Беги от меня

      Кацуки проснулся разбитым, будто и не спал вовсе. В голове то и дело всплывали то слова детектива, то воспоминания о прошлой — счастливой жизни — с погонями и беспорядочным сексом. И всё это он мог бы получить снова, если бы не проклятая гордость. И зачем он только нахамил этому Масимо? Теперь не видать ему доступа к материалам дела, как собственного оптимизма.       Электронные часы на тумбочке у кровати показывали семь вечера, и можно было бы поспать ещё — трёх часов явно было мало, — но мозг, переполненный мыслями, был другого мнения. Да и привычка жить исключительно ночной жизнью давала о себе знать: уже ничто не могло повлиять на устоявшийся за полгода график.       Недовольно цокнув, Кацуки потянулся за телефоном, чтобы включить звук. На экране он обнаружил пару пропущенных от Кеми и с десяток смс от Мины. Подруга настойчиво напоминала ему, что у него сегодня выходной и он обещал подойти к десяти в бар на выступление Кьёки. И не то чтобы он забыл, просто надеялся, что никто не будет его с этим лишний раз дёргать.       «Очако тоже придёт».       Лучше бы Мина не писала ему об этом.       Кацуки успел остановиться лишь в последнюю секунду: переполненный гневом он сидел на кровати, свесив ноги, и прицеливался телефоном в стену. Пора было уже заканчивать с этими внезапными вспышками неконтролируемой ярости, но… но ради чего?       «Она будет одна», — продолжала терроризировать его сообщениями Мина.       «Она никогда больше не будет одна», — эхом в ответ отдалось в голове.       От боли в груди хотелось кричать. Кричать так громко, чтобы весь Мусутафу слышал, как ему невыносимо жить в одном мире с новым Символом мира. С тем самым беспричудным неудачником Деку, который взял и отобрал у Кацуки не только мечту, но и любимую девушку.       Пнув со злости тапок так, что тот отлетел к противоположной стене, Кацуки встал с кровати и пошёл в душ. Нужно было срочно остудить голову, пока он не натворил глупостей. Чего доброго, ещё либо телефон разобьёт, либо морду Деку. Тут уж насколько получится себя накрутить.       Ледяные потоки воды немного успокоили его, выбив из головы всю дурь, но раз уж он собрался сегодня вечером в бар, то всё это носило временный эффект. Полбутылки, а то лучше и вся, виски быстро вернут всё на свои места. Правда, неплохо было бы перед этим поесть, но если в закусочной через дорогу будет уже закрыто, то Кацуки не сильно расстроится — на голодный желудок он сможет напиться до нужного состояния безобидного овоща куда быстрее.       В шкафу нашлись чистые джинсы и рубашка второй свежести, которую он без зазрения совести полил одеколоном, подаренным ему на день рождения Миной. Кацуки ухмыльнулся. Таким простым действием ему удалось убить сразу двух зайцев: и запах еды отбил от одежды, и избавился от вопросов подруги. А то, как назло, она постоянно стала спрашивать, пользуется ли он её подарком. На мгновение даже настроение чуть улучшилось, но почти сразу же он вспомнил про Очако и снова обозлился.       Одеваясь, Кацуки раздражённо думал о том, что в следующий свой выходной просто выключит телефон, прикинувшись мёртвым, и ни за что не покинет квартиру. Даже если за ним явится Эйджиро или Мина. Больше он не поведётся на их разговоры о дружбе и важности социальных контактов. С этим у него всё в порядке. Кеми, по крайней мере, не жалуется. Кацуки надел кожаную куртку, кинул мобильник и ключи в карман и открыл входную дверь. Ему хватило доли секунды, чтобы понять, что что-то не так. Опустив взгляд на придверный коврик, он понял, что именно.       Ровно посередине коврика стояла небольшая коробка — размером с ладонь, — обёрнутая ярко-розовой блестящей фольгой. Первым желанием было пнуть её, но инстинкт самосохранения остановил его. Кацуки осмотрелся, но никого не заметил в длинном пустынном коридоре. На мгновение ему даже показалось, что весь этаж вымер, настолько было тихо.       Наклонившись к коробочке вплотную, Кацуки прислушался. Никаких подозрительных звуков изнутри не доносилось, потому он осторожно поднял её и покрутил. Никаких бирок или стикеров ни к одной из сторон приклеено не было, значит, посылку подкинул не курьер. Но кто тогда? На сердце закопошилась тревога.       Шагнув обратно в квартиру, Кацуки закрыл дверь и поставил коробочку на кухонную столешницу. В этот момент он даже был рад, что его жилье — это однокомнатный клоповник, предназначенный только для сна одинокого неудачника, ведь всё можно было сделать сразу на входе, даже не разуваясь.       Вытащив из внутреннего кармана куртки складной нож, он разрезал фольгу, после чего снял крышку с коробочки и замер. Внутри оказалось то, что он думал, больше никогда в жизни не увидит. Может, ему померещилось? Может, это просто совпадение?       Кацуки поддел ножом одну из верёвочек, соединяющих между собой ткань, и поднял вверх.       Нет.       Ошибки быть не могло.       Перед ним определённо были те самые, до абсурда идиотские, трусы Хагакуре, которые были на ней в их последнюю ночь. И Кацуки отдал бы всё на свете, чтобы забыть их, но это было физически невозможно. Ведь ничего тупее них он в своей жизни не видел ни до, ни после.       Передняя часть трусов была сшита в форме огромной красной клубники с зелёным хвостиком сверху, а задняя, сделанная из полупрозрачной фиолетовой сетчатой ткани, держала на себе небольшой меховой шарик. По задумке Хагакуре, а сотворила это безобразие именно она, этот шарик должен был быть похож на заячий хвост. Но Кацуки почему-то упорно видел вместо него клоунский нос, такой же дебильно-морковный по цвету.       Нахмурившись, Кацуки опустил трусы обратно в коробку и только тогда заметил, что на дне лежала ещё и записка. Он наклонился, чтобы её прочесть, и тут же громко выругался.       «Ты только мой»       Нежданные воспоминания внезапно накрыли его с головой так, что он едва не выронил нож себе на ногу.       Тору целует его своими невидимыми губами и радостно шепчет «ты только мой», но он не её. Не был и никогда не будет. Он хватает её за горло и прижимает спиной к стене. По телу бежит дрожь, разнося желание. Она рвано дышит, просит отпустить, но это только сильнее его возбуждает. Перед глазами совсем не она — перед глазами жёлтый лисий взгляд чокнутой Тоги.       — И что это, мать твою, значит? — спросил он, сам не зная, кому адресован вопрос.       Какого чёрта трусы мёртвой Хагакуре оказались у него под дверью, да ещё и в подарочной упаковке, и что за «ты только мой»? В голове возникло сразу две версии. Первая — коробку отправила сама Хагакуре, когда была ещё жива. Вторая — маньяк играл с ним и явно не собирался останавливаться на этом.       Немного подумав, Кацуки понял, что версия у него всё-таки одна. Хагакуре ведь не стала бы ничего отправлять ему, не замани её в город маньяк. Значит, всё это с самого начала было нацелено на то, чтобы Кацуки попал в гущу событий и клюнул на все эти детали. Что ж. Он действительно клюнул.       В кармане завибрировал телефон. Кацуки достал его и увидел номер Мины. Похоже, она не собиралась от него отставать. Раздражённо выдохнув, он скинул вызов и написал ответное смс, что скоро будет. Ещё раз глянул на «подарок» от маньяка и, махнув рукой, решил, что разберётся со всем этим завтра. Ведь если он сейчас же не напьётся до невменяемого состояния, то начнут хрустеть чужие шеи.

***

      Через час, сидя за барной стойкой, он уже и не помнил толком, что его так разозлило после сна, и почему он не хотел сюда приходить. Рядом что-то увлечённо болтала Мина, периодически отпивая кислотно-яркий коктейль из треугольного стакана. Кажется, она о чём-то спрашивала, но простых кивков в ответ ей вполне хватало, поэтому Кацуки даже не пытался вникнуть в суть их «беседы». Сейчас его внимание занимали совершенно другие вещи.       Возле сцены в компании Денки, Эйджиро и Цую энергично танцевала Очако. Она подпрыгивала, и волосы её взметались вверх, после чего падали обратно, обрамляя идеальное, круглое лицо. Она то улыбалась, то, широко открывая рот, подпевала песням Кьёки. Она притягивала к себе его взгляд, его мысли, его волю.       Кацуки не мог оторваться.       Будто сверхмассивная чёрная дыра, Очако тянула его к себе, и он поддавался её притяжению, зная, что это его уничтожит. Ещё в начале вечера он, совершенно ни о чём не жалея, коснулся её головы в знак приветствия; задел её ладонь, передавая коктейль; перекинулся парой фраз о жизни, чувствуя, как яд одиночества отравляет его самого изнутри.       Заливая в себя одну за другой виски-колу, Кацуки надеялся избавиться хотя бы на ближайшие несколько часов от чувства тревоги, ненависти к себе и навязчивых мыслей о новом личном враге. Получалось это из рук вон плохо, но он не сдавался. Увеличил долю алкоголя в коктейле и в итоге перешёл на чистый виски. Поесть он так и не успел, поэтому тактика сработала на ура.       Когда перед глазами начало слегка плыть, он радостно осознал, что напился до нужного состояния, и даже позволил себе криво улыбнуться, когда к ним с Миной присоединилась Кьёка. Подруга хлопнула его по плечу и села на соседний высокий стул.       — Я всё видела, — обиженно сказала она. — Что за неуважение к вокалисту.       — Ты о чём? — не понял Кацуки, всматриваясь в лицо подруги.       — Она про Очако, — вклинилась в разговор Мина. — Ты в ней дырку чуть не просверлил. Угу. Держи, дорогая, я тебе заказала.       Мина проворно подвинула Кьёке стакан с огромным куском льда и чем-то алкогольным. Кацуки вдруг почувствовал себя, как на одной из их девчачьих посиделок, на которые он дал себе зарок больше никогда не приходить. Хотя справедливости ради, он и на других появлялся не по своей воле: подруги обманом заманивали его, спаивали, а после устраивали допрос с пристрастием похлеще, чем у детектива в полицейском участке. Они знали о нём уже практически всё, что он хотел бы навсегда забыть или скрыть. И единственное, что ему пока ещё удалось сохранить в секрете — это отношения с Хагакуре.       — Не было такого, — проворчал Кацуки, слишком медленно соображая, куда бы перевести тему.       — Какая же она счастливая, — чуть ли не пропела Мина и покачала головой. — Как ей повезло с женихом.       Кацуки скрипнул зубами. Ему совсем не нравилось, в какое русло перетекла их беседа. Да и к чему Мина завела эту тему? Откуда такая радость замужеству? Ведь ни у неё, ни у Кьёки замужняя жизнь не сложилась. Что Эйджиро, что Денки оказались теми ещё придурками, с которыми невозможно было строить семью, о чём он знал даже больше, чем хотел. Подруги оказались более болтливы, чем друзья, выдавая все минусы семейной жизни и совместного быта.       — Ты о чём-то жалеешь? — саркастично спросил Кацуки, прекрасно понимая, что его друзья — это худшее, что могло случиться с девчонками. — Тоже хочешь замуж?       — Боже упаси! — тут же воскликнула Мина. — Я замуж больше ни ногой.       — Я тоже, — мрачно согласилась с ней Кьёка. — Моя группа приносит мне куда больше удовольствия, чем вялый секс с Денки раз в месяц.       Кацуки поморщился. Все эти подробности постельной жизни друзей он ненавидел всей душой. Хотя и понимал, почему Кьёка сказала то, что сказала. Пока они были женаты, Денки мало уделял ей внимания, часто пропадая на заданиях, да и сама она тоже много работала. А потом, когда злодеи закончились, начался быт и из них двоих только Кьёка смогла найти себе занятие по душе и не остановиться в развитии, отношения начали рушиться.       — Давай лучше выпьем за твоё крутое выступление, — всё-таки нашёл, куда увести разговор Кацуки. — С такими успехами ты скоро выкупишь этот бар и станешь его хозяйкой, а не простым барменом-музыкантом-и-кем-ты-тут-ещё-подрабатываешь.       — Да! — радостно подхватила его тост Мина. — За тебя, дорогая!       Они дружно чокнулись бокалами, и Кацуки на мгновение даже кожей ощутил, что Кьёка действительно была счастлива. В отличие от него она твёрдо знала, чего хочет и что ей нужно, чтобы не срываться на людей вокруг и не хамить смазливым детективам-молокососам. Он чувствовал волны уверенности, исходящие от неё, и успокаивался сам.       Как и Мина, Кьёка была одним из тех якорей, которые не давали ему сойти с ума или покончить с собой. Ради таких вечеров в их компании он даже готов был иногда засовывать свой ядовитый язык и гордыню куда подальше, лишь бы они и дальше продолжали принимать его со всеми его проблемами с головой.       Ради подруг он мог бы и убить, не моргнув и глазом.

***

      Всю следующую неделю Кацуки занимался тем, что рыскал по городу в поисках зацепок. Подарок под дверью всё не давал ему покоя, и, по-хорошему, его нужно было передать в участок и прикрепить к материалам дела, но… Раз уж к расследованию его не допустили, то, как и в прошлый раз, он сделает всё сам.       Смог тогда, сможет и сейчас. Тем более в этот раз всё должно было быть куда проще, ведь Тога гнила в Тартаре, и никакой — даже самый отчаянный — подражатель не смог бы сравниться с ней в искусстве заметать следы.       Единственное, что не давало Кацуки успокоиться — это мотив. Он никак не мог понять, по какому принципу маньяк выбрал именно Хагакуре и кто будет следующей жертвой. Кого спасать? Себя что ли, раз ему подарок под дверь подкинули?       Забросив дежурства в агентстве и патрулирование района, Кацуки круглыми сутками изучал записи с камер видеонаблюдения на станциях, куда могла прибыть Хагакуре в день смерти. И не то чтобы он делал это законно, нет, сломанный нос одного из охранников вокзала это мог подтвердить, но цель оправдывала средства, так что ко всему прочему Кацуки ещё утащил из полицейского участка копию материалов дела и несколько наборов экспресс-тестов ДНК.       И вот в четверг — ровно через неделю после убийства Хагакуре — у Кацуки появилась своя собственная стена расследования в квартире. На большой карте города кнопками он отметил маршрут девушки и практически до минуты смог определить, когда она оказалась в том проклятом проулке. Правда, это мало в чём помогло.       Опрос свидетелей по маршруту ничего не дал, впрочем, Кацуки ни на что сильно и не надеялся, ведь в том районе в то время все уже давно спали. Единственное, что показалось ему интересным, так это то, что после станции Хагакуре зашла в комбини и купила шоколадный батончик с орехами, но Кацуки прекрасно помнил, как она ненавидела сладости. И зачем только она его купила?       Этот и другие вопросы он писал на стикерах и клеил на стену справа от карты, чтобы точно ничего не забыть. Ещё одной загадкой было, куда делась вся одежда Хагакуре и что было в дорожной сумке, с которой она вышла из поезда. Ведь ничего из этого полиция не нашла в мусорных баках ни в этом, ни в соседних кварталах. Возможно, именно в этой сумке убийца и нашёл те треклятые трусы, и то, что он подкинул Кацуки именно их, было случайностью.       В общем, к ночи четверга у Кацуки было больше вопросов, чем ответов, и единственное, что могло пролить хоть немного света на мотивы и возможные планы маньяка, это ещё одно убийство.       Кацуки как раз обдумывал, что ещё ему нужно добавить на карту, допивая пятую кружку кофе за вечер, когда ему пришло смс от Кьёки.       «Приезжай в бар. Нужно срочно поговорить».       «О чём?»       «О Хагакуре».       Кацуки нахмурился. И зачем ему куда-то ехать, когда можно было просто позвонить? Он набрал номер подруги, но та скинула вызов. Набрал ещё несколько раз, но результат был один и тот же. Нехорошее предчувствие закопошилось на сердце. Что, мать его, вообще происходит?       Выскочив на улицу, он рванул в бар. Поймал такси и уже там продолжал звонить, надеясь услышать ответ. Но его не было. В какой-то момент гудки совсем перестали проходить, а автоответчик сообщил, что «телефон абонента выключен или вне зоны действия сети».       Едва подъехав к нужному зданию, Кацуки выпрыгнул из такси и рванул ко входу в бар. Дернул дверь, но она не поддалась. Заперто. Забежал в проулок, где располагался задний вход, и на секунду замешкался: эта дверь была приоткрыта.       Стараясь не думать вообще ни о чём, он вошёл внутрь, готовый взорвать любого, кто встанет у него на пути. Миновав слабо освещённый коридор, он вышел в зал через дверь между сценой и барной стойкой. Света было маловато, поэтому он нащупал на стене выключатель и щёлкнул его.       Время остановилось.       Горло сжалось так, что Кацуки едва не задохнулся. Он готов был выжечь себе глаза. Выжечь весь чёртов мир лишь бы не видеть то, что оставил после себя безумный убийца.       На сцене лежала она — Кьёка — в луже собственной крови и с кишками наружу. Её пустой мёртвый взгляд был направлен на стену, где её же кровью была выведена знакомая надпись.       «Х+К»       — Твою ж мать! — в гневе заорал Кацуки и пнул барный стул так, что тот отлетел к противоположной стене. — Я должен был это предвидеть! Должен!       С трудом сдерживая себя от того, чтобы не разгромить весь бар, Кацуки достал телефон и набрал номер полицейского участка.