Святая Катерина

— Нет, ну, слушай, Жданов. Я тебе, конечно, сочувствую. Представляю, как все на тебя смотрели. Там много народу было? Было еще так рано, что в Зималетто пока даже Пушкарева не явилась. Малиновский, бодрый и благоухающий, как весенняя роза, смотрел на Жданова с веселым сочувствием. Сам-то он изрядно повеселился накануне в Ришелье, наблюдая за тем, как Зорькин изображал из себя светского льва. — Народу? Более чем достаточно. Мы сели в центре зала… Ну буквально как на ладони. И, в довершение ко всему, вдруг, откуда ни возьмись, появилась Елена Шестикова, — отчитался Жданов. — Прекрасно! — протянул Малиновский. — Ну да, она буквально подсела к нам на столик, минут десять болтала всякую чушь. Знаешь, так бестактно, ну видит, что я пришел с человеком, что у нас какая то беседа. При воспоминании об этом, возмущение снова заклокотало в горле. — Жданов, да тебе бежать оттуда надо было, — воскликнул Малиновский, — да ты понимаешь, что мы вот сейчас тут сидим, а твое рандеву сейчас, с подробностями да с дурацкими комментариями, уже по всем каналам показывают. Стопроцентный скандал. — Я очень надеюсь, что она пришла туда просто отдохнуть, — неуверенно ответил Жданов. — Может быть, только я очень сильно в этом сомневаюсь. И что было дальше? — Дальше Пушкарева на меня обиделась за то, что я забочусь о её ребенке! — Сильно, — оценил Малиновский. — Чем обосновала? — Ничем. — Логично. Жданов, а ты вот вообще думал хоть на секунду, что будет дальше? Нет, я понимаю, — заторопился Малиновский, увидев, как Жданов вскинулся. — Тебе пока думать нечем. Ну то есть, не понимаю, конечно, но допустим. Допустим, у тебя какой-то бзик. А дальше-то что? У Пушкаревой растет живот, Кира бродит вокруг тебя кругами, Шестиковы всякие на вас таращатся, слухи, сплетни, ты такой президент модного дома, а она такая беременная Пушкарева с брекетами и косичками. Если ты и дальше будешь с ней появляться во всех известных ресторанах Москвы, то однажды какой-нибудь умник может решить, что это ты папаша. Ужас, скандал, конец репутации. — Кошмар, — добродушно согласился с ним Жданов. В предчувствии Милана ничто не могло поколебать его прекрасного настроения. — Как-то я не слышу сейчас нужного градуса драматизма в твоем голосе, — обиделся Малиновский. — Что за нездоровый пофигизм? — А я устал думать о том, что обо мне подумают, — объявил Жданов. — Сплетничающая Москва? Да тьфу на неё! Я президент модного дома? В таком случае, Пушкарева войдет в моду. — Горжусь, — Ромка даже не поленился встать и поклонился. — Идущий на смерть приветствует нас. Аве, Цезарь. Слабоумие и отвага. Пафос и саморазрушение. Ты стихов еще писать не начал, бродя призрачной вздыхающей тенью под луной? — Кстати о стихах, Катя просила передать тебе, что у тебя нет таланта к эпистолярному жанру, — подначил его Жданов. — Ну художника обидеть каждый может… Стой, — Малиновский подпрыгнул. — Ты что, дал ей прочитать инструкцию? — Я? Да я лучше бы съел её, чем отдал Кате. Нет, Екатерина Валерьевна у нас барышня самодостаточная. Она в инструкцию нос сунула без посторонней помощи. — Хана мне, — поник Ромка. — А она ничего не говорила о том, что снова подаст иск? Ну помнишь тот, про персональные данные? Или что наймет киллера? Или вырвет грешный мой язык, и празднословный, и лукавый, перстами легкими как сон? — Я защищал тебя, как лев. То есть, грудью. — Твоя грудь, Андрюха, ненадежный щит, — расстроился Малиновский. Простучали по приемной каблучки, и Катя вошла в кабинет. Оторопело остановилась. — А что вы тут делаете? — спросила она. — Я опоздала? — Вы вовремя, как обычно, — ответил Жданов. — У нас с Малиновским просто крохотное совещание перед нашим отъездом. — Делитесь подробностями вчерашнего вечера? — хмыкнула Пушкарева и прошла к своему столу. — Докладываю: у моего жениха теперь новый объект пылкой страсти. Некая модель по имени Полина Цветаева, на встречу с которой Роман Дмитриевич пригласил Колю без всякого нормального повода. Моя обостренная интуиция чует подвох. Малиновский вскочил и помог ей снять пальто, а потом отодвинул стул. — Как вы себя чувствуете, Катенька? — спросил он. — Лаять пока не тянет, — ответила она с ядовитой улыбкой, — лужей растекаться тоже. С вашей точки зрения, я чувствую себя атипично. Ромка как то нервно дернул шеей, как будто его кто-то душил, и трусливо сбежал из кабинета. — А где ваш чемодан? — встревоженно спросил Жданов. — Вы приехали без него? Вы не можете отменить поездку. — Мой чемодан в багажнике того танка, который вы зачем-то нам купили. Коля отвезет нас в аэропорт. — Кать, соберите совещание. — Хорошо, — кивнула она. — Андрей Павлович, ваш отчет готов. Она сказала это так грустно, что у него сжалось сердце. — Ну хоть несколько дней поживем спокойно, без тирана и деспота, а также его безобразной тени, — обрадовался Милко. Выставка в Милане приводила его в восторг, однако вникать в технические детали подготовки ему не очень хотелось. — А Лера-то, — воскликнул он, обращаясь к Кире. Кажется, он продолжал начатый до совещания разговор. — Вот это скандал! — Лера? — заинтересовался Малиновский. — Изотова, — охотно откликнулся Милко, — то, что она устроила на моем показе — это, оказывается, еще цветочки. Ягодки случились у Зары, — и он расхохотался. Жданову было не очень интересно, что там опять устроила Изотова, но он решил не перебивать Милко, потому что все равно совещания проходили по одинаковому сценарию. Пока все не наболтаются всласть, к делам не перейдут. — Понимаешь, — теперь Милко повернулся к Малиновскому, — Лерочка нашла идеальную для себя диету: виски вперемешку с экстези. — Рецепт не нов, — кивнул Малиновский. — Но Лера у нас щедрая душа и любит, чтобы все вокруг были такими добрыми, такими расслабленными… — Не может быть, — развеселился Ромка. — И с кем же она поделилась добротой? — Кинула пару таблеток в бокал инвестора, — сообщила Кира с явным удовольствием. Позор женщины, которую она когда-то считала соперницей, переполнял её искрящейся радостью. — А он, оказывается, не любит диеты, — и она засмеялась. — Кукареку! — тоже засмеялся Милко. — Серьезный человек в дорогом костюме изображал из себя курицу на пышном приеме. Он был таким зажатым, — запищал Милко, видимо, изображая Изотову, — я хотела, чтобы он чуть-чуть расслабился и развеселился. — Лера несет добро в этот мир, — покачал головой Малиновский. — Добро бывает с кулаками, а бывает с колесами. Жданов, хорошо, что тебя она не пыталась развеселить, а то бы ты опять в Питере оказался. — В каком Питере? — не поняла Кира. — Ромка, эта давняя история. И вообще у нас совещание посвящено не Изотовой, — попытался было уклониться от этой темы Жданов, но когда ему удавалось удержать Ромку! — Это было на первом курсе, — сообщил он Кире. — Мы с Андрюхой в ту ночь тоже экспериментировали с добром. И ведь главное — Жданчик был как огурец. Это меня понесло в дебри экзистенциального кризиса, а он шутил, обхаживал девочек, и вообще бодрился. А на следующий день мне звонит в ужасе — Ромка, Ромка, где я, где я. Проснулся, а тут Питер. А ведь человек купил билет, прошел досмотр, сел на борт, снял номер в гостинице, и никто ничего не понял. А Жданов, оказывается, был в полном коматозе. Вот такая ирония судьбы — абсолютная непереносимость добра. До сих не помнит, как до Питера долетел… — Андрюша, — сказала Кира с притворным возмущением, — какое темное у тебя, оказывается, прошлое! — Ну если с моим прошлым разобрались… Катя? Она смотрела на Малиновского с потусторонним ужасом, как будто тот был привидением. Наверное, Катя и на первом курсе не творила всяких глупостей, но для чего так ужасаться-то? — Посмотрите, до чего вы довели мне Катерину своими дурацкими разговорами, — огорчился Жданов. — Друзья, давайте ближе к делу. — Мне надо… — Катя вскочила. — Мне надо позвонить в банк. — У нас, кажется, совещание, — сказала Кира. — Ничего, я пока еще в состоянии провести совещание самостоятельно, — возразил Жданов. — Идите, Катя. Она кивнула и умчалась. Когда он вернулся в их кабинет, Пушкарева крутила в руках сотовый телефон. Жданов даже не сразу его узнал — это был его собственный мобильник с черным и белым списками номеров разных моделек. Он не видел его уже несколько месяцев, для чего он понадобился Кате? — Андрей, — она вскочила, вся взбудораженная и переполошная, — Павлович. Нам надо поговорить. — Поговорим, — согласился Жданов, — в самолете. Кать, нам пора в аэропорт. — Нельзя в самолете, — она была так взволнована, что он даже испугался за неё. — Ну значит поговорим в Милане. Всё, Катя, собирайтесь. — Так рано еще! — Мы пообедаем где-нибудь по дороге. Ну же, Катя, вы никогда не были копушей! Она пометалась глазами и сникла. — Конечно. Позже поговорим. — Ну вот и умница. Перекидывая саквояж из своего багажника в багажник Зорькина, Жданов увидел, что Катин баул едва не вдвое меньше его собственного. Почему у неё так мало вещей? — Ты чего, Пушкарева, — спросил Зорькин, — такая взбултыхнутая? Боишься летать? — Ага, — отозвалась она, забираясь на заднее сидение, — боюсь самолетов до смерти. — Смотрите, чтобы она не оторвала вам руку, — посоветовал Зорькин. — Лучше было бы взять место на другом конце салона… или в другом самолете. Жданов летать любил и не понимал, как можно опасаться такого прекрасного времяпровождения. Оказывается, Катя тоже чего-то боится. А казалась такой непобедимой. — Обещаю, что мы приземлимся в целости и сохранности, — попытался успокоить её Жданов. — Будете сидеть в креслах прям как живые? — хмыкнул Зорькин. Что за болван! — Николай, как прошел вчера ваш ужин? Цветаева согласилась нас представлять в Милане? — быстро перевел Жданов тему, пока Катя окончательно не сдрейфила. Зорькин зарделся. — Придется провести еще несколько встреч, чтобы обсудить условия, — чопорно произнес он. — Ага, — поддакнула Катя. — Для этого тебе новый парфюм понадобился? Я даже с заднего сиденья его ощущаю. — Тебя же больше не тошнит? — забеспокоился Зорькин. — Тошнит, — сказала Катя мрачно, — кто бы мог представить, что под твоим свитером с жирафом таится такой бабник! — Мы расстались с жирафом, — ответил Зорькин. — Чего и тебе советую. Андрей Павлович, ну скажите ей, чтобы она тоже свой гардероб обновила. А то неловко в приличном обществе появиться! От такого заявления у Жданова глаза на лоб полезли. Желторотику Зорькину, на котором дорогой костюм сидел как на корове седло, стало неловко появляться в обществе Пушкаревой? Ему хватило показа у Волочковой и одного ужина с моделькой? Серьезно? — Катя, вы точно хотите за него замуж? — уточнил он, оборачиваясь. — Что? — вздрогнула она, уже успев унестись в свои мысли. — Ну вы, знаете, тоже вчера чуть шею не свернули, оглядываясь по сторонам от страха встретить очередных знакомых. Это было так несправедливо, что у Жданова даже слова не сразу нашлись. — Я просто не хотел, чтобы нам снова помешали. — И целовать вы меня при всех отказались! Зорькин икнул. — Кать, может, мы не будем обсуждать это при вашем так называемом женихе? — сердито спросил Жданов, не понимая, отчего Пушкарева вдруг на ровном месте стала такой невменяемой. У него складывалось ощущение, что она вообще плохо понимает, что происходит, время от времени выдавая случайные фразы. — А я вас не осуждаю, — заверил его Зорькин. — Целоваться прилюдно вообще неприлично. Нет, эти двое были кем угодно, но не будущими супругами. За обедом Зорькин вдруг вспомнил, что он финансовый консультант, и вновь начал сыпать цифрами, планами и предложениями. Катя вяло ковырялась в своей тарелке, не спеша вступать в беседу и бросая на Жданова длинные взгляды-рентгены. В ожидании посадки она невпопад вдруг сказала: — Хотите посмотреть отчет, Андрей Павлович? — А вы взяли его с собой? — неприятно поразился он. — Конечно. Мы должны готовиться к совету директоров. — Будь он неладен, — вздохнул Жданов. — Кать, а о чем вы хотели со мной поговорить? — Не здесь, — ответила она несчастно, и вид у неё при этом был самый что ни на есть трагичный. — Кать, — Жданов взял её за руку, при этом очень стараясь не глазеть по сторонам. Наверняка и тут тоже где-то затаились его знакомые, готовые немедля нестись к Кире и докладывать что он снова, выражаясь языком Шестиковой, нежничал со своей секретаршей. — Кать, давайте пока забудем об этом отчете и обо всем Зималетто. У нас с вами впереди два прекрасных дня, которые мы проведем в свое удовольствие. Она затравленно на него посмотрела и сжала его руку. — Да, — вдруг сказала Катя с непонятным отчаянием. — Мы обо всем забудем на эти два дня. — Прекрасное решение, — одобрил он. В самолете он спросил её, зачем она вообще затеяла этот цирк со свадьбой, если любому дураку ясно, что они с Зорькиным просто друзья. — Вы так боитесь своего будущего? — Дело не в моем будущем, — ответила Катя. Она так сильно вцепилась в подлокотник, что пальцы у неё побелели. Самолет медленно выруливал на взлетную полосу. — Свадьба — это чтобы вы от меня отстали. — Я вам так неприятен? Катя не отводила глаз от иллюминатора и ответила нервно: — Дело не в этом… Просто в инструкции Роман Дмитриевич довольно ясно изложил, что я порчу ваше светлое будущее. А мне бы не хотелось действительно стать кочкой на вашей дороге… — Катя! Самолет замер, а потом начал стремительно разгоняться. Пушкарева откинулась на спинку кресла и зажмурилась. Жданов снова взял её за руку. — Почувствуйте, — зашептал он ей на ухо, — это. Мы несемся все быстрее и быстрее, и уже нет ничего, что бы остановило этот разгон. Толчок — точка невозврата — полет. Все остается внизу. Свобода. Я обожаю этот момент, Катя. Кать… Кать, вы понимаете, что мы с вами тоже уже преодолели свою точку невозврата? Никакого моего светлого будущего… в его прежней редакции… уже нет. Мы с вами в свободном полете. Катя приоткрыла глаза, в который страх перемежался с лихорадочными хмельными искорками. Их слегка тряхнуло, но она даже не заметила этого. — Если бы вы знали, — прошептала Катя в ответ, — что со мной происходит, когда вы говорите такие слова. Как будто все в груди переворачивается… Как будто я канатаходец, и внизу пропасть. Мне хочется кричать и смеяться, и плакать одновременно, броситься к вам на шею, целовать вас. Но я молчу, застываю, отталкиваю вас… Я так хотела нас защитить — вас от меня, себя от вас. Как будто ты смотришь, как на тебя надвигается ураган, но не в силах пошевелиться. Не в силах бежать, спасаться. Все, что ты можешь — это просто ждать, когда тебя накроет ударной волной. Жданов опешил. Он и не догадывался, какие страсти бушуют в его крохотной Пушкаревой. — Скажи мне, — она повернула к нему пылающее лицо с пересохшими от волнениями губами, — сможешь ли ты пережить потерю Зималетто? — Я не понимаю, — растерялся Жданов. — О чем ты говоришь? — От том, что с тобой будет, если ты потеряешь, все что тебе так дорого. — Кать, а это обязательное условие? Я действительно должен что-то потерять? — Даже у вас, Андрей Павлович, — ответила она с горькой усмешкой, — не получится удержать все сразу. От чего-то придется отказаться. Вопрос только в том — от чего. — В таком случае, — Жданов не понимал ни слова, но почему-то чувствовал, что Катька сейчас принимает какое-то действительно важное решение. — Позволь мне выбирать самому. Она торжественно кивнула, словно они подписывали важный договор. — Хорошо, — сказала Катя, — мы вернемся в Москву, и ты выберешь сам.