забвение

дону кончает в ее стерильное чрево. серость пустых стен глотает его глухой стон. ее ладони, холодные и влажные, упираются ему в грудь. и он наконец говорит ей: - я думаю, тебе стоит поторопиться. она не отвечает. сама знает. она слезает с него, в тишине идет в ванную, ополаскивается холодной водой и возвращается. дону все еще лежит на кровати. безоконная герметичность комнаты давит голову, от чего в глазах искрится и немного темнеет. - есть хочу - аж глаза закатываются, - бросает она ему, натягивая трусы, затем штаны и в конце протискиваясь в кофту: все однотонно кремовое - такое же как и у всех. - так поешь, - дону так и не встает: взгляд - в потолок, руки на голой костлявой груди. стертая радужка глаз: он слеп. - ахуительные питательные батончики, от которых потом запор, - настроение удавиться, с ней лучше не говорить. дону ничего на это не отвечает. он слышит, как обертка сухпайка шелестит в ее пальцах. почти сразу же раздаются ее удаляющиеся шаги, и он бросает ей вслед, после того, как она с ним прощается: - сонгю, ты очень красива. дверь гремит - специально хлопает, чтобы заглушить отголоски их встречи, - и реакции на провокацию не следует, потому что набитый усердно жующий рот не хочет говорить. но она не успевает сделать и шагу - в нее кто-то врезается. - извините, - говорят ей, и чужие руки ложатся на ее плечи, будто бы удерживая. она жалит его кротким взглядом и вырывается из хватки, не успевая ни прожевать, ни огрызнуться. она не узнает его и проскальзывает мимо, а он провожает ее отрешенными взглядом, пока она не скрывается за поворотом коридора. ••• в комплексе четыре этажа: все жилые. люди упакованы в кремовые костюмы и серые герметичные комнаты-коробки, по одной на человека. она знакома с каждым из них, но на самом деле не знает никого. только дону, потому что он был первым, кого она увидела. справа от комплекса через линии пешеходных дорожек - столовая с широкой верандой для проведения трагически праздных вечеров, а поодаль через травянистый холм - лаборатории. по ее мнению, в них биотехнологический процесс граничит с истерией псевдодемиургического триумфа. кроме этого на корабле остались спроецированное небо, искусственный водоем с гиперфильтрацией и обильная посадка модифицированных деревьев с повышенным уровнем синтеза кислорода. у всей зелени на борту мягкий светлый оттенок, как у смиксованной белилами краски. а на ночном мониторе мерцают серебряные звезды, собранные по образу сгоревшей галактики. имитация. пересказ жизни, о которой она и понятия не имеет. +++ сквозь шлюзы обитаемых секций не проскользнет ни луча, ни звука. и когда они в сто рук разносят остатки металлической обойки отсеков, дону, сидя под светом поддельного солнца, которого он не видит, переслушивает научные сборники, изданные в мире, которого больше нет. она ничего о том мире не слышала, да и в этом ей не так много открыто, но она все равно, чуть не ломая ногти от усердия, мнет металл во имя целей, далёких и непонятных. плечи уже болят от тяжести обломков. грохот арматуры попадает прямо в сердце, и она, так и не привыкнув к шуму, содрогается. но все равно в проредях гомона слышит, как менсу - ее соседка сверху - шепчет ее соседке снизу - имя она опять забыла, - что сегодня вечером снова будет собрание: после долгой экспедиции вернулся отряд лаборантов, расчищающих зеленую зону на планете под ними. она помнила, как они с дону танцевали и пили дозволенное только в особенные дни шампанское, когда эту экспедицию только снаряжали. теперь они с дону будут танцевать и пить дозволенное только в особенные дни шампанское, когда эту экспедицию наконец встретят. в финальный раз она кидает обломок в груду металла, сдерживает мимолетный испуг, вспыхнувший от громогласного удара. уходя, она кивает в знак прощания остающимся и спешит по освещенным переходам сквозь развороченные стены заброшенных отсеков. им нужен металл, чтобы строить новый мир. +++ когда после долгих сборов (в голове морок: чтобы жить, надо думать - чтобы думать, надо умереть) она наконец выбирается на веранду столовой, дону нигде нет. она переспрашивает, не видела ли та дону, у заметно опьяневшей мёнсу, смотрящей на нее помутненным взглядом куда-то не в глаза, и, получив отказ, лишь углубляется в скопище идентично одетых тел. тем временем на сцене появляются шестеро мужчин и женщин, облаченных в наряды дороже и удобнее, и, утихомирив приказом и хлопками толпу, привлекают внимание. люди прибиваются к террасе, а она, не испытывая интереса к очередной пропагандистской речи, продирается сквозь поток народа к столовой. там между столами лавирует ховон в фартуке, протирая их от крошек и пятен. она не успевает переключиться, а он уже подмигивает ей: - а ты, сонгю, не будешь слушать главнокомандующего? - пошел он нахуй. голова болит, да еще и дону куда-то делся, - не успев закончить, она падает на ближайшую скамейку и роняет руки и голову на только что вымытый стол. мозги будто шевелятся и отслаиваются: сознание повреждённое, засвеченное. - хочешь, я налью тебе мартини? сонджон откопал в старых залежах главнокомандующего, - шепчет, нагнувшись к ней, ховон, чтобы их никто не услышал в пустой столовой. - чтобы моя голова совсем отвалилась? - язвит она, но ответа ховона не следует, и тогда она соглашается. она поднимает голову, только когда чувствует, как стакан приземляется возле ее головы, и за стеной начинает вещать раздражающе неторопливым тоном собрание вышепоставленных лиц. пить залпом горячо: она делает мелкие глотки и каждый раз морщится. ховон смотрит на это скорее выжидающе, чем насмешливо. - чего? - она булькает прямо в стакан, но взгляд косит на ховона. он машет головой - мол - ничего, и уходит на кухню, не забыв хлеснуть полотенцем о стол и напомнить ей вернуть посуду. ошметки отравленной восторженной фальшью речи раскалывают ее череп: микрофон смазывает слова, отшлифовывая их грязным эхом. реконструированное убежище... песчаные бури... сухое солнце... суровые ветра... отгрузка металла... крушение шлюпки... она продолжает слышать слова, но мозг раскрашивает их смыслом, не соблюдая контур. она видит грубые ладони и короткие пальцы, просеивающие свет на фоне высокого неба: чистого и гладкого - не того мертвого неба, зернистого от состыковок проецирующих элементов. ядрено зеленая трава, влажная земля и бездонный город. она оборачивается, видит дону в контражуре: как он тянет к ней руки, и волосы растрепаны на кислом солнце. и она проваливается. сердце останавливается, она делает глубокий вдох и выныривает из мучительной дремы. ее еще потряхивает от полубредных судорог, но она встает и на негнущихся ногах выдвигается в сторону кухни, попутно выливая остатки мартини в рот: рецепторы уже свыклись с крепостью. ей казалось, что прошло минимум полчаса, но, судя по несдержанной реакции публики, представление едва добралось до середины. ховон моет посуду в одиночестве, потому что все ушли на торжество, и шум воды забирается под каждый стол, лезет в каждый ящик, облизывая ложки, и прокатывается по стульям. поставив стакан в раковину, она обнимает ховона со спины, и ей, разморенной от мартини, хочется поцеловать его влажно и тепло. но она этого не делает. отпрянув, она бросает ховону что-то наподобие "ладно, пока" и уже спешит вернуться на веранду, как вдруг ее отвлекает грохот двери позади. в столовую входит дону. и под руку его ведет тот парень, которого она видела в коридоре. - где ты был? - говорит она громче необходимого и уже спешит к дону, чтобы перехватить его руку у незнакомца. - это твой новый волонтер? этого волонтера явно обескураживает то, как она нагло, почти ревностно, выхватывает дону из его рук, и он устремляет на нее свои недовольные глаза. - можно и так сказать, - тихо усмехается дону, не намереваясь объясняться перед ней. - а ты, сонгю, почему не со всеми? - а я решила выпить воды... дону едва заметно ведет бровью, явственно ощущая запах той самой водицы. однако характер ее последнего времяпрепровождения становится ясным не только дону. незнакомый парень тоже слышит этот запах: - хотел бы и я такой водицы, - бесцеремонно оглашает свои желания он, чем раздражает ее. она его не знает, а значит он не из комплекса, а из лаборатории. не желая отвечать на провокации и перемалывая зубами иррациональную неприязнь, она только тянет дону за руку к террасе. - ухен, спасибо, что довел меня, - напоследок кидает дону, оставаясь учтивым, хотя он кожей считывает ее настроение. - теперь со мной будет сонгю. и она будто бы слышит, как ухен, явно не испытывающий удовольствия от встречи, пожимает плечами и, развернувшись на каблуках, уходит прочь.