Под луной Асхи

У Вейна много воспоминаний, как бы он ни не хотел себе в этом признаваться. Конечно, легче всего было бы просто стереть их… Словно бы их вовсе не было, но он этого никогда не сделает. Никогда. У Вейна много воспоминаний, но так мало вещей, которые остались от нее. С той поры прошло больше десяти лет, но иногда воспоминания начинают преследовать его, как призрак давней возлюбленной. Она будто в отместку издевается над ним за свою смерть, когда он смотрит на пустой флакончик с едва ощутимым запахом. Вейн помнит, что в нем находился яд... или все-таки духи? Он бы, наверное, рад вспомнить, но, кажется, память начинает его подводить, однако это не страшит. Напротив — успокаивает. Вейн осторожно открывает флакон, чтобы лишний раз убедиться в этом, и замечает, как призрак девушки возникает за спиной, внимательно наблюдая за его лицом. — Наверное, стоило отравить меня… Удивительно, что творит с ним воображение и чувство вины… Селина безмолвно преследует, но лишь тогда, когда он сам решает окунуться в те времена. Иногда Вейн смотрит на нее в упор, пока она не растворится в ночном воздухе, или пока он не уберет все связанные с ней вещи. Он не помнит, что было в том флаконе, но помнит, как держал в руках похожий, думая о том, что гуманее было бы просто отравить ее еще до того, как началась их вражда. Можно было всего этого избежать, когда она лежала, убитая горем, готовая принять все, что он ей даст. Вейн этого не сделал. Лег рядом с ней и утешил. Потому что, несмотря на всю ее жесткость, проявивщуюся еще в детстве, он хотел верить в то, что это все проходящее. Исчезнет одним днем, и никогда она не будет такой, как прежде. Даже если бы представилась возможность вернуться назад, он бы этого не сделал. У Вейна остался серебристый локон. Старый подарок, чтобы он никогда не забывал о ней, и его он, пожалуй, ценит больше всего. Помнит тот день, когда она взяла ножницы, состригнув светлую прядь, перевязав ее тонкой нитью, вручив ему, сама не уверенная в подарке. Когда он рассматривает в сотый раз ее дар, Селина почему-то не приходит к нему, и Вейну от этого становится еще тоскливее. Но если и является, то он может почувствовать, как плечи несильно сжимают призрачные женские руки, пока она прижимается к его спине. Тогда она что-то шепчет, однако Вейн никогда не может это разобрать. Хотя и пытается не раз, но в итоге слышит лишь неразборчивое бормотание. Этот локон уже давно не такой блестящий, но это не отменяет его ценности. Полсотни волосков, хранящихся в отдельном месте, спрятанные так, чтобы маленькую шкатулку никто не нашел, кроме него. — Я слышала, в Империи некоторые девушки делают такой подарок. Говорят, оберегает в путешествиях… Воспоминания перебивает ее голос, когда она крадется сквозь тьму по просторной комнате, оставаясь где-то всегда в тени: — Выбрось этот клочок волос. Но он просто убирает его на место, зная, что она следит за ним. Но это всего лишь его воображение. Помимо локона, у Вейна есть еще кое-что. Чуть менее ценное, однако оно как никогда разгоняет и одновременно вселяет в него чувство одиночества. Старая музыкальная шкатулка продолжает играть ненавязчивую мелодию после того, как ее наконец-то починили. Селина вышвырнула ее в окно, будучи не в себе; удивительно, что сломался только сам механизм, но подобные вещи маги всегда делали на славу. Вейн иногда открывает ее, чтобы услышать мелодию, и тут же закрывает, встречаясь с «призраком». На самом деле эта вещь вызывает двоякие ощущения: ненависть, грусть и какие-то нотки радости. Может быть, это тоже связано с Селиной, просто он испытывает целую гамму чувств, с которой плохо может совладать. Потому к шкатулке Вейн нечасто притрагивается, отдавая предпочтения другим вещам Селины. Например, портрет — шедевр знаменитого художника из вольных и Семи Городов. Селина немало отдала за него денег (продав даже некоторые немногие свои украшения) только для того, чтобы ее нарисовали позирующей с белой розой в руках в одной шелковой простыне шафранового цвета. Вейн не считает портрет слишком уж удачным: белая роза совершенно не гармонирует с серебристыми волосами. Но что-то в нем есть… Глаза Селины притягивают, но в то же время отталкивают, и Вейн на самом деле не понимает, почему так дорожит этим портретом, ведь он не особо его любит. Дело даже не в том, как художник написал его, и не в том, что на нем изображена Селина, а просто он ему не нравится. Ни тогда не нравился, ни тем более не нравится сейчас. Однако Вейн продолжает его беречь, поскольку это единственная вещь, глядя на которую, он может видеть Селину, еще не обезумевшую. Но портрет передает весь ее бунтарский дух наравне с нежностью. Будто на полотне не волшебница, постигающая темные искусства, а страстная куртизанка. Потом Вейн приглядывается и уже не видит того, что ему чудилось мгновения назад. Это просто девушка, позирующая с розой. И только тогда она молчит. Смотрит, словно на свое отражение, и молчит, а Вейн, не услышав знакомый голос, убирает портрет лицом к стене, при этом плотно закутав тканью. Остальное — мелочь. Мелкие предметы, которые принадлежали когда-то ей, но он никогда не уделяет им такого внимания. Ни одно украшение ей так при жизни и не полюбилось, хотя она любила их хранить. Вейн хотел бы знать, мог ли он в какой-то момент все исправить, но все-таки, возвращаясь к ее вещам, он понимает, что нет. Это просто их общая трагедия. Даже возвращаясь снова и снова к призраку Селины, Вейн все же понимает, что делает это только для себя. Неважно, через какую боль приходится проходить, ему просто это нужно. Чувство вины не дает превратиться снова в того монстра, которым он был сам и в которого превратилась она. Белкет замечает, что поведение его Жнеца остается неизменным. Минует десятилетие, прежде чем Вейн, покинувший Мечи Ветра, встречает его зимой под старым и мертвым деревом недалеко от Аль-Бетиля. Огромные хлопья снега падают на промерзлую землю, покрывая ее не полностью, но настолько, что вечная ночь более не такая темная, как в остальные сезоны. А его спутница снова рядом с ним… Не покидает ни на день, молчаливо преследует его. А Вейну остается лишь усмехаться, бросая взгляд на нее, и Селина, сидящая на снегу, привалившись спиной к коре, смотрит на него в ответ. Полупрозрачная… мертвая… белоснежная… Белкет следит за взглядом старого друга, с горечью выдавая: — Разве ты еще ее не отпустил? — не издевка. Обычный вопрос, на который он, впрочем, знает ответ. — Она нереальна, Вейн. Хватит не нужных терзаний. Как же ему не терзать себя, если он сгубил самую прекрасную из всех дев? Она бы так никогда не сказала. Вейн ухмыляется, удивляясь самому себе. Но Белкет прав: она — мертва. И он сам отпустил ее душу к Асхе, но не отпустил воспоминания. И, наверное, еще долго не отпустит...