Звезда над оазисом

Звезда упала за оазисом Катарк к исходу рассвета. Огромное косматое солнце раскаленным комом висело над горизонтом, источая жар. Дымка раннего дня понемногу плавила очертания дальних скал, чтобы к долгому полдню превратиться в зыбкое стеклистое марево, рождающее миражи. Тай, Элатта и Фию торопили солнцеходов изо всех сил: до наступления долгого полдня им следовало вернуться к племени, которое приблизится к Катарку лишь на переход начального бдения - то есть уместить в ранний день не два, а добрых три перехода. Не считая осмотра места, куда упала звезда… а ведь неизвестно, что их там ждет. Пустынные предания, передаваемые Отверженными из уст в уста, сохранили память о том, как падающие звезды приносят с собой проклятие Сил, смертоносное для всего живого. Но частицы небесного металла, блестящего, как зеркало, были слишком ценны - и поэтому три солнцехода, понукаемые всадниками, быстро бежали вперед. В это время года оазис всегда пустовал. На древней карте Фэна Моркаи он был похож на след от капли дождя, упавшей в песок, - почти идеально круглая каменная впадина с вогнутым дном и высоко поднятыми рваными краями. После дождей в этой впадине в несколько сот метров в поперечнике подолгу задерживалась вода, но сейчас от обширного мелкого озера должна была остаться лишь цепочка соленых луж в самом его центре - там, где глубокая трещина в ржаво-серой породе делила его на три неравные части. Возможно, по трещине вода понемногу просачивалась из-под земли, питая лужи, загустевшие от песка и пыли, к исходу периода засухи больше непригодные для питья. Даже выносливые крепкоспины не могли пить такую воду, а ползучие мхи-бессмертники, сплошь затянувшие каменное дно оазиса, седели от солнца и соли, теряли запасенную влагу, истончались и становились хрупкими, как комки старой паутины. Фэн Моркаи знал об этом и не собирался сворачивать в Катарк. Но хвостатая огненная звезда упала за оазисом в канун отдыха рассвета, прервав сон племени, взметнула высоко в небо желто-бурый, клубящийся дымный столб, и потом земля содрогнулась так, что в лагере покосились шатры, а со скальных останцев вдалеке сбило верхушки. Поэтому теперь солнцеходы изо всех сил спешили к месту ее падения, а просчитанный заранее путь племени изменился. Насколько именно - будет зависеть от того, что разведчики найдут в Катарке. Над оазисом дрожало в воздухе смазанное марево миража. Обманчиво близкие серые скалы на краю каменной чаши будто бы незаметно двигались вместе с бегущими к ним солнцеходами, оставаясь точно на том же расстоянии от них уже много часов. Казалось, прозрачное стеклянное облако висело над зазубренными останцами, клубилось, ключом выкипало из чаши Катарка - как в самом конце сезона дождей, когда солнце начинает жадно пить из песков впитавшуюся в них воду. - Водяной морок, - первой сказала Фию. - Когда мы в последний раз видели дождь? Ей шел четвертый год, и для нее последний дождь - всего седьмой по счету в ее короткой жизни - был очень, очень давно. Впрочем, ее спутники видели немногим больше дождей. - При чем здесь дождь? - возразил Элатта, доставая из костяного чехла подзорную трубу. - Перед долгим полднем морок встает над любой водой, не обязательно новой, а Катарк уже давно не пересыхал полностью. - Той лужицы грязи не хватит, чтобы его породить, ты же сам говорил! Занятый настройкой драгоценной реликвии и очень сосредоточенный, брат не обратил на нее внимания, и Фию привстала в седле, вглядываясь, как будто собиралась заглянуть за горизонт без помощи артефакта: - Что там? Видишь что-нибудь? Элатта не ответил. Древний артефакт, приближающий дальнее и рассеивающий миражи, не мог лгать его взгляду - но то, что он видел, на Катарк даже не походило. И оно было ближе, чем следовало. От скал по горящему на солнце песку протянулись во все стороны глубокие темные борозды - лучи упавшей звезды. Сами останцы сделались будто бы выше и изменили очертания до неузнаваемости: удар неведомой силы сорвал с древних каменных клыков рыжие десны песка, перекосил и сломал их, сильно наклонив наружу заострившимися верхушками. А еще над зазубренным краем гряды Элатта отчетливо видел птиц, кружащих низко над оазисом. - Вижу, - сказал он, не отрывая взгляда от множества крыльев. - Мы почти пришли. И Тай, самый старший из троих, наконец подал голос: - Рано еще. В ответ Элатта молча протянул ему реликвию. - Не понял? - только и сказал Тай спустя пару минут. - Там же птиц как после первого дождя! - Угу. Похоже, звезда угодила прямо в оазис. - Думаешь, и правда вода? Если она несла с собой благословение, а не проклятие, то… - Где птицы, Ла? Я тоже хочу посмотреть! - возмущенно требовала Фию. - И мне дайте! Только никто ее не слушал, и ей оставалось лишь без толку вглядываться в мираж и раскаленную дымку, далеко впереди размывающую горбатый горизонт. Вскоре воду учуяли солнцеходы. После этого никаких сомнений не осталось. Неведомо как, но Катарк и впрямь стал будто бы больше. У самой гряды, сильнее прежнего наклоненной наружу, Элатта бережно достал еще один артефакт в чехле из твердой кожи крепкоспина, покрытом полустертыми от времени священными письменами. Тай и Фию наблюдали за ним, с трудом сдерживая солнцеходов: звери видели рядом рваную тень скал, чуяли близкую воду и не желали ждать смирно. А реликвия между тем молчала, безучастная к молитвам Элатты. Если звезда и принесла сюда проклятие, воля Сил была в том, чтобы Отверженные не узнали о нем. Фию не видела никакого смысла торчать на солнцепеке дальше. Элатта, хотя и прислуживал в святилище аж с последних дождей, не очень-то походил на того, кому могут ответить Силы. Даже со священным артефактом рода в руках он оставался всего лишь собой - старшим братом, который еще недавно таскал маленькую Фию на спине, учил забираться на скалы, держаться в седле солнцехода, больно бил по рукам, когда она совала их куда не надо, и делился водой, когда она чересчур быстро выпивала свою вдали от стоянки племени. Он был слишком привычным, слишком понятным и слишком обыкновенным. И его даже не обязательно было слушаться, на самом-то деле. Фию еще раз покосилась на молящегося брата, на Тая, с запрокинутой головой разглядывающего птиц, которые с криками вились над Катарком, и позволила солнцеходу повернуться мордой к каменной гряде. Зверь немедля потянул поводья, выбирая слабину, а оказавшись в тени, побежал неторопливой рысцой, отыскивая среди острых камней место, где сможет пробраться к воде. Спешившись, Фию без труда могла бы взобраться на гряду хоть прямо на месте, но слезать с седла не хотелось: на воду наверняка слетелись и стервятники, и если на всадника они не нападают, принимая солнцехода и человека за одно большое животное, то на пешего бросятся запросто - а самострелы только у Тая с Ла. Да и вообще, мало ли что там за камнями. Не зря же птицы кружат, но не садятся. Наконец несколько сот шагов спустя крутая осыпь песка и каменных обломков показалась зверю подходящей для подъема. И тогда Фию увидела оазис. Упавшая звезда стерла с лица пустыни прежний Катарк. В новой каменной чаше, такой же круглой, их легко уместилось бы три или четыре, а то и больше. Сверху, с гряды, она была как на ладони, но взгляд едва мог охватить ее целиком, и очертания скал на противоположном краю искажал мираж. Столько воды одновременно Фию видела до сих пор только раз в жизни, в древнем городе-оазисе Маграт. Правда, помнила плохо - когда племя Моркаи останавливалось на его краю, ей едва исполнился год, да и приблизиться к водоему Отверженным никто, разумеется, не позволил. Теперь же влажная живая прохлада дышала Фию в лицо, гряда под ногами солнцехода сходила ломаными уступами прямо в воду, и набегающие мелкие волны облизывали обломки, делая рыжие и серые камни ярко-пестрыми, блестящими, будто панцирь песчанки. На них повсюду сидели птицы, сновали гремучники, скорпионы и колючие дюнные ящерицы, там и сям стеклянно выблескивали на солнце спинки песчанок. Жизнь кишела в оазисе, привлеченная сюда из всех окрестных песков: упавшая звезда принесла с собой величайшее благословение Сил - воду. Чистую и холодную, пресную, такую прозрачную, что даже вдали от берега сквозь нее хорошо было видно рябое дно. Солнцеход принюхался, высунув длинный черный язык, и уверенно пошел по осыпи вниз. Птицы, сидящие на мокрых камнях, с криками и хлопаньем крыльев брызнули в стороны; из-за гряды послышался приглушенный зов Элатты. Фию уже обернулась назад и набрала воздуха, чтобы ответить ему - да так и застыла с открытым ртом. Потому что за ее спиной - совсем рядом, в трех шагах солнцехода - у края осыпи на камнях сидел младенец. Ребенку было едва ли двадцать пять дней от роду, и сидеть он только-только научился. Кто и когда оставил его здесь на произвол стервятников и пустынных гончих - нагого, беспомощного, ненадежно заслоненного от злого солнца тенью двух наклонных камней, которая в долгий полдень исчезнет вовсе? Ни глаза Фию, ни даже дальнозоркий артефакт Элатты не видели у оазиса ничего похожего на всадников или повозки, никаких следов на соленом плотном песке у кольцевой гряды - а значит… Но чистая светлая кожа младенца не выглядела ни иссохшей, ни обожженной на солнце. Золотистые блики на ней отдавали металлическим глянцем. Если бы он провел на открытом воздухе часы, то точно не мог бы сидеть, а он сидел - неловко и мягко, как тряпичная куколка, как всякое человеческое дитя, которому двадцать пять дней от роду. Сидел, смотрел на Фию и задумчиво сосал большой палец. А потом потер кулачком глаз и улыбнулся ей. - Фию! - уже в два голоса звали за грядой. - Фию! Солнцеход дергал поводья, стремясь к воде. Фию спрыгнула с седла. - Сюда! - отозвалась она. - Вода чистая! Будь оазис проклят, на берегу нашлось бы немало мертвых птиц, а Фию не увидела ни одной. И песчанки, которыми всегда проверяют чистоту воды, потому что обычно они пьют только капли дождя и росы со своих тел, сновали вокруг во множестве. Бывает, конечно, что смерть, принесенная проклятием, приходит не сразу, а подступает незримо в течение нескольких дней и даже недель - но в этом случае они, все трое, все равно умрут. Когда Фию присела на корточки рядом с ребенком, разматывая длинный конец головного покрывала, он молча протянул к ней ручки и улыбнулся еще раз. Темно-синяя краска, насухо вкатанная в ткань каменным вальком, уже успела оставить на ее коже изогнутую темную черту по скулам и переносице - знак принадлежности к взрослым, которые закрывают лица, потому что им некогда прятаться от солнца в шатрах. Малыш, наверное, видел такую же полосу на лицах родителей, такую же яркую улыбку, больше не скрытую покрывалом, и поэтому доверчиво тянул ручки, еще не умея пугаться незнакомцев. - Пойдем-ка, маленький, - приговаривала Фию, поднимая его на руки и ловко заворачивая в снятое покрывало. - Пойдем, пойдем, тин-Фию тебя возьмет, возьмет маленького в тень, даст маленькому пить… Весил младенец неожиданно много, по ощущениям - как младший племянник Фию, которому пошел пятьдесят пятый день. А еще у него были желтые глаза. У всех детей до тридцати дней глаза одинаково сизые, как грозовое облако, потому что их души еще не исчерпали в себе небесные воды иного мира, из которого пришли, - но у этого зрачки были светлы и прозрачны, и на солнце медово светились в глубине, будто древний янтарь. Как только Фию посадила его на предплечье, собираясь унести к солнцеходу, маленькие ручки крепко обхватили ее за шею. Для начала нужно было напоить ребенка и покрыть чем-нибудь голову, иначе высоко стоящее солнце лишит ее сознания меньше чем за полчаса, потом объяснить Элатте, что да, малыш сидел прямо вон там, голый, совсем один, а окончания ритуала она не дождалась, потому что толку-то... Солнцеход шумно пил, стоя в набегающей на осыпь воде. Ребенок щурился на солнце, не пытаясь отвернуться или спрятать личико, пока Фию свободной рукой шарила в седельной сумке, зубами откупоривала флягу, комкала и забивала в горлышко оторванный от покрывала лоскут. Когда Тай с Элаттой появились на гребне осыпи, в узкой расщелине между наклонных зубцов гряды, малыш уже жадно пил, обеими ручками ухватившись за флягу. - Ты с ума сошла? - с десяти шагов выругался Элатта. - В следующий раз… а это еще что? Фию вздернула плечо, повернулась боком, заслоняя малыша от рассерженного брата, и озвучила очевидное: - Ребенок. Мальчик, на вид - дней двадцать. Даже не спрашивай, не знаю я, откуда он здесь. Зато знаю, что его нужно накормить. Лучше лепешку дай, а не ори. - Мы же никого не видели, - вслух удивился Тай. - А обойти оазис теперь можно только снаружи - внутри повсюду вода. Из-под ног солнцехода Элатты разлетались мелкие камешки. Не задерживаясь, он спустился туда, где по щиколотку в воде стояла с непокрытой головой Фию. Опрокинутую флягу над свертком на ее руках сложно было понять неправильно - если бы ребенку вообще было откуда здесь взяться. - И что теперь? - огрызнулась она. - Да пусть его хоть с неба звездой принесло. Эй, осторож... Элатта наклонился с седла, протягивая руку. Фию отшатнулась, заслонив собой малыша, фляга выскользнула и с плеском упала в воду. Над выставленным плечом девушки из свертка показалось светлое детское личико с огромными, полными расплавленного солнца глазами - и зверь под Элаттой шарахнулся так, что всадник не сумел удержаться на его спине. Брызги плеснули во все стороны. Фию сроду не видела, чтобы брат падал с седла. Да еще вот так - мешком, будто без сознания. - Ла? - пискнула она, прижимая ребенка к груди. А ребенок снова обнял ее за шею и притих. Чуть запоздавший Тай спрыгнул со своего солнцехода и плюхнулся на колени рядом с Элаттой, который оглушенно шевелился в набегающих волнах, пытаясь перевернуться набок. Наверное, ему не так уж плохо лежать в воде, думала Фию. Прохладно, небось. Но с помощью Тая он сразу же смог сперва сесть, а потом и встать. И он все еще смотрел на сверток в ее руках, только теперь совсем по-другому. Как будто это младенец только что сбросил его с седла. - Ты чего? - спросила она. - Голову напекло? Элатта молчал. Фию видела, как задумчиво щурятся его глаза между краями головного покрывала. И тянуть руки он больше не пытался. Даже не подходил близко. - Звездой… - повторил Элатта. - Ладно. Как бы то ни было, Силы только что не позволили мне коснуться ребенка. Покажем его тоэ-Фэну, пусть он решает. - Угу, Силы, - не поверила Фию. - Поперек зрачков встали и сказали: “не лезь”, да? Нужен ты им, как песок в лепешке. Да, маленький? Слышишь, тоэ-Ла говорит: Великие Силы маленького берегут, обижать маленького не дают… Да, солнечные глазки? И она пощекотала носик малыша кончиком пальца, который, к ее полному восторгу, немедля оказался пойман в кулачок и засунут в рот. - Ай, кто же палец ест? Нет, отдай, отдай палец тин-Фию, палец есть нельзя, а вот лепешку - лепешку мы кушать будем. Ну-ка, давай-ка мы найдем ее… Элатта терпеливо слушал поток ласковой чепухи, полной повторяющихся слов и всяких глупостей. Его сестре, всегда так легко пугавшейся любого намека на явление Сил, не было дела до очевидного. Опустившись на корточки, она покачивала дитя Катарка на колене и ворковала над ним, как всякая женщина над всяким ребенком, и даже не сомневалась в том, что его следует взять с собой. Впрочем, именно в этом Элатта тоже не особенно сомневался: раз уж вместе с младенцем они нашли в оазисе благословение, а не проклятие... - Ты хочешь сказать, что просто подошла к нему и взяла? И не видела ничего, кроме ребенка? - Ничего, - тем же смешным голосом, которым приговаривала ребенку, отозвалась Фию, сидя на корточках и наскоро обматывая голову вместо покрывала шейным платком. - Но я не мужчина, я не кричала над ним, не топтала его солнцеходом и не хватала с высоты. Успокойся уже. Это просто ребенок - испуганный, маленький и голодный. И Силы, даже если вправду смотрят на него, его не накормят. Займитесь, наконец, делом - нам еще назад возвращаться. Ребенок, с головой завернутый в покрывало, смирно сидел у нее на колене и тянул угол ткани в рот. Элатта на миг задержал на нем взгляд, а потом отвернулся - молча. Пока они с Таем наполняли все фляги водой, Фию раздобыла наконец из сумки кусок лепешки - серой, засушенной до каменной твердости, - разломила на несколько кусочков поменьше, набрала в рот воды, один за одним протолкнула их между сомкнутыми губами и принялась жевать, потом отняла у малыша угол покрывала, выплюнула на ткань получившуюся кашицу, привычно скрутила, завязывая в узелок. Дома женщины дадут ему молоко крепкоспина со сладким паучьим медом, а пока это было единственное, чем Фию могла накормить его. Но золотоглазое дитя Катарка, небесное или нет, ничуть не возражало против жеваной лепешки. Когда три всадника один за одним спустились из расщелины в скальной гряде на песок и живительное дыхание оазиса сделалось неощутимо для них, ребенок уже спал, во сне продолжая сосать тряпочный узелок. Тень догнала их в половине перегона от Катарка. Облака, похожие на белые комья, мало-помалу сгущались, заслоняли раскаленное солнце, все ниже и ниже опускаясь из поднебесья, клубились, сливались в грозовые тучи, тяжко чернеющие в глубине - и вскоре выгоревшее добела небо скрылось за ними полностью, от горизонта до горизонта. Поднявшийся ветер трепал одежды всадников, торопил солнцеходов, нес по распадкам между холмов косматые рваные гривы пылевой поземки. Элатта беззвучно молился, держа в зубах бронзовый нательный оберег: в это время года здесь просто быть не могло такого дождя. Фию потеряла-таки на ветру кое-как намотанный на голову платок, но заслоненное грозой солнце теперь не было опасно - до тех пор, пока тучи не рассеются. Ребенок Катарка спал, уютно свернувшись клубочком в скомканном покрывале. Даже когда раскат грома расколол пополам небо прямо над их головами и первые тяжелые капли дождя упали в песок, он не проснулся.