Сженные странички...

      После встречи с таинственной Мейфенг, Ваньиня довольно часто стала посещать дева Фен. Ну, естественно, по-другому и быть не может, в тот день лучше бы он отвел взгляд… Каждый раз ее наряд был ярче и вычурнее, драгоценности менялись с простеньких и скромных на дорогие и показывающие все величие ее клана. Макияж самый качественный и дорогой, был нанесен на ее смуглое круглое личико, а мудрёная прическа с золотыми шпильками, что подчёркивали ее глаза, говорила о неких намерениях насчет Цзян Чэна.       Сегодня погода стояла не очень ясная. Небо заволокло тучами и моросил легкий дождик, но даже это не препятствовало алому силуэту вновь появится на пороге резиденции Цзян. Дева, позвякивая золотыми украшениями, с неизменным красным зонтом прошла через ворота и, пройдясь по мостикам, оказалась в приемном зале, ожидая «дорогого друга».       Долго пребывать в одиночестве ей не пришлось, раздраженно вздыхая, в помещение вошел Цзян Чэн, на ходу просматривая оставшиеся документы.       — Дева Фен, вы вновь почтили меня своим присутствием… Простите, что заставил ждать, были дела…       — Не страшно.       Хихикнула Бао и убрала выбившуюся прядь за ухо.       Тем временем за дверью стояли двое и наблюдали за этой картиной. Девушка в одеяниях цвета хаки и парнишка, совсем юным.       — Так, это та самая…       — Да, господин не выгоняет ее никогда, но и выглядит при ней раздражительнее обычного.       — Может, дядя подумывает жениться на ней?       — Вполне возможно, такая госпожа будет хорошим вариантом, но не всегда те, что кажутся добрыми, коими являются на деле…       — Да… В этом ты права… Ши-Ши, принесешь мне сладостей? Поедим их вместе пока эта женщина не уйдет.       — Конечно, молодой господин.       Совершенно бесшумно, что бы не быть пойманными, Глава Цзинь и служанка пробрались меж дверей и побежали на кухню. Девушка стояла на карауле, пока молодой господин набивал пазуху ханьфу сладкими булочками. На деле в этом не было нужды, после того, как Цзинь Лин стал подростком его вкусы резко изменились, и не особо любимое сладкое стало самым великим и дорогим сокровищем. Но он стал есть его в большом количестве, что Цзян Чэн стал и запрещать, опасаясь за здоровье племянника. Поэтому пробираться на кухню тайком за сладостями вошло в привычку, даже после отмены запрета и становления Главой своего ордена. Ши-Ши была его верным соучастником, даже если это грозило ей остаться без ужина. Видеть радостную улыбку обиженного на весь мир мальчишки было очень приятно, так, что даже на душе теплело и чувство голода отпадало, да и молодой господин всегда награждал верную служанку булочкой или двумя.       Незамеченными они выбежали из кухни, добрались до большой глицинии. Лиловые ветви свисали, как мягкий балдахин, отодвинув который они попали в волшебную обитель. Жулань забрался на ветви первым, а после подал руку спутнице. Они сели на самую толстую ветвь, лепестки плотно, в несколько слоев, прятали их от посторонних глаз.       Пространство наполняет сладкий запах глицинии, нежный оттенок лиловыми бликами озаряет лица и ткань, делая одежды более благородного цвета. Ветер, колыхая лепестки, развивал длинные волосы мальчишки. Собранные в бублики-косички, пряди девушки оставались неизменными. Они, слегка наклонившись друг к другу, долго смотрели в очи напротив. Мальчишка усмехнулся и слегка коснулся ее ладошки своим мизинцем. В серых глазах блеснул лиловый. Тишина, прерываемая лишь журчанием воды и шумом ветра в листве, будто заставила время замереть. Сердца стучали так, что можно услышать их песнь даже не прислушиваясь. Не сильный дневной бриз колыхнул глицинию и лепестки дерева посыпались нежно-фиолетовым дождем. Юнец рассмеялся, отводя взгляд.       — Хочешь с медом или персиком в лавандовом соку?       Девушка тоже улыбнулась и, в задумчивости прикрыв глаза, убрала с волос лепестки.       — С медом.       — С медом, так с медом.       Он засунул руку за пазуху и протянул ей булочку.       К тому моменту как Ксия соизволила уйти уже стемнело. А еще оставалось столько работы. Раздраженно вздыхая, громкими шагами к своим покоям шел Цзян Ваньинь. Весна, самое отвратительное время года, которое заставляло вспоминать то, чего не хочется и задумываться о том, что так ненавидишь.       Времени прошло не мало, наконец А-Лин может сделать то, чего так ждал Цзян Чэн.       — Ты хочешь, что бы я все это прочитал и проверил! — воскликнула «юная госпожа», смотря на принесенную гору свитков. Он уже собирался спать, поэтому лежал в нижних одеждах, укрытый одеялом. Его пышные и прекрасные волосы элегантно струились с плеч, а прелестное, немного круглое, личико с вмятинами от подушки — безумно милым, словно у проснувшегося щеночка.       — Да, ты думаешь я за просто так буду держать у себя Главу Ордена, что подворовывает мои сладости? — он скрестил руки на груди и оперся о дверной косяк, с насмешкой смотря на племенника.       — Так ты все же видел нас…       — Естественно, я ведаю все, что происходит у меня в резиденции и если я об этом не говорю, это не значит, что я этого не знаю.       — Хорошо, я все это сделаю. — он скинул одеяло и подошел к столу, брезгливо оценивая ситуацию. Цзян усмехнулся и развернулся, но хватаясь за косяк вернул голову в комнату и произнес:       — То, что ты пару лет назад мог регулярно таскать сладости — тоже моя воля, не думай, что я не знаю о всех твоих делишках. — Ваньинь прищурился и, ехидно улыбнувшись, скрылся за дверью. — Я даже знаю о том, что ты собираешься обеспечить своему другу хорошую жизнь, вот только не забывай, что безработные люди — это жалкие люди. А женится никто из вас не хочет.       — Же-женится! — тот выбежал ему в след, но тоже остановился в дверном проеме. — Она мой товарищ! Никто из нас подобных чувств не испытывает! У тебя старческий маразм, боишься, что у тебя внуков не будет! Сердитый старый старикашка! — Саньду Шеншоу не видел лицо Лина, но был уверен, что тот пылает краской ярче, чем, накормленные острой едой Вэй Ина, Лановцы.       Все обязанности спихнули на Цзинь Лина, полночь уже прошла, пить ему не хотелось, а напряжение, раздражение, что осталось за сегодняшний день, снять хотелось безумно… Он прошел по своим покоям, зажег лампу, бросил взгляд на зеленый зонтик, что бесшумно стоял, опираясь на книжный шкаф. Ветер проник в открытое окно, и неподвижные ранее бубенчики звякнули чистым звуком.       Он скинул с себя все одежды, помимо нижних штанов, и лег на постель, взял в руки книжку в темном переплете. Он ее прочел, последний том «Печали Луны» по истине трагичное и интересное произведение. А ведь Цу даже и не знал, что той прекрасной девой, в которую он без памяти влюбился с первого взгляда, была Ксифенг, Юэ Ньяо… Действительно глупо и печально. Влюбится в собственного врага, что должен тебя поймать и убить… Это, пожалуй, единственное не реалистичное в этот детективном романе.       Он вновь поднялся и, подойдя к шкафу, достал рукопись в красном переплете. Эту историю в незаконченные десять томов он еще не читал.       — «Сожаления озера Байлу». Хм… Даже предположить не могу, о чем может быть повествование.       Он вновь вернулся на ложе (мы и такие умные слова знаем, не глупые) и, укутавшись в одеяло, развернул том на первой странице.       — «Сезон Байлу. Люди прячутся в своих хижинах, на скорую руку затыкая щели соломой, заколачивая гнилыми досками, в надежде на теплоту ближайшей зимой. Рогатый месяц сквозь туман светил на небольшое озеро, отражаясь в ее кристально чистой воде.       Вода начала светится, и из отражения светила поднялась дева. Бледная, как кость, кожа, легкие одежды, белые, с отблеском золотого, словно луна волосы. На ее голове была широкополая соломенная шляпа с прозрачной вуалью. Смело шагая по воде, она добралась к берегу и, ступая, оставляла за собой след из окровавленных отпечатков ступней. Лицо ее выражало печаль, а черные, как бездна глаза способны затянуть душу…»

      Огромный зал с приподнятыми потолками. Массивна дверь отворилась и в помещение прошла дева в цитровых одеяниях. Помимо нее, напротив были еще трое. Две женщины и мужчина. Та, что старше, лишь взглянув в глаза вошедшей, отвела сожалеющий взгляд и постаралась скрыться за креслом мужа. Вторая, стоя, опиралась на спинку этого самого кресла, мягко улыбалась, но в ее глазах горели огоньки.       — А-Ян, ты признаешь свою вину? — грозно изрек мужчина, передавая кнут слуге, что только вошел.       — Эта дочь провинилась, разочаровала родителей и она признает свою вину полностью.       Послышался хлест, после еще один и еще, еще. Одежда вскоре порвалась, обнажая спину в уродливых шрамах, по которым с силой хлестал слуга. Удар его был точен и силен, но выражение лица… Ему совершенно не хочется это делать.       — Ты признаешь свою вину?       — Признаю. — ответила дева сквозь зубы, при этом держа неизменное выражение лица. Безразличие, нефритовый взгляд из-под лба, страшное и холодное безразличие… Вызывающее чувство опасности, будто стоит отвести взгляд и тебя убьют.       — Может, хватит, дорогой! Она же признает свою вину, зачем ты с ней так?!       — Прошу, помолчи! Она не признает свою вину, я не слышу раскаянья! Ты признаешь свою вину?!       — Признаю. — и вновь еще пять ударов.       — Дорогой!       — Ладно, еще тридцать и можешь быть свободна, уходим.       Троица удалялась от зала, вдруг молодая девушка заулыбалась и расставила руки для объятий. Спутники тоже остановились и улыбнулись.       — Матушка! Бабуа! Дедуа!       — А-Ин!       Смех этой троицы заглушал звук ударов и рвущейся плоти. Когда же все прекратилось слуга убрал хлыст и подался помочь деве, но та поднялась сама, спокойно, не шатаясь, встала на ноги и, взяв цитровую накидку, гордо вышла из зала.       — Госпожа… простите…