Святая Катерина

В полном коматозе Жданов ехал к Кире. Он не создан для одинокой постели — несколько ночей воздержания, и посмотрите, что его организм выкаблучивает! Это же просто уму непостижимо! Нет, Кира ему жизненно необходима — без неё он готов… Что-что он был готов сотворить с Пушкаревой? Забыть этот постыдный момент и не вспоминать. Вообще не думать о Пушкаревой. Никогда. Ни за что. Набухание груди. Токсикоз. Скобы на зубах. Белые носочки над штиблетами! Черт. У Киры он появился в таком перевозбуждении, что принялся буйно размахивать руками и ногами и едва не сорвал поясницу. Банда вымогателей, — фонтанировал он, — они специально на дороге такое устраивают! Он сейчас все подробно расскажет! Кира прикладывала ему лед к боевым ранам, пока он разносил её косметичку: — Я иду в левом ряду, всякий снег на обочине… И тут меня обходит красная помада, в смысле иномарка, подрезает и становится буквально в метре от меня. Хорошо, что у меня сногсшибательная реакция, я тут же притормозил. Выходят такие бравые парни, они специально подставляются, ты понимаешь? Кира все делала, как надо, охала и ахала, то пугалась за него, то называла суперменом, а он ей объяснял, что была настоящая борьба за чистую идею. Жданов все никак не мог успокоиться, ему срочно требовалось чем-то перебить произошедший с ним конфуз, заменить чужими запахами и прикосновениями, и Кира засмеялась, когда он наконец опрокинул её на простыни и стал целовать короткими жадными поцелуями. Возможно, он давно не был столь пылким, а может, что-то иное было в нем этим вечером, потому что она вспыхнула очень быстро, словно поддавшись невероятной энергии, переполняющей Жданова. Как же она сказала? «Ну, зачем вы только ввязались в эту драку? Я уже давно привыкла не реагировать на эти насмешки! Не обращать внимания.» И снова, как в ту минуту, ярость сжимала горло: его вообще бесит, как Катя к этому относится. Её унижают, все кому не лень, а она молчит. Что же он ей ответил? Что-то в том духе, что не собирается спокойно стоять и смотреть, как обижают дорогих ему людей. Все верно. Не собирается, и Катя дорогой для него человек. Почему же у неё слезы появились на глазах? Её никто не защищал разве? Но ведь и Зорькин вступался. И Пушкарев-папа за дочку кого угодно разорвет в клочья. Откуда же эти слезы? Почему Катя у него такая рёва и смиренно терпит все насмешки? — Андрей, — Кира обхватила его лицо ладонями, — ты все еще здесь? — Прости, любимая, — и Жданов снова потянулся к невесте с поцелуями, выбрасывая ненужные мысли из головы. Привыкла она не обращать внимания на насмешки! Придется теперь отвыкать, Катенька! — Ты издеваешься? — резко оттолкнув его, спросила Кира. Жданов вздохнул. Эта женщина все время чем-то недовольна! Утром он как раз ломал голову над тем, как объяснить Кире, с какого перепуга ему надо забрать из дома Пушкареву, как она сама и позвонила. Отпрашивалась до обеда. — Вы хорошо себя чувствуете? — спросил Жданов. — Конечно. Просто у меня дела. — Ка… — нет, это не его дело. Он не будет спрашивать. — Какие дела, Катя? — Личные, — с запинкой ответила Пушкарева. — Андрюш, это случайно не Катя звонит? — на удивление мирно спросила Кира. — Напомни ей, что надо перечислить деньги Александру. — Кать, — начал было Жданов, но она ответила, что все слышала и все помнит. — Ну отлично, тогда встречаемся возле банка. Хотя нет, я заберу вас. Буду у вас через двадцать минут. — Не нужно вам приезжать, — возразила Пушкарева несчастным голосом. — Вот и договорились, — заключил Жданов и повесил трубку. Кира бросила косметику, которой пыталась загримировать его героические ссадины и вышла из комнаты. Пританцовывая на морозе, Пушкарева уже ждала его от подъезда, когда он подъехал. — Вам не нужно было, — снова начала она свою волынку, — у меня действительно личное дело. — Вам в больницу нужно, да? Поскольку Катя разговаривала с ним через приоткрытую дверь машины, но внутрь не садилась, Жданову тоже пришлось выйти на улицу. — Почти, — ответила она и смутилась. Покраснела вся, и отнюдь не от холода. Жданов молча разглядывал её. Зеленый беретик, уже без помпошки — сколько у неё вообще подобных головных уборов? Короткий кружевной же шарфик, коричневая шинелька. Круглые очки, тонкое лицо, прямой нос, четко очерченные губы, слегка выступающая вперед челюсть. Да, не Клаудия Шиффер, но вовсе и не такая уж кикимора, над которой потешались вчерашние идиоты. У Кристины Воропаевой, между прочим, внешность тоже была специфическая, но она при этом считалась красоткой. Нет, здесь нечто совсем иное. — Садитесь уже в машину, Кать, — сказал он, сообразив, что они слишком долго молча стоят друг напротив друга. — Так куда вам нужно? — Тут недалеко, — совершенно убитым писклявым голосом — не чета вчерашнему — ответила она и, решившись, выдала: — я к стилисту хотела. — Зачем? Да, глупый вопрос. Ответ, как говорится, налицо. Но он уже был задан, и Катя уже на него отвечала: — Для того, чтобы вам больше не говорили, что вы повсюду свою ручную обезьянку таскаете. Чтобы вам не стыдно было за то, какая у вас нелепая помощница. Как будто она его ударила! Ледяной россыпью эти слова вонзились в Жданова. Спокойно, вот сейчас спокойно. Ты потом на неё наорешь. Два раза. А то и три. Сейчас попробуй побыть человеком, а не людоедом. — Катя, — медленно заговорил Жданов и взял её за руку, — вы не понимаете. Вы же ни на кого не похожи, Кать, просто уникальный человек. Мне действительно очень приятно, что вы так стараетесь быть хорошим помощником, но поверьте, что мне это не нужно. Разумеется, — спохватился он, — я отвезу вас хоть к стилисту, хоть к черту лысому, просто хотел, чтобы вы знали, что ради меня ничего делать не нужно. Она ошарашенно кивнула и уткнулась лбом ему в грудь. Руки Жданова взлетели вверх сами по себе, застыли в воздухе, а потом бережно легли на Катину спину. — Вы самый лучший начальник в мире, — послышалось невнятное. Вот она заладила — начальник да начальник! А Жданов, между прочим, личность! — Кать, — сказал он зеленому беретику, — я Кире Юрьевне сказал, что мы с вами едем в банк. А мы в банк не едем. К стилисту, как я понимаю, тоже. Может, вы куда-нибудь хотите? — Ну что вы, — пробубнила беретка. — Вы вовсе не обязаны… — Катя, я вас поставлю в угол! Она подняла голову, и её глаза сияли как два фонаря. Никогда в жизни Жданов не видел Пушкареву такой счастливой. Даже в тот день, когда подарил ей букетик. Улыбаясь от уха до уха она спросила: — Куда я хочу? — Повелевайте, Катенька, — разухарился Жданов. — Пойдемте в кино, — попросила она и зажмурилась от собственного нахальства. Ожидала отказа. — На «Хроники Нарнии»? — припомнил Жданов афиши, которые ему попадались на глаза. — На «Кинг-Конга», — ответила она и приоткрыла один глаз. Лукавая, расслабленная, какая-то домашняя Пушкарева. Жданов молча подал ей руку и повел к машине. Кинг-Конг? Это у его помощницы такая ирония? — Я чувствую себя ужасно виноватой, — сказала Пушкарева уже в лифте, — никогда в жизни не прогуливала работу. — Подумайте о том, сколько вечеров вы провели в Зималетто, и отключите уже свою совесть, — посоветовал Жданов. Она благодарно кивнула, и они вышли. Тропинкина вместе с ребенком что-то рисовала на ресепшене, и Жданов даже запнулся от того, что филиал детского сада в Зималетто развивается на глазах. — Маша? — подошла к ним Пушкарева. — Почему ты с Егором? — Катька, да ты же ничего не знаешь, — воскликнула Мария. — Меня же сначала уволили, а потом не уволили! Федька перед Кирой Юрьевной такую речь толкнул! Кира Юрьевна — святая, она меня простила. А еще нас с Егором родители из дома выставили, и мы теперь бездомные. Ох, Катька, и тяжело одной воспитывать сына. Никому-то мы не нужны, живем, как две былинки на ветру. Пушкарева рассеянно взъерошила волосы мальчику. — Но ведь все равно счастье, что он есть, правда? — спросила она. — Кать, ты что, расстроилась? — всполошилась Тропинкина. — Да на тебе лица нет! Жданов шагнул вперед, и только сейчас Мария его заметила: — Ой, здрасти, Андрей Павлович. А вы тоже здесь? Ну да, — тут же объяснила она себе, — где же вам быть, если Катя здесь… Жданов взял мальчишку на руки: — Ты кто? Как зовут, чем занимаешься? — Егор. Рисую трактор, — отрапортовал тот, и из общего веселья совершенно выпадало Катино белое лицо. Она смотрела на шефа с Егором на руках, как на привидение. — Люблю детей, — растерянно пробормотал Жданов и поставил мальчика на пол. — Катя, вам плохо? Она невидяще помотала головой и слепо пошла к себе. — Совсем заработалась, — осуждающе заключила Тропинкина. В приемной Пушкареву уже окружил женсовет. Девицы клохтали и волновались, и очевидно делали Кате еще хуже, потому что она пятилась от их заботы, пока не уткнулась спиной в Жданова. — Позже, девочки, — распорядился он, обхватил свою помощницу за плечи и уволок в безопасность кабинета. Усадил в кресло, налил ей воды. Пришлось почти насильно поить Пушкареву — она мало реагировала на внешние раздражители. — Ну что, на вас Кинг-Конг так подействовал? Катя рванула бантик с груди. — Просто… воздуха не хватает. В этих кинотеатрах всегда такая плохая вентиляция. Жданов помахал вокруг неё какой-то папкой. Пушкарева медленно розовела. — Простите, нашло что-то… Жданов присел возле нее и принялся тянуть вниз шинельку. В дверь просунулась голова Малиновского. — Явились? — спросил он сварливо. Коленопреклоненный шеф не произвел на него ни малейшего впечатления. — И где вы ходите все утро? Вся компания на мне! Ого, — это он разглядел физиономию Жданова. — А ты знаешь, у Киры неплохо поставлен удар. Если я не ошибаюсь, это хук справа? Глаза Пушкаревой приобрели осмысленность. — Здравствуйте, Роман Дмитриевич. — Здравствуйте, Екатерина Валерьевна. Вам идет Жданов у ваших ног. Выглядит мило. — Я пойду к себе, — слабо произнесла Катя. Жданов покачал головой. — Сидите уже, — сказал он резко. — Куда к себе? Вы и так вполне у себя. Ромка, принеси Кате горячего чая с сахаром. Голова Малиновского исчезла с невнятным ворчанием. — Я уволю Тропинкину, — пообещал Жданов, — если она будет и дальше вас расстраивать. Никакая вы не былинка, Катя. Вы кремень. — Да Машу уже увольняли сегодня, — улыбнулась она. — Не помогает. От облегчения он разулыбался тоже — ну вот же, нормальная Пушкарева. Шутит. Она легко прикоснулась к его синяку. — Болит? — спросила сочувственно. Он потерся лбом об эту крошечную руку. — Нет. Вы сейчас беспокоитесь обо мне? — Я всегда о вас беспокоюсь. Когда вернулся Малиновский, они так и таращились друг на друга. Как потом заметил Ромка, с трепещущей на ветру нежностью.