Звезда над оазисом

Разведчики заметили караван в первом бдении позднего дня, когда стоянку, занесенную песком за долгий полдень, уже готовились сворачивать. Из шатра Моркаи, разбитого рядом со святилищем, Лоргару хорошо было слышно, как Фэн Моркаи выспрашивал их о том, что им удалось разглядеть. Он не знал, почему в это время здесь не может быть такого каравана, почему он не должен двигаться с той стороны, где его увидели. Что такое странствующий храм, он тоже не знал. Раз храм, значит, наверное, это хорошо, а не плохо… Только вот Моркаи приказал взрослым держать оружие поближе. Для чистых людей жизни людей Праха не стоили ничего, потому что воля Сил была в этом - но то, что происходит в пустыне, одни только Силы и видят. Если те, кто идет с караваном, задумают зло, Отверженные не станут пропадать даром. - Вернись в шатер, - немедля сказал Элатта, едва Лоргар откинул входной полог. - И не вздумай даже нос высунуть, пока чужаки не скроются из виду. С того дня, как Юта умер, мальчишка стал тих и послушен - словом, сам на себя не похож. Он сиднем сидел в повозке или шатре Моркаи, не выбираясь оттуда даже на зов приятелей. Элатта уже заподозрил было, что злополучное состязание все-таки не прошло для него бесследно. Но нет: золотистая кожа ребенка оставалась все такой же светлой, ровной и чистой до неестественного, глаза были ясными, губы влажными, дыхание - тихим и равномерным, лишенным запаха. Лоргар не был болен. Он… как будто устал. В одночасье, раз и навсегда. Так бывает с детьми, которые стали свидетелями чего-то ужасного. И Элатта знал, что смерть Юты здесь ни при чем. "Я понял", - каждый миг стояло теперь в янтарных глазах. - "Моя судьба над вами, как звезда над оазисом. Прежнего Катарка не стало. Я правда понял". - Но дэвья, - обиженно нахмурился Лоргар - по-детски, совершенно как прежде. - Почему? В другое время Элатта был бы рад, что Лоргар наконец пошевелился, проявил любопытство хоть к чему-то. Что он даже собирается упрашивать. Только вот сейчас предчувствие было… нехорошее. И Элатта качнул головой: - Потому что я сказал, Ло. Упрямиться Лоргар не стал. Караван приближался. Огромные самоходные повозки издали выглядели неуклюжими, но двигались гораздо быстрее, чем крепкоспины могли бы идти даже по рукотворной дороге. Деревянные траки глубоко зарывались в песок, однако эта их тяжесть тоже была обманчива: такие машины легко проходили и по зыбучим пескам, и по черным, и по корке вулканического пепла, и по едким соляным пустошам, куда саням и примитивным колесным повозкам Отверженных, запряженным медлительными животными, вовсе не было хода. На подходе к стоянке караван перестроился, вытягиваясь вдоль нее - будто странствующий храм, возглавляющий его, распростер в стороны темные крылья с трепещущими на ветру перьями-значками. Остановился. Вместо гербового значка-ленты над храмом было поднято изображение книги и пламени - символ Несущего слово. Это означало, что Отверженные не станут жертвой алчности охранников каравана. Все это оружие, дорогое и грозное, не обратится против племени: если Несущий слово позволит своим людям торговлю, за найденные в руинах глубокой пустыни артефакты они заплатят, а не просто отнимут приглянувшееся. И за полезные сведения, скорее всего, тоже вознаградят. Только одного Отверженным нужно было опасаться: нарушения Завета. Но Элатта ручался, что никто в племени не делает и не имеет запретного. И Лоргара он уже позаботился убрать с глаз долой. Фэн Моркаи наполнил водой чашу гостеприимства, которую Элатта заранее принес из святилища. Несущий слово спустился по ступеням храма босиком, чуть замешкался на последней, а потом… потом просто пошел к ожидающим его Отверженным - прямо по песку, впитавшему весь жар долгого полдня. Спокойно пошел, не торопясь, ступая с достоинством и той незаметной ловкостью, с которой ходить по песку может только привычный к нему. И его лицо, и бритую голову, покрытую вязью незнакомых Отверженным знаков, ничто не прикрывало от солнца. Ни украшений, ни оружия. Ни защиты. Единственное одеяние священного цвета пепла. Плащ, наброшенный поверх - тоже серый, старый, оббитый понизу. Босые ступни, шаг за шагом оставляющие следы в раскаленном песке. Если сейчас плеснуть на этот песок из фляжки, вода испарится и исчезнет за время от вдоха до вдоха. Но Несущий слово шел, как будто жар не касался его ног. Фэн, Миат и Элатта, одинаковые для стороннего взгляда в своих бесформенных темных одеждах, одновременно опустили головы. Только длинные косы женщины, забранные в кожаные чехлы, отличали ее от мужчин. Но рука проповедника сотворила священное знамение надо всеми разом, без различия. - Я Кор Фаэрон, Несущий слово, - сказал он, когда опустил руку. - Со мной - мои верные. - Я Фэн Моркаи, Отверженный,- эхом отозвался Фэн. - Со мной мой народ. А когда поднял голову, наконец с изумлением осознал, что Несущий слово молод. Очень молод. Совсем немногим старше Элатты. Колючее тонкокостное лицо, открытое палящему солнцу, принадлежало юноше едва ли четырех лет от роду. Но что-то в нем - в цепком, проницательном прищуре темных глаз, в надменном изгибе губ, кое-где посеченных мелкими вертикальными штрихами-шрамами, остающимися после песчаной хвори, в тонких ранних морщинках, будто иглой прочерченных по вискам и векам - было такое, от чего становилось… не по себе. Он вызывал желание молчать и слушать. Не тем, что говорил или делал - просто самим собой. Завет запрещал такому, как Фэн, даже прикасаться к Несущему слово, не то что делить с ним воду или пищу. Только воды гостеприимства в пустыне этот запрет не касался. Хотя, конечно, ничто не мешало юноше просто не принять чашу, после того как Отверженный первым сделает из нее глоток. Почему-то решиться на глоток было очень сложно. - Ты думаешь, что я буду сторониться вас, - сказал ему Кор Фаэрон, и это был не вопрос. - Я не буду. Потому что Силы видят дух, а не плоть. У него были длинные тонкие пальцы - легкие и чистые, чуткие даже на вид - и светлые ногти с ровными белыми кромками. Эти пальцы аккуратно обхватили чашу между пальцев Фэна. Рядом, почти вплотную - но не касаясь. А потом Несущий слово взял старинную посудину из его рук и спокойно сделал глоток. Вложил в ладони Элатте. Присмотрелся, задержал взгляд на скрытом покрывалом лице. - Ты дэвья племени? И Элатта благословил солнце позднего дня, вынуждающее натягивать покрывало на лицо до самых глаз. Но даже одни только глаза выдали его, расширившись в мгновенном изумлении: чтобы знать, что такое дэвья, нужно быть Отверженным. А Несущий слово знал. Более того - он знал, как отличить дэвью от остальных. - Да, Несущий слово, - только и смог ответить Элатта. Скверна. Вот что сейчас должен был сказать проповедник - юноша с чистыми руками и чистым лицом, спокойно стоящий босиком по щиколотку в раскаленном песке. Дэвья Отверженных - ересь, суеверие, искажение Завета, то, что не смеет оскорблять Силы своим существованием. Но… - Очень молод, - вынес вердикт Кор Фаэрон. Как будто сам не был почти ровесником Элатты. - Что ж. Тогда мне тем более следует уделить время проповеди. Вам говорили, что вы недостойны Слова, но Слово не о плоти - оно о вере, и оно неподвластно нечистоте. Вы, ничем не скрытые от взгляда Сил ни днем, ни ночью, знаете о подвиге самоотречения больше, чем ленивые жители городов в своих каменных домах среди зелени и воды. Поэтому прямо сейчас я здесь, а не с ними. И я говорю, что вы достойны. Он говорил по-прежнему негромко, но Элатта мог поклясться, что вся стоянка сейчас слышит его голос: все племя, почтительно столпившееся в дюжине шагов поодаль, весь караван, полный тихого гула машин и шелеста оседающего песка. И опять не получалось понять, что в этом голосе, как до того в облике, заставляет замирать и слушать, что дает ему силу поглощать все лишние звуки, не перекрывать их, не перекрикивать, а вбирать в себя, мало-помалу обретая огромную, непостижимую глубину. Всего несколько фраз, сказанных мимоходом - просто слова, даже не проповедь - а когда Несущий слово замолк, Элатта с трудом стряхнул с себя оцепенение. Вспомнилось, как Лоргар однажды допытывался, почему Отверженным нельзя взять и помыться, чтобы перестать быть нечистыми. Тогда это было просто забавно, а теперь, когда Элатта сам наконец-то увидел воочию, насколько огромным на самом деле может быть непостижимое различие между человеком и человеком, чувство оказалось - как в день смерти Юты, под взглядом Лоргара, произнесшего: "я понял". Ощущение окончательности в чем-то неохватном, на грани между оторопью и трепетом. Для проповеди Несущего слово провели к шатру святилища, рядом с которым уже растянули на шестах навес. Под ноги постелили шкуру солнцехода - циновки и ткани, созданные руками Отверженных, были запятнаны нечистотой их народа, но покровы чистого животного выделка не оскверняла, поэтому шкура годилась. И потом Элатта смотрел, как босые ноги, сплошь опекшиеся коркой песка, ступают на нее, погружаются в мягкие мелкие перья, похожие на шерсть. Старый плащ проповедника почему-то оказался многократно прорван на спине, покрыт бурыми, давно выгоревшими разводами. Следов починки заметно не было, края длинных прорех кое-где провисали, лохматились бахромой перебитых нитей. Оставалось только гадать, почему - и Элатта гадал до тех пор, пока Несущий слово не заговорил и его речь не вымыла из сознания все лишние мысли, будто шелуху. - Каждый из вас избранный, - говорил он. - Каждый служит Силам той жизнью, для которой рожден, и если служит всем жаром души - будет одарен и возвышен. Как странница Эпиксаза, рожденная в Эургемезе. Как охотник Яттае и провидица Алат, рожденные в пустыне среди Отверженных… Так он говорил - и Элатта больше уже не удивлялся, что он знает, что имена из нечистых песчаных сказаний свободно звучат из его уст наравне с другими, сплетаются в единую повесть о жизни и смерти, и о подвиге веры, и о пустыне, пожирающей слабых духом, и о Силах, возвышающих за служение. Его слушали молча, затаив дыхание - все как один. Но Несущий слово отвечал на молчание, будто бы слышал вопросы, которые не прозвучали, и сомнения, не высказанные вслух. Вскоре он покинул навес и пошел вдоль кольца повозок, заглядывая в скрытые покрывалами лица сидящих Отверженных - одного за одним. Иногда он задерживался рядом с кем-то - наверное, с теми, на чью молчаливую мысль в этот миг отвечала проповедь, непохожая на проповедь в том виде, в котором ее представлял Элатта. Да он и Несущих слово совсем не так себе представлял. А юноша Кор Фаэрон говорил о том, что всякий должен искать в себе свою избранность, тот путь, на котором он призван служить Силам. Потому что в священных книгах сказано: когда придет некто, отличный от остальных, и отделит достойных от недостойных, чтобы призвать с собой к Истине… И вот в этот миг предчувствие близкой беды, до сих пор исподволь тревожившее Элатту, наконец упало на него. Как звезда на оазис. Придет некто, отличный от остальных. Элатта обернулся, чтобы взглянуть на шатер Моркаи. Встретился взглядом с Фэном, который тоже оглядывался, щурясь на входной полог. Полог покачивался: по всей видимости, его только что трогали. Ослушался Лоргар или нет? - ...ничто не скроется от взора Сил, - ответила его мыслям проповедь над головой. Элатта вздрогнул и взглянул вверх - на Несущего слово. Эти слова, наверное, были продолжением фразы, которую он пропустил только что, но… Солнце било в глаза проповедника, блики вязли и гасли в густой, непрозрачной темноте зрачков, сумрачно отсвечивая где-то в глубине, и они были такого цвета, как песчаная дымка на самом исходе грозового заката - почти лиловые, затягивающие. Внимательный взгляд мгновенно приковал дэвью к месту. Правда, только для того, чтобы почти сразу оставить и равнодушно скользнуть дальше, к лицу Фэна Моркаи. Элатта увидел, как теперь уже он вздрогнул, замирая, а потом капля пота сползла из его брови на переносицу, скатилась в морщины на нижнем веке и исчезла за краем покрывала. - Ни дело, ни слово, ни помыслы, - звучала проповедь, по-прежнему размеренная, завораживающе живая - а потом перестала быть проповедью, так и не изменив этот неторопливый, всепроникающий тон. - Скажи мне, Фэн Моркаи - что Силы видят в твоей душе? Огонь истины или скверну лжи? Что ты надеешься скрыть прямо сейчас, когда чувствуешь, что Силы смотрят на тебя? Фэн отрицательно качнул головой - заторможенно, будто оглушенный. - Ничего, Несущий слово. Я… не думал дурного. Колючее молодое лицо Несущего слово смягчилось, утратив толику строгости. Только вот глаза его - закат за песчаной бурей - остались все так же равнодушно-внимательны, одинаково лишены и гнева, и сострадания. Скупой изящный жест указал в сторону шатра. - Тогда покажи мне. Покажи всем. Фэн поднимался на ноги так, как будто разом стал на пару лет старше. Как-то поспешно, будто спохватившись, вскочила Миат. Элатта тоже поднялся, хотя его и не звали. Только теперь он заметил, что охрана каравана сошла с повозок, покинув тень солнечных парусов, и взяла стоянку в свободное полукольцо. Один знак проповедника, - вот такой же небрежный, поданный мимоходом - и оно сожмется. Сомкнется, как два лезвия ножниц. Правда, в тонких резких чертах Несущего слово все еще не читалось ничего угрожающего. Он спокойно прошел за Миат и Фэном к шатру и теперь ждал, пока Отверженный откинет в сторону и закрепит входной полог. - Выходи, Лоргар, - позвал Фэн. - Не бойся. Лоргар тотчас появился в пятне света, упавшем в проем. Элатта успел заметить мгновенный испуг на его лице, - вернее, оторопь, похожую на внезапное ужасное узнавание, - а потом Кор Фаэрон вскинул руки к глазам и опрокинулся на песок, навзничь, расслабленно, будто мертвый. - Что ты наделал, Ло, - почти без звука выговорил Элатта омертвевшими губами. - Что же ты наделал… Он знал, что на самом деле произошло. И отчаянно надеялся, что Несущий слово придет в себя после вспышки Лоргара раньше, чем его охрана начнет убивать всех без разбора. Слуги проповедника у навеса подняли крик. Отверженные повскакивали с мест, стоянка мгновенно наполнилась шумом и гвалтом. Миат в ужасе закрыла лицо руками. Подоспевшие рабы, не имея права прикасаться к своему господину, бестолково столпились рядом, оттеснив Фэна и Элатту, еще через несколько мгновений охранники растолкала их плечами, угловатыми и твердыми от скрытых под плащами железных доспехов - а потом Кор Фаэрон очнулся и сел. Знак, который он подал охранникам, один из них повторил для остальных, подняв руку вверх - и те, кто уже взялся за оружие, убрали его. Еще один жест заставил рабов убраться прочь. Несущий слово поднялся на ноги. Грозовые глаза отыскали взгляд Фэна, поймали его и приковали к месту. - Что это? - услышал Лоргар, от испуга снова спрятавшийся за стенкой шатра. Он не успел сказать дэвье, что он не нарочно. И до этого не нарочно. Хотя раньше Элатта никогда не спрашивал его о вспышке, бросающей наземь. А теперь голос Несущего слово там, рядом с ним и тоэ-Фэном, был как песчаная буря у горизонта: не гнев, но угроза - огромная, подступающая все ближе. Этот голос говорил о том, что Лоргар несет с собой не взгляд Сил, но их дыхание. Что он не дитя звезды Катарка - он и есть звезда, навсегда изменившая лик пустыни, и след его судьбы ведет на землю с небес. Что в великом замысле Сил каждый сыграл свою роль, как и было сказано. Что Лоргар был послан племени, чтобы в этом месте и в это время Несущий слово пришел забрать его. Лоргар слушал - и думал, что, наверное, это правда. Несущий слово видел смысл всех вещей, даже тех, о которых знать не мог, легко находя в путанице мнимых случайностей истину предначертания. Может быть, с ним получится понять наконец хоть что-нибудь о самом себе… или хотя бы просто уйти - так далеко от племени, как только можно. Потому что гремучник укусил дэвью Кахьяле и он умер, потому что солнце убило Юту, потому что судьба Лоргара над ними всеми - как звезда над оазисом, и она вот-вот упадет. Уже падает. Прямо сейчас. Лоргар выглянул из шатра. Настороженно встретил взгляды, разом схватившие его у входа. Шагнул сквозь них, приблизившись к Несущему слово. Запрокинул голову, чтобы снизу вверх заглянуть в глаза - в пустынный закат за пеленой бури. Чувство было - как ночью за границей стоянки. Будто все мироздание смотрит. - Я пойду с тобой, - сказал он. - Дэвья Элатта сказал, что однажды я должен сделать что-то важное. Если ты научишь меня, я смогу понять что. - Со временем - сможешь, - отозвался Несущий слово. - Я позабочусь об этом. И судьба-звезда, так долго падавшая навстречу Лоргару, наконец упала. Он не понял, что именно произошло в это мгновение, - но знал, что непоправимое. Как в ту ночь, когда синяя краска сгорела на коже Элатты. Как в тот день, когда оазис Катарк изменился навсегда. Что-то вот прямо сейчас перестало быть прежним, случилось, взломало земную твердь и исторгло воды, и от этого чувства - чувства окончательности чего-то огромного - хотелось заплакать. Лоргар не заплакал. Ведь на самом деле не случилось ничего. А когда случится, он уже будет далеко от племени. На палубе странствующего храма пахло солью, нагретым деревом и металлом. Старый слуга, чем-то похожий на дэвью Кахьяле, подал Лоргару руку, чтобы помочь взобраться наверх, - но в последний момент отдернул ее. Передумал, подал снова. Попятился от любопытного взгляда в лицо. Наверное, он ждал… чего-то - того, что у шатра внизу бросило наземь Несущего слово. Но Лоргар просто смотрел, пытаясь понять, чем же этот старик похож на другого - того, который ничего не боялся, потому что уже отдал Силам все, что у него было. Наверное, он, Лоргар, тоже должен отдать… когда у него будет хоть что-нибудь. Ведь теперь нет даже племени, которое он называл бы своим. Внизу, за парапетом палубы, Отверженные смотрели ему вслед. А тин-Фию сдвинула с лица покрывало и помахала рукой - почти одновременно с охранником, подающим какой-то знак. Она умерла первой. Охранник, который подавал знак, опустил руку к поясу. Ярко выблеснуло на солнце железо, а потом из груди Фию, сквозь накидку и край шейного платка, проклюнулся кровавый росток - и она упала лицом вниз, молча, не успев, наверное, даже удивиться. После этого затрещали выстрелы. Крик взметнулся над стоянкой, повис в воздухе, рассыпался и смолк, и мертвые тела распласталась на светящемся песке черными пятнами, будто брошенные покрывала. Их… не стало. По-настоящему не стало. Всех. Ужасающе быстро. Теперь все они родятся заново, чтобы жить в городе у воды. Медха ла, комом стояло в горле Лоргара вместе со слезами. Он смотрел на убийц и убитых и почему-то думал: медха ла. Полноводное озеро лучше, чем прежний Катарк. Пусть они будут жить у воды и ходить с открытыми лицами. Падающая звезда не сумела перестать падать, как ни старалась. Злая судьба оказалась сильнее всех.