Заново

      Кирс вытягивается по стойке смирно и отдаёт честь. Бранденбург хмурится, но ничего не говорит и проходит мимо. Отчёт Кирс о дежурстве попадает командиру через руки Ральфа, видимо, считающего себя бессмертным. В столовой Кирс послушно отступает, уступая место в очереди, а о её проступках ничего не слышно вот уже почти полторы недели.       Это было тем, чего, наверняка, и добивался командир, поэтому Кирс полагает, что он успокоится и больше не побеспокоит её. В общем-то первую неделю так и было: Тистелла собирала все свои силы для того, чтобы вести себя как обычно и не прятаться от командира, а тот, в свою очередь, лишь хмуро смотрел и не трогал её.       В своей комнате Кирс могла позволить себе быть оглушённой биением собственного сердца, стыдом, смущением и злостью. А ещё оказаться уставшей и измотанной. Неясно даже откуда у неё взялись силы, чтобы ответить на письмо родителям.       Она снимает форму, распускает волосы и падает на кровать. Потолок с редкими мелкими трещинами равнодушно смотрит на неё в ответ. Она позволяет себе верить, что всё делает правильно. Что остановиться, пока игры командира не зашли неисправимо далеко, верное решение. Что потерпеть пару месяцев и залечь на дно — хорошая тактика, как ей и говорили когда-то Инес и Элли. Конечно, однажды она сделает что-то не так, ошибётся, и Бранденбург вновь любезно поделится своими уроками, но сейчас нужно лишь немножечко потерпеть и подождать. Потом, быть может, и уроки командира будут не такими эксцентричными. Нужно всего лишь подождать. А ещё отдохнуть. Как же она хочет самую малость отдохнуть…       Дверь громко ударяется о стену, и Тистелла подскакивает на кровати.       — Кирс, вот ты где, — у Ральфа такая отдышка, будто он решает, что в её комнате воздух недостаточно переработан, и тут же берётся это исправить. — Я тебя по всему штабу ищу. Заксен сегодня не в духе. Особенно не в духе, — поправляется он, когда ловит полный иронии взгляд. — Одевайся скорее, что же ты сидишь! — вдруг восклицает он и, едва Кирс накидывает пиджак, выталкивает её за дверь.       — Ральф, я не понимаю. У меня сегодня нет вечернего дежурства, куда ты меня… — Он захлопывает дверь и с виноватым видом поворачивается.       — Понимаешь, я немного долго тебя искал, и, в общем, — он толкает её по коридору, то и дело вынуждая бежать. — Ты уже минут пятнадцать как должна быть у него.       — Что?! — Кирс тут же сама переходит на бег.       — Прости-прости, я искал тебя везде, пока не додумался посмотреть в комнате. — Будь Тистелла чуть грубее, она бы обязательно отчитала его за такую задержку, но она наверняка знает, что Ральф не со зла, а лишь по невнимательности.       — Хорошо, но в следующий раз обязательно начинай искать с моей комнаты.       — Так точно! — на секунду веселея, почти восклицает Ральф.       — Что командиру нужно?       — Не знаю. Он просто сказал, чтобы ты была у него через десять минут. О боги, Кирс, надеюсь ты выживешь!       Парень произносит это с таким серьёзным опасением, что Тистелла не может удержаться от смешка. Разве Ральф вообще способен специально сделать что-то плохое? Глупости.       — Ладно, Ральф, спасибо, что сказал, мне нужно идти.       — Буду ждать тебя со щитом или на щите! — Кажется, эту фразу он вычитал в каких-то своих романах. Кирс не особо помнит смысл, но благодарит кивком и улыбкой.       Дверь напротив неё существует почти непреодолимой преградой. Она с сожалением вспоминает, что не успела собрать волосы, потому лишь убирает их за уши, осторожно стучит три раза и открывает дверь, выпрямляясь по стойке. Главное — спокойствие и невозмутимость. Чем покорнее ты, тем скучнее ему.       — Вызывали?       Бранденбург в очках сидит за столом, в уголке губ держит сигарету, а ручкой в левой руке равномерно стучит по столу.       — Прошу прощения за опоздание, сэр.       Все окна закрыты.       — Сэр?       Стены слабеют. С каждым ударом ручки о стол образуется новая брешь внутри Кирс, потому она замолкает тоже. Смотрит прямо перед собой, будто не замечает, не чувствует его взгляда. А за спиной Бранденбурга — окно, и в мутном его стекле свет тоже становится мутным.       — Девятнадцать минут, — неожиданно произносит он.       Кирс хмурится и снова извиняется, но он не обращает на это внимание.       — Знаешь, что может случиться за это время? Ограбление, избиение, убийство. Самая незначительная задержка может стоить кому-то жизни.       — Сэр, я не понимаю о чём вы, — говорит Кирс, а думает о том, что это будет уж точно не его жизнь.       — У тебя пять минут, чтобы подготовиться к ночному дежурству. В твоих же интересах, если у выхода ты будешь вовремя. Иди.       У Тистеллы не получается вставить ни одного слова. Она выходит и бегом бежит в комнату, глупо думая о собственном желании обидеться. Он был таким добрым и, быть может, даже внимательным, а теперь она получает лишь холодный взгляд и ещё более леденящий тон. Как глупо, как глупо, как глупо!

***

      Как глупо, как глупо, как глупо!       Кирс начинает задыхаться. Конечно, она никогда не назовёт себя слабой, но стресс последних дней даёт о себе знать. К тому же такая долгая погоня! Ей кажется, будто она бежит как минимум вечность, но бывший напарник дышит в спину и не отстаёт ни на шаг. Стоит на секунду остановиться, и она уже не убежит.       Кирс чувствует холодный пот на разгорячённом от бега теле, чувствует, как капли стекают по её спине, выступают на висках, делают ладони скользкими, невозможными крепко держать меч. Да и как держать то, что позорно выпустила из рук с самого начала.       Финн появился из ниоткуда. А может, это она не заметила его из-за мыслей об очередном наказании командира. Что взбредает ему в голову? К чему это внезапное дежурство? С Гончим, который должен дежурить сегодня, ничего не случилось. Он жив, здоров и наверняка уже крепко спит, если не успел попасть под руку выведенного из себя Бранденбурга. Кирс почти отчаялась понять, что не так. Когда она в очередной раз «совершает проступок», командир недоволен, но когда она перестала выделяться чем бы то ни было — командир недоволен снова.       Конечно, она сразу достала меч. Но прозвучал выстрел, руку обожгло и кисть разжалась, выпуская единственное оружие. Кирс не помнит как побежала. Она помнит себя уже такую — вспотевшую, задыхающуюся, теряющуюся в улицах, в своём собственном имени, неприятно растягивающимся его голосом, будто для него эта пробежка ничего и не значит.       — Кирс, не убегай от меня!       Беги. Как можно дальше, как можно быстрее.       Она как будто понимает это прежде, чем чувствует. Она не успела собрать волосы — слишком торопилась на дежурство.       Финн хватает её волосы, тут же наматывая на кулак, заставляя больно запрокинуть голову и вскрикнуть.       — Поймал, — едва ли он пытается скрыть радость в своём голосе.       Кирс старается не думать о том, что в этот раз некому прийти ей на помощь. Она заставляет панику внутри себя оглохнуть — в конце концов она смогла его остановить тогда, в самый первый раз. Она бьёт его локтём в живот. Финн сгибается, выдыхает через сжатые зубы, но не выпускает из рук её волос. Бывший напарник легко перехватывает её руку, готовящуюся нанести ещё один удар, и тащит в какой-то переулок.       — В прошлый раз тот ловелас появился так не вовремя. — Кирс пытается сосредоточиться на звуке его голоса — только чтобы не понимать смысл, не дать страху обездвижить своё тело. — Но теперь нам никто не помешает, правда? Я знал, что ты найдёшь меня. Ты не можешь меня не искать. Я единственный, кто так сильно любит тебя.       Слёзы жгут глаза и размывают и без того тёмное пространство. Он швыряет её в какой-то переулок, наверняка самый удобный для него, и даже не оглядывается. Голова больно ударяется о стену тупика, рука почти подворачивается, неуклюже цепляя волосы — она понимает, что уже отвыкла от них.       Кирс смотрит на свои ноги, осторожно приподнимаясь, опираясь на стену, не желая видеть, слышать, кем стал её бывший напарник. Это всё ещё больно и всё ещё страшно. Но он подступает, садится на корточки и медленно, опираясь на руки, приближается к ней, не переставая нести какой-то бред. Кирс сгибает ногу в колене и чуть заметно наклоняется вперёд. Если бы она только могла заметить, сколько радости принесло её преследователю такое слабое движение. Но она вытаскивает кинжал, полученный в самом начале её службы Гончей и используемый ею лишь для открытия посылок, и размашистым движением оставляет длинный порез на его лбу.       Финн что-то лепечет, поднимает руки к глазам и грубо трёт их, пытаясь убрать кровь. Кирс уходит в правую сторону, вытягивает руку и режет голень — сколько хватает сил и длины руки. Финн вскрикивает, подтягивает раненую ногу ближе к себе, но Тистелла уже поднимается на ноги, заламывает его руки, наступая на позвоночник, и произносит какую-то заученную при задержании речь.       — Заксен может тобой гордиться, — хрипит Финн, и это первое и последнее, что воспринимает Кирс из всех произнесённых им слов.       В штаб она приводит его утром и сама. Добросовестно отдежурив ночь, протаскав его за собой всё это время, она продолжает тянуть его на верёвке в штаб. Он покорно идёт следом, хромая на левую ногу. Кровь размазана по его лицу, появляющаяся и пропадающая улыбка скалится нелепым пятном. Он не пытался сбежать от неё. Чёрная форма у входа — не то, что она желает увидеть, поэтому думает, что ей кажется, но Бранденбург выдыхает дым и насмешливо бросает:       — Нашла своего кобеля?       Ко-бе-ля. Кирс по слогам перекатывает слово в своей голове, но не может вспомнить его значения. Кажется, будто оно как-то связано с животными… Быть может, оно вовсе одно из тех, которые она всё ещё не знает. Она не протестует — нет сил спорить с тем, чего не понимаешь до конца. Поспорить со «своим»? Но нет сил спорить с тем, что неоспоримо для него.       — Так точно, сэр. Разрешите идти?       Кирс не ждёт разрешения. В этом чёртовом мире будто только она одна соблюдает формальности, не считая, конечно, требования полных отчётов от командира. Финн запирается в темнице, которую Кирс считает самой надёжной, пока другие Гончие настороженно посматривают на потрёпанную и взъерошенную девушку.       Спустя час отчёт о дежурстве лежит на столе командира. Худшая ночь Кирс Тистеллы во всей красе канцелярита расписана на небольшой стопке бумаги. Стоило ли писать правду?       — Разрешите идти, сэр?       — Собери волосы.       — У меня нет с собой резиночки, сэр.       Он не стучит ручкой по столу, но от этого не легче. Тишина с каждой секундой сильнее давит на Кирс, но она всё ещё может стоять.       — Что произошло?       — Всё изложено в отчёте, сэр.       Она почти не удивляется тому, с каким равнодушием наблюдает за явным раздражением командира. Похоже, она действительно устала.       — Что произошло раньше, — с каким-то раздражающим упорством спрашивает Заксен.       — Не понимаю, о чём вы, сэр.       — Какого чёрта ты ведёшь себя так тихо уже вторую неделю? — он почти в ярости.       — Взялась за ум, как вы и говорили раньше, сэр. Это, — она почти хмыкает, замечая приоткрытые окна. — Это… разумное поведение, как вы и хотели, сэр.       — Иди к чёрту со своим разумным поведением. Свобод…       Кажется, будто он окончательно выходит из себя, но Кирс успевает это чуть раньше.       — Нет, сэр, — она подходит к столу и упирается в него руками. — Объясните, что вам не нравится теперь. Когда я не подчиняюсь уставу, вас это раздражает. Когда я начинаю ему следовать, вы приходите в бешенство. Может, дело вовсе не во мне? Может, дело в вас самих? Может, это вы не понимаете, чего вообще от меня хотите? Что вы вообще в таком случае можете требовать от меня?! Как только разберётесь в себе, сообщите и мне, будьте так любезны. Уж поверьте, я постараюсь соответствовать вашим требованиям.       — Ты не забыла, с кем разговариваешь? — Заксен хватает воротник её рубашки и тянет на себя. Ткань трещит, а Кирс едва ли успевает понять, когда теряет равновесие и нелепо падает прямо на стопки документов на его столе.       Дверь скрипит, открываясь, а Астор с порога начинает говорить что-то о бумагах и работе. Кирс не слушает.       — Доброго дня, сэр! — она вылетает из кабинета, громко хлопнув дверью.       — Я помешал? — заместитель вопросительно оглядывает непривычный беспорядок на столе командира, но тот лишь хмурится и закуривает сигарету.       — Что там с проверкой?