Тербийели

У Серкана мама всегда улыбается. По-аристократичному, с ноткой иронии и незримым превосходством, все еще прекрасная в свой пятьдесят, все еще заставляющая считаться с ее мнением. У Серкана мама всегда была символом спокойствия и образцом поведения в обществе, такая особенно-идеальная, самостоятельная и не нуждающаяся в ничьей поддержке. Но когда маски спадали тихими вечерами, она пряталась от всего мира в своем саду и давала волю слезам. Серкан тогда доставал маме лишь до колен — но защищал ее от всех невзгод и печалей, как мог. Мама садилась на мягкую траву, клала его голову на свои колени и мягко перебирала его светлые пряди. Он еще не мог догадываться о причинах ее слез, однако искренне верил, что этот вечно зеленый сад и его волосы — все это превращалось в спасательную пилюлю от всего на свете зла. И покорно предоставлял возможность часами играть со своими локонами. У Серкана мама — это огромный кратер, до краев наполненный болью. Она дышит ею, обнимает ее по ночам, желает приятного аппетита на завтрак, обед, ужин. Мамина боль приросла к ее длинным волосам, скрепилась с голосом, отпечаталась в глазах. Старший брат покинул этот жестокий, полный печали мир. И этот мир обрушился на их мать. У Серкана мама — это закрытая в своем мире из четырех стен женщина, все еще живущая, цветущая, с едва пульсирующим зашитым наспех сердцем. Вывернутая наизнанку душа по вечерам болит, но Айдан снова кладет голову сына на свои колени и перебирает короткие пряди. У Серкана мама верит всему, что он ей говорит. Серкан обещает, что она выйдет за ворота, вырвется из этого ада; у нее змеи сомнения впиваются в сердце, но она ему верит. Серкан теперь выше матери, понимает, почему ее глаза бездонно темные, как самая страшная ночь. За ночью, правда, следует рассвет, но Айдан в него уже не верит. У мамы Серкана ампутировали часть души, похоронили рядом с телом ее сына, а обезболить и продезинфицировать забыли. Теперь она гниет изнутри, все еще боясь вдохнуть полной грудью воздух, которым больше не дышит Фатих.