Ломаные

Драко никогда не забудет их первую встречу через несколько часов после битвы. Гермиона тогда хотела поблагодарить его. За то, что произошло в поместье и за Выручай-комнату тоже. Она, в отличие от мальчишек, прекрасно поняла, почему он сделал это, почувствовала, насколько сильно Драко сожалеет и хочет искупить свою вину. И нашла его. Совершенно разбитым, почти уничтоженным. Только что умер человек, которого он всю жизнь считал если не близким другом, то приятелем уж точно. Только что по вине тех волшебников, которых он ещё недавно боготворил, погибло невероятное количество невинных людей, детей. Весь этот адский год совершенно сломал его, но оказалось, что основную тяжесть пережитого раньше он не осознавал. Она навалилась только тогда, в том тёмном пыльном коридоре, когда всё вроде бы уже закончилось. Он даже плакать не мог от боли — просто пялился в стену и хотел умереть. Гермиона просто села рядом и обняла его. Она просто позволила поделиться своей болью. Просто была рядом. Сначала он даже не заметил этих объятий, но потом разрыдался на её плече, как ребёнок. Стало гораздо легче. Тогда же он первый раз попросил: «Останься». Ему просто нужно было, чтобы кто-нибудь был рядом, обнял и выслушал. Почти весь день они просидели так, обнявшись, скорбя и плача, утешая друг друга и снова плача. Драко никогда не забудет, как они потом встречались в маггловских кафе, чтобы просто поговорить и выплакаться, чтобы просто поддержать друг друга. Не забудет первую встречу в кафе, через неделю после битвы. Она тогда пришла вся в слезах, плакала и не могла остановиться. Только через час Драко, наконец, удалось успокоить её достаточно, чтобы из потока малосвязанных слов, восклицаний, рыданий и оскорблений вычленить причину этой боли. Оказалось, что Гермиона наложила на родителей заклятие забвения, но снять его оказалось невозможно. Весь тот день она плакала и проклинала себя, а Драко пытался доказать, что не всё так плохо. Не забудет, как боль ослабла, а они продолжили встречаться, как эти встречи вдруг стали напоминать сначала дружеские посиделки, а потом — свидания. Он никогда не забудет, как первый раз привёл её в Мэнор. Тогда Мионе пришлось лезть в окно, потому что у входа ошивался кто-то из домовиков. Она, правда, дважды чуть не рухнула, и только после этого они вспомнили, волшебники они или где. Там, в его спальне, они так весело дурачились, беззаботно болтали о своём детстве, и много, очень много смеялись. А потом неожиданно устроили бой подушками. Правда, одной из них Драко больно заехал Мионе в лоб, так что битву века пришлось остановить. Тогда он и осознал: он вообще не хочет, чтобы она уходила. Ни из его спальни, ни из его жизни. Среди тех трёх лет был только один день теплее. Тогда они уже несколько месяцев жили вместе, в небольшой квартирке в центре Лондона. Миона настояла на том, что жить в Мэноре они не смогут. Она была уверена — Люциус никогда не сможет принять их отношения, так что будет лучше, если он ничего и не узнает. Драко не нравилось, что приходится столько врать родителям, но ради неё он был готов врать хоть Тёмному Лорду. Она вошла на кухню, солнечно улыбаясь. Миона, кажется, светилась от счастья. Поцеловав Драко, она не удержалась и прошептала: «Теперь нас будет трое!» До Драко не сразу дошёл смысл её слов, но, осознав сказанное, он уже не мог справиться с эмоциями. А потом всё покатилось к чертям. Он не мог не рассказать о будущей леди Малфой семье. Он не мог скрывать будущую мать своего ребёнка. Только вот Люциус, видимо, принципиально не осознаёт свои ошибки. Грязнокровку Малфой он не переживёт. Естественно, он рвал и метал, когда узнал о внуке-полукровке. Он угрожал, молил Драко одуматься, бросить «эту грязнокровку», даже «нормальную жену» ему нашёл. Люциус ужасно относился к Гермионе. Он постоянно оскорблял её, кричал на неё и унижал. А Драко не мог ничего с этим сделать. Они пытались даже переехать назад, в свою уютную квартирку, но отец был против, так что просто закрыл Драко доступ к счетам Малфоев. Бежать было некуда и не на что. Из-за всего этого Миона чувствовала себя очень плохо. Но Драко до самого конца не понимал, насколько. В те дни они уже не были беззастенчиво счастливы, просто ждали, когда всё это кончится, когда наконец появится шанс сбежать. Но никто не знал, что всё кончится так быстро и резко. Целитель сказал, что роды были очень тяжёлыми, так что мать не выжила. Сердце Драко будто превратилось в стеклянную пыль, разъедавшую его изнутри. Казалось, человек просто не в состоянии вынести такую боль. Он машинально прижимал к себе сына и даже отрешённо любовался им, когда сам изнутри будто рассыпался, таял от боли, как восковая скульптура на солнце. Драко уже никогда не оправится. А Люциус мастерски всем этим воспользовался. Он быстро организовал свадьбу Драко и Астории, которая даже согласилась делать вид, что Серпенс — их общий ребёнок. Магическое сообщество сделало вид, что поверило. Драко возненавидел жену. Она никогда бы не смогла заменить его Миону, как бы не старалась. Да и Астория настойчиво требовала внимания, слово не видя его безразличие. Драко лишь мог сидеть и часами пялиться в одну точку, вспоминая Миону, не в силах поверить, что уже никогда не коснётся её волос, не увидит её милую улыбку, не услышит тёплый смех. Люциус взял воспитание сына на себя и, пока Драко пытался не сломаться окончательно, целенаправленно растил из Серпенса второго себя. Наглого, рассчётливого, хитрого и изворотливого, невероятно самоуверенного, а главное — ненавидящего грязнокровок всей душой. С пелёнок он внушал внуку, что его настоящая мать — почти животное, тупое и грязное, заслуживающее разве что презрения, а отец — совершенный дурак, которого Серпенс имеет полное право ненавидеть. Ведь именно из-за тупости отца Серпенс Малфой — полукровка. Как Драко не старался, он не смог полюбить сына таким. Его жизнь окончательно рассыпалась, превратилась в руины. Так что теперь оставалось только надеяться, что смерть сжалиться ним и заберёт его поскорее.