Святая Катерина

— Добрый день, Катенька! Вы видели, какое солнце сегодня на улице! Катюш! Катя! Катюш, вы сегодня замечательны! Ну просто обворожительны! Ну потрясающи! Катя, еще в пальто, стояла спиной к дверям и смотрела на него как на сумасшедшего. Не в силах оставаться неподвижным, он схватил её в охапку, легко покружил по комнате, вспомнил про ребенка и поставил на место, выглянул в приемную, обнаружил отсутствие Клочковой, вернулся и расцеловал. Стянул с неё пальто, поправил оборки на блузке, пригладил воздушные волосы, выбившиеся из тугого узла и снова поцеловал. — Андрей, — выдохнула, ошалев от этих нежностей Катя, — что с тобой? — Я люблю тебя, — объявил он с превеликим удовольствием. — И я счастлив. Катя порывисто, как ребенок, бросилась к нему на грудь. Обхватила крохотными ладошками его плечи, прижалась, вздохнула и отпрянула. Едва сдерживая сияющую улыбку, напустила на себя строгий вид, но уголки её губ сами собой тянулись вверх. — Вы хоть доклад прочитали, Андрей Павлович? — Прочитал. Все равно не мог уснуть — всю ночь мечтал о вас, Екатерина Валерьевна. Катя смущенно вспыхнула и спряталась за монитором. — Мне надо подготовиться к совету, — раздалось оттуда. — Идите прогуляйтесь, вы мне мешаете. Вот так Жданова и выставили из кабинета. — Да, Малиновский, будет скандал. Даже будут жертвы! Но ты не представляешь, какое это счастье! — А я видел, между прочим, сегодня Кирюшу. Скажем прямо — она в похмелье и ярости. Так что на твоем месте я бы запасся бронежилетом и каской. — Да черт с ней, с Кирюшой. Сейчас главное — это Катюша. — Выходилааа песнюю завоодилааа, — затянул Малиновский. — Жданов, ты мне надоел! Я не знаю, кем ты себя чувствуешь последнее время, но выглядишь ты как персонаж из книги «Идиот» под редакцией нашего курьера — Федора Михайловича Короткова. Жданов, послушай меня в последний раз. Твоя жизнь — это Зималетто. Впрочем, как и Кирина, и Сашкина, и твоих родителей. Они, между прочим, отчисления получают. А ты что, в одночасье хочешь, ради своей прихоти, все финансовое благополучие под откос пустить? Прекрасно! А чем они жить-то будут? В дворники пойдут? — Если бы у меня была возможность прожить эту жизнь хотя бы дважды, я бы принес себя в жертву! Но знать, что совершаешь ошибку, и не пытаться её исправить — это глупо! Поэтому я вчера всем сообщил об отмене свадьбы, — безмятежно ответил Жданов, полностью довольный собой. — Всем — это кому? — насторожился Малиновский. — Тебе и твоим множественным личностям? — Всем — это родителям и Кире. — Во дурак-то! — схватился за голову Ромка. Не в силах оставаться на месте, Жданов сорвался с кресла и рванул в сторону комнаты с ксероксом. Вдруг испугался, что папки окажутся слишком тяжелыми для Кати. — Андрей… Павлович? — удивилась она. Он забрал стопку бумаг из её рук. — Кать, а когда станет известен пол ребенка? — спросил он. — Ну в смысле, девочка это или мальчик. Ужасно любопытно. Катя бросила на него изумленный взгляд. — Вам любопытно? — спросила она. — Ну разумеется. А над именем вы уже… — Вот вы где, — заглянула Кира. Она плохо выглядела — бледная, темные круги под глазами, голос на грани нервного срыва. — Акционеры собираются в конференц-зале, вы изволите появиться? — Конечно, Кира, — с готовностью подтвердил Жданов. — Вот сейчас допечатаем отчеты и придем. — И с каких пор президент компании стоит за ксероксом? — прищурилась она. — Ты теперь всю работу за Пушкареву будешь выполнять? — А что, — воодушевился он, — я могу. — Как долго ты будешь продолжать этот цирк? Жданов демонстративно принялся раскладывать бумаги по папкам. — Андрей Павлович просто волнуется перед показом, — объяснила Катя. — А я, кажется, вас ни о чем не спрашивала, — высокомерно обронила Кира. — Кира! — возмутился Жданов. — Не смей на меня орать из-за Пушкаревой, — выпалила та и унеслась прочь. — Извините, Катя, не в себе человек, — посетовал Жданов. — Разумеется, не в себе. Вы вчера отменили её свадьбу! Вы хоть представляете себе, как это больно? — обрушилась на него Пушкарева. — Вы должны поговорить с Кирой Юрьевной. Как-то успокоить её. — Как? — кротко спросил Жданов. Катя только вздохнула. — Ну что посмотрим, что вы там сочинили на пару с нашим общим другом, — приветствовал их Александр. — Все хорошо, не сомневайся, — заверил его Жданов, раздавая папки. — С сочинениями у меня всегда было все в порядке. — Так, не превращайте собрания в петушиные бои, — вмешался отец. Клочкова принесла остывший кофе, и все с удовольствием на неё нарычали за это. Катя, очень спокойная, собранная, бросала быстрые взгляды на собравшихся, словно пытаясь понять, чего от кого ждать. Жданов подмигнул ей, пытаясь подбодрить, и улыбнулся как можно беззаботнее. — Приступим? — предложил он, желая быстрее закончить этот совет. Акционеры потянулись к папкам. Некоторое время царило молчание, потом Воропаев отбросил от себя отчет, встал и зааплодировал. — Блестяще, Андрюша, — провозгласил он, — впрочем, мои похвалы не по адресу, — и он повернулся к Пушкаревой. — Изумительная подделка, Екатерина Валерьевна. Очень правдоподобная. Я бы даже смог поверить, если бы не это, — и он бросил на стол «Вестник регистрации юридических лиц». Выражение Катиного лица не изменилось, лишь спина стала еще более прямой, да кровь отхлынула от лица. — Что это? — спросил отец. — Это, — торжествующе протянул Сашка, — вся правда о настоящем состоянии компании. Можете не тратить время на чтение отчета — он все равно липовый. — Что ты говоришь, — рассердилась мама, а отец распахнул журнал по заботливо приклеенной закладке. — Катенька, — чужим, неестественным голосом произнес Жданов, у которого сердце, кажется, совершенно перестало биться. — Вы можете быть свободны. У вас еще полно дел. — Что? — изумилась Кира. Воропаев, коршуном круживший вокруг стола, опустил ладонь на плечо Кате. — Катенька, — издевательски прокаркал он, — не может быть свободна. Ей еще предстоит дать нам отчет о ваших махинациях. Эта рука на Катином плече заставила ждановское сердце биться заново. — Руку убрал, — процедил он. Катя дернула плечом, скидывая с себя чужую ладонь. Жданов наконец перевел взгляд на отца. — Ты заложил Зималетто? — спросил тот очень спокойным, очень серьезным голосом. — Компания заложена, а члены совета акционеров не знают об этом? — Я все объясню, — быстро сказал Жданов, мучительно соображая, как увести отсюда Катьку. — Не трудись, — вмешался Воропаев, — я сам объясню. Поскольку мне небезразлична судьба компании, нашего общего дела и, в частности, моего капитала. Так вот, я навел некоторые справки и выяснил, что всеми любимый Андрей Жданов заложил Зималетто. И заложил очень сомнительной организации под названием Никамода. — Паш, тебе плохо? Воды! — всполошилась мама. — Нет, все в порядке, — медленно отозвался отец, — пусть Андрей объяснит. — Ну Андрей! Что ж ты молчишь! Что происходит, наконец! Это правда? Что это за Никамода? Что ты молчишь? — Владелицей Никамоды является — тадам! — наша верная помощница, наш серый кардинал, Екатерина Валерьевна Пушкарева, — злорадно провозгласил Воропаев. — И генеральная доверенность на управление Никамодой оформлена — тадам! — на Андрея Жданова, — вмешался Жданов. — Катя, принесите доверенность. Хоть бы она додумалась не возвращаться! Катя не пошевелилась. — Ты развалил такую большую компанию, за такой короткий срок. Жалкий, бездарный неудачник! Простите, Павел Олегович, — продолжал надрываться Воропаев. — Если бы ты потрудился бы вникнуть в документы… — Все, во что было нужно вникнуть — я уже вникнул. Вот документы, отражающие ваши махинации. Зачитать? — Довольно, — тяжело проговорил отец, — Ответь мне на один вопрос: ты потерял компанию? — Нет, не потерял, но в настоящий момент компания Зималетто принадлежит Никамоде. Но это только формально, — Жданов и сам понимал, что сейчас никто не сможет даже услышать его, не то что понять. — Как ты мог? — выкрикнула Кира. — Андрей! Как ты мог отдать нашу компанию в руки чужого человека? Катя, что вы с ним сделали? Катя! У Кати что-то сломалось в лице, и тогда Жданов действительно испугался. Больше, чем когда Воропаев кинул «Вестник» на стол. — Катя, — сказал он с нажимом. — Немедленно уходите отсюда. Идите домой. — Катя никуда не пойдет, — отозвался отец, — пока нам все не объяснит. Её губы белели на глазах, а черты лица становились все резче. Лед разливался по ждановской груди. — Катя, — не слыша себя отчеканил Жданов, — ждет твоего внука, папа. И если с этим ребенком что-то случится… Поднялся какой-то гвалт, но он видел только потемневшие, огромные глаза, в которых сверкнуло что-то острое, как лезвие ножа. Её губы шевельнулись, и слова терялись в общем хоре голосов, но Жданов услышал: — Когда ты узнал?.. — В Милане, — ответил он. Сейчас казалось, что кроме них двоих нет никого в этом помещении. А, может быть, и в целом мире не было. — Значит, вчера… когда ты предлагал… это все из-за ребенка? — Катя! Она замотала головой, не желая его слышать. Слепо встала и вдруг пошатнулась, заваливаясь в руки Малиновского, который был ближе всех. И вот тогда Жданов понял, что значит — настоящий ужас. Скорая, услышав, что плохо беременной, приехала в какие-то рекордные десять минут, подхватила белую Катю и поглотила в свои недра. Жданов, который не мог вообще ничего, молча следил за её габаритными огнями, пока Малиновский вел машину. Они ехали следом, потому что Катя оттолкнула его от себя, когда он пытался помочь ей сесть в Скорую. — Я умру, — сказал он вдруг, — если с ними что-то случится. — Ничего не случится, — затараторил Малиновский. — Сейчас медицина знаешь какая? Они мигом Пушкареву на ноги поставят. Она просто перенервничала, Жданов, просто нервы. Даже у меня сердце прихватило! Что уж говорить о Пушкаревой. Она у нас, конечно, железная леди, но ведь тоже живой человек. Жданов, да не трясись ты! Пушкаревы просто так не сдаются! А он даже не понимал, что говорит Ромка. Слова сливались в какой-то однотонный мерный звук. В приемный покой их не пустили, велели ждать. Ждать Жданов был не в состоянии, поэтому он хватал за руки всех, кто был хоть немного похож на медиков, и заверял их, что Кате нужна лучшая палата, лучшие лекарства, лучшие врачи. Наконец, одна из медсестер сжалилась над ним и пообещала узнать, что там с Пушкаревой. Вернулась она через несколько минут, которые показались ему вечностью. — Все в порядке, — сказала медсестра с улыбкой. — Матка немного в тонусе, давление подскочило. Сейчас положим вашу Пушкареву под магнезию, и будет как новенькая. От облегчения у Жданова ноги подкосились. Он буквально рухнул на шаткий больничный стульчик. — Все в порядке? — переспросил он. — И с ребенком? — И с ребенком, и с мамочкой. Её сейчас в отделение поднимут, полежит у нас с недельку. — У неё обычно низкое давление, — пробормотал Жданов. — Ну, а сейчас высокое, — терпеливо объяснила медсестра. — Идите в кассу, раз решили платную палату оформлять. И привезите мамочке халат, ночнушку и тапочки. — Понял, — сказал Ромка, — касса, тапочки. Я пошел. — Я могу увидеть Катю? — спросил Жданов. — Я заплачу! Медсестра рассмеялась. — Увидите, — пообещала она, — дайте хоть оформить человека! И Жданов остался один. Телефон в его кармане разрывался, и он взял трубку. — Как Катя? — спросил отец. — Её положили на сохранение, — голос дрогнул, и что-то перехватило горло, как в детстве, когда он поверял родителям все свои беды, и становилось легче. — Когда ты сможешь вернуться в компанию? — сухо спросил папа. — Не знаю. Я не могу сейчас ни о чем думать, кроме Кати. — Ты понимаешь, что ты нам очень многое должен объяснить? — А ты понимаешь, что моя любимая женщина сейчас в больнице? — закричал Жданов. Отец помолчал. — Ну хорошо, — сказал он наконец, — мы поговорим, когда ты успокоишься. Уже знакомая медсестра, решившая сегодня быть доброй феей, снова появилась — с бахилами и белым халатом. — Сдавайте свое пальто в гардероб, папочка, — распорядилась она, — и облачайтесь. У Жданова дрожали руки, и он никак не мог попасть в рукава, и тогда медсестра просто накинула халат на его плечи. Они поднялись по лестнице, прошли узким коридором. — Только не болтайтесь по отделению, — наставляла его медсестра, — у нас тут мужчины не водятся. Разве что по пожарной лестнице просочится какой-нибудь неугомонный супруг… Но для платников другие условия. Сюда. Палата была крохотная, но Жданов видел только Катю — она уже была под капельницей, накрыта пестреньким одеялом, а на белой подушке прямо возле её лица был напечатан черный больничный штамп. — Катя! Она смотрела на него серьезно и грустно, и от этого взгляда становилось не по себе.