Друганы

Пять лет назад, пока они борются с Таосом и проклятием пусторождённых, Амбра долго выбирает себе покровителя и останавливается на Хайлии — добрейшей из богинь, покровительнице материнства, любви и птиц. Среди кровожадных и безумных собратьев она и правда кажется милой. Амбра слишком долго думает и взвешивает последствия, но не видит цельной картины — или же очень плохо слушает болтовню богов, — а потому после смерти Таоса с чистым сердцем отправляет украденные им души обратно в Колесо. Логика проста: боги нечисты на руку, уж точно что-нибудь с этими душами нехорошее удумают, а Колесо — вот надёжное перерождение. О личной выгоде Амбра почти не думает, пока Дирвуд тонет в беспомощности, а детские могилы множатся вместе с невинно повешенными на дереве в Позолоченной Долине. Все эти события Амбра помнит смутно, словно глядит в прошлое через мутное стекло: вместе с половиной души Эотас прикарманивает часть воспоминаний, как хороших, так и нежелательных. Однако при первой встрече через пять лет Хайлия всё припоминает: — Ты! Как ты посмела выжить после того, как лишила душ невинных пусторождённых детей?! Милая Хайлия обещает Амбре расплату, что птицы сдерут мясо с её костей, как только исчезнет покровительство Бераса, а та не понимает, в чём собственно проблема: как бы повернулась судьба остальных, «лишних» душ, которым не досталось бы тела? Наверное, так или иначе богиня останется недовольной. Да и вообще, если бог поручает такое важное дело берсерку с тремя классами крестьянской школы за плечами, где учат только правильной стороной мотыгу держать, то можно и получше объяснить задание. Зато с Эотасом всё однозначно, хоть Амбра и не знает, что станет делать с адровым колоссом, когда его догонит — так дворовые псы бегают с лаем за телегами. Боги ставят невыполнимые задачи, но и у людей полно сложностей: Амбра мучается, не зная, какие подобрать слова, чтобы утешить, вселить надежду или дать совет. Если кому-то плохо, то у неё самой словно язык отнимается. Вместе веселиться — другое дело, хотя и не каждому дано это искусство (например, Паледжине). Как нормальное живое существо, она тянется к подобным себе и пробует мириться со странным, будто позабытым чувством — горячим, неловким, отупляющим и удушающим, — а возникает оно, когда в поле зрения появляется Эдер. Амбра плохо помнит своё прошлое, поэтому ей остаётся слушать остаточные чувства. Тело ещё при ней, как и сердце, которому не прикажешь — а воспоминания можно и новые записать. Только чувства те невзаимны, и Амбра, несмотря на приятельские подколы, граничащие с отчаянным флиртом, увязает в зоне вечной дружбы. Она и сама не хочет рушить их особую связь, но ничего с собой поделать не может. Эдер любит другую — в его случае старые чувства не ржавеют. Амбре тошно, но она спрашивает каждого эотанца на пути, видел ли кто-нибудь Элафу из Дирвуда. Найти Детей Утренней Звезды легко — по безумным взглядам и глупому счастью на лицах, как бывает у наркоманов. Вдвойне тошно узнать о ребёнке-подростке Элафы, и Алот, смеясь, любезно предлагает Эдеру посчитать года. Трудно сказать, рад ли он сам новости, но от цели не отступается. Из-за дара Хранителя Амбра всегда чувствует себя одинокой, но с недавних пор — особенно сильно. Друзья пытаются помочь, пошутить, поинтересоваться, что она видит, но до конца никто не поймёт бездну смерти у границы сознания, где перекинут шаткий мост к безумию. Такие, как она, редко доживают до старости; ещё меньше — в своём уме. Амбре кажется, что она имеет право быть жадной, жить быстро и как захочется. Как капитан, она властна прекратить поиски этой сектантки, сказать своё строгое «нет» и гнаться за Эотасом дальше, но не может отказать Эдеру — тому единственному, кто сотни раз спасал её шкуру и ни на что не жаловался. Что же хранит часть её души в Эотасе — и хочет ли Амбра её вернуть, вместе с пятью годами в зоне вечной дружбы? Заброшенный храм Хайлии на безымянном острове видится ей знаком, но каким — пока остаётся загадкой. Амбра косится на Ичи, помня об угрозах богини, однако птица невозмутимо чистит яркие перья и гадит на многострадальную палубу. Сложно объяснить Майе, почему её так редко берут на вылазки, что дело не в ней. В святилище будто все позабыли о любви, кроме двух призраков, которых может видеть только Амбра: мужчина встаёт на колено, а женщина прикрывает лицо ладонями, чтобы не закричать от счастья — впору сахар ложкой с них соскребать. Эдер восхищается огромной золотой скульптурой птицы и проходит сквозь влюблённых, почёсывая густую бороду, затем смотрит под ноги. — Кажется, я на что-то наступил. Нет, это не гордость Амбры, но скоро она рискует с ней распрощаться: в песке лежит деревянное обручальное колечко — простое с виду, но с хитрым зачарованием. На внутренней стороне выжжена надпись: «наши звёзды сошлись», а две нарисованные горы соединяет цепь крошечных драгоценных камней. Позже, заперевшись в капитанской каюте, Амбра рассмотрит находку получше и поймёт, сколько силы таится в простоте: цепь — не что иное, как связь между двумя людьми, крепкое чувство уверенности и заботы близких, которое мешает чужому воздействию на разум. Будь на месте Амбры кто-то другой, он бы тут же выкинул кольцо и проклял Хайлию, но отчаяние из-за встречи с потенциальной соперницей, невыносимое одиночество и желание взаимности берут своё. Она не считает, что переступает черту, когда тошно станет уже от себя, а верит в этакий толчок из дружбы к чему-то большему — и без раздумий целится в Эдера, пока тот драит зверинец. Поначалу ничего не происходит: он стоит спиной к ней, опёршись о швабру, и вытирает пот тыльной стороной ладони, затем поворачивается, глядит на Амбру — и громогласно чихает так, что Алот подпрыгивает на койке. — Прошу прощения — продуло, наверное! — Или у тебя аллергия на шерсть, — вздыхает Алот. — Хотя скорее она начнётся у меня. Других знаков, что связь установлена, не видно. Амбра вертится перед Эдером, заглядывает в глаза, когда приносит очередного кота, но тот радуется как обычно, подмигивает и пошучивает с полусерьёзным видом. Уверенная в силе магии любви, она наслаждается каждой битвой бок о бок, спором, кто убьёт больше пиратов, их вечерней болтовнёй за игрой в орланскую орлянку — и тут же кидается в бой, когда слышит сбивчивое, но такое нежное признание: — Пять лет назад мы пережили Таоса и вернули тебе рассудок, теперь мы ищем твою душу и гонимся за богом, которого я считал мёртвым — уму непостижимо, как нам до сих пор везёт! Наверное, всё благодаря тому, что мы до сих пор вместе. Честно говоря, у меня нет человека ближе тебя… — Эдер, неужто ты признал, что влюблён в меня? — кокетливо лыбится Амбра, считая, что олицетворяет само очарование, однако улыбка тут же исчезает с лица Эдера. Спохватившись, он начинает забирать слова обратно, точно выдирая каждое из её кровоточащего сердца: — Ты не так поняла… ох, Гхаун, забери меня… Я имел в виду… А, понял — ты шутишь! Ну даёшь! Нет, честно говоря, я никогда в таком направлении не думал… Вся выдержка уходит на поддержание улыбки, точно так и было задумано. Только руки трясутся, сцепленные за спиной до боли; кровь отливает от головы, от сердца — оно едва стучит в грудной клетке — и словно застывает в венах красным желе. Амбра не помнит, как добирается до каюты и падает ничком на койку, не раздеваясь. Если она сейчас умрёт, то будет умолять Бераса отправить душу подальше, а лучше вообще растворить в небытие. Конечно, мстительная Хайлия не могла не наказать её самым изощрённым из способов, а она, дура наивная, поверила в магию! — Ты же богиня любви! — кричит Амбра в подушку, но не рыдает — стыд и гнев едва не разъедают внутренности желчью. Она умудряется уснуть без сновидений, без упрёков от богов: ещё бы, страшно, наверное, попасть под руку! Будит её стук в дверь и голос рулевого: — Прибыли в Асонго, капитан! Амбра наспех умывается и пытается вспомнить на ходу, зачем они вообще вернулись в разрушенную крепость. Бедно одетые люди падают ниц перед отпечатком ноги адрового гиганта, но их заметно поубавилось. Эдер уверенным шагом ведёт команду к группке эотанцев и нависает над тщедушным мальчишкой-подростком. — Ты обманул меня, сказав, что не знаешь Элафу. Ты Бирн, её сын — ведь так? — И что с того? Я вас не знаю! С каменным лицом Эдер выслушивает, что любовь его юности давно мертва, а её сын — и, возможно, его сын — примкнул к радикально настроенным эотанцам, чтобы отдать поскорее душу богу-разрушителю. Талантам организаторов этой прощальной вечеринки остаётся только позавидовать. Старые чувства рвут ему сердце, и Амбра леденеет от мысли, что радуется его мучениям. — Даже не думай! Как старый друг твоей матери, я запрещаю с ними связываться! Амбра вглядывается в веснушчатое лицо, зная, что и Эдер занимается тем же самым. Потеряв на войне брата, разочаровавшись в вере, он всей душой ненавидит всё, что связано с Эотасом, хоть и умело скрывает гнев. Только «доброго дядю» Бирн слушать не желает. С Амброй же на корабле говорит совсем другой Эдер: — Мы должны их остановить, убить того, кто затеял это преступление! — доброе и улыбчивое лицо искажается гримасой ненависти; он делает шаг вперёд, возвышаясь над Амброй, машет руками и то и дело хватается за меч, пока та, обливаясь потом, старается не шевелиться. Когда она командует отойти от Асонго на расстояние безопасного преследования и ждать корабль эотанцев, Эдер наконец успокаивается. Амбру трясёт, как в горячке, пока она перекатывает кольцо Хайлии в ладони: во что они превращаются? Как можно так легко обратить светлое чувство во зло — что любовь к человеку, что к богу? Маленькая шхуна отходит от Асонго средь бела дня — и никому нет дела, куда те держат курс. Они нагоняют эотанцев в открытом море, подальше от любопытных глаз, и берут на абордаж. Как обычно Амбра не отстаёт от Эдера и прикрывает спину на открытой палубе — к сожалению, мозги промывают не только детям, но и разумным взрослым — жрецам, солдатам и фермерам. В трюме тихо; Амбра аккуратно переступает через тела и лужи рвоты, пытаясь выцепить знакомое веснушчатое лицо, но Бирна среди них ещё нет — как и главаря. Блаженные улыбки наркоманов перекошены предсмертными судорогами, а души их томятся здесь же, в ожидании Хранителя. Если Эотас занят не только разрушением мира, то он должен вмешаться в это безумие — однако бог молчит, и Эдер с Амброй вершат правосудие самостоятельно. — Ты — Гхаун? Я служу тебе, лорд Заката! Девушка пытается схватиться за плащ, но Амбра тут же отправляет её душу к Берасу. — Вашу любовь отравили, простите, — шепчет она почти с каждым взмахом. Сил на ненависть уже не наскрести даже под крики выживших фанатиков. Эдер тоже устал и пытается воззвать к благоразумию Бирна, как пять лет назад говорила с ним Амбра. Это работа Хранителя — раздавать горькие пилюли истины, — но теперь он знает, что это за чувство такое, когда разрушаешь веру и чужие жизни. Моряки снуют по палубе, обшивка кряхтит под ударами волн, и Амбра подставляет лицо свежему ветру. Она совсем одна — ну и пусть! Всё будет хорошо, пока она не окажется с ядом в руках и желчью в сердце… как Таос. Бирн на борту, а Эдер впадает в отчаяние, гадая, его ли это кровь, и вглядываясь в черты лица. Память об Элафе не позволит ему бросить пацана — чужой он Эдеру или нет. Нет гарантий, что в Асонго он снова не вернётся к сектантам, не попробует выпить яд — теперь уже набравшись храбрости. Пусть он слеп, но не виноват в том, что родился среди эотанцев, и его мать, судя по воспоминаниям Эдера, цепко держала сына за воротник. Разве Амбра не была когда-то такой же, когда в прошлой жизни примкнула к Таосу? Что за мука — забыть, что было пять лет назад, но помнить прошлую жизнь в облике слепого орудия подобного безумца! Чтобы искупить грехи, пришлось поставить на кон свой разум, и повторять подобное кому-то Амбра не желает. А ведь этот парень куда моложе, чем была она в начале пути. Как же научиться беспристрастно судить? Бирн сходит с корабля и мнётся на причале, пока Эдер что-то говорит ему на прощание; лишь когда парень исчезает в толпе, он садится на ограждение набережной, закуривает и свободной рукой поглаживает бороду, глядя на серые крепостные стены. Амбра садится рядом и, не произнося ни слова, обнимает его поперёк груди, кладёт на плечо голову и закрывает глаза, наслаждаясь таким уже родным табачным дымом. — Спасибо… — шепчет он бегло, растерянно, хочет сказать ещё что-то, но Амбра сжимает его крепче, словно пытаясь переломить. — Не надо. Я знаю. — Нет, давай убьём какого-нибудь работорговца, я в настроении. — У меня есть кое-что, — она протягивает кольцо Хайлии Эдеру и поясняет: — Тут защитные чары от чужого воздействия на разум. Попробуй на Бирне — вдруг поможет? Эдер снова улыбается краем губ и заговорщически подмигивает, затем заботливо треплет ей волосы, надевает кольцо и, вздохнув, поднимается. Проводив его взглядом, Амбра ловит себя на мысли, что продолжает ревновать; ничего в общей сложности не меняется. Она прячет лицо в ладонях и громко вздыхает, а затем понимает, что звуки улицы стихают — кто-то врывается, как вор, в её сознание. «Ты умеешь преподносить сюрпризы, смертная». — Привет, пернатая, давно не виделись, — недовольно бурчит Амбра, как обиженный ребёнок. — Пришла поглумиться, обклевать меня до косточек? «Напротив, я довольна твоим поступком. Весьма… неожиданно. Поначалу я ничего нового не увидела — все существа хотят добиться любви, часто — вероломным способом, но кольцо бы тебе всё равно не позволило: оно и не может создать чувства — на это способны только вы, смертные». — Понятная мораль: ничего не дадим, работайте сами. «Если ты так этого желаешь, тогда послушай мудрость на своём языке: нельзя склеить две половинки, если одна от яблока, а другая от бобра». — Но Эдер не бобёр! Он тоже применил кольцо! Алот шокировано таращится на Амбру и боком, как морской краб, скрывается в трюме. Матросы, привыкшие ко всяким чудесам, даже не поворачиваются. «Любовь принимает разные формы — подумай об этом». — Да знаю я… получше некоторых. Скрестив на груди руки, Амбра продолжает в одиночестве сидеть на ограждении и щурится на солнце, выглядывая в толпе знакомый силуэт.