В трясине полуночи

      — Умереть — это ничего; ужасно — не жить.       Виктор Гюго, «Отверженные».       Зазвучали выстрелы. Ракель нырнула за мешки с песком рядом с Берлином. Тот стрелял из пулемета Браунинга, вынуждая солдат отступать. Они работали на пару с Ракель как хорошо смазанный механизм — он стрелял, а она перезаряжала, пока солдаты не скрылись за углом. Во время затишья она услышала в ухе отчаянный голос Серхио. И посмотрела на Берлина — единственного родственника, который остался у ее возлюбленного.       — Берлин, — сказала она, — иди. Я удержу их достаточно долго, чтобы ты смог выбраться.       Серхио услышал ее слова, и его сердце замерло.       — Нет. Ракель, пожалуйста! Убирайтесь оба, сейчас же!       — Они наступают нам на пятки, — перебил Берлин. — Времени нет. — Он маниакально, но в то же время решительно улыбнулся и посмотрел на Ракель. — Нет. Ты иди. А я буду их сдерживать.       — Нет, Андрес, нет. Пожалуйста!       Сердце Ракель сжималось от отчаяния в голосе Серхио.       — Ты — все, что у него осталось, — сказала она Берлину. Его улыбка померкла. В кои-то веки в нем не было ни хитрости, ни высокомерия — только доброта. Берлин покачал головой.       — Нет. Теперь у него есть ты.       — Андрес…       — Чего мне ждать? Месяцев упадка, позорной смерти? Нет. Это не для меня. Я предпочту уйти на своих условиях. — Ракель опустила голову, но он еще не закончил. — Обещай, что позаботишься о нем.       Она посмотрела ему в глаза и торжественно ответила:       — Позабочусь. Клянусь тебе.       Он удовлетворенно кивнул.       — Тогда уходи. Немедленно.       Ракель еще мгновение смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова, а затем ушла. Вбежав в подвал и спустившись в туннель, она снова услышала выстрелы. Пригнувшись, она побежала так быстро, как только могла. По лицу текли слезы, но она этого не замечала. На другом конце чьи-то сильные руки подняли ее наверх. Хельсинки сдерживал сопротивляющегося Серхио. Как только серб увидел Ракель, он нажал кнопку и взорвал туннель, и Серхио, рыдая, рухнул на него.       Ракель подошла, забрала Серхио у Хельсинки и прижала к себе как можно крепче, шепча ему на ухо:       — Мне очень жаль, милый. Очень жаль.       Найроби встревоженно остановилась, постукивая пальцем по запястью. Ракель кивнула. Времени не оставалось — пришла пора выбираться. Она отстранилась и обхватила лицо Серхио обеими руками.       — Профессор. Мы должны уходить.       Он посмотрел на нее полными слез глазами и с усилием взял себя в руки. Выпрямил спину, вытер глаза и начал давать указания.       — Все переодеваются и расходятся, как договаривались. Увидимся в порту. Поторопитесь — у нас максимум час, прежде чем город закроют.       Остальные разошлись, но Ракель осталась, сжимая его руку. Она не собиралась плыть с бандой на корабле. Прихватив семью, она отправится другим, более окольным путем, потому что за предательницей пойдет куда более интенсивная охота. Они долго и упорно спорили об этом, но Ракель настояла на своем: она не станет подвергать опасности побег остальных. Серхио капитулировал — в глубине души он знал, что она права. Куда труднее спрятать семью из трех человек, чьи лица были хорошо известны властям, чем остальных, способных скрываться поодиночке или парами.       Он наклонился вперед и прижался к ее лбу, ощутив невыразимую усталость. Сейчас он стоял на пороге достижения чего-то грандиозного — события, о котором будут говорить годами, — и все же мог думать только о Ракель. Все, что имело значение — увидит ли он ее снова. Она положила ладонь на его щеку, и они поцеловались — отчаянно, жадно, сталкиваясь зубами и касаясь языками. Когда они оторвались друг от друга, Ракель еще раз обхватила ладонями его лицо.       — Увидимся в Палаване через несколько месяцев.       Серхио молча кивнул. Он многое хотел сказать, но он не знал, как это сделать, поэтому лишь провел большим пальцем по ее щеке, надеясь, что Ракель прочтет его мысли.       — Иди.       Он смотрел, как она уходит, а затем сел в грузовик рядом с Хельсинки.       — Поехали, — сказал он, стараясь не думать о брате, пока они выезжали со склада и ехали по улице мимо мчащихся полицейских машин.       Они сделали это. Они, черт возьми, сделали это. Несмотря на боль в сердце, Серхио не мог не улыбнуться.       Полицейская палатка       Прието с тревогой наблюдал за тем, как начинается налет на склад. Его голова наполнилась мстительными мыслями о том, как он поступит с этим надоедливым Профессором, не говоря уже о предательнице Мурильо. Он заскрежетал зубами в яростном предвкушении, нетерпеливо глядя на экран над головой техника.       Анхель сидел на стуле в углу, не в силах прийти в себя. Ракель лгала ему, использовала его, чтобы обмануть полицию и привести к провалу операции «Полночь». Уму непостижимо.       «Но разве полиция не лгала ей? Не использовала ее? Разве ты ее не подвел?» Совесть не позволяла ему забыть об этом, как бы он ни старался ее подавить. Анхель заметил начало налета, услышал треск полицейских раций и выкрики приказов, и напрягся, желая, к своему удивлению, чтобы Ракель там не оказалось.       Что бы между ними ни случилось, на что бы он ни надеялся, как бы она ни разрушила эти надежды — он не хотел видеть Ракель пойманной или застреленной. После всех горестей она заслуживала только лучшего. Анхель закрыл глаза, борясь с приливом непонятных эмоций и страшась звука выстрела, который, как он знал, вот-вот раздастся. Но вместо этого прозвучал лишь разочарованный рев Прието, и глаза Анхеля снова распахнулись. Воры исчезли. Полковник был на грани сердечного приступа.       — Кто-нибудь, проверьте дом Мурильо! — крикнул он. Анхель вскочил на ноги.       — Я проверю.       Дом Мурильо       К облегчению Ракель, ее мать следовала инструкциям, которые она дала ей перед ограблением. Все уже было упаковано и готово. Ракель поспешно бросила чемоданы в багажник и усадила родных в машину. Паула, сбитая с толку происходящим, говорила, что хочет попрощаться с отцом, и Ракель пришлось практически тащить ее из дома в автомобиль.       Пристегнув дочь ремнем безопасности, она выпрямилась и увидела, как на обочину сворачивает знакомый «БМВ», преграждая им путь к отступлению. Ракель ощутила прилив адреналина и инстинктивно нащупала свой пистолет, хотя и понимала, что не сможет выстрелить в Анхеля.       Вот, значит, как все закончится. Ракель мрачно гадала, что станет с Паулой; при мысли об Альберто она едва не пересмотрела свои убеждения о выстреле в бывшего напарника. Может, ей удастся уговорить Анхеля?       — Оставайтесь в машине, — приказала она Мариви и дочери и направилась к «БМВ».       Когда она приблизилась, он вышел. Они остановились в нескольких метрах друг от друга. Теперь их разделяла куда более широкая пропасть — необъятная, как океан.       — Ты помогла им уйти, — сказал Анхель. К его чести, в голосе не было упрека. Только грусть. На краткий миг Ракель почувствовала себя виноватой. Они пятнадцать лет работали бок о бок, делая все возможное, чтобы служить и защищать. Она вполне могла понять, как поразило Анхеля ее предательство.       Как он мог знать, насколько размыта грань между хорошим и плохим, если не испытал этого на себе, как она? Ракель едва не извинилась, но затем подавила это желание: появись у нее шанс прожить последние месяцы заново, она ничего бы не изменила. Каждый раз спасала бы свою дочь и каждый раз влюблялась. Следовательно, каяться было не в чем. Поэтому она молчала, настороженно наблюдая за Анхелем.       — Почему? — спросил он, когда стало ясно, что она не собирается заговаривать.       Ракель фыркнула.       — Тебе правда нужно спрашивать?       Анхель отвел взгляд.       — Нет. Наверное, нет. — Он взял себя в руки. — Слушай, я могу понять твой гнев, но зачем заходить так далеко — помогать этому Профессору держать в заложниках невинных людей? — Он покачал головой. — Ты не такая, Ракель. У тебя всегда было чувство справедливости, желание помогать тем, кто не может помочь себе сам…       — И именно поэтому я так поступила, — перебила она, теряя терпение. — Я больше не могу быть частью системы, которая стала настолько коррумпированной. Власти используют полицию для подавления, а не для помощи, приносят пользу богачам и посылают к черту бедных. И я хочу, чтобы ты знал — у Профессора больше чести, чем у любого из моих бывших коллег. Может, он и вор, но он хороший человек. Он предложил мне помочь увезти Паулу от Альберто, в то время как всем остальным было плевать.       Анхель склонил голову, удивленный пылом, с которым она защищала преступника. Ее уважение к этому человеку было очевидно даже в гневе. Или, может, здесь крылось нечто большее? Его сердце пронзила ревность. Не в силах сдержаться, он спросил:       — Боже, ты влюблена в него?       Застигнутая врасплох, она не сразу ответила, но потом подумала, что Анхель заслуживает знать правду. Ради многих лет дружбы и взаимной поддержки. Даже не осознавая этого, она улыбнулась.       — Я никогда еще не была так счастлива, — призналась она. Лицо Анхеля исказилось. Она влюбилась. Это проявлялось ясно, как божий день, в мягкости ее улыбки, в блеске ее глаз. Он и правда никогда не видел ее такой счастливой. Профессору удалось то, с чем не справились ни Альберто, ни сам Анхель.       Его решимость ослабела. Неужели после всего того дерьма, через которое прошла эта замечательная, смелая женщина, она не заслуживала счастья и любви? Как он будет жить дальше, если откажет ей в этом шансе? Она была слишком горда, чтобы просить, но дрожала всем телом, надеясь, что он ее отпустит.       И в конце концов он не смог найти в себе силы отказать ей. Она никогда не будет принадлежать ему, никогда не будет любить его так, как любила этого вора, да и что выиграет общество, бросив ее в тюрьму? Анхель посмотрел на встревоженное лицо Паулы и сдался. Он не станет обрекать дочь Ракель на жизнь, полную страданий и насилия. В этот момент зазвонил его телефон, и Анхель поднес трубку к уху, снова глядя на Ракель.       — Да, полковник, — сказал он. Ее плечи обреченно опустились. — Я в доме Ракель, но мы опоздали. Они ушли.       Ее глаза расширились от неожиданности, а затем в них вспыхнула надежда. Улыбка расцвела ярче солнца. Анхель отключился, прервав разглагольствования Прието и устало улыбнулся ей в ответ.       — Иди, — тихо сказал он. — Уходи, пока я не передумал.       Слезы навернулись на глаза Ракель. Она шагнула вперед и поцеловала его в щеку.       — Спасибо, — пробормотала она. Ахель смотрел ей вслед, надеясь, что однажды сможет забыть ее и полюбить кого-то другого. Так сильно, как она, очевидно, любила Профессора. Когда она проезжала мимо, он помахал ей рукой, понимая, что видит ее, скорее всего, в последний раз.       Как только автомобиль завернул за угол и скрылся из виду, Анхель глубоко вздохнул и оглянулся напоследок на ее дом.       — Будь счастлива, Ракель, — сказал он в наступившей тишине. Затем сел в машину и отправился обратно — к полицейской палатке и к своим обязанностям.       Четыре месяца спустя       Палаван       Серхио бродил по пляжу, шевеля в песке пальцами ног. Иногда он все еще удивлялся тому, что оказался здесь, что ограбление удалось. Все они стали сказочно богатыми. Им никогда больше не придется работать, если они не захотят. Они напечатали более миллиарда евро. Миллиарда.       Эта мысль по-прежнему ошеломляла. Примерно через три недели после побега он прибыл на Палаван, и уже начинал привыкать к этой райской жизни. Серхио отыскал идеальный дом — расположенный на пляже и достаточно большой, чтобы вместить семью Ракель. Ему нравилось лежать в постели и слушать вздохи волн, которые плескались всего в нескольких метрах от него, нравились захватывающие закаты, нравилось бродить по местному рынку и торговаться.       И все же он не был счастлив. Потеря брата оставила в его сердце зияющую дыру, и он все еще пытался с этим смириться. Но не знал, пройдет ли когда-нибудь эта боль. У Серхио не было другой семьи. Теперь он остался один. Прежде было до странности приятно знать, что где-то рядом живет Андрес, его кровь и плоть. Несмотря на все их различия, братья были неразрывно связаны.       Серхио знал, что Андрес любит его, и отвечал взаимностью, а теперь его не стало. Единственного человека, который всегда принимал Серхио таким, как есть, со всеми причудами и неловкостью, больше не было.       Но потом, вспомнив теплые карие глаза, улыбку, которая могла осветить целый город, и золотистые волосы, рассыпавшиеся по обнаженным плечам, он понял, что не одинок в этом мире. Скоро она приедет, и Серхио снова станет частью — частью семьи. Какая пьянящая мысль.       Боже, как он скучал по ней. Его люди сообщили, что благополучно вывезли ее из Испании в Португалию, где семейство три месяца скрывалось на отдаленной ферме со старым фермером и его женой, дожидаясь, пока утихнет шумиха и люди забудут их лица. В век социальных сетей и мгновенных сообщений воспоминания, как правило, жили недолго.       Несколько недель назад они поднялись на борт рыболовецкого траулера, который должен был доставить их в Палаван. В этот момент Серхио услышал рокот лодочного мотора. Подняв глаза, он увидел, как у деревянного причала неподалеку от дома покачивается небольшая рыбацкая лодка. Маленькая фигурка перепрыгнула на причал. Паула.       Они были здесь — она была здесь. Ракель. Он увидел, как она вышла на палубу, держа Мариви за руку, и побежал. Когда он добрался до пристани, они уже сошли на берег. Ракель подняла глаза, услышав, как он шлепает по доскам. Ее лицо озарилось самой широкой улыбкой, которую он когда-либо видел, и Ракель выдохнула его имя, словно молитву:       — Серхио.       А потом он оказался прямо перед ней, улыбаясь, как идиот, глядя на нее, упиваясь ею.       — Ты здесь. — Вот и все, что ему удалось сказать. Ракель рассмеялась, шагнула вперед, обвила руками его шею и прижалась к нему.       — Именно сюда я и хотела попасть, — заверила она. Затем подняла голову и поцеловала его.