Звезда над оазисом

Элатта и раньше начал замечать, что день ото дня Лоргар растет все медленнее. По-прежнему гораздо быстрее положенного - но уже не так быстро, как поначалу. Спустя три дня после смерти Кахьяле он выглядел на пять-шесть эонов. И все же в ту ночь он… повзрослел. В одночасье. Сделался молчаливей, будто бы вдумчивее. Лоргар понимал, что это он принес старому дэвье смерть. И ему было невыносимо понимать это. Но когда Элатта, осмотрев и приготовив к погребению тело, сказал Лоргару, что плевок Нараг, разъедающий сломанную ногу, все равно убил бы старика, только медленно - понял кое-что еще. То, что не в состоянии понять ни один ребенок: смерть, которую он принес, была… лекарством. Избавлением от страданий. Дэвья Кахьяле без того отдал достаточно, но Силы не даровали ему быстрой смерти. Вот он и выбрал ее сам. Ведь Лоргар почувствовал запах болезни еще дни назад, в самом ее начале, когда Элатта не мог ничего уловить - а Кахьяле уже тогда страдал от боли, видел на своей плоти черно-белесую гниль недуга и знал, что ему не выздороветь. И теперь, глядя в прозрачные яркие глаза ребенка, Элатта всякий раз видел на дне янтарных зрачков бездну этого понимания, и ночь своего посвящения, и добровольную смерть Кахьяле, будто бы оставшуюся там навсегда - и думал о вспышке, уже второй раз бросившей его наземь. Пятый Пророк. Ты увидишь, так ли это. Разумеется, он не передал эти слова никому. Шли дни, ожоги на его голове и груди успели схватиться сначала хрупкими корками, потом толстыми выпуклыми рубцами, черными от вгоревшей в них краски. А Лоргар по-прежнему был ребенком: вместе со своими двумя приятелями он ел, спал, просился на колени к Фию, приставал с дурацкими вопросами к Элатте, искал в песке разноцветные камешки и панцири песчанок, плел ремни и веревки, перебирал сушеные ягоды, бездельничал, прыгал через костры, ловил колючих дюнных ящериц и запускал в шатры к старухам, а потом прятался от наказания, чтобы тотчас же снова чего-нибудь натворить: то стащить самострел, то отвязать солнцехода, чтобы попытаться оседлать его, то забраться в седельные сумки к разведчикам, отправляющимся в пустыню. Но в каждом его взгляде Элатте все равно мерещилось что-то… огромное. Равнодушное и древнее, как солнце, вечно пожирающее пустыню. Нет, навряд ли Лоргар притворялся. Он действительно был мал, а тому, что смотрело из его глаз на Элатту, еще предстояло вырасти вместе с ним, прежде чем преобразить лицо мира, как упавшая звезда преобразила Катарк. Но Элатта уже знал там, внутри ребенка, этот грозный зародыш будущего - и никак не мог избавиться от наваждения. Пятый Пророк… Четыре великих пророка древности были посланы каждой из Сил. Кто может стоять за пятым? Все Великое Единство разом? Вспышка света, сбивающая с ног, нарисованный песком на песке воин, дикое солнце внутри прозрачных глаз - что за Силе все это принадлежит? А солнце под конец раннего дня висело в небе косматым огненным комом. На рассвете оно появлялось в дымке у горизонта огромным, густо-кровавым, превращало в туман колючие блестки инея на песках, а потом поднималось все выше, делаясь алым, розоватым, ржавым, песочно-рыжим - пока наконец не раскалялось добела, стирая светящийся горизонт стеклянным маревом миражей. Весь долгий полдень оно было смертельно для людей. Только к позднему дню его ярость начинала убывать. Вот в это время - в последнее бдение раннего дня и первое бдение позднего - подростки племени развлекались солнечным состязанием. Элатта, разумеется, порицал опасную игру, хотя память о собственном участии в ней была все еще свежа. Он получил покрывало взрослого лишь на исходе прошлого года - а до того наравне с приятелями старался хоть уговорами, хоть насмешками или уловками вызвать на состязание старших, чтобы доказать, что тоже достоин носить покрывало. И об заклад тоже бился, наблюдая за тем, как состязаются другие. Куда же без этого! Поэтому сразу понял, чем занята кучка ребятни у повозки Сайед. Само состязание было проще некуда: выскочить из-под навеса с непокрытой головой, а иногда, по уговору, и без рубашки - и продержаться на солнце дольше соперника. Всего-то. На самом деле за этим "всего-то" стояли ожоги кожи, тепловые удары, дни лихорадки, у самых невезучих - опухоли и неизлечимые язвы, постепенно приводящие к смерти. Все знали, что солнечное состязание опасно. Только вот никого это, как обычно, не останавливало. Невольно усмехаясь под закрывающим лицо покрывалом, Элатта направился к навесу у борта повозки - разогнать негодников. Подростки галдели так увлеченно, что не заметили его, даже когда он оказался всего шагах в пяти. - Сам ты маленький, - обижался на кого-то Лоргар, которого за повозкой было не разглядеть. - И вообще пауков боишься. - Я их хотя бы не жру, - отозвался, судя по голосу, Юта. - И я не жру. А если не отстанешь, за шиворот тебе одного посажу. Или двух. Будешь знать. - Серьезно, Ло. Ты маленький. При чем тут пауки? - Ни при чем, просто Юта их боится. Глупо бояться пауков. Почему его все равно берут на состязание, а меня нет? И кто-то там, под навесом, вздохнул так громко, что Элатта аж за полдюжины шагов услышал. - Потому что ему два и еще полгода. Ему скоро покрывало носить. А тебе вообще тринадцать и сколько-то дней. Тин-Миат говорит, точно меньше эона. - Это не считается! - возмутился Лоргар. - Твоей сестре меньше эона. Я что, по-твоему, как она? Элатта опасался заговаривать с ним о возрасте, не зная, чем объяснить различие с остальными и не желая лишний раз обращать внимание мальчишки на это различие. Но, разумеется, понимал, что дети не будут так же дальновидны, да и сам Лоргар наверняка давно задумался о несоответствии своего возраста и других. Что ж, он задумался. И попросту принял несоответствие как должное: как солнце в небе и песок под ногами. - Нет, - согласился между тем голос разума, принадлежащий, кажется, Хьягару. - Ты как Кёэ. Ей скоро полтора года. Только это тоже мало. Вот после дождей поговорим, а пока что… Лоргар, правда, не согласился. - Вот когда Кёэ меня обгонит, тогда я и буду как она. - Да у меня просто нога болит! - обиделся девчоночий голос. - А когда мы солнцехода тин-Фию отвязали и он убежал, кто его поймал? Не Кёэ. И не ты, между прочим. Но маленький все равно я? Элатта поднырнул под растяжку шатра и обошел повозку. Под навесом немедля притихли. Усевшись на корточки и заглянув под выгоревшее на солнце полосатое полотнище, он насчитал пятерых: Хьягар, Юта, еще подросток примерно их возраста, Лоргар и Кёэ. К последним двоим вопросов не было: действительно, маленькие. А вот троица старших… - Вы трое, - строго приказал он. - По своим шатрам. Живо. Взрослые занимаются делом, а не бездельничают под чужими повозками. - Но дэвья Элатта… Элатта и бровью не повел. - Я сказал, - отрезал он. И даже не стал дожидаться, когда его приказ выполнят - просто поднялся и ушел в шатер. Если он выйдет оттуда, а эти трое все еще будут здесь - ни один из них не получит покрывала взрослого до конца дождей. По меньшей мере. И все трое прекрасно об этом знали. Галдеж снаружи больше не поднимался. Сайед - мать Элатты - вместе с другими женщинами осталась у Миат, чтобы вместе скоротать стоянку долгого полдня за беседой и починкой одежды. Будь она у себя, возня детей за шатром давно побеспокоила бы ее. Сам Элатта тоже оказался здесь случайно: если бы мать не попросила его принести вальки, этих пустоголовых так никто бы и не застукал. Пока он искал то, зачем пришел, среди сложенных у стен вьюков, снаружи по-прежнему было тихо - но перед уходом Элатта все же решил убедиться, что его послушались. И не зря. Потому что они не послушались. Двое стояли за шатром и повозкой, спинами к нему. Один нагнул голову, второй, наоборот, запрокинул, подставив лицо свирепому солнцу. Кто из старших, без рубашки сходу не понять, а вот маленький… - Лоргар! - бросив ношу на песок, вызверился Элатта. Они вздрогнули и обернулись на окрик. Оба. Одновременно. Почти одинаковым движением повернули головы и голые плечи - а потом старший, оказавшийся Ютой, вдруг пошатнулся, начал запрокидываться в сторону и назад, неловко, обморочно оплывая наземь. Когда Элатта подоспел, он уже упал. А Лоргар, приоткрыв рот, растерянно переводил взгляд с приятеля на дэвью и обратно. - В шатер, бестолочи, - выплюнул Элатта, сорвав с повозки навес. На то, чтобы укрыть Юту от солнца, ушло мгновение. Еще одно - на то, чтобы поднять его на руки. Лоргар по-прежнему стоял столбом и моргал, щурясь снизу вверх полными расплавленного света глазами. Еще мгновение - и край полотнища, наброшенный на голову, спрятал его лицо. - А… чего это он, дэвья? - донеслось оттуда растерянное. Вместо ответа Элатта чуть опустил руку, которой держал Юту под коленями, крепко взял мальчишку за загривок и потащил в шатер. Пророк, чтоб его… мозгов, как у песчанки. Еще и лицом вверх стоял, совсем жить надоело! И второй не лучше. Остальная троица уже сидела внутри, на циновках у входа - тише, чем якте в песке. - Ха, - аккуратно опустив на пол так и не шевельнувшегося Юту, приказал Элатта. - Бегом за тин-Миат. Кёэ, мед в кувшине в том белом тюке. Неси сюда. И воды налей. Под голову Юте он подсунул скомканное покрывало, под ноги - сверток какой-то одежды, то ли своей, то ли Фию. Медная краснота уже сходила с кожи мальчишки, шла по лицу и груди рваными бледными пятнами, постепенно выцветающими до лиловато-белесого оттенка. Красные пятна были горячими на ощупь, бледные - холодными, сомкнутые ресницы слабо трепетали, но не поднимались. Кёэ, торопясь, принесла большую чашу воды и кувшинчик с медом. - Весь мех сюда тащи, - сказал ей Элатта. Пока он размешивал ложку меда в воде, Юту вырвало. Пришлось оставить все и держать его голову повернутой набок, чтобы он не захлебнулся, а потом уже поить. Дело шло плохо: он не глотал. Вода с медом просто вытекала изо рта, будто у мертвого. Между тем Лоргара тоже следовало хотя бы осмотреть. - Сможешь его напоить? Кёэ прикусила губу и кивнула. Получилось не слишком уверенно - но Элатта все равно отдал ей чашу и ложку. Повернулся к Лоргару, который так и стоял столбом, растерянно пялясь на происходящее. Ну, хотя бы стоял, а не лежал... - Голова кружится? - Неа. А Юта… - Тихо. В глазах темно? - Нет. - Тошнит? - Нет, дэвья. Я в порядке. Правда, в порядке. Мы… Кожа Лоргара, всегда золотисто-светлая, как драгоценный пергамент, приобрела оттенок черной бронзы. Она даже лоснилась, как бронза - тусклым, металлическим глянцем. И это было все, что изменило в нем смертельное солнце. Ни пятен, ни красноты. Ни лихорадки. Наоборот: его лоб под ладонью Элатты оказался сухим, приятно прохладным. Только взлохмаченные волосы раскалились так, что все еще отдавали жар. - Сколько вы простояли? - Четырежды по дюжине вдохов, дэвья. - Что?! - Это… много, да? Поэтому Юте стало плохо? "Твой Юта умрет", - мрачно думал Элатта. - "Он умрет еще до конца бдения - и что ты скажешь тогда? Ты, невинный убийца, маленькая погибель, не ведающая, что творит - что ты тогда скажешь? Ты будешь оплакивать его, конечно. Как оплакивал Кахьяле. Только это никому уже не поможет. И тем, в чьей смерти ты окажешься виновен снова и снова, не поможет тоже. Ты звезда, упавшая из-за небес. Тебе не место среди таких, как мы." - Это очень много, - терпеливо ответил Элатта вместо того, что следовало бы сказать. - А почему он тогда не сдался? - Потому что не хотел. - Но разве не надо сдаваться, когда больше не можешь? Смысл же в этом? - Он же старше тебя, Ло. Он не мог сдаться раньше младшего. Думал, что не может. Что это неправильно. Так понятно? - Нет, дэвья. Почему… Элатта вздохнул, наблюдая, как Кёэ понемногу, почти безуспешно, выпаивает Юте сладкую целебную воду. - Возьми покрывало и рубашку, - сказал он. - Вон там. Оденься и иди в святилище. Когда я вернусь, поговорим. - Хорошо, дэвья, - серьезно кивнул Лоргар. Юту накрыли покрывалом и облили водой с ног до головы - последняя надежда, драгоценная жертва всего племени, - а потом обмахивали четырьмя пологами с образов святилища, пока покрывало не высохло. Чистый огонь съел кусочек пергамента с его именем, написанным его кровью и кровью его матери, и дэвья знал, что Силы услышали имя. Но даже это не помогло. Юта умер. Задолго до конца бдения. А Лоргар все это время молча сидел в святилище, на полу у самого входа, сжавшись в комок и закутавшись в покрывало по самые уши. Плакал, похоже - вон, ресницы слиплись и грязь по щекам размазана. - Юте же лучше, да, дэвья? Ты его вылечил?! Элатта поймал на своем лице тревожный, ищущий взгляд. Молча прошел мимо, в глубь шатра. Оставил в чаше Нараг прядь волос, срезанную у мертвого. Сдвинул под подбородок край головного покрывала. Обернулся. - Юта умер, Ло. Молчание. Неверящий, отчаянный взгляд. Нечеловеческие глаза, будто впитавшие в себя смертельное солнце полдня - глаза ребенка, тщетно пытающегося осознать внезапную утрату. Элатта смотрел, как быстро эти глаза наполняются слезами, теряя затаенный в глубине жар, и думал не о горе ребенка. Он думал о том, что за время, что Лоргар провел в шатре, его кожа вернулась к прежнему цвету пергамента, полностью утратив загар - так же быстро, как приняла его. Неуязвимое для ядов, дитя звезды Катарка не боялось и солнца тоже. Немного же в нем было от человека. - Ты должен узнать кое-что важное. Для того, чтобы никто больше не умер по твоей вине. - Но я… - Тихо, Лоргар, - сказал Элатта, покачав головой. - Дэвья Кахьяле считал, что тебе рано знать, но сейчас он бы передумал. Потому что ты виноват в смерти Юты. Солнце не причиняет тебе вреда - так же, как яды. Он хотел проучить сопляка, не думая, что состязается с неуязвимым. Ты верно заметил, что за двенадцать дней вырос, как за два года. А еще у тебя два сердцебиения. Дэвья Кахьяле никому не сказал об этом, но он знал. И я знаю. Лоргар сморгнул слезы, хлюпнул носом и уставился на Элатту в совершенном непонимании. Кажется, испугался: опять с ним что-то не так. - Это плохо, дэвья? - Не знаю. Пока не знаю. Но у людей только одно сердце. Он молчал. Смотрел и молчал. Ждал продолжения - настороженно, пугливо. Так по-детски. - В тот день, когда мы нашли тебя, в Катарк упала звезда. Она стерла оазис с лица пустыни, и мы не видели ни тел, ни вещей, ни следов - ничего, что могло бы принадлежать людям твоего племени. Потому что не люди оставили тебя там. Ты отличаешься от всех нас, Ло. Очень сильно отличаешься. Помни об этом всегда, когда собираешься втянуть других во что-то опасное. Иначе смерть будет следовать за тобой. Лоргар молчал по-прежнему, глядя уже не в лицо дэвье, а сквозь него, куда-то в пространство. Может быть, на изваяния - образа Сил в глубине шатра за его спиной. Янтарные глаза тлели в сумраке, знакомо впитывая блики огня, беспокойно вздрагивали губы. Но вместо всего, что Элатта сейчас ожидал услышать, он сказал: - Я не помню звезду, дэвья. И не знал, что Юта может умереть. Почему ты не сказал мне раньше? Чтобы я… не делал так? - Потому что не знаю, что еще в тебе иначе, чем должно быть. Что еще ты можешь такого, что человеку не под силу - ни ребенку, ни взрослому. Я люблю тебя, как любил бы маленького брата, и хотел, чтобы ты был просто ребенком хотя бы до тех пор, пока твое время не придет. - А когда оно придет? - Я не знаю, Ло. Но ты однажды узнаешь. И тогда сделаешь для этого мира что-то очень важное. - Хорошее? Хорошее, хотел ответить Элатта. Конечно, хорошее. Но время детских утешений закончилось. Попытки сделать вид, что звезда Катарка - просто дитя, не довели до добра. - Не знаю, - честно сказал он. - Пути Великих Сил неисповедимы. Но это в любом случае очень важно. Когда кто-то отличается от остальных людей так сильно, это значит, что Силы избрали его, чтобы его руками принести свою волю миру плоти. Ты узнаешь ее, когда предначертанный срок настанет. Не сможешь не узнать. - Даже если не захочу? Если это будет что-то плохое? - Даже если не захочешь, - кивнул Элатта. - Прости, Ло. Я хотел бы, чтобы ты был просто мальчиком, которого мы с Фию нашли в пустыне. Я хотел бы дать тебе покрывало взрослого, посмотреть, какую девушку ты однажды выберешь в жены, в свой срок взять на руки твоих детей, чтобы показать их Силам. Но ничего не будет так, как я хотел бы. Твоя судьба над судьбой людей Праха - как звезда над оазисом. - Ты же сказал, что она стерла его с лица песков, когда упала? Он не хотел верить. Все еще не хотел. Пожалуй, именно это отличало его от просто ребенка так сильно, как ни одно из его сверхчеловеческих дарований. У любого мальчишки на его месте уже глаза бы горели, услышь он о том, что рожден для великих дел. А глаза Лоргара - древний янтарь - лишь сделались пусты и прозрачны, как небо долгого полдня. В них снова стояла чужая смерть, и усталость стояла, и тоска понимания - глубокого, взрослого, какого-то пророческого в своей безнадежности. - Полноводное озеро куда лучше того, что было там прежде, - сказал Элатта. - Но прежнего Катарка не стало. И Лоргар, помолчав еще немного, кивнул своему пониманию - без слез, очень скупо и очень спокойно: - Я понял, тоэ-Ла. Правда, понял.