Путешествие длиною в жизнь

Народ ¹Хонсю издавна слышал о таинственном белом волке. Одни говорили, что волк взглядом обращал тех, кто его видел в камень, другие рассказывали, что он воплощение самой богини Аматерасу. Действительно, облик ²ёкая был редкой, необъяснимой красоты, но по-настоящему поражал его небывалый размер, ибо этот один демон был крупным как трое сытых волков. Массивное тело зверя, сохраняя грацию в движениях, возвышалось над человеком тенью. Обычно ёкай появлялся в мире людей с приходом суровых зим или кровавых битв. Жизнь на земле съеживалась, оголялась и то, что было невидимым, становилось видимым. Тот, что скрывался, был открыт взору мертвецов. Многие знали об этом, хотя мало кому посчастливилось увидеть его своими собственными глазами при жизни. И вот в одну из битв, вороны, слетевшиеся на запах мертвой плоти, принесли с собой восход полной луны, упоительно прохладной, красной от крови. Темные, древние, неукротимые и безжалостные твари покинули свои бездонные трясины и дремлющие горы. Уже голодные, уже ненасытные они заплывали алой пеленой и метались между растерзанными телами, вспыхивая неожиданными побуждениями и желаниями. Когда огонь сражения почти догорел, растворившись в ночном мире ранней зимы, белый волк вышел из своего укрытия. Его желтые глаза перебегали с одного павшего воина на другого в поисках древних душ, которых он мог здесь найти. Даже в снежной буре ёкай казался кем-то другим, отличным от других демонов, явившихся на пир. Зверь всегда носил маску отрешенности и люди, живые или мертвые, разглядевшие это бесстрастное лицо в снежной буре, не могли впоследствии вспомнить его. Но несмотря на свои неподвижные эмоции, ёкай внезапно был придавлен накатившим и разрываемым его невыносимым горем — так действовали на него древние души. Это было предчувствие. В голове у волка металось эхо чьих-то далеких голосов и в этом хоре к нему обратилась свернувшаяся древняя душа, живущая в оболочке смертного тела и бывшая им. Всего на миг она отыскала чуждое смертным лунатическое сознание могущественного демона-волка. Словно слепой, ёкай заметался по полю битвы, распугивая встревоженные лица других демонов. Одурманенный чужой болью в своем мозгу, волк стремился первым отыскать призрачный росток этой души. Однако он слишком долго искал источник и уже почти не чувствовал неожиданную связь в зимнем холоде — она была лишь каким-то намеком на задворках мыслей. Ему досталась лишь чужая скорбь.

***

Множество деревьев в ³Аокигахара давно скинули листву. Зимний ветер, несущий первые суровые морозы и снега, налетал порывами на застывшие тела мертвых воинов. Острие воткнутых в землю копий искрились на фоне серебристого неба. Ничто не предвещало звуков в лесу мертвецов, донесшихся в следующее мгновение. Внезапно что-то громко бухнуло, хотя и приглушенно, но сама земля дрогнула у ёкая под ногами. Все птицы сорвались с деревьев. Почти целый век под эти звуки выстрелов из пушек и аркебуз междоусобная война забирала все больше жизней. То тут, то там разрушались вознесенные к небу замковые крепости, такие высокие, что, казалось, они задевали облака. Мадара задавался вопросом, зачем люди стремились строить их такими. Белые камни на широких равнинах воспринимались им как гиганты, которые с каждым годом все больше врастали в землю. А теперь, примерно в полумиле, один из этих замков горел над опустевшим полем битвы. Защитники местного лорда полегли где строем, где вразброд; знамена их свалили и растоптали; если кто-то живым выбирался из канавы трупов, его то пинками, то копьями пытались добить. Из задымленных врат захваченного замка выскочила боевая конница карательного отряда их четырех всадников. Они пронеслись мимо белого волка и устремились прямо в лес, где еще раздавался плач беглецов и выстрелы последнего сопротивления крепости, говорящие об участи, которая ждала их род. На этот раз Мадара отчётливее почувствовал среди запаха смолы и дыма пряный аромат древней души. Ёкай наконец-то смог приблизиться к ней или просто сама земля решила отдать душу прямо в глотку демонам? На мгновение он замер, а потом бегом кинулся за конницей. Белый волк хотел захватить душу первым, и с каждым его шагом этот запах изменялся. Он сгущался и приобретал более мясистую плотность. Выстрелы, доносившиеся из леса, не смолкая ревели, будто ветер или злобная буря, и указывали волку путь. Впереди Мадара увидел, как в клубах дыма от разорвавшихся снарядов реял белый флаг знакомого ему клана самураев. Те немногие, кому хватило сил выбраться из осажденного замка и добраться к реке, теперь скрылись под водой, окрасив ее в темный цвет крови. В нескольких шагах от реки, прислонившись спиной к дереву, лежал молодой воин. Он истекал кровью, лицо его посерело, и он глупо смеялся или рыдал. Мадара уже увидел смерть, какой она была, и сам убивал, не щадя крови и боли, поэтому угрызения совести почти навсегда оставили его. Но в этой задымленной долине, где еще звучали последние выстрелы, еще умирали и убивали друг друга люди, белый волк испытал глубокое уважение к самураю. Умирая, в обмен одной своей жизни, он забрал несколько других. Черная пыль застыла на лицах преследовавших беглецов всадников, и у каждого было пятно крови на шлеме или на нагруднике. Задача воина казалась несбыточной, но он защитил то, что с трепетом прижимал к своему сердцу. Если не врагу, то теперь только демонам достанется жизнь ребенка в его руках. От страха и боли все плыло у девочки перед глазами, но она все же заметила, как высокая тень белового волка скользнула мимо, на мгновение закрыв перед ней все ужасы войны. Девочка позвала его. — Ты здесь, чтобы убить меня? Голос несчастной звучал тише, чем хруст снега под лапами ёкая. Ее огромные глаза были полны грусти и напоминали колодец из слез. Тем не менее, Мадара был удивлен тому, что ребенок видит его. — Я ни к кому не испытываю сострадания, — спокойно ответил ёкай, — но, может быть, ты еще доживешь до утра. — Ночи холодные, — вздохнула девочка, прижимаясь к своему защитнику. Его мертвое тело было еще теплым, но он уже не защитит ее ни от холода, ни от демонов Аокигахары или врага-победителя. С такой же легкостью убийцей мог оказаться и ёкай перед ней. Девочка готова была смириться с тем, что все равно кто-то успеет добраться до нее первым. Должно быть, любопытство или древность души этого ребенка подействовали на белого волка, но у него было представление, что она должна принадлежать ему, что он заберет её. Мадара никогда не встречал еще душу, которая была нужна ему живой больше, чем поглощенной за одно мгновение. Но чары разрушились, когда ёкай услышал, как вдали завыли странные голоса. Он посмотрел на девочку и, рыча, схватил зубами за ворот кимоно и закинул себе на спину. Мадара понял, что другие демоны почувствовали древнюю душу ребенка, и кинулись на ее поиски. Ночь уже начинала властвовать над небом, и молодая луна засияла сквозь деревья, окутанные легкой тьмой. Волк ринулся вперед, все дальше и дальше, прочь от реки и угнездившейся там смерти, в холодную темноту леса. Позади крепко хваталась за его толстую шею девочка, а за ними тьма уже краснела и содрогалась в бесконечных криках гнева вышедших на охоту демонов. Когда-то и Мадара охотно принимал участие в пляске смерти, человеческая кровь и плоть наполняли его живот, голову и легкие, но с прожитыми веками и с количеством поглощенных душ все это стало казаться не более чем детскими забавами. Враг-победитель должно быть уже укрылся в стенах захваченной крепости, но для тех, кто остался снаружи ночь пройдет далеко не в безопасности. Всюду летели нетерпеливые огни демонических глаз, и Мадара слышал вопли и крики даже сквозь шум ветра в ушах. Ни стенающим, ни выжившим, ни мертвецам не на что надеяться. Но где он мог спрятать ребенка от этой жгучей сумасшедшей ярости? Белый волк остановился возле старого, длинного, но невысокого храма, с еще не рухнувшей лестницей в несколько низких ступенек и дверным проемом для жертвоприношений, ведущим в прохладную темноту внутренних помещений. Там был запах — холодный, со странной примесью святости, страха и призрачного аромата ладана, — последние останки тревожной веры многих поколений. Внутри храма лишь холодные голые стены и прикрытая самодельной ширмой дверь: конечное убежище, чтобы переждать ночь. На полу, как и во всем здании, скопился белый снег и вековая пыль. В углу лежал тюфяк. Мадара уложил ребенка на него, и девочка боязливо скрутилась в углу. Волк не видел ее лица за закрытыми руками, но понял: она думала, что если уснет… не съест ли ёкай ее тогда? Подобно кошмару, окруженного самыми худшими фантазиями, она полностью оказалась руках демона. И сон, к которому склонял белый волк, не принесет ей спокойствия, а лишь наполовину вспомнившийся родной дом, теперь уже сравненный с землей. Тот, которого она лишилась.

***

За миг до пробуждения ты услышала странный разговор. К утру он больше походил на воспоминание, чем реальность, и поскольку, как тебе казалось, случился во сне, то слова и образы были туманными. Сквозь маленькую щелочку в двери ты уловила мерцание синего пламени, вылившееся в пылающий рельеф стройного тела и лицо мужчины, которого ты не знала. — И кто же ты? Ты ничего не ответила, проглотив испуганный вздох. Только украдкой смотрела на мерцающее пламя нескольких хвостов за спиной незнакомца, выпивая это видение глазами. В этом ёкае, кто был твоим ночным посетителем, не было злобы — ты чувствовала только откровенное, нетерпеливое любопытство. — Подарок судьбы или долгожданное подношение… Глупая и напуганная… Острые, аккуратные лисьи клыки оскалились и язык мужчины быстро прошелся по губам, увлажняя их. Но он не успел договорить. Раздался громкий треск: кто-то отбросили незнакомца в сторону к дверям храма, где лежали дары и нетронутая еда. Послышались шаги, грубые, нарушающие тишину этого некогда священного места, теперь оскверненного присутствием демонов. — Ах, Мадара… Должен был догадаться, что это твоя зверушка. Белый волк в человеческом обличье оказался намного массивней кицунэ: более рослый, крупнокостный, прекрасный и чуждый в своей мужественности. Его длинные кудрявые белые волосы спадали с головы на плечи, словно шерсть. И все же глаза демонов оказались на одном уровне. — Ты не тронешь ее. Рука Мадары, тяжелая и беспощадная, сдавила плечо лиса. Они не носили друг перед другом никаких масок, но лица с высоко посаженными узкими яркими осколками-глазами отражали всю их истинную сверхъестественную природу. — Тебе не заставить меня дрожать, волк. Общая неприязнь и презрение заставили их отпрянуть друг от друга. — Я не трону ребенка, ибо к своему счастью не имею чести отбирать то, что принадлежит богам, — это были первые слова, произнесенные лисом с той минуты, как взгляды демонов скрестились в молчаливом противостоянии. Мадара заглянул глубже в посаженные мрачные глаза кицунэ. На дне их затаилось тайное знание — лис больше других демонов понимал пути богов. Как хамелеон, который принимает некоторые цвета под обстоятельства, он часто менял хозяев, пока под грузом собственного высокомерия не счел себя достойным для единоличного поклонения. — Меня не волнует, что ты отнял ребенка у богов или они позволили тебе сделать это… Воспитаешь ли это дитя волком, поглотишь душу или вернешь племени… Но ты знаешь, мне не нужны неприятности, поэтому вам придется уйти. Кицунэ опустил голову и исчез. В один миг он рассыпался в серебряный прах, а ветер раздул его, как исчезают сны с первыми лучами солнца, оставляя в памяти лишь сухой остаток. Затем наступил рассвет и тишина. Ночь крови пришла и ушла. В комнатах было морозно — отовсюду в старый храм проникал холодный воздух. Ты встала с тюфяка, подошла к ширме и глянула за нее. Солнечные лучи опускались на голые ветки деревьев. Сначала ты не поверила своим глазам, что пережила нападение на свой клан. Ты ожидала, что в любой миг в твое сердце прилетит вражеская стрела и неожиданное спасение окажется лишь игрой угасающего света. Но с каждым вздохом день становился все вещественнее и реальнее. Далеко не сразу ты вспомнила о белом волке. Среди стройных деревьев мимо тебя мелькнула тень. Мадара? Из-за своего меха он производил лишь впечатление какого-то призрачного шелестящего существа, но мельком увиденные яркие желтые глаза успокоили тебя. Возможно, что тот другой ёкай лишь привиделся во сне… «Что со мной станет?» — раздумывала ты. Скорее всего, станешь бедной крестьянкой на полях, в поте лица зарабатывающей на жизнь и ведать не ведающей больше о своем происхождении и драматических событиях, поставивших точку на благородной жизни. А может быть, ты умрешь еще ребенком? И все же, с наступлением нового дня напряжение и горечь немного отпустили тебя. По прошествии ночи твой возраст как будто сам собой изменился или это полное осознание того, что произошло помогло тебе все перенести? Ты чувствовала себя освобожденной, даже почти умиротворенной, и впервые со всей серьезностью посмотрела на свое будущее. Но этого недостаточно. Какие дальнейшие действия могли бы привести в порядок разладившееся будущее ребенка из благородной семьи? Даже со всей своей неопытностью, ты понимала, что со стороны ёкая это был странный знак внимания — предложить свою защиту. А кроме того, он мог получить гораздо больше от твоей смерти. Но ты слишком устала бороться, чтобы не радоваться своему спасению и обстоятельствам, которые сложились перед тобой, но в то же время оставалось легкое сожаление, ибо ты знала, что никогда больше не увидишь свою семью. — Итак, мы уходим, — сквозь зимнюю пыль, разгоняемую ветром ты посмотрела на обращенное к тебе большое лицо волка. Он уже говорил с тобой на человеческом языке, однако тебе все равно казалось странным разговаривать с животным, пусть и ёкаем. — Когда закончится эпоха смуты, я верну тебя в твое племя. Ты ничего не ответила, но белый волк все так же смотрела на тебя, и в конце концов ты призналась: — Я обязана тебе жизнью, и у меня нет выбора, кроме как следовать за тобой. Впереди вас ждали еще более холодные снега, суровые ветры и бессердечное солнце, совсем не согревающее и прятавшееся под крылом серого неба. Возле очагов битв вам случалось обнаруживать умерших воинов. Они лежали на земле, как подрубленные деревья. Один раз ты осмелилась подойти слишком близко и увидела их живые глаза на умерших лицах. Широко раскрытые зрачки словно застыли во времени, а потом душа покинула даже их. Итак, им повезло умереть утром, а войскам твоего отца досталось послужить трапезным столом для демонов. Удивительно, но по прошествии времени ты почти забыла о тех, кто пытался тебя спасти из горящей крепости. Ты ничего не почувствовала, когда попыталась вспомнить, как демоны терзали их плоть в ту ночь. Если раньше фонтан крови в твоей памяти бил сильнее, то теперь слабее. Ты хотела лишь одного, чтобы скорей бы все это кончилось. Войти с холодной зимы в нагретые комнаты, бегом упасть в объятья матери, и ее тело вернет все утраченное тепло. Но этот холод продлится еще не один год, а твоим единственным утешением станут белые меха странного ёкая, привязавшегося к человеку. По крайней мере, теперь он обо всем заботился. Как же это странно, что за тобой ухаживает хищник — волк, утешающий ягненка, но безмолвие и спокойствие ёкая заверили тебя, что он позаботился и будет заботиться о тебе. И ты доверчиво последовала за его тенью под ровный хруст снега на холодной затвердевшей земле, под прикрытием ночи и звезд, под холодным сиянием зимнего солнца…

***

Ты должна была умереть. Однако ты не умерла, и не осталось даже шрамов, напоминающих об этом. Время шло. Ты уже давно не чувствовала, как оно проходит. Года мелькали один за другим, стирались из памяти образы отца и матери, и как в тумане исчезали детские воспоминания. Ты мало что помнила из того, что было до встречи с Мадарой, только отрывочные эпизоды из безумного пожарища: все тело в огне, кто-то мечется по тлеющему замку, чтобы убежать от преследующей стихии. Удивительно, но по прошествии времени ты почти забыла о тех, кто пытался тебя спасти из горящей крепости. Ты ничего не почувствовала, когда попыталась вспомнить, как демоны в ту ночь терзали плоть мертвых защитников родовой крепости. Если раньше фонтан крови в твоей памяти бил сильнее, то теперь слабее. А потом эти далекие обрывки памяти обрываются, и ты уже бежишь вслед за белым волком по заснеженным склонам. Вы выживали в борьбе, но дни не всегда были наполнены ею. Когда ёкай не сражался за твою жизнь, ты училась подражать его поведению, поскольку, хоть и была человеком, больше с людьми была не близка. На долгие годы твоим единственным другом стал ёкай, которого уважали другие демоны, а смертные бежали или нападали с копьями, если он показывал себя перед ними. Ты хотела, как и он, стать такой же сильной. В глубине души даже считала себя волком — спящим зверем внутри клетки. Когда ты стала старше, Мадара неохотно стал учить тебя сражаться. Он гонял тебя дни напролет, одарил оружием, необходимым для выживания: научил языку зверей, чтению судеб по звездам… Но он не мог научить тебя только одному — отсутствию сострадания, когда необходимо убивать. Волк сказал, что это отличает человека от монстра. Ты никогда не спрашивала, считал ли он себя таковым, ведь в твоих глазах Мадара был совершенством. Мускулистое тело волка завораживало. Ёкай никого не боялся, даже если противник был крупнее: он набрасывался на него, опрокидывал на землю, переворачивал. Его длинный хвост раскачивался в серебристом лунном свете. И когда Мадара, как будто услышав бившиеся у тебя в голове мысли, обрушивал в твою сторону тяжелый взгляд от которого сжималось сердце, ты забывала обо всем. Щеки краснели от крови. Земля дрожала под ногами. Небо раскалывалось над головой. Тебя охватил незнакомый восторг и теплая истова: нечеловеческой любви или безумия. Ты не выдумала это растущее в груди чувство. Только с Мадарой ты могла летать, опережая свет. Только он смог спасти твою жизнь, спустившись со звезд и оставшись рядом, чтобы защитить тебя — девочку, жаждущую отомстить, но прошедшую всю страну, чтобы стать волчицей. Осталось лишь обрести счастье, которого ты не искала: разделить с волком все горести и надежды. «Мадара — зверь!» — вскрикнул разум. Хотя ты больше не считала себя человеком и почти давно не испытывала стыда, но это новое чувство разбудило спавшую внутри девушку. Твое тело, возбужденное запахом крови, овладевшей его печалью, гневом и отчаянием, само вытянулось в тугую струну. Хотелось закричать и ринуться вперед, прокусить кожу под белым мехом. Во взгляде, томном и пылком после боя, тебе чудилось желание. Ты перестала слышать свист ветра. Остался лишь гул собственного сердца. И ты надолго погрузилась в этот ритм. Наваждение ушло, когда село солнце, залив землю оранжевым светом, а затем мрак ночи овладел небесами. Уже прошло несколько месяцев как ночи стали спокойны и безмятежны. Никто шумно не хлопал крыльями, не кричал, не пищал или издавал пронзительные крики. Лишь разбойники нарушили мирное время. После стольких лет преследования вы наконец-то получили время на передышку: ни демоны, ни войска врага-завоевателя ни разу не преградили вам путь. Бешеная гонка по степи закончилась. Ты поняла, что Мадара был странно тихим, когда вы остановились на ночлег в сотне шагов от смутно знакомого заброшенного храма. Он взобрался на пьедестал, где раньше стояла статуя лиса, закинул голову вверх, и посмотрел на звезды. Белый волк любовался небосводом, как мечтатель, не ведавший ожесточенных битв, хотя в действительности будто бы искал в созвездиях ответы. — Подойди и посмотри на звезды со мной, — позвал тебя Мадара очень тихо. В небе, среди звезд, блестело тайное послание. Ёкай научил тебя читать судьбы, и далекие созвездия говорили тебе не о любви или смерти, а о прощании. В эту ночь, глядя на звезды, ты вспомнила разговор между Мадарой и кицунэ. Ни разу за все годы вашего путешествия ты не спрашивала о нем. Все ответы на будущие вопросы плыли в тишине этого воспоминания, сливаясь с шорохом осенней травы. Ёкай вернулся сюда, чтобы выполнить данное им десятилетия назад безмолвное обещание. — Нет, не оставляй меня! — не удержалась ты от внутреннего возгласа. Позабытое прошлое не преградит тебе путь к белому волку. Мадара не сможет сбежать от тебя. Ты подошла и привлекла его в свои объятия. Если бы ёкай только сбросил с себя все мнимые обязательства, ты бы опустилась с ним на землю. Вы бы катались по траве, не размыкая клыков, не расцепляя ног. Но Мадара оказался непреклонным. Вот и сейчас он восседал на своем камне, как старый хищник, никуда не торопясь, и с равным удовольствием смотрел на небо и позволял девушке у своих ног обнимать себя… В тебе поднимался молчаливый гнев, но ты лишь сильнее сжимала толстую шею волка, пряча лицо в его белую шерсть. Если волк и уловил эту ярость в тебе, то не стал отвечать на нее. Мадара сам не был готов к расставанию и постоянно пытался убедить себя уйти. Ты стала частью его самого, но он был бессмертным. Ёкай, несомненно, захотел бы попытаться сделать бессмертной и тебя, хотя пути к человеческому бессмертию очень рискованны. Если возможность увидеть тебя бессмертной, неуязвимой, вечной не была лишь иллюзией, Мадара забрал бы тебя с собой в Дзигоку вне зависимости от твоего желания. Но даже в один-единственный раз волк не имеет права посчитаться с твоими возражениями, хотя во всех других случаях ты целиком и полностью уступала ему. Кицунэ во всем оказался прав. Мадара вздохнул, и легкий ветерок пронесся по твоей спине, а вместе с ним закружилась голова. Волк провел длинным когтем вдоль линии твоего позвоночника. Это прикосновение было похоже на звуки музыки, нежную игру на струнах твоей души. Ты задрожала, у тебя перехватило дыхание… Теплые и сильные ладони прошлась по твоей талии, скользя по коже и наконец, обе руки, как змеи, обвились вокруг всего тела. И неожиданно тебя поразила молния — сильнее тех, что бьют в землю летом, в грозу.

***

Когда ты открыла глаза, уже наступило утро. Птицы разбудили тебя своим щебетаньем. Солнце наполовину взошло на небе, залив землю оранжевым светом. Ты увидела склонившееся над тобой лицо немолодой женщины. У нее были длинные черные волосы, прямые, как у всех аристократок, округлые щеки, вытянутые к вискам глаза. — Ты… Мама! Женщина улыбнулась. Ты вздрогнула. Значит, это не сон! Кожа у матери была все также белая, рот нежный, красиво очерченный и красный, как спелые ягоды, а глаза были выразительные, подкрашенные темной тушью. Все это ты вспомнила разом, как во вспышке ослепительного света. Все твои воспоминания о детстве возвращались постепенно. Сокровенные мечты, беспечная радость и наивность. Но вместе с этим пришла и боль. Ты ощутила в себе всплеск злости. «Он бросил меня! — пронеслось в сознании яростным отсветом. — Мадара бросил меня!» Он стал всем для тебя, а ты сама оказалась ничем. Но ты отказывалась найти конец вашим отношениям в восставшем из пепла доме твоих родителей. Просто не могла принять этого. К тому же твоя одичавшая воля, неистребимая тяга к свободе продлят эту битву. Будучи наполовину диким зверем, ты все равно продолжишь бороться, убегая, прячась, ловя и цепляясь за любую ниточку, которая могла бы привести тебя за стены замка в дикие степи. Вначале разнообразные пытки побега позволяли тебе сохранять желание сопротивляться навязываемому кроткому послушанию. Однако с каждым новым днем приручение к неволе становилось всеобъемлющим и непрерывным, хотя и разнообразным — гложущим в сломанном зубе, после того как мать ударила тебя за то, что ты оскорбила её и саднящим на синих запястьях… Это продлилось на долгие месяцы. В конце концов ты удалилась от мыслей о побеге и погрузилась в мир людей. И теперь, благодаря новому супругу матери была накрепко привязана к сумятице благородной жизни. Но этот даймё, отвоевавший земли твоего отца силой оружия, ничего не хотел знать любви и свободе. У него был только единственный сын. Он хотел тебя как разменный трофей — то, что лучше всего сможет узаконить его права на эти земли. Если могла, ты бы прыгнула в седло, пустила лошадь в галоп и унеслась подальше от этого даймё и завоеванных им земель, но ты потеряла свободу. Как отца, как братьев, как всех защитников замка, которых ты любила в детстве… как волка-ёкая, дававшего тебе приют. Говорят, что даже в глухой чаще леса больше не найти следа присутствия ёкаев. Мадара исчезнет… или умер? Может быть… На воле красота живет очень недолго. Встретившийся тебе на дороге жизни белый волк стал падающей звездой, оставив за собой лишь след на небе. Ты осушила слезы. В последнюю ночь перед пышной церемонией бракосочетания, как во сне, ты услышала голос Мадары. Ты блуждала по саду камней и звала его. Но призрачный облик волка не откликался на крики, и одинокий вой ветра пронзал твое сердце. Почему он ушел?