***
Замок вблизи оказался замком только по названию. После монументальных стен Борея, выраставших прямо из скалы, и древних башен, пронзающих небеса, это место выглядело больше похожим на особняк зажиточного горожанина. Вместо зубцов и бойниц здание украшали резные фризы и высокие окна, вместо рвов и земляных валов вокруг был разбит ухоженный парк с беседкой и фонтаном. Артур испытал почти разочарование, увидев, что на самом деле представляет собой таинственный замок. — А на карте ведь был обозначен очень внушительно, — поделился он своей печалью с Вито, как только они приземлись рядом на парковую дорожку. — Как настоящий замок, почти что действующая крепость. Прямо как Борей. — Не все хорошо укреплённые здания выглядят как Борей, — хмыкнула Риан, подъезжая ближе. — Просто поверь мне на слово: это замок. — Чисто из праздного любопытства: Вито, а у домов, замков и всего прочего душа есть, а? — Есть, — коротко ответил тот. — Иногда и не одна. Им пришлось оставить пегасов в конюшне, где Клио немедленно развалилась на соломе в деннике, таком просторном, что она могла бы расправить там крылья. Слуги, а, может, это были рабы, проводили всадников в гостевые комнаты, обстановка которых дышала сдержанной континентальной роскошью. Артур окинул взглядом лепнину, украшавшую высокий потолок, и тоже почувствовал себя пегасом, которого привели в конюшню, где один денник сошёл бы за стойло на почтовой станции. Подавив желание последовать примеру кобылы и рухнуть на кровать под шёлковым покрывалом, он принялся, как мог, приводить себя в порядок. В дверь постучали, и вежливый голос с той стороны спросил, не нужна ли ему помощь. Он отказался. Около часа спустя дверь распахнулась без всякого стука. На пороге стояли Вито и Хейд, уже избавившаяся от своей маски. Очки, впрочем, она оставила, просто сдвинув их повыше, и теперь затемнённые зелёные стёкла блестели на русых волосах. Белые шрамы вокруг рта и клейма на щеках придавали ей сходство с приготовившейся к ритуалу жрицей. Зрачки в голубых глазах сжались в узкие щёлки. В Борее некоторые называли Хейд Волчицей, но, по мнению Артура, в такие моменты она больше напоминала дикую горную кошку. — Вот ты где, — констатировал Вито, оглядывая комнату. — Сколько можно возиться? Все уже готовы. Артур окинул Хейд выразительным взглядом. Та в ответ улыбнулась. В улыбке сверкнула сталь, причём самым буквальным образом — там, где полагалось быть передним зубам. — В самом деле? Вито равнодушно пожал плечами. — Командир сказала, что здесь и не такое видели, так что гоняться с факелами за недочеловеком с закрытых островов никто не станет. А она вроде бы знакома с местностью. — Хотел бы я знать, откуда, — пробормотал Артур. — Полагаю, это как раз тот случай, когда многие знания становятся причиной многих печалей, — заметил Вито. — Ты идёшь или нет? Выбрать вариант «или нет» явно было нельзя, особенно в присутствии Хейд, так что Артур поспешно кивнул. Риан встретила их возле парадной лестницы. — Вы не слишком торопились, — констатировала она. Артур заметил, что дозорный мундир явно подвергся чистке, а ещё она где-то раздобыла новый шейный платок. — Готовы? Дозорные синхронно кивнули. Риан слегка улыбнулась. — Можете немного расслабиться, но не забывайте: Альдеранти — человек, мягко говоря, неординарный. С чем бы вы ни столкнулись, старайтесь сохранить такое выражение лица, будто с вами это случается каждый день. Так вы произведёте хорошее впечатление на него. И, отчасти, на меня. Артур вздохнул. Командир бросила на него внимательный взгляд. — Не ты ли громче всех требовал заняться замком? — Я не имел в виду, что это нужно делать изнутри. Риан пожала плечами. — Что ж, рассматривай это как дополнительное удобство. Не придётся искать ночлег в ближайшей деревне и давиться ужином в заплёванном трактире. Артур хотел возразить, что не имеет ничего против трактира и деревни, но не успел. Одетый в ливрею лакей тихим голосом пригласил господ дозорных следовать за собой, и господа дозорные немедленно последовали, изрядно смущённые происходящим. Особенно нелегко приходилось Хейд. Как бы высоко та ни поднимала голову, заметно было, что она изо всех сил старается потише ступать тяжёлыми сапогами по наборному паркету. Да и Вито явно чувствовал себя не в своей тарелке. Торжественная неизвестность беспокоила всех. Кроме Риан. Она двигалась легко и улыбалась естественно. Каким-то образом ей в сером мундире Дозора удавалось выглядеть поразительно уместно в роскошной обстановке замка. Словно она всю жизнь провела в подобных дворцах. Задумавшись об этом, Артур вдруг понял, что понятия не имеет, кем она на самом деле была в прежней жизни, до того, как присягнула Дозору. Уж конечно, не дочерью рыбаков на забытом богами островке, но кем же? Как минимум, у неё был правильный континентальный выговор на всеобщем, но это не значило почти ничего — многие богатые жители островов отправляют детей учиться на континент. Риан никогда не упоминала о своей родне или месте, которое считала бы родиной. В сущности, выходило, что она не говорила о себе ничего. Как будто в Дозоре её жизнь началась с чистого листа. Скорее всего, даже имя она выбрала себе, когда приносила присягу. В графском замке она была дома, и это сквозило в каждом её движении. Артур невольно задумался, как должен выглядеть сам хозяин, так радушно пригласивший дозорных на ужин. Как вообще должен выглядеть человек, просто купивший плодородные земли в самом сердце континента и даже не попытавшийся срубить на них лес, чтобы распахать поля или сделать пастбища для скота? Носит ли он золотые кольца в три ряда, или, может быть, у него есть ночной горшок из золота? Сколько ему лет? Человеку, назвавшемуся Алонсо, было никак не больше тридцати, значит, граф, скорее всего, не был стариком. Однако избавиться от образа древнего старца с седой бородой и кольцами в три ряда было непросто. Артур мысленно проклял своё богатое воображение. Действительность, впрочем, поразила его гораздо сильнее, чем самые странные фантазии. Стариком граф и в самом деле не был. В тёплом свете вечернего солнца, пробивавшегося в зал сквозь высокие окна, его волосы казались золотыми, и это оказалось единственное золото, которое при нём было. На всякий случай Артур поискал кольца в три ряда, но нашёл всего одно, украшенное изумрудом в обрамлении белого металла. — Благодарю вас, господа, — начал граф, — что оказали моему дому честь своим визитом. Он слегка улыбнулся и посмотрел на Риан так, словно следующие слова были адресованы только ей: — Как я могу к вам обращаться? — Моё имя — Рианнон, — твёрдо произнесла та. Кажется, она ещё представляла остальную команду и благодарила Альдеранти за приглашение, но Артур этого не слышал. Подле графа стояли двое молодых людей, похожие на него, как две капли воды, с такими же золотистыми глазами в обрамлении светлых ресниц — давешний Алонсо и другой, помладше. А рядом с ними — девочка, с виду не старше тринадцати лет. В отличие от молодых людей, у девочки глаза были зелёные. И в этих глазах застыл неподдельный ужас. Первым порывом Артура было крикнуть «ах, вот ты где!» или что-нибудь в этом роде, но он вспомнил рекомендацию Риан делать вид, будто бы ничего не происходит. Крик так и застрял в горле. Да, теперь девочка была одета иначе, а волосы вместо простонародных косичек собрала в высокий хвост, словно пародируя графа, но это была она. Испуг на её лице лучше всяких признаний подтверждал, что Артур не обознался. В лесу была именно она. Он разозлился на себя за то, что его так легко обвели вокруг пальца. «Ферма, значит, за холмом, — повторил он мысленно. — А отец, значит, овец разводит, да?» — Мои сыновья, — произнёс граф. — С Алонсо вы уже знакомы, — старший из молодых людей слегка наклонил голову. — Бернардо, — теперь кивнул второй. — К сожалению, младшего, Кармело, в настоящее время зовёт служба. Быстрый взгляд, которым обменялись молодые люди, явственно свидетельствовал, что они-то ничуть не сожалеют. «Кем надо быть, чтобы называть своих детей по алфавиту, словно щенков? — спросил сам себя Артур. — А если бы их было четыре, младшего бы назвал на Д?» — И моя дочь, — граф снова улыбнулся, не сводя глаз с Риан. — Лаура. Девочка сделала шаг вперёд, и следовало отдать ей должное: когда она заговорила, голос не дрожал. — Рада видеть вас, господа. — Ты?! Все взгляды немедленно обратились к Вито, который, похоже, только теперь узнал девочку. Артур, пользуясь удобной позицией, пнул его по ноге. Граф слегка приподнял бровь. — Лаура?.. Девочка бесстрашно улыбнулась. — Отец, этот господин, должно быть, обознался, — заявила она. — Не помню, чтобы мы встречались раньше. «Маленькая лгунья, — подумал Артур, невольно проникаясь к девчонке уважением. — Но смелая». Риан махнула рукой. — Не обращайте внимания, — посоветовала она. — Витольд некоторое время назад потерял названную сестру, и теперь видит её в каждой светловолосой девушке на своём пути. Даже в Хейд, иногда. — Мы встретили в лесу девочку, немного похожую на Лауру, — послушно подыграла командиру Хейд. — Но, конечно же, это не могла быть она. — Просто похожие дети вблизи летних поместий благородных дворян — обычное явление, — едко добавила Риан. Граф рассмеялся. — Да, такое случается. Лаура бросила на Риан благодарный взгляд и повернулась к графу. — Отец, можно мне будет сесть вместе с нашими гостями? — Не думаю, что они будут рады отвечать на твои вопросы весь вечер, — отозвался тот. Риан усмехнулась. — Ну почему же? Они будут очень рады как рассказать, так и послушать, — заявила она. — Несказанно рады, — подтвердил Артур, внимательно глядя на девочку. — У нас тоже есть много вопросов. — Решено, — заключила Риан. — На этот вечер, граф, я отдаю свою команду на растерзание вашей дочери. — Это благородная жертва, — согласился Альдеранти. Лаура широко улыбнулась. — Кто-нибудь играет в шахматы? — О, это конец, — вздохнул старший из сыновей графа. — Господа, вы даже не представляете, на что подписались. — Я целую вечность не играл, — признался Вито. — Могу попробовать. — Я вообще никогда не играл, — отозвался Артур. — Хейд?.. Но Хейд просто молча кивнула, показывая своё согласие с кем-то из них, а может, с обоими сразу. С ней бывало нелегко понять такие вещи. — Я вас научу, — пообещала Лаура. — Идёмте. Мы успеем сыграть партию до того, как позовут к столу.***
Шахматный стол накрыли в малой гостиной, где стены между панелями тёмного дерева были обиты блестящим багряным шёлком, из-за чего непривычному посетителю казалось, будто он попал внутрь огромного пульсирующего сердца. Лаура, хитро подмигнув, отослала прочь всю прислугу, кроме Тристана, который занял своё обычное место за её плечом. Она представила его дозорным очень просто. — Это Тристан, — сказала она. — Мой друг. На спокойном лице Витольда отразилось лёгкое удивление, а младший из дозорных и вовсе ляпнул, не тратя времени на раздумья: — То есть раб? — А что, — с вызовом поинтересовалась Лаура, — раб другом быть не может? Дозорные обменялись выразительным взглядами и пришли к соглашению, что, вероятно, может. Затем они собрались вокруг шахматного столика, где фигуры уже были расставлены на чёрно-красной доске, и Лаура принялась объяснять классические континентальные правила. — Пегасы ходят в любую сторону, на любое количество полей, но только по прямой и не могут перепрыгивать фигуры. Кони — буквой L, если свободно конечное поле, независимо от того, стоят на их пути другие фигуры или нет. Пешка, добравшаяся до противоположного края поля, может стать любой фигурой, кроме короля. — Я не понимаю, — произнесла Хейд, — почему кони могут прыгать через фигуры, а пегасы не могут? Должно быть наоборот. Лаура пожала плечами. — Это же игра, а не жизнь. Просто у неё такие правила. — Когда ты называешься дочерью фермера и шпионишь за нами в лесу, это тоже игра? — с вызовом поинтересовался Артур. — У неё такие правила? Девочка вздохнула. — А как ещё ты себе это представляешь? Чтобы я бродила по лесу в этом вот, — она зло дёрнула белую манжету на своём рукаве, — и начинала разговор с чего-то вроде «здравствуйте, я дочь графа Альдеранти, только не говорите об этом никому, а то знаете, что мой отец делает с людьми, которые его не слушаются»? Витольд медленно покачал головой. — Однако это было бы честно, — заметил он. Лаура фыркнула. — Это было бы глупо. — Глупость и честность нередко идут рука об руку. — Я за вами не шпионила, — категорично заявила Лаура. Голос звучал спокойно, но то, как она вертела в пальцах пешку, снятую с доски, выдавало её с головой. — Мне только хотелось узнать, что происходит. А потом — помочь. Хейд усмехнулась, пристально глядя на неё. — Я бы тебе не поверила, — сообщила она, в голосе прорезался северный акцент. — Но командир верит, а она не ошибается в людях. Так что я тебя не выдам. — Спасибо! — очень искренне поблагодарила её девочка. — Да, Риан явно не хочет тебя сдавать, — признал Артур. — Кстати, об этом. Откуда она знает твоего отца? Лаура задумчиво постучала пешкой по краю стола. — Я хотела вас спросить о том же самом. На несколько секунд повисла напряжённая пауза. — Мы понятия не имеем, — озвучил Витольд очевидный для всех ответ. — Никто не знает, кем она была до того, как пришла в Дозор, — добавил Артур. — Она пользуется правом молчания. Правилами Дозора это разрешено. — Каким таким правом молчания? — Присягая Дозору, ты можешь назвать своё настоящее имя только капитану, взять псевдоним и никогда не вспоминать, кем ты был в прежней жизни, — пояснил Витольд. — Начинаешь службу с чистого листа. Этим правом может пользоваться кто угодно, и, если он пройдёт испытания, капитан обязан будет его принять. — А что за испытания? Они сложные? Дозорные переглянулись. — Для кого как, — осторожно ответил Артур. — Считается, что для большинства людей — да. — В Борее на верхнем ярусе донжона есть четыре двери, которые смотрят на четыре стороны света, — добавил Витольд. — Постучи в каждую из них, и тебя должны будут принять. Лаура помедлила, прежде чем задать следующий вопрос. — И в чём сложность? Артур хмыкнул. — Карниз, на который выходят двери, шириной не больше ладони, а высота башни такова, что она тонет в низких облаках. Да, постучать в эти двери возможно, но для этого нужно иметь очень веские причины. И ещё немного безумия. — Немного безумия… — протянула девочка задумчиво. Она оглянулась на Тристана, и по её губам скользнула хитрая улыбка. — Если уж мы говорим о безумии, то у меня есть одна идея. Безумная. Тристан, дай-ка мне бумагу и перо. — Что ты делаешь? — озадаченно поинтересовался Витольд, наблюдая, как она быстро пишет в столбик цифры и символы. — Записываю решение шахматной задачи, которую дал мне отец, — отозвалась Лаура, не поднимая глаз от бумаги. — Оно не самое удачное, но какая разница. Мы ведь хотим выяснить, что связывает вашего командира с моим отцом, верно? Дозорные переглянулись. — И как тебе это поможет? Лаура пожала плечами. — Это просто предлог, чтобы войти в кабинет. Конечно, если туда приду я или вы, разговоры стихнут. Но рабы в представлении моего отца — не люди, они всего лишь вещь своего хозяина. Их присутствия он может даже не заметить. Она повернулась к Тристану и протянула ему записку с решением. — Будешь моими глазами и ушами. Тот взял бумагу, чуть склонив голову в знак согласия. Не то чтобы у него была возможность отказаться, но, даже если бы вдруг появилась, он бы ею не воспользовался. Авантюра была из тех, в которых стыдно не принять участие. — А если его поймают? — спросила вдруг Хейд. — Что с ним будет? — Ничего, — уверенно заявила Лаура. — Мне, возможно, влетит, но не ему. Отец почти никогда не наказывает рабов. Артур фыркнул. — Какая удивительная гуманность! — Это не гуманность, — возразила девочка. — Просто он считает, что наказывать кого-то можно только за умышленное неподчинение приказу. Но те, кого он связал, ослушаться не могут. На мгновение она сжала запястье Тристана и улыбнулась. — Удачи. Он растянул губы в ответной улыбке и исчез из гостиной. За прошедшие месяцы особняк Альдеранти стал для Тристана почти родным. Он изучил коридоры и скрытые переходы так, что мог бы ходить по ним с закрытыми глазами. Он знал в лицо всех жителей особняка, постоянных и пришлых, даже обитающих на чердаке котов, до которых там не могли добраться борзые виконта. Он помнил по именам всех домочадцев графа и, конечно же, слуг и рабов, живущих в огромном доме. Однако, встречая его на пути, с ним почти никогда не здоровались, избавляя его от необходимости как-то приветствовать товарищей в ответ. Не потому что его не любили или сторонились. Просто его почти никогда не замечали. Для человека, который был раньше, незаметный шаг в тень при встрече с посторонними стал привычкой, укоренившейся так же глубоко, как привычка проверять оружие, проснувшись поутру. Тристану нечего было проверять. Теперь и навсегда его единственным оружием было умение оставаться незамеченным. Лаура очень скоро обнаружила эту способность и оценила по достоинству. Первым делом, в котором талант Тристана нашёл применение, оказалась игра в прятки на чердаке, когда и открылось существование котов. Тристан находил свою хозяйку всегда, она его, разумеется, найти не могла вовсе, но это совершенно её не смущало. Она быстро училась использовать сильные стороны тех, с кем имела дело. Выяснив способности Тристана, она вскоре начала применять их по прямому назначению. И хотя до таких рисковых предприятий, как попытка подслушать разговор графа в его же кабинете, дело пока не доходило, Тристан не сомневался, что справится. Сложно было не признать, что такие поручения доставляли ему искреннее удовольствие. В приёмной, под тяжёлыми дверьми графского кабинета царила гулкая тишина, так что сложно было поверить, будто внутри есть хоть одно живое существо. Однако Тристана такие вещи уже не обманывали. Из-за этих дверей, сплошь покрытых видимыми лишь под определённым углом знаками, никогда не доносилось ни звука. Даже если они были открыты, человеку, стоящему внутри, приходилось высовываться за порог, чтобы позвать кого-нибудь снаружи. Ни одно слово, произнесённое в стенах кабинета, не могло быть услышано за его пределами. Уже зная об этой полезной особенности, Тристан совершенно не удивился, обнаружив позднее в кабинете мягкую и необычно широкую кушетку. Теперь он замер на мгновение у дверей, чтобы ударить по медной пластине молоточком в виде головы грифа, и шагнул вперёд, неся записку Лауры как охранную грамоту. На самом краю зрения мелькнула серебристая вспышка, когда он пересёк невидимую черту, отделяющую кабинет от всего остального дома. После тишины под дверью звуки и запахи на мгновение оглушили его. Закатное солнце било в окна слишком ярко, музыкальная шкатулка с танцующими конями на крышке играла слишком громко, запахи новой бумаги, кожаной упряжи и винного спирта резали глаза. Альдеранти стоял у окна, золотые волосы пылали багрянцем в косых солнечных лучах. Хрустальный бокал в его руке на четверть наполняла медового цвета жидкость, но это было не вино. Дольше Тристан разглядывать графа не рискнул, поспешно опустив глаза в пол. Он поклонился, — впрочем, не слишком низко, — и протянул записку. — Опять? — безразлично поинтересовался Альдеранти. Тристан поклонился снова. Это был единственный ответ, который он способен был дать, но иного от него никто и не ждал. — Что это? — спросила Рианнон, если только её в самом деле так звали. Она сидела на столе между пресс-папье и чернильницей, положив ногу на ногу и поставив бокал на колено. Почему-то при взгляде на это не оставалось сомнений — никто и никогда не сидел так на этом столе до неё и никто не осмелился бы сесть после. Она сняла шейный платок и распустила ворот рубашки, открывая ключицы. — Решение шахматной задачи, которую я дал ей, — ответил граф. При слове «ей» он показал на Тристана, как будто тот был какой-то неотъемлемой принадлежностью Лауры. Быть может, даже её частью. — Разумеется, неверное. Конь связан, ход им будет невозможен. Рианнон немного подалась вперёд, словно пытаясь рассмотреть лист бумаги, который был от неё слишком далеко. — Какой задачи? — поинтересовалась она. — Сто шестнадцатой? Граф молча кивнул. — Где красные должны поставить мат за четыре хода, а у чёрных остался ещё один пегас? Граф кивнул снова. — А она уже знает, что это нерешаемо? — Кажется, начинает о чём-то догадываться. Женщина покачала головой. — Как обычно. Ты всегда даёшь детям невыполнимые задачи и смотришь, как они будут выкручиваться? Альдеранти вдруг поднял на неё взгляд и усмехнулся. — Не всем детям. Только ей. Он подошёл к столу, взял перо и пометил ошибочный ход в решении. Затем сложил записку и вернул её Тристану. Тот вновь поклонился и отступил к двери, но не перешагнул порог. Вместо этого он прислонился к стене, там, куда ближайший из книжных шкафов отбрасывал густую тень. Никто не обратил на него внимания: граф смотрел в другую сторону, Рианнон сверлила взглядом пустоту. — Почему Лаура? — произнесла она тихо. — Почему было не назвать её Дианой, например? Ты разрушил всю свою стройную систему ради одной девочки, и к тому же, бастарды? — Она не бастарда, — возразил Альдеранти. — Она моя законная дочь, единственный ребёнок моей последней жены, которую я так рано потерял. Рианнон усмехнулась и, схватив бокал, одним глотком осушила его до дна. — Сколько ты заплатил храму Великой Матери, чтобы они поверили в этот бред? — Ни гроша. Я имею в виду, ни гроша сверх обычной суммы пожертвований, которую они получают, — Альдеранти слегка поморщился. — Я пришёл в головной храм провинции с младенцем на руках и сказал: это мой ребёнок от женщины, которую я любил, но которую потерял навсегда. Над моей шеей держали топор, но палач не услышал ни слова лжи. Со свидетельством жриц храма король разрешил мне признать Лауру законной дочерью. — Любил и потерял… — пробормотала Рианнон. — Кому ты врёшь, Ник? У тебя нет того места в душе, которым любят. Граф криво улыбнулся. — Даже правосудие Матери Снов подтвердило, что я не лгу, а ты до сих пор не веришь? — С такими, как ты, даже боги порой ошибаются. Мгновение Альдеранти молчал, словно соглашаясь с этим выводом. — Когда ты догадалась? — спросил он наконец. — Уже в лесу? Рианнон медленно кивнула. — Мелькала такая мысль. Но… Скажем так, я отмела её как невозможную. Пока не явился твой сын и не устроил представление, — она помолчала немного. — Ты мог бы и сообщить, что она жива. — Я пытался, — возразил Альдеранти. — Ты сжигала мои письма. — Не я, а тогдашний командир Дозора. Была у него неприятная привычка вскрывать всю поступающую корреспонденцию. То, что нельзя было расшифровать, он сжигал. Я узнала об этом, когда… Она замолчала. Граф слегка приподнял бровь. — Когда что? Вырезала его сердце? Рианнон скривилась. — В некотором роде. Нам нужны были перемены. — О, это ты умеешь. — Ты мог бы написать снова. — И надеяться, что за десять лет твоя любовь к сжиганию входящей корреспонденции пошла на убыль? — граф покачал головой. — Все эти годы у тебя под седлом был пегас. Даже с запретом на переписку ты могла прилететь и спросить. Рианнон спрыгнула со стола и замерла в позе, подозрительно напоминающей привычному глазу боевую стойку. — Ну, вот, я здесь. И я спрашиваю. Неторопливо, словно нарочно растягивая время, граф взял с подоконника пузатую бутыль из тёмного стекла и щедро плеснул янтарную жидкость в оба бокала. — Это долгая история, и с тех пор прошло тринадцать лет. Заранее прошу прощения, если забуду некоторые детали. Он взял свой бокал, протянув второй Рианнон, и покачал в ладони. — Я получил твою записку и был согласен с выводами. Если ребёнка в утробе действительно коснулось пламя Бездны, шансы выжить у него невелики. Но жрица, принимающая роды, сведёт их до нуля. Адепты Матери Снов верят, что душа в тело попадает с первым вдохом, до рождения её у ребёнка нет. Рианнон мрачно усмехнулась. — Бери выше, — посоветовала она. — По их мнению, после встречи с не-реальностью душа может как раз быть. Но совсем не та, которую стоит производить на свет. — Это я тоже учёл, — согласился Альдеранти. — Но я не верю в эти предрассудки. Я забрал с маяка совершенно обычного ребёнка. Подождав на всякий случай месяц и убедившись, что девочка не собирается умирать, равно как и отращивать щупальца, я написал тебе с вопросом, могу ли признать её своей дочерью. И не получил ответа. Рианнон молча поднесла бокал к губам. — Я написал снова, но ответа по-прежнему не было, — продолжал граф. — Выбора не оставалось, и я обратился к королю. Тот велел получить доказательства, что девочка и в самом деле моя дочь. Так я оказался у алтаря Великой Матери на коленях, с занесённым над головой топором палача. Может быть, это не самый точный способ установления родства, но уж точно самый запоминающийся. — Не говори, что тебе не понравилось. Ты слишком любишь демонстрировать свою покорность богам. Альдеранти пожал плечами. — Это расслабляет. Когда всё время отдаёшь приказы, кажется, что мир вокруг вращается только до тех пор, пока подконтролен твоей воле. Приятно после этого вверить себя произволу каких-нибудь неумолимых высших сил. Некоторое время Рианнон молча смотрела в пустоту. — Ты ей расскажешь? — спросила она наконец. Граф покачал головой. — Расскажи сама, если хочешь. Это ничего не изменит: она моя дочь, и она унаследует то, что ей положено, не важно, хочет она этого или нет. — Осторожнее, — посоветовала женщина. — Я уже должна была наследовать то, что положено, и моего желания тоже не спрашивали. И вот результат. — Лаура пока что мечтает получить свою часть наследства не больше, чем ты — свою, — согласился граф. — Но это изменится. — А если нет? — Изменится, — твёрдо повторил он. — Поверь. Я слишком давно вынуждаю людей делать то, что мне нужно — и они делают, уверенные, что таков их собственный выбор. Она не станет исключением. — У тебя есть целых три сына, неужели тебе их недостаточно? Граф усмехнулся. — Три? О, если бы такие вещи определялись количеством или полом наследников, моя жизнь бы существенно упростилась. Я могу передать им всё — земли, состояние, рабов, — но только не самое главное. Здесь они, как ты знаешь, почти бесполезны. Рианнон нахмурилась. — Даже младший? Альдеранти развёл руками. — Не лучше старшего. Позволь, я покажу тебе кое-что… Он шагнул к двери, и на мгновение Тристану показалось, что взгляд графа вот-вот упадёт на его убежище, разрушая хрупкую маскировку. Он затаил дыхание, но ничего не произошло. Альдеранти всего лишь взял с книжной полки небольшую, чуть крупнее ладони, шкатулку. С ней в руках он повернулся к Рианнон. — Это так называемый пандориум, — пояснил он, показывая ей шкатулку. — Когда мне было лет двенадцать, мой отец велел мне открыть его, не зная пароля. Женщина приподняла бровь. — И ты открыл? — Я попытался, и встретил стража шкатулки. Отец объяснил, что я должен заставить его открыть пандориум — любым способом. Я просил, но страж не соглашался, и тогда я начал приказывать. Это было бессмысленно, но я не сдавался, зная, что, если сдамся, ничем хорошим это не закончится. Граф усмехнулся. — Это превратилось в одержимость. Страж начал приходить ко мне во сне, и я требовал от него открыть шкатулку там. Раз за разом, дни и ночи напролёт. Моя воля против его воли. Он знал каждую из моих уловок. Чем сильнее становился я, тем более сильное сопротивление встречал. Но, в конце концов, я оказался сильнее. Шкатулка открылась, и там, внутри, я наконец увидел лицо того, с кем всё это время боролся. Он щёлкнул по крышке, и та откинулась, должно быть, поднятая пружиной. Граф повернул шкатулку, и по стене скользнул солнечный зайчик. Рианнон хмыкнула. — Зеркало? Альдеранти медленно кивнул. — Иронично, правда? Пандориум проецировал моё отражение, чтобы сделать его моим же противником. Но я в конце концов смог победить сам себя. Я сделал это в двенадцать лет, а Алонсо не смог до сих пор. Он захлопнул крышку с сухим щелчком. Солнечный зайчик на стене исчез. — Ты что-нибудь слышал насчёт того, что боги отдыхают на детях гениев? — поинтересовалась Рианнон. Граф покачал головой. — Как я уже сказал, я не верю в предрассудки. Знаешь, что случилось, когда я дал эту шкатулку Лауре? Рианнон пожала плечами. — Удиви меня. — Она её открыла, — просто ответил граф. — Повертела в руках и открыла, как самую обычную коробочку для безделушек. Поэтому у неё нет выбора, так же, как не было его у меня. Рано или поздно она меня заменит и, вероятно, превзойдёт. Он сделал движение, собираясь повернуться к дверям, и Тристан понял, что произойдёт в следующую секунду. Теперь, когда взгляд графа не будет прикован к предмету, который он собирался взять в руки, поле зрения расширится и невольно зацепит краем самую тёмную часть кабинета. — Погоди, — вдруг произнесла Рианнон. — Ты разбудил моё любопытство. Интересно, а я открою? Граф протянул ей шкатулку. Тристан перевёл дух и, не дожидаясь результатов эксперимента, незамеченным выскользнул за дверь. Уже отойдя на некоторое расстояние от кабинета, он сделал шаг к свету, позволяя окутывающим его теням отступить. Только теперь он почувствовал, как бешено стучит пульс в висках, а пот градом катится по спине. Тому человеку, что был до него, всё это давалось несравнимо проще. Ему следовало бывать в тенях чаще, если он хотел и дальше так же хорошо служить Лауре… Тристан с удивлением посмотрел на свои руки, всё ещё сжимавшие сложенную вчетверо записку. Он пытался вспомнить, когда вообще у него появилось это желание — служить, но не мог. — Значит, шпионишь для моей сестры? Он поднял взгляд, и на миг ему показалось, что граф таинственным образом перенёсся из кабинета в коридор. Но спустя мгновение наваждение рассеялось. Алонсо был похож на своего отца, но всё же не так сильно, чтобы их можно было перепутать. — Отцу следует лучше выбирать игрушки, которые он ей дарит, — продолжал виконт, презрительно скривив губы. — Живые куклы лучше не покупать на блошиных рынках. «Он не знает», — пронеслось в мыслях Тристана, и он не был уверен, к чему это озарение относится больше — к прошлому человека, который был до него, или к пониманию Алонсо, что в действительности только что произошло. Пожалуй, то и другое было справедливо в равной степени. «Я не шпионил, — спокойно показал он жестами. — Я относил записку». В доказательство своей честности он протянул эту записку виконту. Тот небрежно развернул бумагу и тут же сложил снова. — Что это за ерунда? «Шахматная задача», — пояснил Тристан. Виконт нахмурился, взгляд золотых глаз сделался тяжёлым. — Для чего Лаура тебя сюда послала на самом деле? Отвечай мне. «Чтобы отнести записку», — повторил Тристан почти те же жесты. Он почти физически чувствовал силу, вложенную в последние слова Алонсо, но, к своему удивлению, не ощутил ни малейшего трепета. Желания подчиниться у него было не больше, чем если бы этот допрос учинил фонарный столб. — Отвечай! — медленно, едва ли не по слогам, произнёс виконт. Тристан повторил всю ту же последовательность жестов, чувствуя тихое удовлетворение. — Я не понимаю твоего махания руками! — рявкнул Алонсо. Собрав всё свое самообладание в кулак, Тристан не позволил губам расползтись в довольной ухмылке. «Твоя мать была вонючей сукой», — показал он. Ход был рисковый, но проверить стоило. И риск был немедленно вознаграждён — на лице виконта не мелькнуло ни тени узнавания. Язык жестов он действительно не знал, по крайней мере, за пределами самых простых понятий. — Отвечай мне по-человечески, — процедил он. — Словами, чтоб тебя. Тристан развёл руками, показывая, что не может этого сделать, и показал наш шрам, украшающий горло. Алонсо нахмурился. — Эта рана давно зажила, — бросил он. — Ты не сможешь отговариваться ей вечно, так что отвечай. Тристан покачал головой и снова показал на шрам. Алонсо упрямо отказывался понимать — или же просто не хотел признавать свою ошибку. А Лаура бы поняла, подумалось ему. Она всегда понимала такие вещи, и язык жестов ей для этого не требовался. Взгляд виконта сделался колючим и цепким. — На колени, — отрывисто приказал он. Теперь всё усложнилось. Если до этого момента Тристан не выполнял приказов, потому что физически не мог этого сделать, хоть Алонсо и был уверен в обратном, то сейчас он оказался перед выбором. Он мог преклонить колени и продемонстрировать свою покорность. Быть может, это убедило бы виконта, что никакого злого умысла нет. Или не убедило, но, по крайней мере, Тристан сделал бы всё, что мог. А ещё он мог отказаться. Осознание этой возможности стало совершенно неожиданным для него, но при этом чрезвычайно приятным. Он больше не был бездумным орудием, лишённым воли и превратившимся в покорный инструмент. Он всё ещё мог ослушаться. Всё ещё был человеком. Это было потрясающее чувство. Как если бы он блуждал в тёмной пещере и вдруг нашёл собственную метку, указывающую на выход. Да, вокруг всё ещё была пещера, и он всё ещё не вырвался к свету, но спасение было так близко, что его, казалось, можно потрогать рукой. Тристан поднял глаза на виконта, улыбнулся и слегка покачал головой. — Что?.. — вкрадчиво поинтересовался Алонсо. — Повтори-ка. Я не расслышал. На колени. Тяжесть его воли обрушилась на Тристана, как свод той самой пещеры. Незримые оковы стиснули его тело и раскалились докрасна. Боль струилась по венам, словно кровь обратилась в расплавленное железо. Он снова покачал головой. — На колени, — повторил Алонсо. Улыбка Тристана стала шире. Боль сделалась невыносимой. Приказ Алонсо превратился в тысячу кнутов, бичующих его тело. Он больше ничего не видел, глаза затянула тьма, но в мозгу отчаянно билась мысль, что если он упадёт на колени, то подчинится своему мучителю. Поэтому он стоял прямо. Он бы закричал от боли, если бы мог это сделать, но ничьи приказы не могли изменить законов природы, и крик вышел совершенно беззвучным. — Ты мне подчинишься, — прозвучал где-то вдалеке голос виконта. Из последних сил, преодолевая свинцовую тяжесть, которой налились конечности, Тристан поднял руки. Записка выпала из непослушных пальцев. Руки сложились в два простых жеста: «Никогда». Потом наступила темнота.