Святая Катерина

Пока они спасали злополучную Клочкову, у которой посреди дороги закончился бензин, прошло немало времени, и все оно было занято бесконечными жалобами на задержку зарплаты. — Вот свяжись с Клочковой, — буркнул Жданов, входя в свой кабинет, — и сам начнешь на работу опаздывать! Катя озабоченно хмурилась. — Девочки говорят, что скоро в Зималетто каннибализм начнется, — сказала она, кусая губы. — Может, мне пригласить их на обед, пока они правда кого-нибудь не съели? — Ну хоть вы не нагнетайте, Катя, — прикрикнул Жданов раздраженно, — господи, не могу поверить! Впервые со дня создания компании мы не платим людям вовремя. Он уронил лоб на стол, совершенно расстроенный. — Кать, — позвал заунывно, — а вы не могли бы перечислить некоторую сумму на счёт моих родителей? — Могла бы, — согласилась она, — но вы уверены, что это нужно делать прямо сейчас? — Мне бы не хотелось привлекать внимания акционеров к нашей ситуации. Катя молча пошла в каморку. — Кать, — снова позвал Жданов, не поднимая головы. — А вы подняли свою зарплату в Никамоде? Она замялась и вдруг порывисто села напротив него. — Андрей Павлович, — затараторила скороговоркой, — а давайте лучше Коле зарплату повысим. Он ведь зарабатывает тысячи, а получает копейки. — Зорькину? Вашему финансовому гению? А сколько он сейчас получает? — спросил Жданов все так же уныло. Пушкарева ответила. Он поднял голову и изумленно уставился на неё. — А что, такие зарплаты бывают? Он же работает за еду! — Ну нет, — засмеялась Пушкарева, — еду он добывает на нашей кухне. Подперев щеку рукой, Жданов уставился на неё. — Значит, Зорькин ваш друг детства? И он постоянно ошивается в вашем доме? Ваши родители к нему замечательно относятся и кормят котлетками? — Катя согласно кивала на каждый вопрос. Пушистая помпошка на дурацком берете, который так ей не шел, болталась вверх-вниз. — И он не отец вашего ребенка? Тут она вспыхнула и замотала головой. — Он же как брат, — сказала она с упреком. — Ну идите тогда к себе, — махнул рукой в сторону кладовки Жданов. Пушкарева послушно встала и побрела в указанном направлении. Длинный шарф волочился за ней. — Кать, — снова позвал Жданов, опять опуская лоб на прохладную столешницу, — вызовите мне Горенко… Бабенко? Как зовут начальника нашей хозяйственной службы? — Ткаченко. — Вот, его. — Хорошо, Андрей Павлович. — Кать. — Да, Андрей Павлович? — в её голосе слышалась улыбка. — И скажите женсовету, что я вас всех сегодня приглашаю на обед. В рамках предотвращения голодных бунтов в стенах Зималетто. — Вы ведете на обед женсовет? В Ромашку? — с запинкой спросила она. Кажется, она была потрясена. — Кать, ну не издевайтесь надо мной, — снова рассердился Жданов. — Выберите что-нибудь приличное, на ваш вкус. — Ришелье? — Катя! — заорал он. — Ну вы же умная женщина, ну решите этот вопрос самостоятельно! Она не дрогнула. Стянула с себя беретик только. — А что? — спросила бесстрашно. — Я вам тут мешаю себя жалеть? Он замахал на неё руками: ну сгинь уже, нечистая сила. — Кать, — позвал он, когда шарфик почти исчез в недрах кладовки. Пушкарева выглянула оттуда с поистине бесконечным терпением. — Да, Андрей Павлович? — Кать, а мы Малиновского прощать будем? Её мордашка исчезла. — Ни за что! — раздалось оттуда. Жданов встал и поплелся в кладовку. Помог Пушкаревой снять её пальто, сел с ним в обнимку на табуреточку. — Кать, ну мне трудно, когда двое самых близких мне людей на ножах. Ромка же не со зла. Он просто волнуется. Катя включила компьютер и уставилась в монитор. — Вы сами навязали мне вашу Никамоду, — сказала она отрывисто, — мне она и даром не нужна. А если в довесок к ней прилагается еще и бесконечная подозрительность и контроль за моей жизнью — то забирайте свои игрушки, я с вами больше не играю. И вообще, пусть господин Малиновский сам таскает такую тяжесть, как Никамода, и ходит под угрозой следствия. — Понятно, — вздохнул Жданов. — Малиновский остается в опале. Но мы можем соблюдать хотя бы видимость мира? — Видимость? Мы — можем, — сухо ответила Пушкарева. — Я же не неврастеническая барышня. — Кать. Она уже подняла трубку и сказала в нее: — Михалмихалыч, это Пушкарева. Зайдите пожалуйста в кабинет президента. — Кать, — повторил Жданов, когда она положила трубку. Она мученически вздохнула: ну и долго вы мне мешать работать будете? — говорил её взгляд. — Понял, — отступил Жданов, — я сам найду Федора и отправлю его за персиками. Что-то так персиков захотелось. — Андрей Павлович, — окликнула его Пушкарева, когда он уже почти покинул её каморку. — Попросите еще и груш тогда. Ткаченко пришел, когда Федор, малость обалдевший от такого задания, уже покидал кабинет. — Иван Иванович! — приветствовал его Жданов. — Михаил Михайлович, — поправил его тот. — И это просто отлично. Михаил Михайлович, нам снести вот эту стену. — Снести стену? — почесал затылок Ткаченко. — Снести стену? — повторила Пушкарева, выскакивая из каморки. — Ой, — испугался Ткаченко, не ожидавший такого явления. — Здрасти, — сказала Катя. — Все бы вам ломать, — проворчал Ткаченко, — люди специально эту стену воздвигали, старались. Как сейчас помню, пришел ко мне Павел Олегович, да и сказал: только ты мне, Михалыч, можешь помочь… — Стену сносить будем? — почти ласково спросил Жданов. — Не будем, — уперся тот, — потом придет новый президент, и что? Заново ставить? — Я вам покажу нового президента, — осерчал Жданов. — Посмотрите на этого человека, Михалмихалыч, — он схватил Пушкареву за узкие плечи и поставил её перед Ткаченко. — Господи помилуй, — вырвалось у завхоза. — Вот именно, — поддержал его Жданов. — Личико бледное, губки синенькие. — Ну знаете ли, — возмутилась Пушкарева и попыталась сбросить со своих плеч тяжелые ладони. — А все почему? — напирал Жданов. — Почему? — Потому что вы отказываетесь сносить стену! — завопил он. — Да что её сносить-то, это гипсокартон, — подал назад Михалмихалыч. — Раз такое дело… Два раза плюнул, три раза дунул, и готово. — Вот дуйте и плюйте. Только дверь оставьте. — Как это? — обалдел Ткаченко. — Очень просто, — Жданов неохотно выпустил Катю. У неё были теплые округлые плечи, хотя казалось, что остренькие. — Вот этот кусок стены, где дверь, оставьте на месте. — Зачем? — хором спросили Пушкарева и Ткаченко. — Ну чтобы у Екатерины Валерьевны всегда была возможность ею хлопнуть. Он едва не расхохотался, увидев лицо Кати — смесь изумления, оскорбленного достоинства и веселья. — Серьезно, Кать. Эта дверь будет как бы разделителем между моим и вашим кабинетом. Вы будете в неё входить и выходить, её открывать и закрывать… Ткаченко крякнул. — Во дурдом, — резюмировал он. Михалмихалыч обещал все сделать от обеда и до рассвета, Катя уткнулась в свои бумажки, и, помаявшись от безделья, Жданов отправился к Малиновскому. — Хочешь персик? — предложил он, входя в его кабинет. — Персик? — задумчиво переспросил Ромка, что-то чиркая на листочке. — Или грушу? — Жданыч, а на солененькое тебя не тянет? — Кстати, мы с тобой обедаем сегодня в «Карамели». — А, нас тянет на сладкое! — Вместе с женсоветом. — О как, — Малиновский поднял на него глаза. — Ты нашел себе новых друзей, да? — Просто небольшое извинение за задержку зарплаты, — Жданов откусил персик и бросил Роману грушу. — Демократичный вы наш! — восхитился тот. — Кстати, как там наша мымра? — Застряла сегодня посреди дороги, потому что у неё кончился бензин. — Пушкарева работает на бензине? — обрадовался Малиновский. — А я думал — на батарейках! — А при чем тут Пушкарева? — не понял Жданов. — А что, у тебя завелась еще одна мымра? — Ты бы, мой друг, сменил риторику. Малиновский покрутил в руках грушу и засунул её зачем-то в карман. — А то что? — спросил он. — Тоже подашь на меня в суд? Я вообще не понимаю, почему ты так расслаблен. Компания принадлежит… Жданов встал и направился к выходу. — Ты заберешь Ольгу Вячеславовну, Шуру и Амуру. Я Катю, Светлану, Татьяну и Машу. — А без Маши никак? — Без Маши никак. — Палыч, Палыч, а Кира знает, что ты везешь женсовет в «Карамель»? — Как тебе сказать, — замялся он. — Могу предложить тебе политическое убежище под моим столом, — посмеиваясь, сказал Малиновский. — Ты ведь помнишь, что было, когда ты провел женсовет на показ? — Глупости всё это, — подумав, решил Жданов. — Я имею право пригласить сотрудников на обед. В этом нет ничего предосудительного. — Ну все, Новосельцев, ваше дело труба. «Карамель» была известна на всю Москву своими десертами, и Катя, часто планирующая деловые встречи Жданова, назначала там обычно переговоры с партнерами-женщинами. Он редко здесь бывал: модели не жаловали сладкое, да и сам он его не любил. Но сейчас, глядя на то, как Пушкарева упоенно разделывается с «Анной Павловой», облизывая ложечку едва не со сладострастием, ему вдруг тоже захотелось безе. Он сглотнул и перехватил смеющийся взгляд Малиновского. Ромка блистал на этом обеде, включив дежурное обаяние. Сыпал шутками и комплиментами, и осторожно подкатывал к Кате. Она была доброжелательна и вежлива, но держалась отстраненно. Впрочем, женсовет был таким шумным и говорливым, что вряд ли у Пушкаревой был шанс вести себя иначе. Жданова раздражал этот бесконечный стрекот и хохот, но винить было некого. Он сам на это подписался. Зачем-то. Зачем? — Андрей Павлович, — обратилась к нему Амура. — А давайте я вам погадаю… ну в знак благодарности за то, что вы нас привезли в такое чудесное место. — А давайте, — подхватил Малиновский. — А то у Андрея Павловича будущее столь не определенно. На вас вся надежда, Амурочка. — Не надо, — сказали Жданов и почему-то Катя. — А вот и надо, — не унимался Ромка. — Надо-надо, — замитинговали девицы, и Жданов равнодушно пожал плечами. Чем бы женсовет ни тешился… — Ой, — сказала Амура, посмотрев на карты, — вас ждет такое! Да у вас вся жизнь перевернется. Ну точно попрут из президентов. — Закончится что-то большое и начнется нечто новое, прекрасное. Но тут кочки-кочки, препятствия и все такое. А потом большое человеческое счастье. Счастье так счастье. — Катя, подождите минутку, — попросил он, когда девочки выпадали из его машины на стоянке Зималетто. Она послушно осталась сидеть на своем месте. Дождавшись, пока женсовет отойдет подальше, он напомнил: — Кать, у нас в кабинете сейчас штатный дурдом. Было бы неразумно сейчас туда возвращаться. — Проедемся по банкам? — Лучше, — хмыкнул он, снова заводя машину, — прогуляем школу. Он забыл мобильник в своем кабинете. Вот оно счастье.