Святая Катерина

— А куда мы едем? Жданов ждал этого вопроса куда раньше, но Катя была слишком увлечена рассуждениями об экспортной госпрограмме, которая может позволить Зималетто принять участие в крупной выставке в Милане с пятидесятипроцентным субсидированием. Смогут ли они так хитро подготовить пакет документов, чтобы информация о залоге не нашла свое отражение, — вот что волновало в этот вечер Катерину. Кажется, её голова была забита полнейшей чепухой. Пока Жданов на полном серьезе прикидывал степень постигшего его сумасшествия, Катя даже не догадывалась, что находится в одной машине с человеком, у которого крыша набекрень. С человеком, который всю дорогу думал о том, сколько алкоголя будет прилично выпить, чтобы ни с того ни с сего полезть с поцелуями к ни в чем не виноватой беременной помощнице. Это клиника. Она ведь ему даже не нравилась. — Кать, а вы правда хотите на эту выставку современного искусства? — осторожно спросил Жданов. — Дело вовсе не в моих желаниях, — ответила она обстоятельно, — просто я читала, что ребенку надо расти в окружении всего прекрасного… — Он же ничего не видит! — поразился Жданов. — Но я-то вижу, — возразила Катя, — а у нас с малышом тесная связь. Он видит, что я вижу и чувствует, что я чувствую. От такого заявления Жданов едва не въехал в машину перед ним. Это что же, ему их двоих целовать придется? Немыслимо! Спокойно, спокойно. — Андрей Павлович, — обеспокоенно заметила Катя, — выставка совсем в другой стороне. — Я знаю. Мне нужно кое-куда заехать по дороге. — Куда? — удивилась она. — К Малиновскому, — брякнул Жданов и сообразил, что действительно ехал в сторону квартиры Романа. Сам собой. — Зачем? Господи, ну почему у этой женщины вечно столько вопросов! Забрать коллекцию марок? Позаимствовать пластинку лютневой музыки XVIII века? Жданова неистово тянуло в эту знакомую квартиру потому, что там он точно придет в себя. Эти стены помнят столько любовных сражений, что наваждение Жданова сразу пройдет. Он мигом вспомнит, каких женщин ему целовать нравится, а каких — не следует. И все закончится, падет перед воспоминаниями о прекрасном. — Кое-зачем, — невнятно пробормотал он. — А Роман Дмитриевич нас ждет? — спросила Катя осторожно. Ах, черт. — Минутку, Кать, сейчас выясним. Жданов набрал номер Малиновского. — Радость моя, ты где? — Радость твоя? — ехидно отозвался тот. — Ты меня опять с Пушкаревой перепутал? Сколько раз тебе говорить: в очках и косичках — Катя. Красавец-блондин с обаятельной улыбкой — Малиновский. — А мы с Екатериной Валерьевной едем к тебе, — благодушно сообщил Жданов, пропустив мимо ушей эту трескотню. — Куда ко мне? — всполошился Роман немедленно. — Ко мне — ко мне? Ты спятил? Прекратите это делать немедленно! — Ну, мы подождем, пока ты вернешься, — продолжал Жданов также невозмутимо. — Нет, ну ты нормальный? Зачем ты вообще тащишь ЭТО в мое уютное гнездышко? Что ты собираешься там делать? Не оскверняй мою обитель! — Ну вот и договорились, — подмигнул Кате Жданов. — Я домой не приду, — заявил Малиновский нервно. — Я вообще сожгу эту нехорошую квартиру! — И это просто отлично, Ромка, — одобрил этот план Жданов. — Чистое постельное белье, прости господи, где обычно, — вздохнул Малиновский. В прежние времена они довольно часто обменивались друг с другом квартирами, и Ромка однажды даже сломал Жданову кофейный столик, дрогнувший под напором обнаженной ламбады. Поэтому совесть от столь грубого вторжения Жданова не мучила, а Малиновский не сопротивлялся такой татаромонгольщине всерьез. — Что за намеки, — оскорбился Жданов и отключился. — Андрей Павлович, — немедленно заговорила Катя, — я не хочу к Роману Дмитриевичу, я хочу на выставку! — На выставку ведь можно и позже, Кать, когда этот женсовет не будет там шастать. Вы сами просили меня держать вас от него подальше. Я лично вас отвезу туда завтра. — Завтра вы летите в Прагу. — А сегодня мы собираем совещание! — Какое совещание? — Рабочее! По этим вашим госпрограммам, — твердо объявил Жданов. — Ночью? На квартире у Малиновского? — Конспирация, Катенька, прежде всего. Она замолчала, осмысливая услышанное. — Ну не съем же я вас, — рассердился Жданов. Можно подумать, что ему одному это все нужно, а она тут и вовсе ни при чем! У Малиновского Катя неохотно рассталась со своим пальтишком и села, поминутно оглядываясь, на краешек стула. — А где Роман Дмитриевич? — спросила строго. — А где-то шляется, — ответил Жданов, жадно припадая к виски. Залпом осушив добрую половину стакана, он налил себе еще и сел рядом с Катей. Она дернула носом. И как в таких условиях напиваться? — Давайте я вас буду кормить, — придумал Жданов, что делать дальше, сбежал на кухню и там налил себе еще. — У Малиновского, конечно, с едой всегда негусто было, но какой-нибудь бутерброд мы сумеем соорудить, — крикнул он. — Бутерброд, бутерброд, не ходи из ворот, — пробормотала Катя. — Андрей Павлович, а что вообще происходит? Почему вы меня все время пытаетесь накормить? — Разве не так ведут себя заботливые начальники, когда их подчиненные беременеют? — Нет, — отозвалась она, — так, как вы, себя вообще никто не ведет. Жданов заглянул в холодильник. — Взбитые сливки? Клубника? — Я думаю, этот декор используется вообще не для еды, — ответила Катя натянуто. — А вы хорошо ориентируетесь в этой квартире. Уже бывали здесь? — Ну да. Иногда я приходил с компанией, конечно. Но уже долгое время я не был здесь. Есть яйца, Кать, хотите глазунью? — Да ничего я не хочу, — с досадой воскликнула она, — вы такой странный в последнее время, Андрей Павлович. У вас что-то случилось? — Случилось, — хмуро ответил Жданов, захлопывая дверцу холодильника. — Случилось, Кать. Есть кое-что, отчего мне не по себе… Прошелестели её шаги, и она появилась на кухне, прислонилась плечом к косяку, внимательно глядя на него. — Знаете, — произнесла она задумчиво, — я тоже за вас волнуюсь. Вы сегодня не загорелись от Волочковой. При виде красивой женщины у вас обычно глаза вспыхивают, как фонари. А сегодня этого не случилось. У вас депрессия? Может, вам витаминов надо попить? — Витаминов? — переспросил Жданов и налил себе еще виски. — Если бы я не знала ваше расписание лучше своего собственного, я бы решила, что вы влюбились. — Ну хоть вы не начинайте, Катя, — взмолился он, — как будто мне мало Киры! Почему у женщин, даже самых лучших, вечно какие-то романтические бредни в голове? — Ну нет так нет, — проговорила Катя успокаивающе. — И все-таки, зачем мы здесь, Андрей Павлович? — Потому что завтра я улетаю в эту дурацкую Прагу, и мне захотелось побыть с вами наедине сегодня. — Для чего? — Хороший вопрос, Катенька, — кивнул Жданов. — Но из нас двоих вы самая умная, поэтому ответьте на него сами. Отсалютовав ей стаканом, он прошел мимо неё, мимолетно коснувшись её плеча, и рухнул на диван в гостиной, запрокинув голову к потолку. — Скажите мне, — попросил он, — зачем я вас сюда заманил сегодня? Она села возле него, подогнув ноги. — Наверное, по той же причине, по которой я соврала в Тульской гостинице, чтобы побыть с вами, — произнесла Катя тихо, её голос снова обрел ту самую хрипотцу, которая завораживала Жданова и от которой с ним случилась та странная неловкость в машине. Он мог слушать этот низкий, будто бы шершавый, голос вечность. — И что это за причина? — глядя на неё снизу вверх, спросил Жданов. — Мы же соучастники по разного рода махинациям, отчеты вот липовые рисуем, — усмехнулась она, — и хорошо знаем друг друга… — Ошибаетесь. Это вы меня знаете, как облупленного. А я обычно понятия не имею, о чем вы думаете. Иногда мне кажется, что вы можете затевать убийство и сводить баланс с одинаковым выражением лица. — Никому в действительности не интересно, о чем я думаю, — пожала плечами Катя. — Но если вы беспокоитесь, то заверяю вас, что никакого убийства я не планирую. — О чем вы сейчас думаете, Катя? — спросил её Жданов. — О том, что у вас усталый вид, — сказала она печально, — вы плохо спите и все время дергаетесь из-за всего. Послушайте, может, пора вам рассказать родителям про Никамоду? — Давайте не будем сегодня говорить об этом, — попросил он, — когда я слышу про Никамоду, меня тянет напиться. Это странно, Катя, но рядом с вами мне становится легче. Вы почти так же хороши, как и виски. Она смешливо округлила глаза. — Я буду писать эту характеристику в своем резюме. — В каком еще резюме! Вам никогда в жизни больше не понадобится резюме! Вы будете вечно прикованы к галерам Зималетто! — Меня выгонят из Зималетто поганой метлой, как только станет известно о наших высокохудожественных отчетах для советов директоров, — жестко сказала Катя. — Это вам такое простят, а мне — ни за что. — Не говорите так, — прервал её Жданов. — Ничего такого не случится. — Хорошо бы продержаться еще полгода, — протянула Катя, погруженная в собственные размышления. — Я смогу скопить хоть каких-то денег и, когда с Никамодой будет покончено, начну новую жизнь. Эти слова так рассердили Жданова, что он выпрямился и, потянувшись вперед, плеснул себе еще выпить. Новую жизнь она начнет! Без Зималетто! Без Жданова! Это женское непостоянство — сегодня они в одной каморке сидят, завтра в другой. Ну это мы еще посмотрим. Решимость, которая изрядно поколебалась в ходе этой мирной беседы, вновь укрепилась от такого ужасного поворота в разговоре. Ему просто надо кое-что проверить, а потом пусть катится, раз ей так не терпится от него сбежать. — Кать, — быстро сказал Жданов, — вы только не подумайте ничего лишнего и ничего личного… Я просто… мне надо… — Что? — моргнула она. Не давая себе времени подумать, опомниться, посоветоваться со здравым смыслом, Жданов поставил стакан, быстро обхватил ладонями Катино лицо и стремительно поцеловал её. Она было дернулась, но он был начеку и не позволил ей отстраниться. Катя сжала губы, не желая отвечать на такой разбойный поцелуй, и тогда он провел языком по вертикальной трещинке, и тут его железная Пушкарева дрогнула, как-то вдруг перестала изображать крепость в осаде, всхлипнула и судорожно, сильно вцепилась в его запястья. Её губы разомкнулись, и Жданов наконец-то поцеловал Катю, как и хотел. В этом чувственном поцелуе открывались такие глубины, что голова пошла кругом. Он и позабыл, что планировал какие-то там исследования, и просто погружался в это сумасшествие с упоением и лихим торжеством. Нежность подкатывала к горлу и перемешивалась с неизведанной прежде остротой восприятия, как будто обнажив все дремавшие прежде чувства и ощущения. Как будто он всю жизнь провел под глухим покрывалом, и вот это покрывало было сорвано, и все стало непереносимо ярким. Жданов целовал Катю Пушкареву и всё никак не мог остановиться, насытиться, оторваться от неё. Он то вторгался в её рот, сплетаясь языками, то покрывал её губы и лицо короткими быстрыми поцелуями. Убедившись в том, что она не пытается отстраниться, а, наоборот, льнет к нему все сильнее, Жданов перестал её удерживать, и его руки сжимали воротничок её блузки, гладили плечи, не решаясь коснуться груди, но блуждая вокруг. И только когда его губы скользнули вниз по её шее, а пальцы дернули завязки на воротнике, Катя крупно вздрогнула и пришла в себя. Он физически ощутил, как рассудительность возвращается к ней, и она ускользает, каменеет, отталкивает его. Пытаясь научиться дышать заново, Жданов еще тянулся к ней, не желая поверить, что она бросит его сейчас, пылающего, раскаленного, но Пушкарева была неумолима. Выбравшись из его рук, она поспешно отстранилась. — Простите, — воскликнула Катя расстроенно, — я не должна была… Что вы-то делаете! — вдруг вскричала она. — Что это на вас нашло? Её руки бессмыссленно приглаживали дурацкую прическу, поправляли беспорядок в одежде. Жданов медленно возвращался в эту реальность. Ему казалось, что он умер, и теперь придется восстанавливать себя заново по молекулам. Это же обычный поцелуй, Жданов! Тысячи их было на твоей памяти. Что же пошло не так? Почему сейчас кажется, будто катком по тебе проехали? Он пытался вспомнить — ему же надо было что-то проверить. Но что? Не удержавшись, он очертил пальцем контур её губ, погладил её по щеке. — Простите, — сказал хрипло, не слыша себя. — Я не очень понял, что сейчас случилось. Что-то нашло вдруг. — Нашло, — повторила она, и в её голосе проскользнул холодок злости. — Вы думаете, что можете целовать меня, когда вам вздумается, а наутро делать вид, что ничего странного не произошло. А я… я же не мячик, чтобы меня кидать туда-сюда. — Прости, — повторил он, не очень понимая, о чем она говорит. — Я… Кать, я наверное сейчас кажусь тебе полной скотиной… Но это было прекрасно. Её взгляд смягчился. — Не надо больше этого, — тепло сказала она. — Ни вам, ни мне сейчас ни к чему ваши нервные срывы. — Нервные срывы? — обиделся Жданов. — Алкоголь, стресс, квартира Малиновского… Это же у вас просто рефлекс сработал, — вдруг осенило её, и Катя вскочила на ноги. — Попадаете в эту квартиру — и набрасываетесь с поцелуями на кого попало. Нам надо немедленно уезжать отсюда, — и она метнулась к своему пальто. — А то что? — хмуро спросил Жданов, с ужасом понимая, как близко он был к этому «что». И как болезненно во всем теле отзывалось то, что ничего не случилось. — Так, Жданов, немедленно объясни мне, какие безобразия ты вчера учинил в моей квартире, — Малиновский был так взвинчен, что набросился на Жданова прямо в лифте. Жданов многозначительно кашлянул, намекая на то, что вокруг слишком много разных ушей. Ромка язык прикусил. — Ничего плохого в твоей квартире не случилось, — прошипел Жданов ему на ухо. — Это смотря, что ты имеешь в виду под плохим, а что — под хорошим, — зашептал в ответ Ромка, — у тебя в последнее время понятия добра и зла сильно перемешались. Я тебе напоминаю: Пушкарева — это зло. Кира — это добро. — Иди к черту, — умиротворенно посоветовал Жданов. Неожиданно для себя он отлично выспался, и впервые за долгое время никакие терзания не мешали его крепкому сну. — Слушай, ну ты мне теперь должен… Угостишь сегодня ужином в Праге. И учти: в хорошем ресторане! — Понятно, почему ты вечно голодный… с таким-то пустым холодильником! — Ой, можно подумааать! — манерно протянул Малиновский. На ресепшен злая, как черт, Кира метала гром и молнии из-за отсутствия Тропинкиной на рабочем месте. Новый день начинался как обычно. Никаких катаклизмов не предвещалось.