6
9 сентября 2020 г. в 16:56
***
Что разбудило его – Саймон так и не понял. То ли земля содрогнулась, то ли спутник с силой толкнул его в плечо. Пытаясь выпутаться из отсыревшего одеяла, наблюдатель заозирался, ища взглядом Брадора, но в пещере он был один – второе одеяло валялось рядом с потухшим костром. Пещеру заливал тусклый серый свет, наводящий на мысль не о раннем утре, а скорее о коротком зимнем дне с затяжным снегопадом. Наконец поднявшись на ноги, Саймон бросился к выходу из пещеры и едва не налетел на Брадора, который стоял, задрав голову, и напряжённо вглядывался куда-то в зубчатую кромку горной гряды. – Ты это видишь? – шёпотом, срывающимся на хрип, выдавил он, указывая на что-то рукой. Саймон посмотрел в том направлении – и резко вдохнул и непроизвольно шагнул вперёд, до ломоты напрягая зрение. – Что ещё за… – пробормотал он. В бледном свете ненастного утра выступы скал сливались в сплошную серую пелену, и на её фоне отчётливо выделялось нечто, не похожее ни на что ранее виденное Саймоном в жизни. Уродливый многорукий монстр висел на склоне горы, свесив продолговатую, как боб или фасолина, голову, будто разглядывая что-то у подножия. Ни среди мутантов – последствий экспериментов с кровью, ни среди чудовищных обитателей птумерианских лабиринтов ни разу не встречалось ничего подобного. Тварь, казалось, вынырнула из глубин бессвязных детских кошмарных снов. Саймон яростно заморгал и потёр глаза. Что за странная галлюцинация? Тело чудовища было тёмно-бордовым, цвета свернувшейся крови, и нисколько не походило на какое-то искривлённое прилепившееся к склону дерево или на что-то ещё, существованию чего в этом мире могло бы найтись объяснение. – Видишь, – констатировал Брадор. Саймон мимолётно удивился прозвучавшей в голосе Охотника странной радости, а потом сообразил: тот просто боялся обнаружить, что это его личная галлюцинация, его персональный кошмар наяву. – Да это ещё ерунда, приятель, – вдруг дрогнувшим голосом проговорил Саймон. – Ты вон туда глянь, – и он поднял отяжелевшую, непослушную руку и указал левее, где вставало солнце – бледно-жёлтый диск, от краёв к центру которого тянулись серые волокна или щупальца, напоминающие плесень. В воздухе словно бы разлился беззвучный горестный стон. Виски сдавило, во рту появился металлический привкус. Защекотало губы, и Саймон, проведя рукой под носом, оторопело уставился на быстро буреющую алую полосу на тыльной стороне ладони. – Идём! – Брадор бросился вперёд по тропе. – Они там! Быстрее! Саймон заметался по площадке перед пещерой. – Лошадей нет! – Сбежали! Да и наплевать! – Брадор подскочил к спутнику и дёрнул его за руку. – Идём! Там всё равно тропа такая, что верхом ненамного быстрее было бы, чем пешком! Шевелись! – и он бросился вверх по тропе, цепляясь за обломки скалы. Саймон, сплёвывая кровь, полез за ним. Подтянуться, выбрать место, куда поставить ногу, перенести на неё вес тела, найти следующий выступ, за который можно зацепиться… На то, чтобы смотреть в небо, на жуткое заплесневелое светило, не оставалось ни времени, ни сил. – Смотри! – поднявшись на очередной уступ, Брадор остановился и указал вперёд и вниз. Саймон, с трудом переводя дыхание, вскарабкался на выступающую над пропастью каменную плиту и глянул туда, куда указывал спутник. – Идон всевидящий! Что они творят?! Перед ними простирался пустынный пляж, покрытый выброшенным из моря мусором и длинными чёрными «косами» гниющих водорослей. У самой кромки воды что-то невнятно белело, и Саймону даже отсюда почудился исходящий с берега тяжёлый дух гниющей рыбы. А вокруг этой белёсой груды… – Не может этого быть… – прошептал Брадор и покачнулся. Он сорвался бы вниз, если бы Саймон не ухватил его за руку и не дёрнул на себя. Убийца отлетел к скальной стене, ударившись о неё плечом, и зашипел от боли, но на посеревшее лицо его вернулась хотя бы часть красок. – Не может быть… – повторил он, глядя на напарника – и сквозь него – расширившимися от ужаса глазами. – Что? Чего не может быть? – не понял Саймон. – Погоди… Ты видишь то же, что и я? На пляже лежит какая-то белая бесформенная куча, а вокруг неё сидят эти полоумные в своих клетках на головах? – Да… Я вижу, вижу… – забормотал Брадор. Взгляд его становился всё более безумным. – И падёт проклятие на них, на детей их и на детей их детей… И будут прокляты изверги истинные… – Да что с тобой! – Саймон встряхнул товарища за плечи, так, что тот ударился затылком о скалу. – Вот, выпей! – он достал из сумки на поясе склянку с успокоительным, протянул Брадору, но, поняв, что тот не способен ни на какие осмысленные действия, сам откупорил пузырёк и силой влил его содержимое в рот Охотника. Тот судорожно глотнул, кашлянул. Взгляд его немного прояснился. – Ты слышишь?.. – прошептал он и вдруг, выбросив руку вперёд, схватил Саймона за ворот плаща и притянул к себе. – Слышишь звон колокола?.. Нас зовут… Охотники, они… В гробнице испорченного Лорана… Их безымянные могилы заносит ядовитый песок… Лоуренс… Саймон медленно оглянулся. Сухой горячий ветер с запахом воска и благовоний швырнул в лицо горсть песчинок. Откуда-то издалека донеслись шёпоты на незнакомом языке. Они приближались, песчаными змейками скользили вокруг головы, ввинчивались через уши в мозг... Звали. Обещали, соблазняли. «Тайны… Ты ведь любишь тайны, Охотник?.. И тебе неважно, какова будет цена. Никогда тебе это не было важно, признайся». «Смотри… Твой спутник так ослабел, что ты можешь сделать с ним что угодно. Давай, воспользуйся случаем. Выясни всё. Выясни раз и навсегда. Кто он такой? Что он скрывает? Почему он так важен для Лоуренса?» «Нет, твой друг не будет жалеть, если с твоим спутником что-то случится. Зато ты принесёшь новую тайну. Твой друг ведь тоже любит секреты. Так же, как и ты?» «Давай… Решайся. Они ждут…» Саймон подхватил Брадора под мышки и оттащил от обрыва. Тот не помогал и не сопротивлялся, только не моргая смотрел вверх глазами, чёрными от затопивших всю радужку зрачков. Голоса выли, стонали, угрожали, проклинали. «Брось его! Он – твой враг! Он убийца! Он придёт за тобой! Ты ведь слышишь колокол? Это он…» Успокоительного. Двойную дозу. «Замолчите». Вот так. Наконец-то стих обжигающий ветер, умолкло разноголосое бормотание. Саймон с надеждой поднял взгляд к небу… Нет, кошмарное заплесневелое светило всё ещё на своём месте, застыло на полпути между горизонтом и зенитом, разливая в воздухе звон безумия. «Ничего. Справимся. Не из таких передряг выбирались». Саймон вспомнил Надгробие Исза и зло усмехнулся. – Пойдём-ка отсюда, приятель, – сказал он по-прежнему каменно молчащему Брадору и, взвалив того на плечи, начал медленно спускаться по узкой тропе.***
Уложив Брадора у стены в пещере, Саймон укрыл того обоими одеялами, сходил за поворот тропы за дровами и развёл огонь. Когда он вернулся с охапкой сучьев, Брадор лежал вытянувшись навзничь и сложив руки на животе, будто в гробу. Его сотрясала крупная дрожь, так, что был слышен стук зубов, но лицо выглядело странно спокойным и даже будто бы довольным. – Ты как? – осторожно спросил Саймон. Ему совершенно не хотелось снова слушать о песках Лорана и о проклятии, наложенном на чьих-то там детей. Брадор скосил на него взгляд. – Спасибо, – сказал он слабым, но вполне обычным голосом. – Я очень благодарен, что ты вытащил меня оттуда. Я бы там сдох, это совершенно точно. Даже не ожидал, что меня так припечатает. – Сочтёмся, – хмыкнул Саймон. – Например, если когда-то придёшь по мою душу – лучше убей во сне, чтобы я ничего понять не успел. Кстати, а почему ты так не делаешь? Насколько мне известно, со всеми твоими… заказами ты вступал в драки. И пару раз выжил только чудом. – Не… пару, – хмыкнул Брадор, непроизвольно коснувшись груди. – Примерно… каждый пятый раз. Смотря с кем приходится иметь дело. Высокопоставленные церковники, которые уже давно принимают Древнюю Кровь… Они не в простых ликантропов обращаются, Саймон… А почему не убиваю во сне – ещё никого не удавалось застать врасплох. Чутьё обостряется, мало ли... Я, может, и рад бы… Хотя, если подумать… Понимаешь, во сне… – Ладно, ладно, я понял, – перебил его Саймон, чувствуя, что дыхание Охотника учащается и становится тяжёлым. Не стоит пока волновать человека, который только что едва не сошёл с ума. – Я так и предположил, собственно. А скажи лучше: что это было вообще? Что вытворяют эти психи с клетками на головах? Что за тварь висела на скале? Что за белая масса лежала на берегу? Я могу догадываться, но… Вдруг ты знаешь точнее. – Эти психи, – тяжело выговорил Брадор, – вывернули наш мир наизнанку. И я пока даже предположить боюсь, чем это может закончиться. – Вывернули наизнанку? – Саймон подбросил в костёр пару сучьев и уселся у стены, скрестив ноги. – А попонятнее можно? Не языком мрачных пророчеств, а языком отчёта о происшествии. – Отчёта, говоришь? – Брадор невесело хмыкнул. – Ну, слушай. Та белая масса на берегу – это тело Кос. Рейд в Рыбацкую деревню состоялся два года назад. Кос тогда уже была мертва. И ты прекрасно понимаешь, что её труп никак не мог сохраниться до сих пор. Его бы расклевали птицы, растащили всякие крабы, или кто ещё там жрёт падаль на берегу… И вот, когда я увидел тело Кос, я будто бы оказался в своём кошмаре. Примерно таком, какие бывают после трансфузий. А когда я понял, что ты видишь то же самое… Я чуть не помер со страху. – Почему? – удивился Саймон. – Ну как же… Ты слышал поговорку Расхитителей Гробниц? «Кошмар у каждого свой». Было у нас такое правило во время экспедиций в лабиринты: если кто-то видит что-то странное, страшное или опасное, немедленно вслух сообщает об этом остальным. И если они видят то же самое, значит, опасность реальна. А если не видят – значит, у этого человека просто галлюцинации, и надо дать ему лекарство. – А, понял, – сообразил Саймон. – Ты увидел то, что не может быть реальностью, а потом оказалось, что я тоже это вижу. Как будто я попал в твой кошмар! – Примерно так. А кошмар – именно мой, потому что ты в Рыбацкой деревне не был, – Брадор с трудом приподнялся и сел, оглянувшись на Саймона. – Для тебя кошмаром стал Лоран – я знаю, что ты там едва не погиб, и на твоих глазах погибла большая часть твоей группы. А потом я и сам оказался в Лоране… В твоём кошмаре. – Это надо понимать так, что Миколаш и его последователи научились материализовать кошмары? – прищурился Саймон. – Или не материализовать, а просто открывать доступ из мира яви в мир снов. Или открывать кошмарам путь в реальный мир. Не знаю, как это правильно сформулировать. Но меня в любом случае это очень сильно пугает. – Понимаю… – медленно проговорил Саймон. – Если собрать все грехи Охотников и всю кровь на их руках… И создать реальность, в которой им… Нам! Придётся вечно расплачиваться за содеянное… – Вижу, и тебя проняло, – вздохнул Брадор. – В общем, надо возвращаться и доложить Лоуренсу и Виллему. Викарий, думаю, не станет вмешиваться – мир снов не по его части. А вот Виллем может хотя бы попытаться что-то сделать с этими безумцами. – Вряд ли он может что-то сделать, – сказал Саймон. – Если я правильно понял, что за существо висело там на скале – Миколаш связался с такими силами, доступа к которым у мастера Виллема нет. Так что остаётся только надеяться на то, что Бюргенверт достигнет своих целей раньше, чем школа Менсиса, ну а мы… – А мы не умрём ещё раньше, – тихо закончил за него Брадор.***
«Не стоит тревожить мёртвые тела», – говорит Мария. Саймон рывком садится в кровати. Сердце колотится в горле. Нежный и строгий голос слышен так чётко и близко, будто его обладательница склонилась к самому уху спящего. На руке тает ощущение прикосновения ледяных пальцев. «Какой я, однако, впечатлительный. Уже пять дней прошло...» Саймон, нащупав на столе пузырёк с успокоительным, отхлёбывает и, поймав за хвост ускользающую сонливость, снова вытягивается на жёстком матраце. Усталость – лучшее снотворное. Надо наконец-то отдохнуть. Пора уже прийти в норму, давно пора... Пора приступать к работе. Никто за Саймона её не сделает... «О, я-то знаю, как сладостно манят тайны...» «Нет, нет! Не нужны мне твои тайны! Я только...» «Теперь только честная смерть принесет тебе исцеление...» Щелчок трансформируемого оружия. – Оставь меня! Саймон, тяжело дыша, стоит посреди комнаты, озираясь по сторонам. В комнате, естественно, никого. «...Освободит тебя от твоего неимоверного любопытства». Со дня возвращения от Рыбацкой деревни Саймон ни разу не смог выспаться по-человечески. Конечно, кошмары не были для него чем-то непривычным, но одно дело, когда тебе снится страшный или тяжёлый сон, ты просыпаешься – пусть даже и с криком! – тяжело дыша, озираешься по сторонам и, убедившись, что ты у себя дома, в своей постели, а рядом нет никаких чудовищ, встаёшь, чтобы выпить глоток воды и проветрить комнату, и снова укладываешься спать. И кошмар может вернуться, а может и отступить. В любом случае граница между явью и сном вполне осязаема. А вот это всё… Саймон уже не раз, проснувшись с колотящимся сердцем и испариной на лбу, вставал с кровати, подходил к окну, чтобы впустить в спальню свежего воздуха – и, распахнув створку рамы, отшатывался в ужасе, когда ему в лицо ударял зловонный горячий ветер Лорана или тянулась многопалая когтистая лапа, покрытая редкой шерстью. Проснуться! …А как понять, что ты на самом деле проснулся? Ущипнуть себя? Не сработает, подсознание легко убедит себя, что ты чувствуешь боль, даже если ты ущипнёшь себя во сне. Сосредоточиться на каких-то мелких деталях обстановки? Зажечь свечу, достать с полки книгу и прочитать вслух пару строк… А кто поручится, что Саймон за столько лет не заучил эти строки наизусть и не декламирует их сейчас на память? Проснуться в сон, из сна проснуться в новый сон. Оглядываться, тяжело дыша, и мучительно выискивать в окружающей, знакомой до последней царапины на стенах обстановке – за что зацепиться, чем укорениться в реальности? Ничего. Даже успокоительное, которое Саймон пил по ночам, уже не заботясь о соблюдении рекомендованной суточной дозы, наутро оказывалось нетронутым… «Проклятущий Миколаш… Заразил меня своими кошмарами… Или это не Миколаш, а этот подозрительный убийца? Что он там говорил о проклятии, которое падёт на чьих-то детей? Что он натворил? И почему этот кошмар – его кошмар! – привязался ко мне?» «… И как он там? Надо бы разузнать. Уж если меня так потрепало… Каково тогда ему самому?» Последняя мысль изрядно удивляла Саймона. Конечно, после совместной попойки и последовавшего за ней приключения мнение церковного наблюдателя о церковном убийце несколько изменилось в лучшую сторону. Но это всё же не означало, что Брадор вошёл в число тех, чья судьба могла бы хоть сколько-то волновать Саймона. Пока таких людей набиралось от силы пять-шесть, да и то, кроме Лоуренса и Людвига, остальные были просто старыми знакомыми, и их внезапное исчезновение из жизни Саймона внесло бы в неё некий дисбаланс. А тут… Даже барахтаясь в собственных многослойных кошмарах, отчаянно карабкаясь на поверхность, к свету, к яви – и постоянно теряя направление, Саймон нередко ловил себя на мысли, что хотел бы узнать, каково приходится сейчас Брадору. Он подозревал, что уж точно ничем не лучше, и в этих мыслях не было ни капли ожидаемого злорадства. Наоборот, то, что церковный убийца не только каким-то образом смог увидеть и разделить кошмар Саймона, но и сам наблюдатель Церкви смог проникнуть в хранилище мрачных тайн Брадора, странным образом сблизило их. Так объединяет недавних противников наличие общего, более сильного врага. Или же просто помогает осознать, что на самом деле они никогда и не были противниками? Коротая бессонные ночные часы, Саймон много размышлял о Брадоре и о своей неприязни к нему. Об истинном её источнике. В конце концов, все они – Охотники, что бюргенвертские, что церковные, – отнюдь не безгрешны, и уж точно Саймон, при его-то работе, не имел никакого права… И однажды темнота вокруг церковного наблюдателя словно бы вспыхнула фиолетовыми искрами и отвратительно зазвенела нарастающим безумием. Так вот оно что… «Карта. Что так положи, что переверни – изображение одно. Одна фигура – не король, нет… Валет, конечно же. Слуга. Вот только чей?..» «Но одинаковы ли изображения? Нет, и теперь я вижу… Ты – это я, но лучше. Я – это ты, но слабее… Карта с ошибкой, карта с искажением. Ты – с мечом, я – со склянкой яда. Мы оба убийцы, это верно. Но ты…» Саймон сел на постели и вцепился себе в волосы. Так вот в чём дело! Как же противно оказалось увидеть и признать истину! Когда-то он возненавидел Брадора за то, что тот был слишком похож на него самого. Но при этом был лучше. Недаром Лоуренс считал своими друзьями обоих. Явно ведь – они и с его точки зрения похожи… А когда Брадор был далеко – Саймон, как он думал, заменил его рядом с Лоуренсом. Но как же тяжело оказалось теперь понять глубинную суть этой замены! Они занимались одним и тем же – находили людей, обратившихся в чудовищ, и убивали, чтобы не позволить им убить кого-то ещё. Но Брадор выходил против бывшего соратника с оружием и вступал в честную схватку, давая противнику шанс отстоять свою жизнь. И не раз бывал на шаг от смерти, и не раз ещё будет. А Саймон… Его оружием были другие. Отряды зачистки, врачи лечебницы-лаборатории. А ещё ведь был и приют Хора. О котором Саймон даже вспоминать не хотел. Никогда, наверняка ни разу в жизни Брадору не приходилось причинять вред ребёнку… Зажав рот рукой, чтобы не напугать соседей рвущимся из горла хриплым воем, Саймон слетел с кровати и бросился к столу. Трясущимися руками нащупал свечу, зажёг и схватил с полки осколок зеркала. Вгляделся в своё отражение в дёргающемся свете крошечного огонька. Глаза красные, зрачки расширены – радужки почти не видно. Лицо осунулось, заросло щетиной… Заросло?.. Саймон остервенело скоблил щёки и подбородок бритвой, тяжело дыша и шипя сквозь зубы, когда направляемое трясущимися руками лезвие рассекало кожу. В воздухе запахло кровью… «Да это же просто щетина! Это просто…» «Успокоительное! Где моё успокоительное?» Саймон расшвырял пустые флакончики, рухнул на табурет у стола и схватился за голову. «Отпусти-и-и…» Колыбельная. Плач младенца. Плеск волн. Шорох прибоя. «Это не мой кошмар!» «Ну, если ты так хочешь…» Шорох прибоя превращается в заунывное пение ветра в бесконечных коридорах. Песок шуршит под ногами, скрипит на зубах, забивается под одежду. Песок Лорана… «Выпить! Мне нужно выпить!..» «А где в такое время взять выпивку… Стоп!» Саймон вскочил на ноги и бросился к двери. Спохватившись, рванулся назад, схватил со скамьи у кровати лук. «Каморка Брадора… Там оставались бутылки…» Рисунок извилистых улочек бедных кварталов Ярнама держится в памяти крепче, чем линии на собственной ладони. Рассудок сдался и вышел из игры – а ноги сами делают своё дело: несут задыхающегося от ужаса и быстрого бега Охотника в нужном направлении. Ещё поворот, ещё подворотня… Вот и знакомая дверь. Саймон останавливается в паре шагов, сгибается, упираясь руками в колени, пытаясь восстановить дыхание. Делает шаг ближе. Поднимает руку, чтобы взяться за позеленевшую медную ручку… Дверь внезапно распахивается, и Саймон непроизвольно отпрыгивает назад, хватаясь за лук, висящий на поясе в форме меча. – О, сам пришёл, – хозяин квартирки широко улыбается, но улыбка больше похожа на гримасу боли. – А я думал – придётся к тебе тащиться ночью… через весь проклятущий Ярнам. З-заходи. Тут ещё осталось, – и он протягивает Саймону бутылку, которую держит крепко и старательно, как это делают мертвецки пьяные люди, пытающиеся делать вид, что они в полном порядке.***
– Я застрял в твоём кошмаре, – невнятно пробормотал Брадор, уткнувшись в стакан. – Н-ну и мерзость… – Он икнул. – Мне и своего, знаешь ли… – А я твой видел, – тихо отозвался Саймон, в очередной раз наливая вина из уже наполовину пустой бутылки. – Мало что понял, но… – и он залпом выпил. – Вот и радуйся, что мало что понял… – церковный убийца потянулся за вином, но качнулся, взмахнул рукой и смёл бутылку со стола. – А-а, плевать, там мало оставалось… Если бы понял… Если бы… Ты же врач, Саймон… Ты бы… Тебе доводилось хоть раз… роды принимать? – Д-да, – от неожиданности Саймон поперхнулся вином и закашлялся. – А детей лечить? – Не часто, но да, – Саймон непонимающе уставился на собеседника. Долгожданный туман в голове, сгустившийся после третьего выпитого на пустой желудок стакана, начал стремительно рассеиваться. «Почему он спрашивает о детях?» «Что он увидел в моём кошмаре?» Хор. Приют для маленьких ярнамитов, осиротевших после того, как их родители обратились в чудовищ и были убиты Охотниками. Или же для тех, кого родители приводили сами, умоляя добрых служителей милосердной Церкви защитить их детей от ужасов Чумы и Охоты… Или же… Или же – для завершения эксперимента просто требовался новый, свежий и чистый образец. Хруст. Горячо. Рука горит… – Эй, шпи… наблюдатель!.. Ты чего?! Эй! – Д-дерьмовые у тебя стаканы… – пробормотал Саймон, разжимая стиснутую руку. На грязный пол посыпались крупные осколки стекла и тяжело зашлепали капли крови. – Псих, – Брадор скорбно и пьяно качнул головой и попытался подняться из-за стола. – Сейчас дам шприц… – Не надо, – Саймон встряхнул рукой. Кровь брызнула в разные стороны. Брадор поморщился, но промолчал. – Так заживёт. Я же врач, я умею… – он, неуклюже извернувшись, залез левой рукой в сумку на поясе и достал клочок чистой ткани и баночку с заживляющей мазью. – Давай помогу, – убийца отобрал у наблюдателя лоскут и удивительно ловко для сильно нетрезвого человека наложил на изрезанную кисть плотную повязку. – Ну и псих ты, как я погляжу. На всю голову ушибленный. – Сам-то не лучше, – хмыкнул Саймон. – Спасибо. – Вот, теперь порядок. А осколки утром уберём… Уберёшь, – Брадор достал с полки ещё один стакан, подозрительно заглянул в него и, удовлетворённо кивнув, поставил на стол перед гостем. – И вообще ты мне теперь денег должен. Завалился среди ночи… выпил всё вино… И ещё и стакан разбил! – Ещё не всё выпил, – заметил Саймон. – Наливай. – Только стаканы больше не бей, – буркнул Брадор и налил. – А почему ты спросил про детей? – туман никак не желал возвращаться в голову – его не впускал этот вопрос, заслонивший от Саймона всю реальность. – Неважно, – убийца коротко вздохнул. – Уже неважно. Забудь. Если ты ничего такого не видел… То и слава Идону. Хотя… Лучше уж в этом контексте Идона не поминать. – Он поёжился и наклонился за следующей бутылкой. – Секреты, секреты, – пробормотал Саймон. – Секреты – моя работа… – Лучше не лезь, мой тебе совет, – Брадор грохнул стаканом о столешницу. – Тайны неспроста являются тайнами. И некоторые из них не желают быть раскрытыми. – Особенно когда они весьма неблаговидны… – прошептал Саймон, закрывая глаза. В уши ввинтился тоненький писк, оборвавшийся на отвратительно резкой ноте. Туман в голове сгустился до полной темноты. Проснувшись, Саймон некоторое время не мог сообразить, где находится – и что с ним вообще такое приключилось. Болела голова, болела правая рука (кисть оказалась обмотана тряпкой). Было холодно и хотелось пить. Приподнявшись на локтях, он огляделся, щурясь от бьющих сквозь ветхие занавески солнечных лучей. Поморгал. Беззвучно хмыкнул. Вспомнил. Пересчитал валяющиеся под столом пустые бутылки, поморщился, но снова хмыкнул. С сочувствием глянул на хозяина квартирки, который благородно уступил гостю собственную постель (судя по тому, что помнил Саймон, Брадор просто перетащил его на себе, как труп, с табурета на кровать), а сам улёгся на пол, завернувшись в те самые одеяла, в которых они ночевали по пути в Рыбацкую деревню. Саймон поёжился. Уж если он так замёрз на кровати, каково же Брадору на полу? – Эй, – осторожно позвал наблюдатель, не вставая с кровати. Он знал, как опасно внезапно будить Охотника, который, вполне возможно, не помнит событий вчерашнего вечера и того факта, что сам впустил в свой дом гостя. Куча серого тряпья у стены зашевелилась. – Не злоупотребляй этим способом, мой тебе совет, – неожиданно ясным, хотя и слабым голосом произнёс Брадор. – Забыть-то он помогает. Но вот вспомнить потом бывает сложновато… – Понимаю, – сказал Саймон, спуская ноги с кровати. – Спасибо тебе… за всё. Слушай… А кофе есть? – Вот, кстати, да, – Брадор поднялся с пола и энергично замахал руками, разминая затёкшие мышцы. – Никогда не похмеляйся ничем, кроме кофе. Тогда ты будто бы и не пьяница вовсе. – А я и так не пьяница! – возмутился Саймон. – Я тоже когда-то не был, – Брадор уколол его взглядом. – Ох, ну да… Прости. Но кофе выпить точно просто позарез необходимо. – Это сделаем, – Брадор разжёг огонь в маленькой жаровне и поставил на неё помятый и закопчённый кофейник. – А ты на будущее имей в виду, что теперь я в этой квартире долго не появлюсь. То есть, если нужно будет укрытие – пользуйся. Но найти тут меня не рассчитывай. – Понял… Да зачем мне вообще тебя искать? – запоздало возмутился Саймон. – Вот уж не знаю, – Брадор усмехнулся. – Надеюсь, что незачем. Так же, как и мне тебя, – он исподлобья глянул на гостя и, отвернувшись, завозился с кофейником.