забвение

лязг металла: дверь захлопывается. сознание сгущается до узкой полости в темноте. его прикосновения - рябая дрожь. расслаиваются под весом его дыхания. она знает, что у них есть около пятнадцати минут, пока их отсутствие не станет заметным. руки упираются в полки кладовой, и во мраке ладони натыкаются на спрятанные во тьме приборы, безделушки, оставленные в разгар распаковки коробок. лезвие неуловимо прокатывается по пальцу, и она вздрагивает. белый бескровный порез пересекает ее палец. тихий флуоресцентный свет, исходящий от ножа, забытого тут, шепчет в духоте кладовой. таким орудуют в лабораториях в полуслепой темноте. он спускается ниже, едва найдя место, чтобы уронить колени: пол заставлен распотрошенными коробками. он стягивает с нее штаны и белье: ощущение наготы скручивается внутри, посеред груди замялось сомнение. что-то ее держало. руки на ощупь находят его макушку, и она, дергая его за волосы, начинает его отговаривать: - ухен... - но не заканчивает, потому что летит лбом в стену и отключается. их корабль терпит крушение. она открывает глаза: в голове пустой холод, мысли изорваны, а жажда сожгла горло. сердце колотится под кадыком, и она едва может вздохнуть. уже утро, хотя фактически никакого утра не существует. от нарушенного сна шелушится кожа возле носа: организм готов вывернуться наизнанку. она открывает кран и наклоняется к холодной воде, мутной от цикличных переработок. та быстро заполняет желудок. потом она моется под тем же краном, протирая тело ядреным мылом. когда она наконец выходит из своего отсека собранная, то видит запертую дверь в блок дону, и ей это провоцирует жутковатые мысли в ее и без того неисправной голове. она не видела дону еще три дня после их с ухеном появления на последнем собрании. по словам ховона, на следующее утро ухен снова привел дону в столовую, однако тот ничего не съел, только спросил, что ховон будет готовить на обед, и потом они с ухеном ушли. этот разговор, особенно упоминание ухена, рассеивает гнилостное волнение. пустота становится материальной. голографическое небо небрежно стряхивает на траву кислый свет. слишком рано для прогулок, жизнь на корабле еще не очнулась после импровизированного ночного морока. в кармане смято уведомление о вызове в лаборатории: как обычно нарушение рабочего устава и уличение в распутстве и неподобающем поведении, особенно во время встреч с ухеном. если они уж очень жаждут испортить ей очередной день, она испортит их день раньше. двери в лабораториях редко бывают открыты, но в столь ранний час ей некуда спешить. она решает проверить каждую дверь, вдруг одна из них откроется, и тогда ей удастся стащить какой-нибудь занятный сувенир и застопорить очередной чрезвычайно важный эксперимент еще на пару недель. лаборатории кажутся безлюдными, бездушными - бояться нечего. на втором этаже сквозной прямой коридор и много дверей по обе стороны. потолок нависает над ней, и чумная бессонная голова ощущает тяжесть в макушке. она не может решить, куда пойти сперва: направо, налево или чередовать. но вопрос решается сам собой. ближняя дверь справа напоминает ту, за которой они прятались с ухеном во сне. от наваждений снова крутит живот. она дергает эту мегатонную дверь, стараясь не разорвать тишину и барабанные перепонки. в кладовой место забито коробками и темнотой, а на полках, как в тугом тумане, лежат светящиеся флуоресцентым покрытием приборы. она заходит вовнутрь, придерживая дверь, и обегает их глазами в попытке найти тот самый нож, словно он должен быть здесь. пробирки, пинцеты, петли. и никаких ножей. она не находит ничего знакомого, и ей приходится уйти в скомканном облегчении, хоть это и не доказывает в полной мере иллюзорность ее сновидений. у третьей двери после кладовой она видит щель, из которой выпадает лезвие голубого свечения. оно сопровождается ритмичным шипением. она еще раз оглядывается, будто это может ее спасти от неожиданностей, и тянет дверь, чтобы расширить проход до необходимого минимума. в комнате первым делом на глаза бросается ширма - встречает ее. и сквозь нее прорезает обточенный квадрат окна и на этом свету проступает графитовый силуэт кровати, в которой лежит человек. как марионетка. его дыхание механически шумит - он на вентиляции легких. она делает шаг внутрь, и ее обдает запоздалым ужасом: вдруг она потревожит кого не стоит тревожить. но ничего не происходит, и тогда она медля огибает ширму, глядя прямо в залитую синтезированным светом кровать. солнечный порез метит его лицо: поперек носа уложена тень, во рту трубка. и из-за игры этой светотени она не сразу его узнает. это дону. на секунду она замирает от паники, не зная, что делать дальше. ярость и страх рвут ее на две части, и она не может выбрать, за какой из них последовать. что они сделали с ним? использовали его внутренние органы вместо механизмов? несколько декад назад она слышала, как люди из лаборатории говорили, что, когда закончатся шланги на корабле, кишки смогут стать им отличной заменой. тогда она не придала значения этим словам, не подумав о них ничего, и теперь, кажется, беспокоится об этом. ей сразу становится не по себе от воспоминаний, и она дергает его одеяло вверх, однако никаких признаков операций на животе она не видит. он одет в больничную сорочку. но все равно его тело кажется ей опухшим, не таким худым, каким было раньше. она ведет взгляд по его обложенной проводами груди вверх, по шее, пока не натыкается на красную строчку, ловко проштопанную по очертанию его подбородка, тянущуюся вверх до ушей и проходящую прямо вдоль линии роста волос. шов чуть запекшийся, едва тронут раздражением и цикличен, будто... - правда удивительно, они заставили ткани прижиться за два дня. ее рикошетит. сердце долбит в заложенные от шока уши, и она оборачивается, стреляя взглядом ровно возле ширмы. из-за теней аппаратов она не заметила вторую кровать с другим пациентом. вокруг него нет той груды приборов, только капельница и бинты со специальными гелиевыми прокладками, скрывающие лицо и голову. она не помнит откуда, но точно знает, что их используют при ожогах и ранах для стимуляции заживления и роста кожного покрова. - все нормально, сонгю. не стоило тебя так пугать. - дону?! - ей слишком хорошо знаком это невозмутимый тон. - да. перед тем, как ты начнешь паниковать, послушай меня. - она оседает. воздух едва прорывается сквозь его губы, и звук звенит в ее оголтелой голове. речь дону слабая, едва воротится рот, и звук, проходящий сквозь бинты, меркнет. - у них не было ни времени, ни ресурсов, чтобы восстановить его кожу, и тогда я предложил свою. они предпримут все возможные стимуляции, чтобы заживить мое лицо. в любом случае, оно мне не нужно. - я... я не... - тотальная растерянность. мысли рассыпаются в холодной непонимающей голове. дрожь занимает руки. сознание начинает путаться. дону молчит пару секунд, он ее чует. - не надо винить их в моем выборе. в любом случае, это во благо. он вызывает в ней безропотное уважение. единственный, чьи слова имеют для нее вес. и сейчас эти слова пробивают своей тяжестью ее череп. в тщетных попытках поймать мысли за хвост она суетится и едва успевает дышать: - я не... ухен говорил... его глаза... они... - а... - дону снисходительно вздыхает, поняв ее слова, и успокаивается. кажется, его вырубает. она остаётся так стоять, дыша в такт механическому дыханию главнокомандующего. из ступора ее выводит эхо чужих шагов, разбавленное мутной речью. не оправившись от прошлого удара, она не в состоянии переварить новую информацию и решить, что делать. она дергается в ожидании развязки, пока голоса наливаются звоном и приближаются. стены, кажется, вертятся вокруг. она приходит в себя, только когда ощущает неустойчивое, но продолжительное похлопываник руки дону по ее ноге. он едва выговаривает: - под койку. сперва до нее доходит с задержками, из-за разъедающей растерянности она оглушена. но за мгновения до облавы она успевает забраться прямо под кровать дону и крепко зажмуриться, чтобы сконцентрироваться на разбитом дыхании и звуках. шаги хлопают где-то позади нее. они пробивают вдоль ширмы, доходят до окна. если она повернется, то увидит две пары ног. - если мы проведем вторую операцию сегодня, через три дня он сможет выйти в экспедицию. ты отослал извещение? она узнает в этой жесткой речи сонель. - я притащу ее, если потребуется. а в жестком ответе ухена: - если потребуется, притащишь ее глаза. остальное нам не нужно. дыхание кончается на какое-то время, пока она переваривает услышанное. больше они ничего не обсуждают, только суетятся возле главнокомандующего, нажимая непонятные кнопки на приборах, после чего хрип механизма умолкает. сонель и ухен заканчивают проверку направляются к двери, как вдруг замирают. у нее останавливается сердце. она ждет еще пару секунд в оцепенении, пока дверь наконец не хлопает. и тогда она выдыхает и раскрывает глаза, ощутив слабый прилив надежды, как вдруг ее по-скотски хватают за ноги и тянут из-под кровати. она начинает визжать и брыкаться, но крепкие руки не ослабевают хватку. она бьется локтями о ножки кровати, пока ее не вытаскивают до конца и не переворачивают рывком. позвонки чуть не вылетают, а голова падает на пол. ухен небрежно бросает ее ноги. и она в стихийном кошмаре не представляет, что будет дальше. сонель, а над ее головой ослепляющий блеск электрического солнца, яростно дезориентируют. руки сонель тянутся к ее запястьям, чтобы заблокировать движения, но она лягается - исключительно машинально, потому что в голове бесконтрольное месиво. она долбится ногами в пол, целясь прямо в сонель, и уже почти ослабляет ее позицию, выписывая четкий удар по голени, но видит, как поодаль ухен хватается за поднос с мелкими железными приборами и, вышвырнув их на пол, заносит за голову, готовясь нанести уничтожающий удар. она снова жмурится, отводя лицо в сторону, чтобы не расквасило нос. но после дребезжащего звука удара металла о голову ничего не происходит. и ей приходится открыть глаза, чтобы увидеть, как вырубленная сонель падает на пол. - выметайся. даю фору пять минут. вытягивать тебя не буду. жизнь твоя - выпутывайся сама. опций почти нет. она хлопает глазами, не двигаясь с места. ухеновы глаза - спаливающее остервенение. он дергается от злости и хватает ее за руку, по-дикарски поднимая на ноги. - вон! - и кидает ее к двери. по инерции она пролетает вперед, шаркая по полу и спотыкаясь о разбросанные приборы. она задевает ботинком ножик, пропитанный флуоресцентным раствором, и сразу же подбирает его, не давая ему улететь за пределы комнаты. это он. она в непонимании оборачивается на ухена и видит, как тот пытается поднять сонель на кровать к обездвиженному дону. тот, кажется, был до последней капли вымотан. ноги заплетаются, врезаются носами в пол, когда она на всех порах летит по коридору, выруливая на лестницу. там немного сложней, потому что спуск требует более мелких движений, так что она прижимается к перилам, стискивая нож и еле держась на ногах. наконец она вырывается из здания во взрывающийся от света день и падает прямо в траву, сдирая колени, руки, но не выпуская ножа. ее лицо приземляется аккурат возле торчком стоящего острия. ужас обдает ее холодом. а если бы она напоролась на него?! а потом ужас рассеивается. а если бы она напоролась на него?.. опций почти нет. на свету пропитка бликует меланжевой затемненной радугой, будто бензин растекся на антраците. и лезвие манит провести по нему пальцем и разрезать огрубевшую кожу. не почувствуешь, как вспорет. клинок узкий, выкованный специально для труднодоступных мест и работ с хрупкими материалами. например, глазницей. она слышит, как вдалеке оживает комплекс и толпа собирается у выхода, чтобы отправиться на завтрак. громче всех кричит менсу, пересчитывая присутствующих. свет умывает траву, в которой она лежит, отскакивает от ножа и застревает в ее взгляде. она крепко моргает несколько раз, но пятно остается на месте. его ничем не вывести. почти. она делает глубокий вдох и выбирает опцию. она переворачивается на спину. над ней растягивается голубой светодиодный купол, притворяющийся небом. это все ложь. острие становится прямо напротив зрачка: так, что она перестает его видеть. из уголков глаз проступают слезы, хрусталем прокатывающиеся в прозрачном свете по ее обезвоженным щекам. раз, два... ××× менсу срывается на крик. грязь сукровицы и влаги переливается по щекам под псевдосолнечным софитом. кровавое месиво в глазницах этот софит поглощает. - не кричи. и менсу недоуменно замолкает. звучит немой вопрос, звенящий в прорезях густой травы и расплетающий волокна пепелящих лучей. - все хорошо, - отвечает сонгю. и ее разум наконец светлеет.