чувство собственного достоинства или нет. Это вообще не имеет отношение к законам Айзека, блин! — Раздутое? — Ты взял без спроса мою вещь, вы влез в неё. Извини, тут твой косяк, а кажется, во время твоего рождения, или нашествия, как там верно, ставая на защиту имущества, люди уже даже не кулаками махали. Джинн подвисает. Круто, хрен пойми чем обернётся загадывание самого невинного желания, так ещё этот чувак может, судя по всему, и прихлопнуть меня, ссылаясь на то, что я попросила без уважения и вообще фу какая девица. Надо точно убедиться, что на кону не стоит очень многое, попросить что-то очень нужное, и к херам сдать этот цветмет с душком обратно. — А что тобой руководствовало, когда ты кинула мне книгу в голову? — оно ещё и злопамятное. — Ничего, ты выбесил, но я думал, что ты просто фантазия. А отсутствие реакции — в этом убедила. Считай, проверила эмпирическим путём. — Я принимаю твою правоту, — теперь он заставляет меня зависнуть. — Впредь, я буду спрашивать разрешение. — В смысле? Что до этого тебе мешало? Как ты так поворот направо сделал? Он чуть подаётся вперёд, но не сильно, чтоб его лицо было на уровне с моим — разница в росте у нас всего ничего. — Почему ты то пытаешь мне голову разбить, то влезть туда же? — Ну, может потому, что ты вылезший из табакерки чёрт, то есть шайтан, который наделён неограниченной, по хотя бы моим меркам, силой, и которому в лучшем случае просто пофиг на моё выживание и здравие. Так что да, мне очень бы хотелось понимать твои мотивы, чтоб хотя бы предугадать, когда ты снова поменяешь решение. — Держи телефон и пошли на пары. — Ты ещё и командовать будешь? — О, я ещё и советы раздавать начну! И первый — не выказывай тому, кому не доверяешь то, что на душе. — Пфф, ты бы всё равно не ответил, ты бы все равно не стал понятнее, а так хоть высказалась. Его лицо исказилось, будто съел что-то кислое. — А ведь ты только что показалась мне многообещающей! — А вот ничегошеньки я тебе не обещала. Вот о мнении мифических существ ещё париться мне не хватало, а! — разворачиваясь, мчусь навстречу знаниям. Курс у нас был уже четвёртый, потому как говорится, спасибо, что пришли. Хотя, будь сейчас пара у ректорки, то лучше бы было вообще не приходить, чем опоздать. — Ты куда пропала? — дёргает меня староста, пока я проходила мимо. Что-то пробубнив, заскакиваю за последнюю парту у стенки. Достаю ручку, карандаш, и огромную тетрадь — одну на все лекции и семинары по всем предметам. В принципе на семестр её хватает — с Соней мы уже зашифровали не только термины, но и часто встречающиеся слова. Потому лекции у меня были самые полные на курсе, но почему-то брать конспект у меня никто не хотел… — Ты шифровальщица? — Студентка, — шепчу я. Вроде достаточно тихо, но этого хватило, чтоб обо мне вспомнили: — О! Опоздавшая! У меня тут как раз один незаданный вопрос… — Да, — печально поднимаюсь я, мысленно получая кол. Но нет, повезло, спросили то, что знала. Облегченно опускаюсь, переводя дух. Желательно перевести ещё один, на другую улицу — джинн не затыкался. — Что это? Лишний раз тут тявкать было опасненько, потом перелистываю на название предмета, пассивно-агрессивно тыкая пальцем. — Ну и что за муть? Так, читать он вроде умеет, потому быстро шкрябаю карандашом. «Братан, сама жду, когда закончится непрофильная дичь». А на профильной дичи он просто зашипит и испарится… — Дай телефон. «Шишь». — Я тебе мир к ногам брошу, а ты мне в телефоне полазить жалеешь? «Ты сначала кинь». Показываю кукиш, и хоть его никто не заметил. Но он был хуже ребёнка, дёргал и ныл, а потом начал щекотать. А пороть нельзя. — Можно выйти? — практически выскакиваю из-за парты — холодящее склизкое чувство, что растекалось по рёбрам каждый раз, когда джинн щекотал, было невыносимым. Хотелось кататься по земле, как если бы сбивала с себя огонь. — Нет. Пришлось отдать, чтоб заткнулся, но стало ещё хуже. Надеюсь, что чудище хотя бы сделало телефон невидимым, как и себя, а не наводит всем иллюзию, что это я залипаю в интернете. Только вот я могу ленту листать часами, не отсвечивая, и буду принята за фикус, то тут хватило минут на пять от силы. — Так, он всё равно несёт несусветицу какую-то, потому внимай. Начну с плохого — у тебя нет рабочей стороны лица, вот вообще. Это лак ужасен, просто будь проклят этот цвет, и гори в котле. Этот фильтр тоже не очень, тебе вот такой, видишь, такой идёт. Этот пацан к тебе явно что-то имеет, морозишься, потому что не хочешь, или тормозишь? Сам даже не знаю, нужен он нам… Вроде ничего такой на мордашку, но какой-то мутный. И давай я тебе телефон почищу, вся память забита. Да, я там подписался на пару каналов… Он мне ещё батарею видосика разряжал. Хорошо, хоть додумалась кинуть наушники. А вот за наезд на мои голубо-фиолетовые фильтры вообще хотелось вытащить карандаш из-за уха и воткнуть гадёнышу в плечо. Наконец отбираю телефон, понимая две вещи — пара тянется быстрее обычного, и я ничегошеньки по теме не поняла. А под конец был модуль, и ясным делом, помощник-слуга-сделаю-что-хочешь задницу не поднял, в чужие тетради не позаглядывал. Не думаю, что чужой почерк может ему стать преградой, раз говорит на русском без акцента — сто лет назад носители казалось того же языка смогли б меня понять хорошо, если наполовину, а он ещё и сленг использует. Магия. Ничего, сейчас будет физра, там вообще должно быть налегке — оставлю джинна, как ребёнка, в раздевалке, дам мобилки и буду молиться, чтоб он не принялся лазить по чужим сумкам. Физра на первом курсе была садистской, бесконечный кросс, приседания, прыжки и унизительные эстафеты. В общем, как духи при двухгодовой службе. С третьего курса мы перешли в ранг «дедов», разминка от силы минут пятнадцать, а потом делайте, что хотите, зачастую делили зал, играя в волейбол. А на четвёртом нам дали настольный теннис, кому не хватило места — баскетбол или индивидуальные разминки, кто что мог. Но иногда в нас просыпалась тяга к насилию и адреналину, и мы шли играть в регби или снова в волейбол. Слева — парни кидают мячи так, что обитые мягким материалом стены трещали изнутри. Справа мы, стоя кругом, как весёлые сатанистки, швыряем друг другу мяч, а то и в. Время от времени мячики влетали на чужую территорию, увеличивая риск получить в дюндель. А скорейший прилёт мяча на таких скоростях мог аукнуться, сотряс за неделю не пролетит. Потому надо не только смотреть по сторонам, мониторя даже то, что за спиной, но и реагировать на звуки ударов — внезапные рикошеты тоже никто не отменял. Зал был со счётным баскетбольным табло и трибунами, на которых всегда кто-то сидел — забыли спортивки, начались месячные, или есть медпротивопоказания. И вот все они сидели тихо. Пока не появился один придурок. — Да-а-а-а-а!!! Раската-а-а-ай их всех! — как заорёт за спиной, что я подпрыгнула так, что аж жалко, что не сдавала норматив. До кучи болельщик хлопал и свистел. — Да чего ты дёргаешься? — В ухе стреляет. — Запахи чуешь? — снова за своё одногрупница. — Да задолбала ты! — а это не выдерживает староста. — А температура есть? — Нет. — Отдышка? — Нет. — Все, не помирает! Если один вопрос хоть от кого, хоть кому о ковиде, мяч окажется, угадайте где-е-е? — опасливо подкидывает Даша мяч одной рукой. — Почему вы все думаете только об одном? — джинн уже рядом со мной, голову положил на моё плечо, и хитро щурится, глядя в глаза снизу вверх. Уповая на то, что все взгляды прикованы к старосте, обхватываю его лицо пятернёй и не резко, но с силой отталкиваю. — Ты чего? — Да плечо как-то странно, думаю размять. Дальше я пыталась не реагировать, но это было трудно. Когда кричал, когда улюлюкал, когда начинал с шепота, постепенно переходя на вопль — почему-то последнее заставляло вздрагивать сильнее. — Давай мячом по лампе, если под тем углом попадёшь, обойдёшь защитную сетку, и будут искорки. Дальше его понесло: то кинь мяч в того, ударь об пол, чтоб полетел вверх и кому-то в челюсть, то чего мы вообще все так вяленько, надо режче, и давайте на коврик, покажет упражнения… Будь тут канат, он бы советовал его подпилить, а то и сам мог это сделать. А мог, очень даже мог. Он начал юзать свой мод на невидимость, с наличием вполне себе плотной оболочки — стал под сеткой нечётным участником. Играл он не очень, видимо, тут обошлось без магии. Вживаясь в роль живого человека, он испугано отскакивал от мяса, стискивая зубы и прижимая кулачки к плечам. Когда ему удавалось ударить по мячу или передать его однокоманднику — то это вызывало синий экран смерти в головах парней. Отлично, в дурку после пар поедём все вместе. — Можно выйти? В окно. Меня отпускают, и о чудо, это чудовище отправляется следом. Зал бы на последнем этаже, буквально башня, в которую вела крутая узкая лестница с пролётом — идеально, блин, когда идёшь с дрожащими от уже накрывшими крепотуры ногами. Дойдя до этого самого пролёта, схватываю джинна за груди и вдавливаю в стену. Ну, пока в лягушку не превратил. — Ты чего творишь?! — Играю! Всем можно, а мне нельзя? — Играть можно, сводить людей с ума — нет. Мяч не может замереть в воздухе и полететь обратно, без удара. Прекрати немедленно, блин. — Это твоё первое желание? — Насколько ты можешь отходить от меня? — захожу с другой стороны. Не настолько я люблю одногрупников, чтоб продавать душу за их психику. Если подумать, мы прошли вступительные и шесть сессий, у них и так от нервной системы мало что осталось… Так что единственный выход — попытаться изолировать его от людей. — Я могу сейчас метнуться в Арктику, хоть на наделю. «Давай». — То есть, вот я поеду домой, ты останешься разносить корпус? — Ох, ещё и отчитывайся… — надув щёки, закатывает он глаза. — Я выпустила монстра. — Да я просто мячик попинал. — И им психику. Он начинает куда-то отстранённо смотреть в бок, вытягивая губы в беззвучном присвисте. — Ты чего? — Думаю, один: один. — Прости? — Ни я к этому времени не готов, ни оно ко мне. Все такие нежные. Да ещё всем до всех дело есть. Не заметил между вами дружбы. — Ну, извини, изведя сокурсников, я не заполучу их земельных наделы. Зато, если указать пальцем, кого из парней кошмарить сильнее, я точно останусь со стипендией. Нам снова устроили Голодные Игры, и чисто учащихся, которые могут остаться со стипендией, сильно сократили, и преподы будут валить. Не так страшно, как это было на первом курсе, всё же большинство уже работало, но в виду новых неприятных деталей, каждая копейка будет дорога. Потому выкосить парочку конкурентов будет очень кстати. Но если и просить о чём-то, то минимум о миллионе. А лучше квартире. Поняв, что больше реплик не будет, парень начал сам: — Я провел в Чаше более столетия, я зачах, мне скучно! Ещё и телефон в раздевалке, но и в ней вай-фай, как в бочке! Был бы у меня интернет там внутри, я бы так и стоял дальше на той полке за кустиком. Дай мне пошалить, а? — складывает он ладони лодочкой. — А по сколько лет ты проводишь в заточении? — Мы на экзамене? Почему столько вопросов? Раньше у меня загадывали нон-стоп, а я с тобой уже половину суток, а ты ничего путного так и не сказала. Душнилка. — Да я ещё толком в твоё существование не проверила! — А те пацаны в моё присутствие ой как уже уверовали. Сейчас дух переводят. А вообще не ты первая — многие в меня поначалу не верили, а потом делали на мне состояние. — Парень, парень, я смотрела «Сверхъестественное», не наколешь. — О, дай телефон, я внесу в заметки, что глянуть. — Я думала, ты автоматом инфу о мире скачиваешь. — Я читаю книги, одним касанием до обложки, попадая внутрь. Слэнг я гуглил. И слово «гуглил» я тоже гуглил. Но с фильмами куда сложнее — я могу проникнуть внутрь, но я не могу заставить работать проигрыватель на скорости света. Так что, только смотреть в режиме реального времени. — Вау… Ты прям Капитан Америка… Азия, — исправляюсь я, запоздало понимая, что он как я. — Ты специально подстраиваешься под… — Госпожу? — Так, чувак, максимум — Хозяйка. Тут, конечно, есть вероятность, что ты скатишься до «Слышь, мать, ну ты даёшь», но это лучше отдающий привкус бдсм-пати. — Это моё тело, если этот термин применим. — То есть, джинны азиаты? — Матери сделали нас духами, свободными от телесных клеток. А после…хм коллапса, мы обрели плоть, в качестве временной и вынужденной ипостаси, осев в данном нам теле. И мы меняли его, подобно тому, как вы делаете персонажей в компьютерной игре. Моё лицо — комбинация лиц, что видел за заслонкой моего мира, наблюдая за вами. Скажу честно, таких лиц раньше не было, люди одной и той же расы всегда отличались через поколения. Все эти тысячелетия я был диковинкой, где «зловещей долиной», где ликом луны и звёзд, а тут и сейчас… просто кореец. Что сказать, я опередил своё время. Так, валерьянки тут мало, надо б пустырника бахнуть… — Ты тут? — щёлкает он перед моим лицом. — Тело я здесь, разумом в ахере… Когда кончатся пары, я буду жесть как рада урокам и заданиям по работе, чтоб снова откладывать ситуацию на потом. Но рано или поздно мне придётся сесть лицом к лицу с реальность. А она заключалась в том, что я сомневалась, что она реальна. — Мне надо на урок, уже все думают, что я вызвала чудище из Тайной комнаты, — решительно становлюсь одной ногой на ступеньку. — Это мне тоже надо записать, сколько отсылок, ох… — Может, ты пойдешь, досидишь в раздевалке? — Не. — Ладно, что ты хочешь, в обмен на то, что ты перестанешь ломать мозг людям? Джин печально вздыхает: — Без обид, но у тебя-то и нет особо ничего. Но я могу это всё исправить. — А я могу из твоей чаши пепельницу сделать, — теперь моя очередь грозно наклоняться вперёд. — И она сделает тебя пеплом. Оцени этот мой жест. — Обещание сжечь? — Предупреждение, человек, предупреждение. Я в очень исключительных случаях, и то далеко не на первый день знакомства, говорил о самозащите Чаши. Обычно такой сюрприз я держу при себе. И даже не ради интриги, а умышлено и с неприязнью. — И с чего вдруг так расщедрился? — Потому что, а вот хрен тебя знает, ты и правда можешь выкинуть какую-то дичь! А я не хочу, чтоб ты сыграла в ящик до тех пор, пока не загадаешь хоть какое-то желание. Тут какая-то схема. Фактически единственная более или менее стоящая гарантия моей собственной сохранности, это не загадывать желание, только первое пойдёт — ему станет уже не так интересно, и я могу пойти в расход. Но зачем он это говорит вслух, учитывая, что я раньше-то не горела желанием пальцы загибать? Только если он не делает гамбит, подводя к тому, чтоб я именно не загадывала желания. Но в слух свою конспирологию не выкатываю, следуя совету. — А с чего ты взял, что я могу учудить дичь? Спроси кого угодно, я тише воды, ниже травы. — И вот именно потому велика вероятность, что бомбанёшь… Ты мне дихлофосом в лицо прыснула! — Я растерялась. — Просто хочу быть рядом, когда ты хладнокровно выстроишь план. — Так значит, компромисса мы не достигнем? — поднимаюсь на ступеньку полностью. Джинн не отвечает и не двигается, смотря куда-то в бок и вниз, и постепенно улыбка его ширилась, как у Чеширского кота, а потом поднял голову, прям сияя. Он делает мудреный слаженный жест двумя руками, кланяясь: — Я сделаю приятно нам обоим. — Звучит жууууутко. Он прижимает кисти друг к другу, раскрывая ладони и растопыривая пальцы, и направил так, будто хотел обхватить моё лицо. Но расстояние между нами оставалось приемлемо: — Ты, смотрю, всегда ожидаешь худшего. Думаю, у нас есть шанс поладить. — Типа я ожидаю, а ты делаешь? — О-о-о, мои бедные нервы, это будет всё тяжело даже для меня, — драматично, аки дива, касается он кончиками пальцев лба, закинув голову, и идёт вверх по лестнице. Оставалось только догонять. Офигевать просто не было смысла. — Мы думали, что ты на полпути в Министерство Магии! — Нет, просто сидела на унитазе и плакала. Демонёнок снова принялся за игру, но теперь почему-то не вводил этим парней в оцепенение. Они даже ему пасовали! Что за нахрен? Ладно, если они уже поверили в воображаемого друга, то я им не помощница. В ту строну я взглянула только один раз, когда буквально жопой почуяла неладное, после особо смачного пацанячьего шлепка по мячу. Снаряд летел прямо в меня. На удачу моя очередь была кидать мяч, и я выставила его как щит. Щит Капитана Америки, я имею в виду — то есть, вместо обороны применив для нападения. Бью мячом по мячу, как косой о камень. Вражеский снаряд отскакивает. Один из мальчишек поржал и зааплодировал. Пользуясь заминкой, джинн повис на сетке. Сорвал, запутался как в рыбацкой сети. Не зная, видят его или нет, мне приходится на всякий случай сдерживать смех, и уж точно и речи быть не могло идти его выпутывать. Судя по ругани парней, они как минимум видели сорванную сетку. Никогда ещё не ждала конца пары — в конце концов, откладывать тяжёлые решения можно и лёжа под одеялом. А тут ещё и мой незваный друг просто царский подгон сделал, догоняя меня на лестнице: — Слышь, Хозяйка, а можно я зале на пару часиков останусь? Мяч в сетку позакидываю? Стопорюсь, мол, завязываю шнурки. Поняв, парень присаживается на корточки. — Да без проблем, просто инвентарь не тырь. — Очковое табло считается инветнарём? — СЧЁТНОЕ табло, чувак, счётное… И считается! — А вот и нет, — выпрямляется он. — А вот и да. Ничего нельзя выносить за пределы зала… И сам зал за пределы здания, а здание за пределы очерченного периметра, а очер… Ты понял да? — Тю, ты так быстро слилась, я ставил, что ты дотянешь хоть до области. — Единственная область, до которой имел бы резон сейчас тянуться, это область твоего паха, — замахиваюсь локтём. — Звона не будет, на меня физическое насилие не действует. — А я могу локоть о тебя отбить? — Тайна. — Ладно, делай что хочешь, — поднимаюсь и догоняю девчонок. Сегодня я не в себе. Пара последняя, можно, наконец, ехать домой. Там, с неприятным, холодящим чувством проверяю телефон — нет ли сообщений в ВК от препода онни. Найти пользовательницу с русской фамилией и корейским именем не сложно, а ему так просто перейти на вкладку «друзья» на странице СунХён. Пока ничего. Пользуясь моментом, что джинна нет рядом, и над фактом возможности его существования можно не задумываться, принимаюсь за работу. А пока загружался комп, пролистываю конспект, смотря, что там задавали, и сгрызаю овсяное печенье. Аппетита с такими делами не было, но если ничего не закинуть, потом хреново будем. Сосредоточиться было как никогда просто. Раньше я делала перерывы, залипая на интернет, но сейчас мысли о чудо-чудике застилали новостную ленту, хотя раньше она отлично сама отгораживала меня от плохих и печальных мыслей, работая как механизм защиты. Синеволосый пацан затмил ВК, а это уже уровень. Я навернула неплохой такой объём заданий, когда один за другим опрокинулись три ушата говна. Сначала достирывает машинка, надо развешивать, потом пишет таки препод онни — надо отвечать, ну и сразу же является джинн — надо прекращать делать вид, что его никогда не было. Но все постепенно, потому я сначала вздрагиваю от «Я снова здесь», раздавшегося из спальни и отморожено начинаю вытаскивать вещи из стиралки. Пока делала это, думала о чаше и художнике. Вернуть ему чашу с очнувшимся джинном, всё равно, что дать доступ к красной ядерной кнопке. Хорошо, если он ограничится плюс миллионом к таланту и всемирной славой, а если какой-то дичи пожелает? Так пока час расплаты придёт, он столько дерьма наворотит! Если оставить чашу, то придётся бесплатно позировать, тратя на это время, которое могло пойти на работу, учёбу или отдых. — Тут чудо-пластинка оповещениями захлёбывается! Будь это не сообщения, а почтовые голуби, твоя комната уже была бы в битом стекло и птичьем навозе! — Кинь зерна, и не откачивай, потом гляну, — кричу я из-за приоткрытой двери. Закончив, иду в комнату. Джинн сидел на столе, весело улыбаясь, вытянув губы ниточкой и скаля верхние зубы. Руки положил на колени, ногами дрыгает. Немытыми ногами, следует заметить. — Наигрался? — Да! У тебя ещё физра на неделе, я так этому рад! Хочу играть теми маленькими мячиками, давай рванём туда сейчас, поиграем, я видел, двоих достаточно, — он был возбуждён и полон впечатлений, как дитя после аквапарка. И хлопал! — Тише-тише, соседи решат, что я сперла мальца из детского сада! И у тебя сейчас глаза загорятся. — У меня душа загорелась! Никогда так хорошо не было — после вас ещё пара была, целая-целая толпа, словно в казарму янычар попал. Я с ними бегал, прыгал… толкал, пугал, а потом они начали играть, делясь на круги, я в каждом отметился. — Как невидимка или… что это, кстати, было? Они видели тебя или что? — Видеть видели, но не осознавали что я лишний или другой. Я просто был, человек, который отбивает мяч, а не он сам летает. Они не осознавали. А с янычарами я играл и так и так. Ох, визгов было! — Чудовище… Кстати, ты как, сразу на стол телепортнулся или обтёр ножки о белый ковёр? — Он грязноват для этого, — начинает парень с интересом разглядывать свои ступни. Я же начала обнюхивать его, только что ворот пальцами не оттянула. — В мои времена такого не было, потому могу неверно истолковать сей жест. Поясни, пожалуйста, как на это правильно реагировать в приличном обществе? — В приличном? Визжать и убегать, если ты или нюхач не собаки. Просто ты не вспотел. — Так я и не потею. Как и не ем, не сплю, не пью, не дышу, не испражняюсь. — Логично, если ты не человек, то накой тебе терморегуляция организма. Ты ж огня и жара не боишься? — Как и лёд мне нипочём. — А сердце у тебя бьётся? — Проверь, — чуть отодвигает он рубаху с, и без того глубоким, вырезом. — Оставлю на интригу, — пусть биологически он не человек, но все же живой и разумный, да ещё и с виду хрен отличишь, а трогать чужих людей как-то неуютно. — Но в грязи мараешься. — Я влияю на окружающий мир, а он на меня по мере своих сил. — Это как? — Копоть на меня осядет, но я не оплавлюсь. — А ты что-то чувствуешь? — Запахи, температуру, это, как его…осязание. — Я про эмоции. — То, же что и люди, душа-то у меня есть, — стукает он пальцем по виску. — И как ты могла уже заметить, я и злился, и радовался и… — Долбоящерил, — ухмыляюсь я, складывая руки на груди. — Эй! — А, ещё чувство собственного достоинства. А вообще не обижайся, это я скорее шучу. Все живые существа пришибленные. — Шутишь, — вздыхает он. — А я уж было подумал, что ты смелая. — Вовсе нет, — качаю головой. — Так постой. Выходит ты сегодня стойко держал мину, шуруя босиком по склизкой, холодной грязюке? — захотелось отмыть бедолагу бане. — Я осознаю, но не реагирую. Ну знаешь… Кто-то любит мыться в парующей воде, от которой у других людей только что не волдыри вскакивают. И первые и вторые чувствуют жар, но кому-то он нравится, кому-то нет. Я вне этого, мне плевать. Мне нравится вкус определённых яств, но мне неведом голод, иногда я закрываю глаза, будучи на поверхности, и перед моим взором роятся бессмысленные или яркие образы, но физической потребности во сне нет. Когда ты вчера пшикнула в меня яд, я ощутил, как он печёт, но эта боль не пугает, не останавливает меня. — Так тебе бывает больно. — Да. Когда ты кинула книгу и ударила меня, меня пронзило. Но я не отношусь к этому, как вы. Оно есть и всё, это не заставит меня сдвинуться ни на миллиметр. — Не могу это представить. Весь смысл боли в том что тебе больно, неприятно. Боль есть боль. Как можно её чувствовать и не чувствовать одновременно? Сама суть восприятия заключается в том, что тебе плохо. — Та-дам, вот такие вот мы! — радостно разводит он руками. — То есть когда что-то приятное происходит, ты тоже его не чувствуешь по нормальному? — Мои нервы дают сигнал в мозг, и он это обрабатывает. Он воспринимает боль, но не реагирует. А что-то хорошее воспринимает и реагирует. — То, что ты объяснил это слишком биологически ещё ладно, хрен знает, может ты при докторе в прошлой жизни служил, дело в другом. — В чём? — Охрененно ты устроился! Кайфовать можешь, страдать нет! Круто! — Хочешь так? — Закрыли тему… Так когда ты шлёпал по луже и обгаженному тротуару, что ты чувствовал? — Во-первых, в теле я ходил по нему всего пару секунд, во-вторых… ну холодно, но говорю же — мне фиолетово. Холод и холод. А вот грязь… Раньше мне было всё равно, но чем дольше я с людьми, тем больше перенимаю вашу брезгливость. Но я могу отключать и это. — Тоже какой-то магический рычаг? — Ага, называется «не заморачиваться». А ноги я всё же пойду помою. — Пожалуйста, только не по ковру! — Эх, что нынче ковром зовётся… — Сноб! Он на цыпочках, грациозно бежит в ванну. Жаль, я надеялась, что он станет бестелесным — было бы интересно, грязь исчезнет с ним или опадёт? Наверное, надо завести блокнотик с вопросами и идеями. Хорошо, что подобные записи можно списать на то, что ты фики пишешь, а не на весеннее обострение. — У меня проблема! — Только не говори, что воду отключили, прошу! — чуть ли не плача иду в ванную. Хотя, я успела постирать, голову мыть только завтра, может, что и разрешится. Но кран не хрипел, а джинн скромненько стоял рядом. Так и подмывало спросить «Что, в раковину нассал?», то после такого меня в ванне без чистящего растворят. Нервный он какой-то. — Я видел вашу разминку. Задирай ты в эту посудину ноги каждой раз, то на уроке была гибче. — Тут руки моют, тут — всё остальное, — отпирая створку кабинки, не оборачиваясь. — Я смотрю, с гигиеной было всё очень плохо, когда ты последний раз был на гражданке. Тут он как заржёт. — Да ладно, я стебусь. Просто надеялся на ванну, — упирает он руки в боки, скептически поцокивая на душевую. — Проведёшь инструктаж? — Ты за ночь освоил телефон и интернет, а душ нет? — Что там осваивать, кнопку нажал, а дальше играйся. Только сейчас я поняла, как мне повезло — мало ли чего он мог сдуру и по несознанке написать в сообщения. Тогда уж точно пришлось загадывать желания, чтоб всё подчистить. — Душнила, — махнув на меня рукой, он тянет руки к крану, и нас окатывает из закреплённого вверху шланга. — А я просил… — Да отключай уже! Он в кипяток переходят, мать твою! — Тихо, — закручивает он кран. — Во-первых, матерей, во-вторых, вот не надо их трогать. — Твоего ж батю? — Пофиг, у нас его не было. — Вышел за хлебом? — А? — Смотрю, ты не проникся фольклором нашего общества. — У меня было меньше двенадцати часов! — тянется он к шлангу, снимая с крепления. — Э нет, — перехватываю его руку, когда она нагло заграбастывает мою мочалку. — Ты в городской грязи купался, в подворотне пальцами бычки перебирал, а теперь мочалкой, которой я тело мою, собрался это смывать? На тебе мыло и полоскайся. — У тебя точно нигде ванны не припрятано? «Возможно у соседей», и я сама не знаю, как мне удалось это лишь подумать, а не вслух ляпнуть. — Привыкнешь. И руки тоже помой, а то ты и мяч трогал, и вообще ковид… — О, что не явлюсь, то чума какая-то, а маски все меньше. — А может это твои предвестники? — Бред. Обычно, это последствия. — Что? — Что? — оглядывает он так, будто в комнате заговорил кто-то третий. — Полотенечко дашь? — Полотенечком дам, — бледнея отвечаю я, глядя как мои слабые, сахарные и наивные потаённые надежды на то, что мне досталась и правда добрая феечка, которая даст что-то безвозмездно, тают. Ну, говорю ж, сахарные. Остаётся просто надеяться, что хоть просто под доджём. — Это для ног, это не трогай! Над раковиной - для рук. Парень кланяется, заходя в душевую. Пока утёнок плескался, я, наконец, подхожу к чаше, кружа вокруг столика. Боязно дотрагиваюсь до неё ногтем. Несмотря на визуальную гладкость, ноготь натыкается на зазоры и вмятины. — А ты мне поднасрала, подруга. — Не сквернословь на Чашу, я всё слышу! — Вы только посмотрите, — отхожу я. Вся моя концентрация на работе рухнула, а ещё уроки. — Ну хоть голову не мыть… А! Это чудо-юдо уже лежало на кровати, подперев кулачком голову. — Ты обвешан ювелиркой то ли как афро-рэпер, то ли чувак, обокравший цыган, можешь колокольчик, что ли добавить? Я так поседею! — А тебе пойдёт. — Если я помру, ты освободишься? — Не, обратно в Чашу, ждать следующих. — Кого сушняк накроет… Эти ж три глотка были активацией? — Да, ты сняла три замка. — И чаша мне специально подмигивала? — Да. — Так почему тогда она не помешала Костяну? Чуть не выпил, не психани я. Или то и была чаша? — Нет. Чаша выбирает кого-то, ориентируясь по своим предпочтениям, запускает механизм, манит… а потом отпускает, наделяя жаждой все разумное вокруг. Кто успеет — тому и достанется. — Зачем? — Что уравновесить магию и естественный ход событий, дать выбор. — И что из чаши лакал тот, кому не предназначено? — Частенько. — И чем заканчивалось? — Зависело от человека, потому что испившие могли обладать тем же, что и специально приманенные. — А что за качества? — По усмотрению чаши каждый раз что-то своё. Ну да, технически ты избранная, но фактически ты не отличаешься чем-то особым от других. Просто в тот момент что-то в тебе её цепануло. — Оу, закадрила золотце. — Ну, можно и так сказать. Думается мне, ей пришёл по вкусу твой гнев и раздражение. — Не самые благодетельные черты. — А я ты видишь идущие от меня лучи добра? — Именно что, чувак, именно. Странная лотерея, и выигрыш ещё причудливее…. — Что-то подсказывает, что ты недовольна. — Что ты будешь делать, если я ничего не загадаю, что будет? — Ты загадаешь, все загадывают, — он сползает с кровати, подбираясь ко мне. Прижимаясь к столу, только что не запрыгиваю с ногами на столешницу. Зря, надо было двигать к двери. Девчонка из «Звонка» не наводила такого холодка меж лопаток, как двигающийся со скоростью пятого кадра мальчишка с кукольным лицом. Вот он был там, а уже вот и здесь, почти впритык. Сев, как рыцарь на присяге, он берёт мои руки в свои. — Это не угроза, но ты пожелаешь. Из того что я увидел и прочитал за эти часы, могу судить, что жизнь стала чуточку лучше, но это же я говорю всякий раз, оказываясь вне Чаши. Мир труден, я слышу вашу боль куда сильнее, чем вашу радость, — он трётся своей головой о мои пальцы, вызывая желание начать перебирать локоны в ответ. Он напоминал дитя, что прячется в материнской юбке, боясь грозы. Мои пальцы касается что-то холодное, я слышала небывалую горечь в его голосе. — Потому ты захочешь от этого оградиться или оградить кого-то, это неизбежно. Он поднимает лицо, я бы отскочила, не подпирай сзади стол. Радужки — расплавленное, местами кислотно зеленеющее, золото, белков и не видно, лишь по капельке чёрных зрачков. На щеках, и правда, слёзы, но они не успевают стечь вниз, замерзая, становясь причудливыми украшениями. И только сейчас понимаю, что жуткая побелка гейши смыта, открыв чуть веснушчатую кожу. Он одновременно стал больше походить на человека, и вместе с тем передо мной сидело самое странное существо, которое только могло быть. От балагурного и хаотичного плута ничего не осталось. На меня снизу вверх смотрели глаза, что тысячелетиями оплакивали человечество, не в состоянии закрыться или отвернуться, они смотрели, смотрели, смотрели и ужасались. Большая часть человечества не потомки счастливчиком, которым удалось выжить, а потомки тех, кто рождался и сгорал в грязи, нужде и бесконечной усталости, и протянул достаточно чтоб успеть обречь на последующий круг новые и новые поколения, снова и снова. Во мне будто взыграла вся наследственная память. И джинн, как безмолвный свидетель, всё это понимал, не знал, но понимал. Ему не надо было ничего объяснять… «Её устами говорит Люцифер…» Подобно громкому хлопку, разрушающему дрёму. — Посмотрим, — выдавливаю я, всё равно не смогу изобразить ярое согласие. Да и он видит, как моё завороженное выражение лица изменилось в тот момент. Ничто не мешает ему врать с самым искренним видом. Жаль я так не умела, было бы безопасно. — Да, — целует он тыльную сторону моей ладони, — посмотрим и подождём. Чёрный шелковистый костюм в свете ламп напоминал тугую шкуру змеи. Золото радужек тем временем пожрала зеленистая окись. Мне казалось, что я чувствовала в тот момент скорее раздражение и ещё большую решимость стоять на своём, но видимо, то я так отрицала своей страх, ну или же просто вид у меня был напуганный. Иначе как объяснить расплывшуюся улыбку на его лице? Слишком широкая, пугающая сама по себе, но ещё страшнее были явные или скрытые её причины. Лицо существа стало как никогда далёким от человеческого. Хотелось отвернуться, чем-то в него кинуть, пусть даже чашей, и бежать. Но куда, и смысл удирать от телепорта. Единственное что успокаивало — судя по всему, напрямую заставить меня что-то сделать он не может. А вот подтасовать события… Ясным делом, что будет только хуже и хуже, но люди хватаются и за секундную передышку. Во всяком случае, я. — Ответь, а? — указывает он на снова зажужжавший телефон, а потом отходить к кровати. Пятясь на четвереньках, как животное, низко опустив голову, почти касаясь макушкой ковра. Лопатки выпирали как отростки крыльев. Из плакальщика он превратился в хищника за миг неугодного ответа. Только что в глотке не клокочет. — С такими способностями, тебе только из колодца вылезать, — наконец обретаю нормальный дар речи. Получилось действительно без дрожи. На лицо парня снова натягивается былое, скучающее, но невраждебное выражение. А телефон жужжит. Вот прилипчивый! Надо было выйти из онлайн… — Эй, ты же слышал, на каких условиях отдали твою чашу? — смотрю на парня, поверх телефона. — Да, станешь музой. — А хотела быть художницей… — Да, дрянная работа. Мне было проще наделить творцов скоростью, чем часами напролёт сидеть в одной позе. — Тебе б «Орифлейм» впаривать, вот отвечаю. — А, это те, что со свидетелями Иеговы? — обрадовался он, что знаком с концепцией шутки. — Но сейчас я ни на что не намекал, просто делился опытом. — Лучше поделись советом. Я не хочу позировать перед… этим. Ты ж меня со своим металлоломом подбил! — Я бы попросил! Хватит поносить мою Чашу! Душу в душу испокон веком… ну ваших, людских. Так вот, душу в душу все эти тысячелетия, — поднял он палец к небу. — То, что снаружи кто и как только её не перелапал, за сколько и куда её продавали, на чём в и чём перевозили, об этом трэше я промолчу. — Хорошо, извини. Но вы меня подставили. Сука, у него не биполярочка, у него биполяр очка какое-то, как его кидает от личины к личине, что это за тварь-то такая неведомая? Он и кошмарил, и интриговал, и… не вызывал никаких эмоций вообще, как если б жил котом со мной все эти годы. И тоже смена моего отношения к нему проходила за щелчок. — Сорян, — извинился он то ли за уже позабытую мной претензию, то ли за всё разом. — Делать-то что, я к нему не хочу, а значит, чашку отдать надо. — Чашу! — Хоть супницу! Ты сейчас со всем имуществом вернёшься в пристройку завода в статичное минус пять. — Ой, всё. Я в его липкие, унылые ручонки не пойду. И тебе б не советовал. — А тут либо ты, либо я. — Либо… Отвечать было уже нечего, потому просто показываю факи. — Когда встреча? — Попытаюсь отмазаться до пятницы. — О, не долго твоя принципиальность протянет. — Да ты сука, — швыряю в него маркером. — И даже не проси извинений! То ли я камикадзе, то ли преувеличиваю свой страх — может, это большая часть от дурмана, который прёт от него похлещи, чем феромоны от влюблённой парочки. Может, от него просто тень и велика, и ничего особо опасного он сделать не может, так уж, что змеёй прикидывается. — Ладно-ладно, заглажу свою вину. — Как? — Увидишь. — Ещё скажи: «Спать ложись, утро вечера мудренее». — Чего? — Лягушонка ты моя из коробчонка. — Коробчонок? — вздыхает он. — Ладно, звучит даже не обидно. — А лягушонок? — Мило. Лягушек я люблю, я даже с ними дружил! — И квакал, — кивнула я, совершенно не ожидая ответного и очень-очень правдоподобного квака. Ответила тем же. В ответ встречное удивление. — Ладно, мне работать надо. И даже не заикайся. — Единственное о чём я хочу заикнуться, это телефон попросить, я ещё столько не прочитал, — встаёт он, подходит в окну и… запрыгивает в гамак. Кобальтово-синяя ткань виснет на невидимых креплениях. — Ого. — Иди сюда, места хватит. А гамак и, правда, широченный. — А долго он тут пробудет? — Я долго сидел в Чаше, транжиря накопленные ресурсы, сегодня вот мотался… Знаешь, поддерживать тело проще, чем внушать людям то, что мне надо. — И всё? Зарядка сядет? — Как сказать, я до предела не дохожу, оставляю запас, плюс махинации с художником, ну завтра не знаю, чего захочу. Потому вот пару часиков покатаюсь, потом на кровать, к хозяевам. — Это крипово прозвучало, причём с какой стороны участков не подходи. — Лучшая защита — нападение. Давай, расслабься, — пригласительно хлопает он по натянутой ткани. — А как же ты мои пожелания будешь исполнять, раз так ослаб? — Планирую подзарядиться. — Как? — Тебе знать не надо, ты… не то что ли жалостливая, но видя, как ты истерила за одногрупников, то мой ответ тебя расстроит. — Ты что удумал? — Не волнуйся, страдания причинять не стану. — Тогда почему я должна буду расстраиваться? — Если скажу — то точно расстроишься. — Да тьфу на тебя, — отворачиваюсь я к компу, стараясь не думать, как круто спать в гамаке в квартире. Доделав одно, иду ужинать. Оно уже топало за мной. — Ты сказал, что не ешь. — Не ем, но мне интересно как вы готовите, и что. Меня всегда больше интересовал бы в разрезе времён и сословий, чем архитектура и политика, прости и упаси. — Понравился душ? — Нет. — Джинна ответ. — Мне кажется или это скрытое оскорбление? — Не-е-е-ет. — Да по твои бесстыжим глазам видно! — Ну, где, куда делся тот обходительный парень, с «Ооооо, ясноглазая»?! — Во-первых, я не говорил «Ооооо», как будто у меня кишечное отравление. Во-вторых, ты ж не хозяйничаешь. Но если это поспособствуешь, о песнь моей души, мои речи снова станут сладкими. — Жопа слипнется! — гремлю кастрюлей. — Что это? — Сливочные сердечки. Гадость вышла та ещё, но или экспериментировать с дешевыми рецептами или есть одно и то же, пока не затошнит, — особое разочарование у знакомых я вызываю, говоря что не умею в корейскую кухню. Да я, по сути, ни в какую не умею. — Зато теперь меня точно можно назвать всеядной. — Падальщицей? — Я сейчас твой шелковый прикид майонезом оболью. — И тогда буду ходить по дому без него. Без замены. — И чо? — хотя признаться стоит, без штанов мне это вот тут не надо, я не хочу ходить и ухохатываться. Тут природа таки над мужиками поприкалывалась. А может он как манекен? — Интересные времена, — видимо, он ожидал что подобное фривольство вызовёт у меня обморок, что странно для чувака, который познавал мир через соцсети и ютьюб. — Сейчас вообще огонь будем. Смотри, как они взрываться начнут, — сыпанув к сердечкам риса, сую тарелку в микроволновку. Нагревшись, сердца бомбанули как петарды. — Ух ты! — испугано отскакивает парень, смеясь и прижимая кулачки ко рту. — А что ещё в неё можно пихнуть? — НИЧЕГО! Особенно, когда меня нет дома. Хорошо, если обойдётся взорванной микроволновой и только. Слышишь, без меня ничего электрического не трогать. И воду тоже не лей. — И на собак не лаять. — И соседей не обнюхивать, — вытащив тарелку, заливаю всё кетчупом и специями. — Будешь? — Одно, — тянет он руку, но увидев моё поддергивающийся глаз, аккуратно поддевает ножом. Жуёт, морщится. — Не? Скусившись, качает головой. — Пардон, а куда это сердечко потом уйдёт? — Оно уже расщеплено на атомы и исчезло. Внутри я полый и бездонный. Во мне можешь прятать улики, если что. И даже людей, которые тебе не нравятся. — А ты красивая форма казни. Сделав вид, что засмущался, парень кланяется, оставив ножку в книксене. — На десерт слойку будешь? — Нет, спасибо. — Верное решение, тоже сама делала. Обычно, чтоб отдохнуть, ужин я растягиваю надолго, но сейчас был такой мандраж, что прикончила всё за пять минут, и к сладкому не притронулась. Да что там, даже чай не заварила. — У тебя всегда как всё кипит? — Дедлайны подступают. И это заметить, переводы. По сайту пока замолкли… И пары на завтра долбанутые. Понедельник проклят не зря. А у меня стресс, из-за тебя, между прочим. Может, заставить его просматривать объявления о сдаче квартиры? — Мне одновременно боязно и в то же время нравится, как ты на меня смотришь. — Иди, поиграйся, а? — С твоими нервами? — Эту игрушку ты уже почти в клочья истрепал. — Мяу, — а вот мявк вышел фальшиво. — И поставь, пожалуйста, на беззвучный. И вк не заходи. — А в смысле? Тут большая часть культурного пласта! — А ты исторический копни. Википедия не глубока, но азы даст. — Ну, пожалуйста. — Хорошо, но я поставлю тебе стелс-режим и беззвучный. В сообщение не заходить, срачи не разводить, и НЕ ЛАЙКАТЬ НИЧЕГО. — Ой, а я вчера на пару пабликов уже подписался… — У меня сейчас сердце без микроволновки разорвёт. — Неправда, оно даже не заходится, — прижимает он ухо к моей грудине. — Что в вас приятно, это как кровь по венам шуршит. — Спасибо, что оценил аудиозапись, но я как бы не колонка, — отстраняюсь я, от чего джинн чуть не грохнулся. — Вообще ко мне не прижимайся. — Что-то личное? — Пфф, чувак, если бы какой-то другой чувак, с которым я знакома меньше суток, припал мне на грудь, то уже б летел носом на стену. Я вообще жду, когда законом будет запрещено таки хватать женщин за задницы, без разрешения. — Усёк, буду спрашивать. — А принимать «нет»? — Буду. Я же хороший джинн. — Ага. — Ты не веришь? — Ты то ли сейчас кинешь убеждать, то ли соответствовать моим представлениям. С блаженным выражением, он резко выпрямляется как струночка, и замедленно вертится, взмахнув рукой. Не смотря на это замедление, движение заняло всего пару секунд, и на развороте он исчез. «Засосался обратно в свою посудину», — с надеждой думаю я. — Только скажи как именно, — с обломом шепчет на ухо он, телепортнувшись сзади, — и я даже без магии все сделаю. Чуть оборачиваюсь к нему. Глаза угольками горят из-под опущенных ресниц, рот чуть приоткрыт, но не у выброшенной рыбы, а зазывающе. Это уже не балагур, не чудище... Чувак, с каких сторон ты ещё не зашёл? Хотя, тут же он обещал без магии, верно? — Хочешь соответствовать моим представлениям и ожиданиям? — кладу ему руку на плечо. Он незамедлительно обхватывает мой локоть, двигаясь вверх к плечу и переходя до лопатки. Электричество во мне так и трещит. — Более того — могу, — он уже почти прижался к моему лицу, как я выпалила: — Ну что ж, каноничный джинн для меня — стройная длинноногая девушка в форме аэрофлота! Серьёзно, театрально наклони он меня в порыве страсти ранее, то нахрен бы сейчас уронил от удивления, а то и вообще специально кинул. — Что? — Надо было не просторам шароёбиться, а по моим подпискам походить. Он возмущенно цвиркал, водя языком по зубам за плотно сжатыми губами, от чего хотелось ржать ещё больше. — И ты хочешь сказать, что я не стройный? — У тебя классно скроенный костюм, кто знает, что за этими шелками? — Сейчас кто-то договорится, и я их скину. Заодно и ноги оценишь. — Ладно-ладно, шучу. — Что до остального… Костюм могу наколдовать, а уж чего нет, того нет, — разводит он руками, описывая ладонями восходящую дугу от уровня пояса. — И ещё, кое-чего нет, а уже быть должно бы. — Надеюсь, ты о желаниях, потому что во всём другом я бессильна. — Имя мне дай уже. — У тебя нет своего? — Своё я тебе назвал при первой встрече, но обычно им потом люди не пользуются. — Прости, я копыта пыталась откинуть от супа из белены, коим наполнилась чаша. Напомни. Он начал насвистывать. — Так звучит моё имя. Разложить по нотам, чтоб было проще выговаривать? — хмурно говорит он. — Или дашь мне новое? — Почему ты не выберешь себе сам? — А почему мне не вылезть Чаши когда пожелаю? А почем у меня нет безлимита магии? — Не бесишь. — Эта фраза бесит ещё больше не только людей. — Тш-с-с-с-с, я тут думать пытаюсь, а ты давишь, — взгляд натыкается на плакат с I Got A Boy. Ну, раз джинн, так джинн. — ТэЁн. Будешь ТэЁном.