Слова, что были сказаны тобой

Дева сия сложением была дивна и хороша; пречистыми устами глаголила неопровержимую и необычайную истину, рассудительность и ум для женщин тех времён, незнающих учения. Держалась по-мужски, говорила же немного; голос у неё был приятный, чем-то напоминал бессильному королю журчащий ручеёк, обволакивающий и успокаивающий его в минуты скорби. Звали в родных краях ту девицу Жаннетой, при дворе же стала Жанной, да не простой, а самим оружием славного короля. Все диву давались, не могли взять в толк, что способна простая крестьянка, незнающая битв жестоких, меч в руках доселе не державшая, спасти их государя премилого от козней страшных. Был Франциск Бонфуа милостивым монархом своего королевства, пусть и правил всего-то два года от начала весны — как умер отец, так сразу же и был посажен на окровавленный трон. Чахнул он от участи своей незавидной и не мог понять, как же можно выжить средь коршунов голодных, коль сам ты не хищник языкастый. Как не быть отравленным иль преданным, коль сердце твоё приветливо и открыто, и живёт в нём лишь теплота душевная? Долго рыскал в поиске ответа, но лишь пригубился к чаше со сладостным вином, в котором с радостью блаженной забывался, да в пирах и турнирах славных гинул. Предавался развлечениям сколь душе было блаугодно, пока однажды не повстречал на пути своём нечестивом «пастушечку» из окраинной деревни. Замлеели уста при слов той девы, заалели ланиты от взгляда, брошенного на него. Все только посмеялись, когда молвила она: «Мой государь, вижу, что в печали вы глубокой, страх сковал всё тело! И будет вами руководить, пока не прекратите топить себя в пирах проклятых, ища в них своё спасение!» В тот же неувядаемый миг, казалось, очнулся ото сна губительного. Улыбнулся Бонфуа, сделал пять шагов к крестьянке, что ниц пала перед ним, и прошептал со слепой надеждой: «Правду говоришь… Значит, сможешь дать ответы и на другие вопросы. Скажи, пастушечка премилая, доводилось ли держать в своих ручонках сильных — о, не стоит прятать силу, я ж вижу: ты сильна душой и плотью, — меч иль иной клинок?» Ответом ему было короткое «нет, мой государь». Не долго думая, нарёк, спросив имя, Жанну своим оружием и призвал служить ему верой и правдой. Вот только нужна она ему была не в качестве воина, как все решили. Нет, не желал обрекать деву на столь страшный грех, как убийство. Была Жаннета велика своим умением открывать способности и таланты, где бы они ни таились, могла воспламенять сердца разуверившихся, вселять в них надежду и страсть, умела превращать трусов в героев. И этот дар был ценнее всего злата на Земле. Она его оружие против заговорщиков окаянных.™

***

На Жанне мужицкая одежда — видно, честь бережёт. Двор смеётся и шепчется: «Король сошёл с ума!» Слухи распространяются с неведомой силой, мол, околдовала короля колдунья проклятая. Все недовольны девой, и лишь Франциск истомлён страстью ранее невиданной — возлюбил оружие своё. Позвал однажды Жанну поговорить с глазу на глаз, мол, есть серьёзный разговор. Как только д’Арк вошла в абсолютно пустой обеденный зал, так сразу же была окинута с ног до головы пронизывающим взглядом Бонфуа. Тот, попивая из златого кубка вино, печально улыбался… — Мой милостивый государь, зачем желали меня видеть? — преклонив пред ним колени, спросила девушка. Одним жестом руки приказал ей встать, после чего предложил присесть и тоже испить вина, на что Жанна ответила отказом. — Ах, сегодня чудесная погода, не правда ли, Жанна? — прошептал Франциск, не сводя своего взгляда с девушки. Что-то явно его сильно волновало… — Вы правы, мой король, так зачем желали меня видеть? — Я женюсь, Жанна. Это всего-навсего политический брак, но от того не легче, — промолвил Франциск, прикрыв глаза от тоски, что бременом тяжким легла на плечи. — Поздравляю вас с будущей свадьбой, мой король! — поспешила поздравить его д’Арк, натянув через силу на лицо улыбку. — Неужели тебе всё равно?! — от злости, переполневшей его в тот миг, Бонфуа с грохотом поставил на стол кубок, да так сильно, что вино расплескалось по столу. — Разве ты не понимаешь, что не эту принцессу из соседней страны я желаю видеть рядом с собой?! Жанна, ты же всегда читала меня как открытую книгу, тогда почему смеешь поздравлять с тем, что является для меня тяжким бременом?! — Мой король, вам нужно успокоиться, не тратье силы на бессмысленную злобу. — Я не могу… Не могу, Жанна, разве ты не понимаешь?! Я был спокоен, пока ты улыбалась мне, пока был свободен, но теперь я обязан заключить брак с той, что никогда не смогу полюбить! — король вцепился от отчаяния пальцами в свои власы, что при свете солнца напоминали злато. Не знала, что делать, потому лишь нерешительно подошла к своему государю, встав перед ним на одно колено и взяв его ладонь в свою. Тут же коснулась её своими устами бледными, отчего приятная дрожь пробежала по всему телу короля. — Вы не обязаны её любить. Мне известно, что ваш отец, и дед, и прадед женились не по любви, но они делали это во благо своего королевства. Страна страждет, мой король, и, быть может, ваш брак способен ей помочь, раз именно её вам выбрали в жёны. — Всё-то ты понимаешь, моя пастушечка, хоть и забрал тебя безграмотную! — коснулся её щеки, погладив после указательным пальцем, и это сразу же успокоило монарха. — Ты права, это выгодный для страны брак. Но не для меня, я же желаю совсем другого. Тц, даже прикасаться к ней не желаю… «Знали бы эти змеи проклятые в дорогих одеяниях о том, как сильно люблю её…» — Отошлю её куда-нибудь при любом удобном случае, например, в монастырь, — прошептал Бонфуа, обхватив её лицо руками и коснувшись совсем уж невинно лба Жанны, что не было в его духе. — Ты — единственный мой помысел! Лишь ты достойна лаврового венца моей страны на своих власов златых, ведь подобна мне душой… Знаешь, Жаннета, не было дня, чтобы я не любил тебя и не желал сжать в своих объятиях! Прикрыла свои красивые очи и промолвила странным гласом: — Мой король, я хотела молить вас. Могу ли?.. Махнул рукой, мол, давай, говори, вернувшись к испитию вина — пристрастился он к алкоголю. — Для тебя что угодно, моя Жаннета! — сказал Франциск, пальцем поманив встать девушку. Давно стала равной для него, пусть такой и не была, но с колен не поднялась. — Мой милостивый государь, служу я вам как оружие, ваши святые слова, но таковой не являюсь. К смешкам за спиной привыкла, не обращаю внимание, к новым порядкам тоже, но не к тому, чтобы быть… быть красивым и диковинным украшением в вашей короне, — осмелилась произнести своим ртом дева, кой пристало вымыть из-за наглости слов. — Я молю вас из-за ненадобности своей отослать обратно в деревню! Скорее отпустите меня, мой король, пусть и тяжело уйти, покинув вас… Пала ниц, умоляя; не будь сильной, точно зарыдала бы, да вот только монарх лишь, разозлённый сей просьбой, силой поднял девушку на ноги. — Не смей, Жанна, не смей даже думать и заикаться о подобном! Со мной будешь рядом до последнего моего вздоха! Не дам я тебе оставить меня! «Как же вы жестоки, мой король, и как же эгоистичны…» Он будто бы был не в себе в эту минуту — схватил в панике кубок и протянул чуть ли не впритык к устам д’Арк. — Пей и веселись, Жанна! Наслаждайся жизнью и не думай о бедах! Ты голодала, теперь же сыт твой рот, и всё благодаря моей милости, что не безгранична, Жанна, — наклонился прямо к ней, тонко намекая своим сердитым шёпотом. — Молись, чтоб не попала ко мне в немилость. Вот только будет она совсем иной, нежели у других… Отвернула личико прелестное, всем своим видом хмурым показывая некий протест. — Ты забываешься, Жанна! — крикнул он, швырнув со всей силой в стену кубок. — Чувствуешь себя ненужной и бесполезной? Тогда… Так и недоговорил, Жанна кинулась к нему в ноги, став уж просить о другом — о прощении такой нечестивой девки, как она. Успокоился как-то монарх, в особенности от слов её «не смею покинуть вас». Обнял крестьянку, зарываясь носом в пряди волос, а потом обвёл пальцами сквозь ткань на плече метку. — Моя милая, душе угодная, Жаннета, ну почему же ты такая вольная? — Я не вольная, я ваше оружие, что ни разу не проливало кровь по вашей милости, и за это я вам благодарна, но… но самой Судьбой отмечена: быть моим рукам отнимающим жизнь ваших недругов! — сказала Жанна, сделав два шага назад, когда Франциск её отпустил. — Если велите мне остаться, значит и велите исполнять свой долг! Мой король, я ведь не кукла… Посмела вас я полюбить, и потому одели вы меня в атлас, но ни дорогие одежды, ни головной убор не сделают меня вам равной и не изменят мою судьбу. Суждено быть вашей защитой, а не верной супругой! Последние предложения девушка прошептала с таким отчаянием, что Бонфуа тяжко вздохнул. Она была права. — Значит, хочешь «воевать»? Что ж, тогда вперёд, моё оружие! Но помни: я не желал тебе такого, ты сама упросила. После не вини меня, дева-птаха из Домреми! — усмехнулся Франциск, скрывая за усмешкой истинные эмоции. «Господи, молю тебя, избавь её от столь страшного греха, ведь она так чиста душой. Не позволь тихому журчанию крови обнять её! Моей не отвергай мольбы, пусть Жанна чистосердечно меня полюбит и преданной подругой станет, если уж супругой не дано стать!» «Отец наш Небесный, не желаю быть его любовницей, грех то. Прошу тебя, смилуйся и даруй нашему королю сочувствие! Не нужен мне лавровый венец, не вижу нужды и в монетах золотых, желает душа битв, чую, в том моё призвание! Спешу признаться: чужды мне и дети, и замужество, и любовь, Господь Бог, не в том утомление и радость духа, а в битвах!»