Любовь не с первого взгляда

Первая неделя выставки давалась правительству чуть ли не с боем. Сперва уводили с митинга сектантов. Потом искали зачинщиков. Пока королева и король-консорт торжественно открывали мероприятие, внутренняя разведка обнаружила во дворце несколько прокламаций и ввела режим повышенной бдительности, старательно выискивая лицо, которое было в сговоре с организаторами сектантских беспорядков. То, что их подкармливает кто-то из свиты махийцев, было очевидно, однако обозлённая неудачами разведка приставила дополнительных соглядатаев и к князю, и к княжне, и к вице-канцлеру, как к новому человеку в правительстве, и даже к Канлару. Последний, обнаружив постоянно следующего за ним лютниста с печальным бледным лицом, даже несколько разозлился. Слава Богу, у этого лютниста хватило ума не надоедать королю-консорту своим искусством. А вот камеристка и камердинер музыкальные способности нового члена их кружка оценили по достоинству. Шпион не шпион, а всё при деле. Пока художники развлекались от души, вполне довольные чередой ярких мероприятий, во дворце нагнеталась всё более тягостная атмосфера. Скучающий князь мутил воду, предлагая темы для скандалов по три раза на дню. Волнующаяся по поводу судьбы своего письма княжна стала удивительно острой на язык. Канлар раздражался из-за лютниста. У Каи сдавали нервы из-за того, что ей приходилось подозревать всех и каждого. Сотрудники внутренней разведки были дёрганными и злыми – поговаривали, начальник устроил им грандиозную выволочку. Напряжённые советники цапались по каждому вопросу даже и без тех поводов, что им предлагал князь. Из всех сияла покоем и радостью только принцесса, которая искренне наслаждалась возможностью отдаться целиком и полностью своему любимому занятию. Стоит с осторожностью добавить, что о шашнях своей свиты и контактах с сектантами она не была осведомлена. Ами-Линта оказалась далека от политических интриг, как и положено благовоспитанной младшей в роду принцессе, чей единственный удел – удачно выйти замуж и услаждать жизнь супруга. Немудрено, что в такой обстановке у многих стали случаться досадные срывы. Так, посреди очередного спора в совете экс-канцлер вспылил, встал и заявил, что отправится отдохнуть месяц-другой на море. В тот же вечер дядюшка после неудачной партии в карты с князем чуть не вызвал последнего на дуэль, что было совершенно недопустимо регламентом, и успокоить их смогла только Кая. Министр культуры, у которого голова кругом шла от проблем, связанных с выставкой, спал всего по пять часов в сутки и ссорился с каждым, кто попадал ему под руку. Господин Се-Крер дрался на дуэлях по два раза на дню, что было для него своеобразным рекордом. Канлар, вынужденный ради сотрудничества со следствием, которое вела внутренняя разведка, ограничить свои визиты в родное министерство, психовал и строчил огромные письма Се-Ньяру в попытках устроить все дела наилучшим образом. Дела, впрочем, устраивались скверно: оставшись без присмотра, дерзкая пиратка заявилась на мастер-классы художников и произвела там фурор, изобразив вместо положенного натюрморта обнажённую натуру. Передавая камердинеру письмо с распоряжениями, что сделать с пираткой, Канлар в который раз наткнулся на докучливого лютниста и почувствовал раздражение. – Вот какой в нём толк? – с недовольством вопросил он Каю, возвращаясь в кабинет. – Я почти постоянно на виду у вас, зачем эти игры? Морщась, королева оторвалась от финансового отчёта по поводу выставки: сколько и на какие призы и гранты планируется потратить, что отведено для подарков, что – для других поощрений. – Мне они не доверяют, – отмахнулась она от претензий мужа. – Что? – не понимая, переспросил тот. Высчитывая в уме какие-то цифры и что-то вычерчивая на полях, Кая пояснила: – Они считают, что я слишком попала под ваше влияние, поэтому могу не заметить, если вы вдруг надумаете… – она оторвалась от расчётов, нахмурилась, посмотрела на мужа с недоумением: – Хм, странно, разве вас подозревают в контактах с нашими сектантами? – вслух удивилась она. Повышенные меры безопасности были связаны именно с активизацией последних, так что было не очень ясно, почему под раздачу попал и король-консорт, который, вроде бы, никогда не был замечен в симпатии к этой группе. Канлар вычленил из речи королевы то, что она не сказала, сложил руки на груди и холодно поинтересовался: – А в чём меня подозревают? – В проанжельской политике, – отмахнулась Кая, возвращаясь к своим оленьим рогам – часть подарков такого типа планировалось отправить махийской принцессе, вне зависимости от её успехов в конкурсах. Рассмеявшись, Канлар плюхнулся на софу: – Ну, это не новость! Я даже и не скрываю, – с удовольствием подтвердил этот факт он. Он всегда особо гордился своим умением так наладить связи Райанци и Анджелии, чтобы это шло на пользу обеих стран. В этом он видел высшую форму проявления своего дипломатического таланта. Кае же, как уже отмечалось, эта его черта была крайне неприятна. Возможно, именно поэтому она отреагировала несколько резко: – А что скрывали? – не отрываясь от бумаг, поинтересовалась она. – Попытку создать собственную армию? – Что? – в недоумении моргнул не ожидавший такой претензии Канлар. Вместо того, чтобы свести разговор к шутке, королева позволила своему раздражению выйти наружу. Отвернувшись от расчётов к мужу, она посмотрела на него пронзительно и отметила: – Сперва вы обзаводитесь собственными островами, потом устраиваете на них строительство фортов за счёт королевства, а после планируете заселить их вооруженными людьми с богатым военным опытом и кровожадными нравами. – Ну, знаете ли! – вскочил Канлар, оскорблённый до глубины души намёком на то, что использует государственные средства в своих интересах. – Могу и без вашей помощи застроить, обойдусь! – резко рубанул рукой он. Здесь между супругами поимело место непонимание. Канлар увидел в первую очередь упрёк в дороговизне своего предприятия, и его гордость была глубоко задета таким соображением, поэтому он поспешил утвердить ту идею, что справится и без денег казны. Каю же заботили не столько деньги, сколько личности его поселенцев – поэтому возмущения Канлара её не только не успокоили, но и усугубили и без того подогретые князем и внутренней разведкой тревоги. – Я вообще недовольна этим проектом, – разошлась королева. – Мало того, что вы отказались добиваться от анжельской стороны снижения пошлин, так мы ещё и ввязались в эту сомнительную противопиратскую операцию! В Кае говорили усталость и раздражение. Её аргументы весьма выбивались из её обычной логичной манеры, поэтому Канлар посмотрел на неё даже с удивлением, парируя: – А по какой причине они должны были отказываться от пошлин, дорогая? Нам нужно было предложить что-то взамен, и мы предложили помочь в решении вопроса с пиратами. И, заметьте, это была блестящая комбинация: дело с пошлинами решилось в нашу пользу благодаря моим островам, а в операцию мы зашлём махийских пиратов, а не наш флот. На пустом месте мы оказались вдвойне в выигрыше! Ему было неприятно и унизительно это объяснять: он по праву гордился провёрнутой интригой, и упрёки королевы задели его до глубины души. – Да?! – между тем, закусила удила Кая, которая в его спокойной и отстранённой манере увидела вызов. – А почему вы так настаиваете на отмене пошлин для них при торговле с Махией? – выплеснула обиду она. – Это вашему брату пришла в голову идея заполучить горные деревни! – возмущённо перевёл стрелки Канлар. – Вы могли бы придумать что-то иное! – обличительно заявила Кая, в раздражении вставая. – Вы меня в чём-то обвиняете? – холодно спросил он. – Пока нет. – Столь же холодно ответила королева, и тут же задала следующий вопрос: – В какие интриги вас втянула княжна? Слегка зверея и от ситуации вообще, и от её тона, он процедил сквозь зубы: – Это допрос? Быть может, вызовем секретаря, составить протокол? Впрочем, – обозлившись, зашагал он по комнате, – зачем нам секретарь, вы же приставили ко мне персонального шпиона! – припомнил он лютниста. – Не я, а разведка! – разозлилась Кая. Он замер, не закончив шага, медленно повернул к ней лицо и язвительно переспросил: – А разведка разве не вам подчиняется, ваше величество? Покраснела ли королева от гнева или от смущения, не представлялось возможным понять. – Вы слишком бравируете вашими двусмысленными отношениями с Анджелией! – вернулась к нападению она. – В самом деле? – его голос упал до шёпота. – Напомните мне, разве не в этом была вся идея? Если мне не изменяет память, ваше величество, – с убийственной любезностью напомнил он, – вы избрали себе в мужья именно анжельца как раз для укрепления связей с этой страной. Чем ваш покорный и верный муж и занимается, – насмешливо раскланялся он. – С большим успехом, позволю я себе отметить! Не дождавшись её ответа, он в бешенстве развернулся и направился к выходу. Уже в дверях кабинета его нагнал её странно срывающийся голос: – Спорим… спорим люстра сейчас упадёт? В глубоком недоумении он обернулся и машинально посмотрел на потолок. Люстра невозмутимо отсвечивала гранёнными хрусталиками свет свечей и явно не собиралась никуда падать. С ещё большим недоумением он перевёл взгляд на неё. Её странно бледное, напряжённое лицо было наполнено самым беспросветным отчаянием. Через три удара сердца до него дошло. Гнев и обида никуда не делись; они по-прежнему владели им. Владели, но отошли на второй план. На первый – выступило глубокое, жалобное чувство осознания того, что и она в этой ситуации чувствует себя мучительно, и её сердце ранено не меньше и кровоточит сейчас, раздираемое страхом, что он в своей обиде уйдёт сейчас и оставит её одну справляться с теми ранами, которые они со зла нанесли друг другу. – Ну что ещё за игры… – пробормотал он себе под нос с огорчением, вернулся и поцеловал её – скорее сухо и отстранённо, но, безусловно, бережно. К его глубокой неожиданности, она вдруг беспомощно прижалась к нему и разрыдалась в его плечо – самыми обычными, простецкими женскими слезами, с всхлипами и рыданиями, а не той пародией на плач, которой она довольствовалась со времён своего детства. Он был деморализован и ранен осознанием того, что ей стало настолько больно из-за его грубости. Будто этого было мало, она вконец добила его, жалобно пробормотав куда-то ему в плечо: – Прости… прости меня, пожалуйста. – Помилуй, женщина, – пробормотал он ей в макушку, обнимая нежно. В эту минуту ему казалось, что он один виноват во всём, что это он был нетерпимым, грубым, глупым. Ей же, напротив, казалось, что это она одна виновата – злая, несправедливая, властная. Истина, конечно, была где-то посередине, но до этой мысли они додумаются ещё не скоро. Не всё и сразу. – Пойдёмте, поговорим, – вдруг тихо предложил он, увлекая её к софе. Удобно устроил в своих объятьях, целовал куда-то в лоб, гладил по волосам, стирал слёзы. Наконец, она успокоилась, – и тут же замерла ледяной статуей, чувствуя ужас и стыд перед своим срывом, который, со всей определённостью, казался ей вопиюще недопустимым. – Конфликты неизбежны между живыми людьми, дорогая, – неожиданно для неё начал тихо объяснять он. Она сидела в кольце его рук спиной к нему и не видела его лица, но по голосу была почти уверена, что оно серьёзно и напряжено. – Коль скоро в нашем супружестве, – продолжил неспешно он, – вы перестали изображать снежную королеву, а я – безупречного лорда, то мы неизбежно сталкиваемся с этим живым процессом. У вас есть свои желания, у меня – свои. Вы чего-то ожидаете от меня, я – от вас. Иногда наши желания и ожидания не сходятся. Это естественно. Он замолчал, подбирая дальнейшие слова, а королева вставила свою мысль: – Это естественно, но… Но почему нельзя поговорить по-человечески? – с горечью и ощутимым недовольством собой возразила она. Он еле слышно рассмеялся – она почувствовала это скорее по вибрации его тела, чем по звуку, и объяснил: – Очевидно, я задел вас за больное. Что вас так вывело, мои анжельские шашни? – с явственной улыбкой в голосе спросил он. Она неловко пожала плечами, боясь снова поднять эту тему и выйти на новой виток обмена злыми, острыми репликами. Ей казалось, что лучше не говорить об этом, запрятать подальше, сделать вид, что ничего не было. – А скажите, дорогая, – вдруг лукаво спросил он, – были бы вы сами и ваши приближённые так критичны к моим интригам, если бы я был анжельским принцем? – В Анджелии нет принцев, – слабо воспротивилась Кая, уже понимая, что падает в эту словесную ловушку. Его скептическую игру бровями она, кажется, почувствовала затылком. – Вы правы, – оставалось ей только согласиться со вздохом. – Будь вы анжельским принцем, никто бы и слова не сказал. В тот момент, когда она это озвучила, ей показалось это ужасно несправедливым по отношению к Канлару. Никогда до этого момента она не задумывалась о том, что в династических браках неправящая сторона всегда так или иначе отстаивала интересы своей родины. Выбери она ньонского принца, тот наверняка бы сражался за интересы своей стороны с остервенением, и, возможно, далеко не с такой ловкостью, как это проделывал Канлар. – Я тоже задела вас за больное, да? – вместо этих соображений спросила она. Он стиснул её покрепче и глухо признал: – Да. Спустя полминуты сдержанно добавил: – По правде сказать, я до сих пор на взводе. – О! – обернулась она, вглядываясь в его лицо виноватым взглядом. – Не сворачивайте себе шею, – поморщился он, мягко, но непреклонно разворачивая её обратно. Он был уверен, что его злость отражается на его лице, и не хотел, чтобы она это видела. Некоторое время они сидели молча – она не решалась заговорить первой, боясь спровоцировать, – после чего он, наконец, продолжил: – Вы знаете, я человек гордый, – с некоторым внутренним сопротивлением признал он. – Меня… задевает ваше… нет, не недоверие, – оборвал он недоконченною мысль. – Вы королева, и быть осторожной – ваша прямая обязанность. Но… дьявол раздери! – вцепился он одной рукой в свои волосы. – Хорошо, кажется, я вру самому себе. Меня и впрямь задевает ваше… ваша осторожность по отношению ко мне, – с горечью утвердил он. Кая застыла и с глубоким напряжением ответила: – Я не могу позволить себе… быть неосторожной, – постаралась она, как и он, заменить болезненное «недоверие» более мягкой, но от того не менее ранящей, формулировкой. – Я знаю! – воскликнул он порывисто и принялся быстро и торопливо пояснять: – Всё знаю, всё понимаю, признаю оправданным и необходимым, восхищаюсь вами как твёрдой и мудрой правительницей, но… – оживившийся было тон сошёл на нет. – Но вас задевает, – совершенно помертвевшим голосом резюмировала королева. – Да, – с удивительно глубоким для такого короткого слова отчаянием подтвердил он. Молчание длилось долго – пока вдруг Канлар не почувствовал, как на его руку капнула слезинка. – Нет! – воспротивился он с глубоким чувством вины. – Не расстраивайтесь так, прошу вас. – Но что же мне делать? – повернула она к нему заплаканное лицо. – Если бы вы только знали, как сильно бы я желала иметь право доверять вам безоговорочно и безусловно! – с болью в голосе воскликнула она. Её страдающий, мучительный взгляд пронзил его и отрезвил. – Какой же я злой сегодня! – с покаянием отозвался он на её боль, прижимая к себе и целуя в лоб, скулы, глаза, щёки. – Не слушайте меня, драгоценная моя, – попросил он. – Я сегодня сам не знаю, что несу. – Нет, вы… «Правы», хотела сказать она, но очередной поцелуй не дал ей договорить. – Ужасно злой, – шепнул он ей куда-то в волосы. – Я задет, моя гордость задета, мне больно, и я в отместку причиняю боль вам, чтобы… чтобы вам тоже было больно. Чтобы вы почувствовали, что мне больно. – Я чувствую, – тихо заверила его она. – Моими стараниями, – виновато хмыкнул он. Спустя пару минут молчания он с большим внутренним сопротивлением выдавил из себя: – Самое ужасное… я ведь почти осознанно повёл разговор так, чтобы ранить вас. И в первый момент даже почувствовал… удовлетворение. – Мрачно припечатал он, после чего быстро задал вопрос: – Вы будете презирать меня теперь? Она была обескуражена и его откровенностью, и самим признанием. – Вы хотели ранить меня? – с некоторой грустью переспросила она, встретив его взгляд. – Хотел, – мрачно и мучительно признал он. – У вас получилось, – поведя плечом, отвела она глаза. – Я ужасен, – признал он. Помолчав, она отметила: – Кажется, нам необходимо овладеть искусством супружеских ссор. С трудом отвлекаясь от внутреннего самоуничижения, Канлар нахмурил брови: – Что? В присущей ей манере королева доходчиво и логично высказала свои взгляды на причины появления супружеских конфликтов, способы их разрешения, ловушки, поджидающие супругов на этом пути, и даже набросала пару алгоритмов конструктивного решения проблем такого рода. Её прекрасный вдохновенный монолог занял десять минут, а мог бы занять и больше, но на пассаже: «Можно попробовать выдвигать претензии друг к другу в форме дипломатической ноты протеста, с указанием…» – Канлар не выдержал и рассмеялся. С лёгкой опасливой улыбкой она спросила: – Мои рассуждения были сейчас неуместны, да? – Напротив! – обнял её покрепче он и поцеловал уже без всякой обиды, по-настоящему. – Вы восхитительны, душа моя, восхитительны до каждого слова! Его взгляд, который скользил по чертам её лица, и в самом деле светился от восхищения. – Дипломатическая нота протеста! – с восторгом повторил он её последнюю мысль. – Кто из мужчин может похвастаться столь удивительной и мудрой женой? – вопросил он потолок. Кая смущённо и польщённо улыбнулась. Она не ожидала, что её идеи вызовут столь положительную реакцию. – Пожалуй, – капризно протянула она, – для нот протеста уже поздновато, конфликт зашёл слишком далеко! Вы, мой супруг, нанесли тяжкий вред моим позициям, и я в ультимативной форме требую компенсации! Конечно же, затребованная компенсация была незамедлительно оказана ей в полном объёме. …через час бледный лютнист был бескомпромиссно изгнан из королевских покоев, к почти незаметному огорчению камеристки и к вполне явному торжеству камердинера.