4
2 сентября 2020 г. в 19:23
***
– Я хочу, чтобы ты съездил на побережье, – сказал Виллем, как всегда глядя куда-то поверх головы собеседника. Белесые незрячие глаза ректора напоминали полупрозрачные тела дохлых медуз, распластанные на песке. – В Рыбацкую деревню. Брадор резко вдохнул и задержал дыхание. По кабинету словно бы пронёсся порыв ледяного ветра, неся запахи соли, гниющих водорослей, тухлой рыбы… И крови. «Зачем?» – едва не вырвалось у Охотника, но Брадор знал, что задавать вопросы сейчас не следует. Нужно, набравшись терпения, дождаться от мастера Виллема пояснений – старый профессор не терпит, когда слушатели суетятся и перебивают. Охотник отступил на шаг, нащупал за спиной кресло и сел. Колени с трудом согнулись, будто ноги онемели в ледяной воде. – Я знаю, знаю, – Виллем сочувствующе покивал: от него не укрылось состояние бывшего ученика. – Это последнее место в мире, куда ты хотел бы отправиться. Но, мальчик мой, ты ведь понимаешь – такое дело я не могу поручить никому, кроме тебя. – Какое дело? – Брадор всё-таки не выдержал возникшей в речи ректора паузы. – На побережье творится нечто странное, – Виллем не обратил внимания на допущенную собеседником промашку, хотя обычно ученики за подобные вещи получали суровую отповедь. – Доходят слухи о необычных явлениях… Искажениях. Описания очевидцев напомнили мне работу одного из моих бывших учеников… – Он снова замолчал, не назвав имени, и Брадор внутренне напрягся. Неужели сейчас ректор упомянет Лоуренса? – …Миколаша, помнишь его? Да, конечно, помнишь. Не сомневаюсь. Так вот, мы уже давно не следим за ходом исследований школы Менсиса. Они нам не мешают, хе-хе… Но меня беспокоит то, что они избрали местом проведения своих ритуалов Рыбацкую деревню. Ты понимаешь, чем это может быть чревато – с учётом избранного Миколашем направления? – Не совсем, – честно признался Брадор. – Всё-таки, мастер, я в последнее время уже совсем не учёный, а простой Охотник. – Ладно, не буду утомлять тебя лекциями, – ректор едва заметно снисходительно улыбнулся. – Скажу кратко: если Миколашу удастся то, что он, предположительно, задумал, можно быть уверенными, что тамошние события двухлетней давности покажутся нам мелким недоразумением. О, я вижу, ты понимаешь… Хотя бы в общих чертах. Миколаша нужно… Контролировать. А мы не имеем возможности вмешиваться напрямую, потому что он заручился поддержкой неких влиятельных лиц… М-да. Когда-то такими «влиятельными лицами» были мы с Германом. А теперь вот… Да ещё и… – Виллем с трудом выпрямился в кресле и незряче «посмотрел» на Брадора. Тот с трудом удержался, чтобы не отвести взгляд – мутно-белые глаза ректора по-прежнему рождали весьма неприятные ассоциации, особенно с учётом темы беседы. – Лоуренс посылает туда своего человека – ты знаешь об этом? – Нет, – Брадор тоже невольно выпрямился и подобрался, будто ожидая нападения. – Я ничего такого не слышал. – Значит, твой высокопоставленный друг не настолько тебе доверяет, – голос ректора уколол ехидством, впрочем, смягчённым ноткой сочувствия. – Зря ты убеждал меня, что тебе известно всё то же, что и ему. Брадор промолчал. Интересно, откуда в таком случае Виллему известно о планах Лоуренса? У него есть и другие «двойные агенты»? – В общем, я прошу тебя самолично разведать, что происходит в Рыбацкой деревне – и происходит ли там вообще что-то, – слухи могут лгать. И заодно выяснить, что на уме у Лоуренса в связи с этим. Боюсь, что он может… Повести себя неосторожно. Ты ведь его знаешь. – Выходит, я должен каким-то образом напроситься в экспедицию вместе с агентом Церкви? – уточнил Брадор. – Или проследить за ним тайком? – Смотри по ситуации, – туманно ответил ректор. – Не исключаю, что Лоуренс всё же решит посвятить тебя в свои планы – и пошлёт на побережье уже как своего наблюдателя. – Формально я не подчиняюсь Церкви, – пробормотал Брадор. Ему в голову пришла не слишком приятная догадка по поводу того, кого именно Лоуренс отправит на побережье в качестве своего агента – и с кем, соответственно, Брадору придётся провести бок о бок несколько не слишком приятных дней.***
Старый конь прекрасно знал дорогу через лес от Бюргенверта до Ярнама, и Брадор, отдав поводья, просто позволил ему неторопливо шагать по наезженной дороге. Знакомые звуки и запахи леса вызвали целый сонм воспоминаний, которым Охотник был сейчас совсем не рад. Сколько раз он ездил по этой дороге, возвращаясь из Ярнама домой... Тогда Бюргенверт был его домом, а в город Брадор ездил только по необходимости и всегда торопился скорее вернуться. Родных у Охотника здесь давно уже не было: мать умерла вскоре после поступления Брадора в университет, а отца он, едва сообразив, что кроется за участившимися случаями появления в городе чудовищ, уговорил продать дом и мастерскую и перебраться к родственникам в соседнее графство. Так что настоящего дома в Ярнаме у Брадора не осталось: тайные убежища – несколько убогих квартир в разных районах города и один обветшалый домишко на окраине – уж точно не заслуживали права называться «домом». Если подумать, спокойнее всего Брадор чувствовал себя в старой мастерской Германа, но в последний год никак не мог решиться даже просто заглянуть в гости, не говоря уж о том, чтобы, как изредка бывало раньше, заявиться с бутылочкой вина и напроситься на ночлег. Ругал себя за это последними словами, не раз решительно направлялся на улицу, ведущую от собора к старой мастерской… И сворачивал куда-то на одном из перекрёстков по пути, и торопился прочь, «вспомнив» о срочном деле. Полгода назад, когда Людвиг нанял Брадора на должность наставника Охотников-новобранцев Церкви, Охотник покинул Бюргенверт, забрав немногочисленные пожитки из квартиры и личное оружие – из мастерской. И в стенах университета Брадор теперь чувствовал себя чужим. Он собирался после сегодняшнего разговора с Виллемом зайти в мастерскую к бывшим коллегам из отряда Расхитителей Гробниц, но в конце концов просто незаметно покинул университет, даже ни с кем не поздоровавшись. Он помнил прошлый свой приезд сюда несколько недель назад; заглянув в мастерскую, он увидел там Валлара, что-то рассказывающего троим незнакомым молодым Охотникам. Старый товарищ, заметив Брадора, только молча кивнул, уколов насторожённым взглядом, и вернулся к беседе с новичками. Встреченный в коридоре сир Гремия, нынешний командир отряда, продемонстрировал своё отношение ещё прямолинейнее: «Ты зачем вернулся?» «Зачем я вернулся... А разве я вернулся? Был ли я когда-нибудь здесь своим?» Никто из старых соратников не знал о тайной службе Брадора. Им было известно лишь то, что он во время раскола не поддержал Лоуренса и остался с Виллемом, сохранив верность Бюргенверту – а потом почему-то согласился поступить на службу в мастерскую Церкви Исцеления. Они стали считать его перебежчиком. Предателем. Знали бы они… Брадор, опустив голову, ехал сквозь ночь, пахнущую мокрой землёй, прелой листвой и туманом. Темнота враждебно глядела из-за вековых стволов, тянула чёрные щупальца к коню и всаднику, вздыхала и стонала голосами сотен невидимых существ, обитателей дикой чащи... С каждым годом дорога в Бюргенверт становится всё опаснее. В здешнем лесу полно разнообразных чудовищ – и сбегающих из Ярнама частично или полностью обратившихся горожан, и мутировавших зверей, на которых не могло не сказаться обитание по соседству с Бюргенвертом, и, по слухам, потерявших рассудок учёных из университета, объявленных в своё время пропавшими без вести. И вот так в одиночку, как это сейчас делал Брадор, передвигаться через этот лес уже почти никто не отваживался. Лошадиные скелеты, то и дело попадающиеся на обочинах, красноречиво свидетельствовали об опасности подобных поездок. Брадору, впрочем, было сейчас всё равно. Кровопускатель за спиной имелся, настроение было самым подходящим для хорошей драки – а это означало, что именно сегодня поездка через лес будет скучной и безопасной. Это называется «особое внимание судьбы к некоему Охотнику». Уж если не везёт, так во всём… И ведь даже не напьёшься. Наверняка наутро к себе вызовет Лоуренс. И выдаст задание. Да, и назначит напарника для его выполнения. Брадор громко выругался и с надеждой огляделся по сторонам. Вот бы услышать сейчас треск кустов, рычание, да увидеть в темноте горящие глаза... Пару красных огоньков – а лучше даже две или три. Нет, всё тихо, всё спокойно. «Особое внимание судьбы», как же иначе…***
– Я хочу, чтобы ты съездил на побережье. В Рыбацкую деревню. – Зачем? – Саймон, скрестив руки на груди, уселся на подоконник кабинета Первого Викария. – Насколько мне известно, там и в живых-то никого не осталось. – В том и дело, – туманно проговорил Лоуренс. – В живых никого, но доходят слухи… – А я скажу тебе, откуда слухи. Побережье облюбовал Миколаш со своими сновидцами. Они пытаются проникнуть в мир снов, а близость моря помогает им погрузиться в транс. Точку на берегу, само собой, выбрали неспроста – место упокоения Великой. Рассчитывают на дополнительный резонанс с Космосом, наверное. Творят там какие-то ритуалы, и их отголоски видят то рыбаки, то охотники. Народ, мягко говоря, напуган. Учитывая репутацию этого места… – Вот именно, – Викарий поднялся со своего кресла и тоже скрестил на груди руки. – Кстати, будь добр, убери свою задницу с моего подоконника. Тебя – точнее, её, – прекрасно видно со двора. Если уж ты у нас такой противник избрания Викарием любимчиков… – Э-э-э… Не понял, – удивился Саймон, но с подоконника тем не менее неохотно слез. – Какая связь между моей задницей и любимчиками Викария?.. – тут он осёкся, картинно вытаращил глаза и прыснул от смеха. – Да-да, понимай в меру своей испорченности, – засмеялся в ответ Лоуренс, – но вообще-то я просто имел в виду, что чисто теоретически мало кому – а точнее, вовсе никому – не дозволено так непочтительно водружать свою задницу на подоконник в кабинете главы Церкви Исцеления. И если не хочешь, чтобы о тебе подумали… Вот что-то в таком роде, – Лоуренс изобразил похабную ухмылку, и Саймон расхохотался ещё громче, – то не делай так больше. Сядь куда-нибудь в другое место, будь так добр. – Хорошо, хорошо, – пробурчал Саймон, усаживаясь в кресло для посетителей и пытаясь принять серьёзный вид. – Так всё-таки – зачем мне надо ехать в Рыбацкую деревню? – Ты же сам сказал. Миколаш. – А что – Миколаш? По-моему, они, хоть и совершенно чокнутые, но в мире яви относительно безобидны… – Ты не понимаешь? – перебил друга-подчинённого Лоуренс. – Миколаш. Кос. Мир снов. Кошмары. Ты же помнишь исследования этого психа в Бюргенверте… – Ты хочешь сказать, что он всё-таки способен сотворить что-то опасное для нас? В мире яви? – Я хочу сказать, что с него вполне станется поменять местами явь и сон – хотя бы в отдельно взятой точке. А после… Кто знает, к чему это может привести. – И на что ты рассчитываешь? – прищурился Саймон. – На то, что у него ничего не выйдет – или что он добьётся успеха? – Знаешь, – медленно проговорил Лоуренс, – я пока сам не уверен. Ясно одно – я не могу позволить Бюргенверту окончательно всё испортить. – А причём тут Бюргенверт? Миколаш вроде бы с ними больше не связан… – Бюргенверт тайно посылает туда своего Охотника. Точнее, нашего Охотника. Но этот Охотник – их шпион. Как и ты – шпион Церкви. – Я попросил бы, – брюзгливо произнёс Саймон, нарочито высокомерно задрав подбородок. – Не шпион, а наблюдатель. – Хорошо, наблюдатель Церкви Исцеления, – устало улыбнулся Лоуренс. – Прошу тебя понаблюдать за наблюдателем Бюргенверта и попытаться выяснить, каков их интерес в этом деле – не собираются ли они, к примеру, снова заключить мирный договор с Миколашем и поддержать его работу. – Слушаюсь, ваше святейшество, – Саймон церемонно поклонился, покосился на подоконник и снова прыснул.***
Саймон прибыл в Ярнам издалека, как и многие из тогдашних новобранцев-Охотников. В надежде избавиться от «костной гнили», грозившей лишить его ноги, он приехал в город, в котором, по слухам, можно было за определённую плату вылечить любую хворь. Однако врач из городской лечебницы, проведя осмотр и выслушав жалобы пациента, только развёл руками и, почему-то понизив голос и оглядевшись по сторонам, будто опасался нежелательных свидетелей, посоветовал чужестранцу попробовать пробиться на приём в клинику университета Бюргенверт. Дорога до старинного университета далась Саймону нелегко. Во-первых, его сразу же наотрез отказались везти туда городские извозчики. Мол, в лесу дорога непроезжая, карета сломается, как потом её оттуда вытаскивать да за чей счёт чинить? В конце концов чужеземец, страдающий от непрекращающихся мучительных болей в ноге, вынужден был добираться до университета пешком через лес, где он едва не заблудился, но набрёл на затерянную в чаще деревеньку, один из жителей которой за пару монет согласился подвезти чужака на телеге до ограды университетского парка, отличавшегося от окружающего леса только наличием этой самой ограды. В сам университет тоже оказалось не так-то просто попасть. Уже буквально падающий от усталости Саймон добрых четверть часа колотил в двери корпуса, и когда ему наконец открыл бледный взъерошенный слуга, чужеземец уже почти лежал на пороге. Солнце садилось, из леса тянуло холодным туманом и гнилостными испарениями, доносились жуткие звуки, и Саймон уже готовился распрощаться с жизнью, если ему придётся заночевать здесь, под дверью величественного здания. Слуга, увидев на ступенях полуживого визитёра, переполошился, помог ему подняться в холл, усадил на кожаный диванчик, а сам умчался и через пару минут вернулся с дежурным медиком из лазарета, что Саймону и требовалось. Выслушав жалобы пациента, пожилой усталый доктор, напоминающий скорее кладбищенского служителя, чем врача, сказал, что недуг преодолеть возможно, но цену за лечение запросил такую, что Саймону ничего не оставалось, кроме как подписать контракт, обязывающий его отработать определённое время на благо университета. Так Саймон, сам того не желая (и даже не подозревая), вступил в ряды Охотников. Позднее, когда всё выяснилось, и чужеземец познакомился с Германом и остальными Охотниками – Расхитителями Гробниц, он не раз пожалел о том, что по дороге в Бюргенверт его не съели дикие звери в лесу. То, чем ему пришлось заниматься и чему приходилось быть свидетелем (или соучастником), мягко говоря, не нравилось ему совершенно. Позднее он привык… Во всяком случае, внешне смирился, и о его первоначальном шоке напоминали только некоторые странности, например, нежелание использовать огнестрельное оружие или предпочтение групповым облавам одиночных разведывательных вылазок – в таких случаях оружие вообще приходилось применять крайне редко. Саймон родился в семье врача, сам обучался медицине, работал помощником в клинике отца, и поразивший его в возрасте двадцати трёх лет неизлечимый недуг воспринял как некую издёвку. Отец был не просто уважаемым врачом с обширной практикой в городе, но и доктором медицины, автором нескольких солидных монографий. А когда заболел родной сын, отцу ничего не оставалось, как только шёпотом озвучить «приговор»-диагноз (который Саймон, талантливый и прилежный ученик, уже поставил себе и сам, но всё ещё надеялся, что по молодости и неопытности ошибся) и поделиться распространяющимися в среде врачей слухами о чудодейственных методах лечения, используемых на медицинском факультете университета города Ярнама. Саймон не то чтобы поверил этим слухам, просто решил: почему бы, пока ещё обе ноги в его распоряжении, просто не попутешествовать и не посмотреть на незнакомый город, славящийся своей архитектурой? И, собравшись в течение нескольких дней, попрощался с родителями (он полагал, что навсегда; так оно и вышло, но не по той причине, о которой он тогда думал) и отправился в путь. Итак, Саймон нашёл исцеление, новую работу – и новые беды. Но время шло, и ценность первого в его глазах всё же перевесила тяжесть последнего. Саймон стал Охотником Бюргенверта – одним из отряда Расхитителей Гробниц, а после раскола – ушёл вместе с Лоуренсом, который планировал открыть клинику и распространить исцеляющую Кровь среди ярнамитов, сделав чудодейственное средство от всех болезней доступным для каждого. Дух целителя и исследователя в Саймоне всё же был сильнее всех прочих мотивов для действий. Лоуренс, как и планировал, воспользовавшись старыми связями своей семьи, снял в центре Ярнама большое здание и основал клинику, главным врачом которой стала талантливая доктор Йозефка, такая же чужестранка, как и Саймон. Они быстро нашли общий язык, и Саймон поделился с ней всеми передовыми достижениями медицины, которым успел обучиться под руководством отца. Йозефка, в свою очередь, научила Охотника множеству полезных приёмов лечения ран и ожогов в полевых условиях, если закончились пузырьки с целебной кровью. В итоге, покинув Бюргенверт, бывший Расхититель Гробниц стал врачом-исследователем, не перестав при этом носить оружие. А после того, как Лоуренс основал Церковь Исцеления, а при ней – собственные отряд Охотников и оружейную мастерскую, Саймон снова стал Охотником. В мастерской над ним посмеивались: «Ты ненормальный? Как можно выходить на охоту на чудовищ с одним луком?». Саймон сначала терпеливо пояснял: «А как вы себе представляете скрытно двигающегося Охотника-разведчика, который время от времени чем-то оглушительно бабахает?». Но его никто не слушал, особенно те, кто совсем недавно получил из рук мастера Ото гремучий молот или пронзающее ружьё. Саймон махнул рукой – и ещё больше отдалился от остальных, хотя и так никогда не слыл компанейским парнем. Тем более что в конечном итоге его служба стала заметно отличаться от той, которую несли остальные Охотники Церкви. Саймон не занимался зачисткой городских улиц от чудовищ – Лоуренс поручил ему особую задачу. Врачи-исследователи Белой Церкви не покладая рук искали тот изъян, то не учтённое в ходе экспериментов свойство Древней Крови, которое, неся исцеление ото всех человеческих болезней, в качестве побочного эффекта превращало человека в чудовище. Первые несколько случаев обращения прошли незамеченными – люди были напуганы, но никто не связал появление на ночной улице зверя, очертаниями отдалённо напоминающего человека, с кровослужениями и Церковью. Но это только до поры до времени… До той поры, пока соседи впервые не сообразили, что вот позавчера ночью на их улице страшное косматое чудовище напало на случайного прохожего… А сосед, господин Пирс, одинокий старичок, любитель редких книг и старинных безделушек, уже два дня не выходит из дома. Соседи вызывают констеблей, те осторожно заходят в аккуратную квартирку тихого и безобидного уважаемого горожанина Пирса… И видят изодранные огромными когтями ковры и подушки, разбросанные в порыве чудовищной ярости книги, глубокие царапины на стене… И кровь. И осколки флакона из церковной лечебницы. А потом – ещё один такой случай, и ещё… И первая жертва – и вторая, и третья. И первая семья, убитая обратившимся в зверя мужем и отцом, и ужас соседей, разбуженных посреди ночи жутким воем, рычанием и истошными предсмертными криками. Такое уже не спишешь на воображение припозднившегося забулдыги… Саймон хорошо помнил то состояние, в которое они все упали тогда. Шок – будто из собственной теплой постели шагнул в ледяную воду. Неверие, а затем – понимание, ужас и отчаяние, и чувство отвратительного, тошнотворного бессилия. Вымечтанное лекарство, спасение от всех болезней человечества, ценой которого были сотни бессонных ночей и десятки жизней сгинувших в лабиринтах Охотников – неужели оно обернулось смертельным ядом?.. Лоуренс тогда на двое суток заперся в лаборатории, и все его подручные по очереди дежурили под дверью: не решаясь даже постучать, они напряжённо вслушивались – что же там происходит? А там происходило… ничего. Тишина за дверями пугала сильнее шума, криков, звона бьющейся лабораторной посуды. Перепуганные ученики и ассистенты нервно перешёптывались, строили разные догадки, одна страшнее другой. Саймон слушал их, молча слушал… хотел было взломать дверь. Удержался. Нет, Лоуренс не таков. Он не сдастся… Это худший вариант проигрыша – отступление туда, откуда нельзя вернуться, залечив раны, и продолжить бой. Лоуренс вышел на третьи сутки, предсказуемо смертельно уставший, с тёмными кругами вокруг глаз. Совершенно спокойный. Распахнул дверь и оглядел испуганно отступивших к стене коридора коллег-подчинённых. – Эй, а что вы все тут делаете? Заняться нечем, что ли? Биркс, ты свой эксперимент завершил? Где отчёт? Стайку учёных в белых одеждах будто порывом ветра разметало в разные стороны и унесло в глубь коридоров. Саймон не двинулся с места. – Я всё проверил, – медленно проговорил он. – Похоже, всё правда, Лоуренс. Йозефка дала мне их карты. Двадцать четыре трансфузии в первом случае и двадцать – во втором. А есть и те, у кого записей больше… Ты сам-то сколько сделал? – Неважно. – Лоуренс провёл рукой по лицу. – Неважно, Саймон. Я всё это знаю. Я всегда знал. Мы на верном пути, но кто сказал, что путь будет прямым и лёгким?.. Мне просто нужно… – он вдруг покачнулся и оперся рукой о косяк двери. – Мне нужно отдохнуть, а потом… Я должен… – и он начал сползать на пол, цепляясь за гладкое отполированное дерево. Саймон подхватил его и осторожно усадил, прислонив спиной к стене. Голова гениального учёного запрокинулась, невидящие глаза смотрели вверх, сквозь потолок и крышу здания – прямо в незримые очи Космоса.***
– Я всё проверил на сотню раз, – говорил Лоуренс, нервно поправляя указательным пальцем очки на переносице. – Все мои расчёты верны. Но ты ведь понимаешь, Саймон, – если все гипотезы строятся на основе изначально ложных предпосылок… – Ты никогда этого не узнаешь, – подхватил Саймон. – Но к чему ты рассказываешь это мне? Я всё-таки учёный далеко не вашего уровня. Я по сути уже даже не врач, хотя и не до конца ещё забыл науку отца и Йозефки. Чем я могу тебе помочь? – Ты, именно ты – можешь, – Лоуренс вскочил со стула, обошёл стол и встал рядом с сидящим на кресле Саймоном, глядя на него сверху вниз. – Мне нужен кто-то, кому я могу доверить… Некоторые тайны. Я знаю, что ты умеешь хранить секреты. Не сомневаюсь в тебе. Но тут… Почему я боюсь просто рассказать тебе о том, что я задумал? Понимаешь… Некоторые из этих секретов весьма неблаговидны... – Лоуренс замолчал и отступил на шаг, скрестив на груди руки. – Просто расскажи, что от меня требуется, – тихо сказал Саймон. – Я всё понимаю. Так Саймон стал не просто Охотником-наблюдателем, а Охотником-коллектором. В его задачи входило снабжение исследовательской клиники-лаборатории Церкви живыми подопытными. Незамеченным перемещаясь по городу в облике оборванного бродяги, настолько жалкого и безобидного, что на него никто не обращал внимания и не запоминал его примет, Саймон выискивал среди горожан людей с признаками скорого обращения или первыми симптомами болезни. И затем ночами, в самые глухие предрассветные часы, эти люди бесследно пропадали из своих домов. Иногда вместе с ними исчезали и их близкие. Бывали ли они заражены – Саймон не уточнял. Ему не было до этого никакого дела. Или же такова и была его задача? Врачи Церкви постоянно испытывали новые препараты, и им нужны были подопытные разных возрастов, в разном состоянии здоровья, ни разу не участвовавшие в кровослужениях или же принявшие не так много лечебной крови. А после того, как по городу поползли слухи (устранить всех свидетелей невозможно, как ни старались Охотники не оставлять следов), добровольцев в клинике-лаборатории стало появляться всё меньше и меньше. Резко сократился и поток приезжих, до которых доходили слухи о чудодейственных свойствах ярнамской крови, но ещё не успели добраться местные леденящие душу истории о побочных эффектах её приёма. Видимо, в других городах и странах всё-таки насторожились, когда поняли, что ни один из тех, кто направлялся в Ярнам в поисках исцеления, так и не вернулся. Впрочем, некоторые чужеземцы после переливания всё же ухитрялись улизнуть домой, хотя Охотники непрерывно патрулировали все выезды из города. И последствия оказались весьма предсказуемыми. Так, однажды на окраине Ярнама появилась группа констеблей из соседнего города, которая преследовала чудовище, лишь отдалённо напоминающее человека. Обратившийся пациент клиники Церкви, утратив рассудок, по-видимому, инстинктивно стремился к источнику поразившего его безумия – в Ярнам. На подходах к городу зверь трансформировался окончательно и загрыз всю группу преследовавших его констеблей, которые оказались совершенно не готовы к задержанию такого необычного «преступника». В живых остался только командир отряда, некий Вальтр. Ходили слухи, что, отбросив бесполезное оружие, отважный офицер набросился на чудовище с голыми руками и просто перегрыз ему горло. Возможно, это было художественным преувеличением, но подоспевший патруль Охотников нашёл Вальтра полностью покрытым кровью и лежащим в беспамятстве на трупе зверя. Охотникам с трудом удалось разжать пальцы констебля, мёртвой хваткой вцепившиеся в шерсть убитого монстра. Вальтр был едва жив – он получил ужасные раны и потерял много крови, и Охотникам ничего не оставалось, кроме как сделать ему инъекцию лечебной крови из собственных запасов. Так Вальтр вынужденно стал Охотником, даже не приходя в сознание. Ныне он возглавлял отряд, именующий себя Лигой и отличающийся особой жестокостью при расправе с чудовищами. Итак, Церковь Исцеления продолжала лечить больных, исследовать Древнюю Кровь и руками Охотников устранять последствия того и другого. Саймон продолжал патрулировать улицы – в обличье бродяги, всегда в одиночестве. Его новая миссия требовала строгой конфиденциальности, и никто, кроме самого Лоуренса и нескольких его доверенных помощников из числа врачей, не знал, откуда берутся сведения о новых заражённых. Патрули Чёрной Церкви просто отправлялись по указанным адресам и проводили «госпитализации». А Саймон никогда – никогда и ни под каким предлогом! – не заходил в клинику-лабораторию, куда доставляли указанных им «пациентов».***
– Я хочу, чтобы ты… – начал Лоуренс, и Брадор, обречённо вздохнув, закончил вместе с ним: – Съездил на побережье. – Откуда знаешь? – удивился Первый Викарий. – Неужто Саймон уже проболтался? Так вы с ним вроде бы не ладите, с чего бы он стал?.. – Ага. Вот этого я и боялся. – Брадор устало опустился в кресло для посетителей. – Во-первых, что ты отправишь меня туда, во-вторых – в компании этого склизкого шпиона. Объяснения будут? Или просто «иди и выполняй»? – Охотник смутно чувствовал, что уже слегка перегнул палку, и подозревал, что в итоге способен сорваться и наговорить много лишнего. Он сегодня предсказуемо не выспался, он злился на Лоуренса, на Виллема, на всю эту проклятущую политику… На Саймона, на которого пока, в общем-то, злиться было ещё не за что. И на себя – за то, что позволяет себе вот так глупо злиться. – Что это с тобой? – встревоженно спросил Лоуренс. – Нет, я понимаю, что это последнее место в мире, куда ты хотел бы… – Меня вызывал Виллем, – перебил его Брадор. – Идон всевидящий, вы даже одинаковыми словами меня туда посылаете! Учитель и любимый ученик… – Охотник провёл рукой по лицу. – Знал бы ты, как вы мне надоели оба – с этими вашими интригами… – Так подай в отставку, – холодно произнёс Лоуренс. – Если тебя так всё раздражает, почему ты до сих пор здесь? Я тебя не держу. Ещё и денежное содержание назначу. – Прости, – Брадор виновато глянул на Лоуренса. – Я только под утро вернулся из Бюргенверта. И после такого разговора… Понимаешь, мне очень захотелось, как в старые времена… Но я сдержался, и, видимо, от этого сейчас немного на взводе. И не выспался. – Понимаю, – Лоуренс покачал головой и испытующе заглянул в лицо Охотника. – Виллем решил разузнать, что вытворяет на проклятом побережье его бывший ученик. Но почему ты решил, что я тоже отправлю тебя туда – да ещё и с Саймоном в качестве напарника? – Виллем намекнул, а я сделал выводы, – туманно пояснил Брадор, уставившись на сложенные на коленях руки. – Поручил мне понаблюдать за твоим наблюдателем и выяснить, в чём тут твой интерес. – А ты, значит, пришёл ко мне и выдал намерения твоего формального нанимателя… – задумчиво проговорил Лоуренс. – Иногда я задумываюсь: вот ты – двойной агент. И я это знаю, и Виллем наверняка знает. И зачем оно нам надо?.. И чьи, если уж на то пошло, интересы для тебя всё-таки приоритетны? Брадор невесело хмыкнул и не ответил. – А я знаю, чьи, – с лёгким раздражением ответил сам себе Лоуренс. – Твои собственные. Как и у всех нас. Ты ведь об этом сейчас подумал? – Нет, – Охотник поднял взгляд на старого друга. И вдруг ощутил болезненный укол тоскливого предчувствия, заметив в зрачках красные огоньки. Нет, это всего лишь отсветы огня в камине… Наверное. – Не об этом. Я подумал о том, что неважно, как я отвечу, – ты всё равно не поверишь. Сомнения останутся, доверия не будет, хотя ты, возможно, и очень захочешь поверить. Доверие и вера – не одно и то же, Лоуренс. Верят ли в твоих богов твои прихожане? Или они просто доверяют тебе? – он резко поднялся и вышел из кабинета.