Любовь не с первого взгляда

Старые узкие улочки выглядели одновременно и такими знакомыми, и столь чуждыми. Вернар узнавал, казалось, каждый угол, каждый наличник, каждую крышу – и всё же постоянно замечал что-то новое, или, возможно, хорошо забытое старое. Он так и не мог внутри себя понять: это так и было двадцать лет назад, и он просто позабыл, – или это что-то новое в облике дорогой его сердцу столицы? Так или иначе, как бы ни менялся город, что-то оставалось в нём неизменным: например, лаз в стене вокруг внутреннего двора Парламента никто за эти годы и не додумался заделать. А может, и сами пользовались. Вернар вот частенько в своё время сбегал через него с чрезмерно скучных заседаний – подумать только, каким молодым, почти мальчишкой, он был тогда! Теперь он через этот лаз не сбегал наружу, а пробирался внутрь – и, право слово, он и не помнил, что сгибаться в три погибели так неприятно. Или в юности это ощущалось иначе? Особого смысла пробираться сюда не было, его посольство чин-чинарём примут через пару дней, но когда это Вернар отказывался от славного розыгрыша? Сама мысль о том, какие лица будут у его былых соратников и противников, когда он неожиданно явится в разгар заседания, – о, сама эта мысль стоила того, чтобы лезть через неудобный лаз! Само небо, определённо, благоволило Вернару и подыгрывало в этом розыгрыше: он не просто пробрался в Парламент незамеченным, но и угодил как раз в перерыв заседания. Идеально, чтобы пробраться в зал незамеченным и как можно удачнее подобрать тот момент, когда явить себя общественности! Поглядывая по сторонам внимательно – чтобы раньше времени не попасться на глаза тем, кто знал его в лицо, – Вернар навострил уши, чтобы выяснить, о чём ведут дебаты сегодня. К его величайшему удивлению, это оказалось дело о разводе – совершенно неслыханная вещь, чтобы парламент занимался столь мелкими вопросами! Демократичная Анджелия, в отличие от своих религиозных соседей, относилась к процедуре развода довольно легко и просто. Развод мог быть инициирован любой из сторон, а также существовал ряд причин, по которым брак могли признать распавшимся даже без такового заявления. В любом случае, это решалось местными властями, а никак не верховным органом управления страной. Даже если бы речь шла о браке правителя – здесь просто был бы задействован столичный суд, не больше. Притаившись в удобном углу, Вернар дождался возобновления дебатов, чтобы выяснить, что происходит. Первая же фраза председателя – ах, как радостно было увидеть вновь его занудное и обрюзгшее лицо! – только добавила непоняток, потому что развод, как оказалось, происходил в семье младшего махийского принца. Вернар еле слышно крякнул от удивления. Как махийская королевская династия может касаться анжельского парламента? Пока окружающие бурно спорили на тему того, как велика вероятность, что махийский король объявит Анджелии войну, если парламент признает брак его сына распавшимся, Вернар вспомнил, что, и впрямь, младший принц был женат на анжелке. По правде говоря, райанская разведка была вполне в курсе всей этой скандальной истории, но напрямую к делам Райанци она отношений не имела, поэтому сам Вернар не вдавался в подробности, и просто смутно припоминал, что то ли жена пыталась прирезать мужа, то ли муж пытался отравить жену, в общем, какая-то мутная история, в результате которой супруги разбежались. Строгая Махийская церковь допускала разводы лишь в чрезвычайных обстоятельствах, и заявителем принимала только и исключительно мужчин, – а принц вовсе не горел желанием развестись, напротив, всячески пытался вернуть непокорную жену под свою власть. По анжельским законам, если супруги более года прожили раздельно, не имея непреодолимых препятствий для воссоединения, это считается веским основанием считать брак разорванным – даже без заявлений. Вот только невнятная анжелка, выходя замуж за махийца, принимала строгие махийские законы, и Вернар всё не мог взять в толк, за каким лядом парламент таки влез в это грязное и чреватое проблемами дело. Недоумевал он до тех пор, пока тема потенциальной войны не была исчерпана, и в ход беседы ввязался ещё один голос, который, как быстро выяснилось, был представителем той самой анжелки. Как оказалось, дама таки передала с ним официальное заявление с просьбой узаконить её развод. Тут в голове Вернара всё встало на свои места. Естественно, по анжельским законам желание дамы следует удовлетворить – впрочем, по анжельским законам она и уже считается разведённой. Вот только речь идёт, ни много ни мало, о целом махийском принце, так что таковой развод может вызвать серьёзный международный скандал. То, что делом занялся непосредственно парламент, вполне закономерно. Пока Вернар кивал сам себе, крайне довольный тем, что распутал всё внутри своей головы и, как кажется, вполне разобрался в вопросе, парламент, погрязнув в очередном споре, пришёл к промежуточному итогу: развод признать совершённым фактом, а вот дальше надо разбираться. Под «дальше» имелись в виду вопросы с приданым, гражданством, наследственными владениями и многим другим. Так, до замужества дама была правительницей в одном портовом городе – естественно, сейчас этот пост передали другому, и никто ей возвращать это место не собирался. Планируя закрыть заседание на этом выводе, председатель задал дежурный вопрос: – Имеет ли кто из присутствующих иные поводы для обсуждений? Вопрос этот долженствовал предоставить любому члену парламента право внести в грядущее заседание свой проект. Именно этого момента и ждал Вернар для своего триумфального явления. Встав, он зычным голосом ответил: – Имею! – и с достоинством, веско заявил: – Я, Фертэн Вернар, желаю подать жалобу на разорение моих владений Рейдаром Рыжим, тридцать четвёртым правителем Анджелии, а также затребовать компенсацию за сожжённый Вернитор. В парламенте воцарилась мёртвая тишина. Все пялились на внезапно возникшего Вернара. Одни, небольшая часть, – потому что знали его лично, и его явление произвело на них эффект, сходный с явлением призрака из прошлого. Другие, частично, – потому что их поразила жалоба на события столь давно минувших дней, ведь казалось, что все вопросы по делу Рейдара Рыжего были решены ещё в прошлом десятилетии. И лишь небольшая часть, самых внимательных, поразилась тому, как этот человек сумел пробраться на, вообще-то, закрытое заседание высшего органа управления страной. Вернар искренне наслаждался взглядами, полными недоумения, шока, и даже, кажется, суеверного страха. Первым отмер председатель. Неожиданно дрябло, по-старчески рассмеявшись, он воскликнул: – Старый барсук! – и грозно рыкнул на собравшихся: – Заседание закрыто, увидимся утром! Его спрятанная в усах и бороде улыбка явно отзеркалилась во взгляде Вернара, который, сложив руки на груди, ждал, когда члены парламента, гудя пересудами, разойдутся. О да, он им тут всем даст прикурить, и с огромным удовольствием!