Тёмная лошадка

Через неделю Гена отправился в танцевальный лагерь, а Полиграф – в кисловодский санаторий. С собой она взяла Конефузию, потому что Евпистинью отправили на общественно полезные работы за кражу цветов с клумбы. В лагере Гене понравилось. Почти все преподаватели хвалили его за рвение и трудолюбие, с критикой выступил только Олег Клевакин. Но Гена решил, что мнение победителя первого сезона уже не так актуально, и утешился тем, что чемпион четвёртого сезона Миша Килимчук рассмотрел в нем потенциал. Ещё Гену насторожило то, что попавшая в топ Юлиана Бухольц посещала ещё больше мастер-классов, чем он сам, и танцевала так хорошо, что её хвалили абсолютно все педагоги. Почувствовав, что его победа под угрозой, Гена позвонил Полиграфу и принялся жаловаться на Бухольц. – Гена, не обращай на них внимания, твой главный соперник – ты сам. Но я рада, что ты становишься настоящим участником проекта и начинаешь видеть в людях не только хорошее, но и плохое. Я тронута, поэтому после возвращения в Москву хочу показать тебе самое сокровенное... Гена нервно хихикнул. – Самое сокровенное – свою коллекцию автографов Баскова. Приходи 1 сентября ко мне в гости, заодно угоду тебя своим фирменным блюдом – перловым дрисотто. – Ризотто? – переспросил Гена. – Не перебивай меня, пожалуйста. Наверное, я лучше знаю, как называется моё фирменное блюдо? Кроме того, я приглашу в гости своих друзей-импотентов. Гена опять хихикнул. – Я сказала что-то смешное? Так вот, мы проведем традиционный литературно-музыкальный вечер, и я буду рада, если ты тоже выступишь. – Спасибо за приглашение, я с радостью! В назначенный вечер Гена прибыл к дому Полиграфа. Куратор сидела на скамейке во дворе и сторожила висевшую на веревке облезлую шубу из мексиканского тушкана. – Купила на блошином рынке за сущие копейки! – похвасталась Полиграф. – Правда, у нее есть и небольшие недостатки – оказывается, блошиный рынок неспроста так называется. Гена вежливо промолчал, Полиграф сняла шубу с веревки, и они пошли в квартиру, находившуюся в полуподвальном помещении. – Уютная квартирка, – сказал Гена, рассматривая подушечки с вышитым Басковым и ноги алкаша, пристроившегося за окном с целью оросить стену. – Да уж, не жалуюсь. Пойдём же смотреть мою коллекцию! В квартире Полиграфа было пять жилых комнат, в каждой из которых находились артефакты, связанные с Басковым. Через три часа изнывающий Гена попросился в туалет, и тут в дверь позвонили. Это пришли обещанные друзья-импотенты – толпа помятых мужичков в серых пиджаках и свитерах, разбавленная несколькими женщинами неопределённого возраста. Они бросились делать комплименты Полиграфу, не обращая внимания на Гену, и танцор заскучал. Он проскользнул в туалет и сделал свои дела под неусыпным взглядом глянцевого Баскова, которым были оклеены все стены. Затем Гена помыл руки яичным мылом, вытер их пушистым розовым полотенцем с надписью «Ж» и пошел к Полиграфу, чтобы отпроситься домой, но куратор не отпустила его. Одна из женщин села за рояль, и гости принялись по очереди петь и декламировать стихи. Все это было для Гены ужасно скучным; он не любил читать, но даже самые ненавистные стихотворения из школьной программы теперь казались ему очень увлекательными. – Как в бочке Диоген, сижу я за столом. Уж полночь близится, а выпивки все нет. Пошел бы я сдавать металлолом – и молодежи дам такой же я совет, – бодрым фальцетом пропищал один из гостей и раскланялся. Гена лицемерно похлопал, и Полиграф ткнула его локтем в бок, прошипев: «Твоя очередь». Гена вышел к роялю, споткнувшись по пути, и откашлялся. – Я не поэт, но написал эти строки в честь нашей дорогой хозяйки. «Дорогой мой Полиграф, гражданин начальник! Жаль, не принц я и не граф, а всего лишь бальник...» Полиграф побагровела, подошла к Гене и за ухо вытащила его в соседнюю комнату. – Как ты посмел лезть грязными руками в мою великую русскую поэзию? – Так вы же сами просили выступить! – Я думала, ты догадаешься, что выступить надо с танцем. Гена, не обижайся на меня, но пойми, поэзия – удел интеллектуалов, а не тех, кто не занимается умственным трудом. Здесь собрались члены союза писателей! – Хорошо, я понял. Я хотел вас порадовать, это от всего сердца. – Ты меня порадуешь, если сожжешь эти стишки и больше не будешь лезть в поэзию. Спасибо. И Гена побрел на кухню, чтобы сжечь свой первый и последний литературный труд на газовой плите. Возле кастрюли с дрисотто сидел один из гостей, лысоватый мужчина в больших очках. – Джузеппе Евгеньевич, – представился он. Гена без энтузиазма пожал его потную руку. – Гена Сосискин. Вы итальянец? – Нет, меня назвали в честь Гарибальди, – ответил Джузеппе, облизывая червеобразные красные губы, зловеще выделявшиеся на бледном лице. – Геночка, я слышал, что вы танцор. Предлагаю обменяться опытом – я научу вас писать стихи, а вы дадите мне несколько уроков танцев. – Я обещал Полиграфу, что не буду писать стихи, – сказал Гена, сбрасывая руки Джузеппе со своих бедер. – А мы ей не скажем, – хохотнул поэт, прижимая Гену к стене. Гена пискнул, вырвался и выбежал из квартиры, дрожа от ужаса и так и не попробовав дрисотто.