забвение

серая коробка. серые углы тронуты серой тенью. серая жизнь. под плинтусом болезненно мигает светодиодный элемент. она влетает в комнату, словно ошпаренная, и уже извивается в попытках стянуть штаны: - дону, срочно, общий сбор. я сбежала, так что давай раздевайся! - и руки тянут кофту прочь. но никаких привычных, уже отточенных за столько повторений движений не следует. вокруг сухость тишины. и тогда, освободившись от верха, она наконец направляет взгляд на дону и видит... - мне на тебя сразу жалобу подать или прямо так на смену вернёшься? ... ухена. она теряется, но виду не подает, хотя руки прижимают смятую кофту к телу, чтобы закрыть грудь и живот. чувство мокрое, очень точное. тянет в солнечном сплетении. ухен заставляет ее волноваться - слишком интенсивно для ее забликованных чувств и тусклой осознанности. - а мне на тебя? что ты делаешь тут? у тебя нет права врываться в чужие блоки без присутствия жильца. но вид ее полуголой будто бы не беспокоит его. у него прямой, ригидный взор. в руках подсвеченный планшет. его одежда много удобней ее, окрашена в синеватый. и из-под присобранных рукавов видны сильные руки - она на них смотрит. тогда он отвечает, хотя и не должен реагировать на подобные наглости: - я искал дону, увидел через застекление - свет горит. и вошел. - и как, нашел? нормально все с головой? дону никогда не включает свет. - она уже натянула обратно кофту, но совсем не торопилась со штанами. - зато кто-то, видимо, никогда его не выключает. - так вежливо с вашей стороны, - как вас там - волонтер ухен, - сластит она и сразу поворачивается к нему задом, чтобы наконец натянуть штаны. или для других непонятных ей самой целей. - так же, как с вашей стороны скромно, - его голос непоколебимо тверд. и она не знает, смотрит ли он на нее или на стену возле. когда она поворачивается к нему, он все еще стоит посреди комнаты и на него капает мрачный, неживой свет. +++ ховона не слышно в гомоне предобеденной суеты: его голос содержит примеси звона посуды и чужих сплетен. он подает ей поднос с едой. пять секций: синтетический белок, синтетическая крупа, синтетическое яблоко, синтетический салат и хлеб, который ховон испек сам из синтетической муки. на пятом подносе она уже ровно координирует свои движения, так что собирать с пола просыпавшуюся кашу не приходится. - почему дону не пришел вчера обедать? - наконец, она слышит ховона. - он не пришел? - и ее взгляд на секунду кажется сфокусированно растерянным. - я его не видел, - говорит ховон, выдавая ей следующий комплексный обед, но, увидев ее вялую настороженность, добавляет: - наверное, я не заметил его в толпе. - не заметил одинокого инвалида за ближним столиком, - огрызается она себе под нос, продвигаясь в угол столовой. через четверть часа голодный идентичный люд начинает вливаться, чтобы подкрепиться специально подобранной для них пищей. ухен входит, когда собралась уже половина людей из лаборатории. у него направленный, очень жесткий взгляд. в руках планшет, рукава закатаны. он специально занимает последний угловой столик и садится лицом к ней: так, чтобы пробивать дыру в ее голове одним своим взором. мысли ее скомканы, бледны. точно выцвели на свету и покрылись пылью. солнечные лучи, прыгающие по зеленой траве. грубые ладони, заслонившие небо, составленное из синих с рассыпчатым белых клякс. и лицо, заляпанное контражурным пятном на сетчатке. ей не узнать, кто это. когда она возвращается из интервальных засвеченных провалов, она оглядывает зал в поисках дону. но находит лишь беззастенчивый распаленный взгляд ухена, направленный ровно на нее. +++ дону нигде нет, и это вынуждает ее идти сквозь искусственно цветущий холм и стучать в двери лаборатории: там абсолютно серьезные люди снуют в облегающих костюмах и делают вид, что ее рядом не стоит. они мелкают между компьютерами, пробирками и микроскопами, и их шепот проштампован биотехнологическими терминами. она слышала эти слова, но они для нее пусты. голова такая же серая, как и стены. такая же бетонная и холодная, как они. в ее голове - стены. - сонгю? что ты тут делаешь? она оборачивается на искренне взволнованный голос и видит сонель: рыжеватые кудряшки заслоняют лицо, падают ей на очки, и ей постоянно приходится дергать головой, чтобы они не лезли в глаза. сонель делает это и продолжает: - я думала, ты должна быть со всеми в списанном отсеке. сонель держит в нежных руках тонкий планшет, а она чувствует грубость своих уставших рук и говорит: - где дону? - оу... дону? - сонель плохо скрывает нервозность. хрупкие пальцы напрягаются. проступают венки. - он помогает в лаборатории. - рассматривает препараты под микроскопом? сонель смущается, она не часто общается с теми, кто живет в комплексе. - он прочитал много статей на шрифте брайля. его знания незаменимы. - сделаю вид, что поверила, будто у людей, управляющих космической экспедицией, нет машины, способной распознавать текстовые данные. - его вклад незаменим. - вклад во что? сонель выпрямляется, будто вопрос заставляет ее вздрогнуть. хрупкость разлетается вдребезги и остается металл: - не твоего ума дело. ее бровь изгибается: она не думала, что сонель может ей нагрубить. ещё несколько секунд они пытаются заколоть друг друга невыносимыми взглядами, пока она тяжело и тягуче не разворачивается на пятках, запечатывая этот разговор в их головах. дорога обратно всегда короче. но посеред пути она делает остановку и задирает больную голову к копии неба, очень похожего на то, под которым она лежит в своих провалах. она закрывает глаза. профильтрованный свет психоделической звезды стекает по ее щекам как беззвучные слезы, которых она никогда не проливала. неестественная тишина, глухая, душная, удушающая. иногда бывает слышно цикад, но это лишь отголоски хрипящих механизмов, поддерживающих на плаву мертвый корабль. корабль-призрак. вдруг она слышит, как со спины ее зовут по имени, и резко оборачивается, боясь что реальность может ускользнуть. вдали на ступени лаборатории стоит главнокомандующий и машет ей, маня к себе. неожиданность отрезвляет размаренный разум, зрение напрягается, и она наконец различает пустоту вдалеке. ей снова чудится. там никого нет. +++ она видит дону вечером, когда усталую толпу развлекают разбавленным шампанским и заезженной записью джазового концерта, задистортенного шумом. (и в этом шуме брызги недоумения по поводу отсутствия главнокомандующего на последнем вечере. она даже не знала, что тот пропал.) у дону взъерошены волосы, и ухен ведет его под руку, ответственно и даже слишком взволновано проверяя, чтобы тот не оступился. она готова побежать туда и, ударившись от неожиданности о край стола, уже почти кричит ему, как вдруг ловит на себе ухенов взгляд, грозный, громкий: не смей. и она не смеет. неожиданно для нее самой. менсу уже набралась разбадяженным алкоголем и упрашивает её пойти танцевать со всеми, но та лишь кратко дергает головой в знак отказа и выдвигается в сторону пруда, чернеющего под искуственным небом, прокаженным тусклым миганием фальшивых звезд. в голове опять туман, тянет спать. хочется лечь, но мутнота не пройдет, даже если закрыть глаза. купание в водоеме запрещено. так же как запрещено трахаться и покидать рабочее место в отведенные для труда часы. она не видит воды: идёт наощупь, пока ноги не касаются черноты. тогда она возвращается немного назад. сняв свой эксклюзивный костюм, бросает его возле травы, едва различимо виднеющейся под ногами, и бросается в воду с громким хлопком, чтобы холодная вода ударила по голове и вернула все мысли на место. но вместо этого, нырнув в ночной пруд, она выныривает в солнечный день, глядя в голубое небо, растянувшееся над живой планетой. она лежит на прохладной сочной траве, пяткой задевая кусочек раскаленного песка. и чья-то рука уверенно бродит по ее телу, сначала сжимая грудь, а потом движется вниз, заставляя ее вжаться в землю и замереть. солнце слепит, под ухом горячее, смущающее дыхание. она поворачивается и... выныривает, испугавшись резкой смены происходящего. - лишь одна делеция отделила тебя от нас. она реагирует на звук, едва успев выморгать остатки воды. это ухен со световой сферой в руках смотрит прямо на нее. он ее преследует. - а может, всего одна вставка отделила тебя от меня? ухен зачем-то начинает ей объяснять то, что она и так сто раз слышала, когда управляющие проводили особые (сектантские) вечера, углубляясь в историю их корабля и причины, по которым одни пойдут дальше, а других предадут забвению. - сонгю, ты не выживешь в той атмосфере, голова лопнет от давления. - оставите нас тут, как мусор, а сами будете ебать друг друга на той планете, чтобы возродить наш вид. выйдет нихуевая такая оргия. - вам всем хорошо известно, что вы останетесь здесь во имя вашей же безопасности. - а я думала, мы останемся здесь, чтобы не загрязнять ваш геном. они оба знали, что миру идеально обученных биоинженеров нужны идеальные биоматериалы. ухен мог бы и стушеваться, почувствовать вину за происходящее, но ему, видимо, не за что себя винить. и он продолжает, проигнорировав ее гнев. - наш главнокомандующий сильно пострадал. без него невозможно продолжить переселение. - оказывается ваша хуевгеника не работает. - будто ей может быть дело до жизни, которая ей не предназначена. - ему сожгло лицо и сетчатку. - кажется, вам придется остаться с нами. эта прекрасная психоделическая звезда будет питать наш распотрашенный корабль ещё пару веков, пока наш вид не вымрет. так что конец мне нравится. по крайней мере, буржуи умрут вместе со мной. ухен решает не продолжать разговор. он разочарованно смолкает, тускнеет даже под бесперебойным сиянием сферы. слышно только, как она водит руками в черной воде. и вокруг нее разбегаются черные круги, похожие на черную дыру, сожравшую галактику, в которой когда-то обитали их предки.