Святая Катерина

Боявшаяся летать Пушкарева мирно проспала на плече Жданова остаток полета и даже не проснулась при посадке. Пришлось ему — крайне неохотно — её будить. Катя сонно терла глаза, потягивалась и вертелась на месте, зевая. В такси она прилипла к окну, разглядывая Милан, и они договорились отправиться гулять и ужинать сразу после того, как покидают свои вещи в гостиничных номерах. Их разместили на одном этаже, очень рядом, и Жданов почти забывал дышать, думая о том, как постучится в её дверь ночью. Откроет ли ему Катя? И что она ему позволит и что не позволит? В итоге он так разволновался, что, когда позвонила Кира, то и дело заикался, и она немедленно заподозрила, что он уже наклюкался. Он не стал её разубеждать — все деловые встречи были назначены на утро, и этим вечером Жданов был волен делать всё, что ему угодно. Но напиваться точно не входило в его планы. В ожидании Кати он мерил ногами гостиничный холл, то и дело поглядывая в сторону лифтов. А вдруг ей станет плохо? А если она слишком устала? А если решит запереться в номере до завтра? И как ему тогда жить? Множество разных «если» едва не разорвали Жданова в клочья, и стоило Кате все-таки появиться, так он на радостях сграбастал её в медвежьи объятия. — Ой, — пискнула Пушкарева. — Что это с вами? — Ничего, — ответил Жданов и поцеловал её — сначала просто в макушку, потом в щеку, потом в губы. — Пойдем? Она кивнула, так внимательно его разглядывая, что он снова несколько раз её чмокнул куда попало. Можно было — целовать Катю у всех на глазах — и не бояться при этом явления Воропаева, требовавшего свои акции. Можно было взять её за руку и так идти по улице, не опасаясь нарваться на кого-то из знакомых. Можно было купить ей розу у уличной торговки и без всякой на то нужды то и дело поправлять косички, прикасаться к её плечам и рукам. Катя словно бы опьянела от итальянского воздуха, смеялась и болтала, и её глаза блестели из-под очков. Она и сама все время прижималась к Жданову, а на Пьяцца дель Дуомо и вовсе бросилась ему на шею, и он едва не закружил её в уже густых сумерках, но вспомнил о ребенке и просто обнял в ответ. Эта новая, незнакомая почти смешливая и свободная Катя ему ужасно нравилась — нравилось, что она не уворачивалась от поцелуев, а целовалась охотно и с удовольствием. Нравилось, что она как-то сама собой перешла на «ты» и называла его просто Андреем, и это получалось у неё так нежно и естественно, что было непонятно, как он мог так долго терпеть надоевшего «Павловича». — Кать, — спросил Жданов, когда ужинали в крохотном рестораничке — всего-то на несколько столов, полумрак, невероятно вкусная паста, — а хочешь завтра пройтись по магазинам? Милан — столица мирового шоппинга. Она сразу погрустнела. — Это обязательно? — Ты же знаешь, что нет. Явка сугубо добровольная, — он поцеловал её ладошку, потом перевернул руку и пощекотал языком тонкое запястье, пытаясь заставить Катю перестать хмуриться. — Как же хорошо, — вырвалось у Жданова, когда она улыбнулась. — Катька, давай после совета директоров махнем куда-нибудь в отпуск? — Мы с тобой? Вдвоем? Есть и менее экзотические способы парного самоубийства. — Да уж… Если нас с тобой не расстреляют на совете. Знаешь, Кать, мне кажется вся моя жизнь делится на два этапа: до совета и после него. — Совершенно непонятно, почему ты думаешь, что самое важное — пережить совет. Если наши махинации всплывут, ничто не помешает собрать внеочередное собрание акционеров и лишить тебя кресла президента досрочно. Поэтому после совета не получится расслабиться и почивать на лаврах. — Все равно, — возразил Жданов, — сейчас для меня самое главное — продержаться до окончания совета директоров без всяких катаклизмов. — Что же, будем к этому стремиться, — кивнула Катя. — Но помни про Вестник регистрации юридических лиц и будь готов ко всему. — Скажем, что это опечатка, — отмахнулся он легкомысленно, — и что мы уже судимся с министерством юстиции. Самое главное, чтобы не выплыли отношения между Никамодой и Зималетто. Ну и наши с тобой, конечно. Два секретных альянса. — А какие у нас с тобой отношения? — шепнула Катя, розовея. — Тайный роман? — предположил он, придвигаясь ближе. Их столик стоял в полутемной нише, на столе горели свечи, играла тихая музыка, и атмосфера для романтических перешептываний была самая подходящая. — Кто же заводит тайные романы с беременными женщинами, — улыбнулась Катя, и её губы едва коснулись его. — Ты не просто беременная женщина, ты моя Катя Пушкарева. И я никому тебя не отдам. — А помнится, вы такие же слова и столу своему говорили, — засмеялась она, от волнения сбиваясь на «вы». — Я и его никому не отдам, — он поймал легчайшим поцелуем её улыбку. — Я получу и тебя, и президентский пост. Вот увидишь, что все рано или поздно наладится. — И ты готов о нас всем рассказать? — спросила она недоверчиво. — Да, — без колебаний ответил Жданов. — Сразу же после совета директоров я объявлю об окончательной отмене свадьбы, и у нас все с тобой будет по-другому, Кать. — После совета… — Кать, это самый удобный момент. Совсем недолго осталось, правда, — рьяно заверил он её. Она опустила глаза. — После совета директоров. Всё — после совета. На самом деле, я и сама не хочу пока… переносить наши отношения в публичное русло. Все так призрачно, так непонятно. — Что же тут непонятного, Кать, — Жданов положил руку ей на шею, притягивая её ближе к себе. Прикоснулся своим лбом к её лбу. — Ты и я. Это… Я хочу… впрочем, ты и сама знаешь, чего я хочу. Давай вернемся в гостиницу? — Ты хочешь меня? — спросила она отважно. — Именно меня? — До безумия, — выдохнул он. — Ты разве не видишь, что со мной происходит? — Мне просто сложно в это поверить, — призналась она, и голос её подрагивал, и руки тоже дрожали, — что я действительно нравлюсь тебе. Я каждый день смотрю в зеркало, и я знаю, каких женщин ты любишь… — Кать, — он мягко провел пальцем по линии её бровей, очертил скулы, — я тоже каждый день смотрю на тебя и что-то смутно помню про что, что раньше мне нравились эти модели. Ни одна из них, Кать, красивая, замечательная, длинноногая… Да что я тебе объясняю то, что и сам себе объяснить не могу, — рассердился он вдруг на собственное косноязычие и её недоверие. — Я хочу быть с тобой, и точка. Мне теперь диссертацию на эту тему писать? Объяснительную? Она засмеялась возмущению в его голосе. — Давайте вернемся в отель, Андрей Павлович, — сказала Катя и покраснела так густо, что поневоле ответила на все сомнения, терзающие Жданова. От того, как они целовались в такси, он едва не взорвался прямо там. А потом, стоя под прохладными струями воды в своем номере, все представлял, что же он скажет, когда постучит в её дверь, а она эту дверь откроет. Но стоило ему увидеть Катю — с влажными волосами и в белом гостиничном халате, босую, трепещущую, все заготовленные слова выветрились из его головы, и он просто молча сделал шаг вперед, и Катя обвила его руками за шею, и он подхватил её на руки. Торжествующий, лихорадочно возбужденный, Жданов целовал её слепо и жадно, и ему казалось, что он уже знает — каково это заниматься с Катей любовью. Словно каким-то обостренным наитием он узнавал её в каждом прикосновении, и было даже больно от того, какая она была знакомая на ощупь, и запах её кожи, перемешанный с гелем для душа, и роскошная грудь, которую было преступлением так тщательно прятать, и все еще тонкая талия с пышными бедрами — всё это Жданов как будто уже гладил и целовал. Он бережно прикоснулся губами к нежному округлому животику, и снова возвращался в беззащитности бледных ключиц, и нежности груди, и к шарику на горле, и как хорошо, что от халата было так легко избавиться — не то что от её обычной одежды с миллионами крохотных пуговиц и длинными, путающимися в руках юбками. И Катина нежность, которую не спутаешь ни с чьей другой, в которой он утопал и которая острыми иголками покалывала все его тело — нежность до слез, до мурашек, до всхлипа, была такой долгожданной и в то же время ожидаемой. Как будто именно к этой нежности он все время неосознанно стремился, которую искал и по которой скучал. Как будто он откуда-то знал, что стоит начать целовать Катю — и он погрузится в сладострастное, глубоко чувственное удовольствие, которого ни с кем и никогда не испытывал. Может, потому, что никогда и ни к кому не испытывал такой… любви? Про любовь мелькнуло и пропало, и Жданов сосредоточился на том, чтобы не смять Катерину ураганом своих страстей, войти в неё медленно и плавно, как можно мягче, и она подалась навстречу ему, сладкая, влажная, доверчивая. И они как-то сразу нашли общий ритм, единые, знакомые друг другу до каждой клеточки и каждой мысли, два человека, которые никогда не уставали друг от друга и которым всегда было вместе лучше, чем по отдельности. И как Жданов ни пытался остановить, замедлить эти минуты абсолютного счастья, но острая вспышка слишком быстро пронзила его насквозь. И вместе с оргазмом на него хлынули воспоминания о том, что всё это уже было — капельки соленого пота под его губами, горячая Катя в его руках, обнаженная, дрожащая, прижимающая к нему так плотно, что нечем и незачем было дышать. И мир сузился, схлопнулся до одной-единственной ночи, воспоминания о которой вдруг явились необратимо и отчетливо. Жизнь вздрогнула, остановилась, покачнулась и перевернулась вверх тормашками.