Обыкновенная история... или нет?

      Я открываю глаза, спальня залита тёплым, уже почти летним солнышком. На дворе конец мая, погода просто волшебная. За окном выводит трели какая-то волшебная птичка. Обвожу взглядом комнату. На мягком кресле у окна лежит моё вязание, пушистое молочно-голубое крохотное одеялко, прикроватную тумбочку венчает книга о родительстве, и весь дом как будто пропипан ожиданием. Дэвида уже три дня нет дома, у него серия благотворительных концертов в Берлине. Уезжая он сделал мне столько замечаний, предупреждений, что мне на мгновение показалось, что он вообще никуда не уедет, дабы лично проследить за неукоснительным исполнением своих инструкций. — Дэвиид, — смеясь протянула я, целуя мужа, чтобы он наконец перестал говорить бесполезные вещи — я не маленький ребёнок, ты можешь меня спокойно оставить одну на несколько дней, ничего не случится, правда! Музыкант подозрительно прищурился, глядя на меня. Я сделала самое убедительно милое выражение лица, хлопая ресничками. — А если начнётся? — не хотел убеждаться муж — а ты одна! — Врач сказала, что у меня в запасе ещё три недели точно. Ничего не начнётся, мы договоримся, — усмехаюсь я, поглаживая свой необъятный живот. Всё-таки поддавшись на уговоры, он, с тяжёлым вздохом, покинул наш дом, направившись дарить свое мастерство преданным немецким слушателям. И я в некоторой степени вздохнула с облегчением, потому что с одной стороны мне было намного спокойнее в присутствии мужа. А с другой стороны, он за последний месяц разве только не надел на меня наручники, которые бы пристегивали меня к постели не давая никуда уходить. В отличии от меня, он довольно туманно представлял, что сейчас происходит со мной и почему то ему казалось, что на последних месяцах нужно соблюдать постельный режим. Это при том, что врач советовала мне больше гулять, да и самой мне постоянно хотелось на воздух. Музыканту же казалось, что мне нельзя быстро и долго ходить; самой готовить-потому что живот нагревается от плиты; доставать большие книги из шкафа— они же тяжёлые! ; мыть полы (шваброй, а не руками!) и даже вышивать, вдруг я уколюсь и умру от потери крови, наверное. Или усну вечным сном, как спящая красавица. В какой-то момент  я не выдержала и пообещала, что я его покусаю, если он ещё раз пристанет ко мне со своими нельзя. — Любимый, я не смертельно больная, — простонала я, когда он со скоростью света свистнул со стола посуду и начал её мыть, чтобы я не успела этого сделать — я устала от безделья, Дэвид. Что со мной случится если я помою пару тарелок? Мы ведь не у моих родителей, у нас не 8 приборов на каждый приём пищи. — Ничего не слышу, — вредно отвечает он — я и так когда смотрю, как ты мучаешься, когда встаёшь с кровати, чувствую себя таким бесполезным. — Почему? — непонимающе вопросила я. — Потому что тебе тяжело, а я ничем не могу помочь, — с оттенком раздражительности произносит он. — Но ведь ты же мне помогаешь вставать и переворачиваешь меня ночью с одного бока на другой, — с нежностью возражаю я, обнимая его со спины — какой же ты бесполезный!   И вот сейчас я наконец осталась в гордом, почти одиночестве и собиралась сполна насладиться этим временем. Ведь уже меньше чем через два месяца побыть одной мне будет не суждено практически никогда. Я медленно, с удовольствием поднялась, сделала небольшую зарядку, приготовила завтрак и вышла в сад с чашечкой ароматного белого чая. Примастилась на любимом диване-качелях и начала вслушиваться в шум ветра, пение изящных птичек и весёлое журчание воды, несущееся неизвестно откуда. В саду было восхитительно свежо, сладко пахло розами и фиалками, а качели были такими мягкими и приятными на ощупь, что казалось будто я всю жизнь готова провести здесь. Лето разгоралось все ярче и дата икс приближалась. Я наверное впервые в жизни поняла, что меня пугают не сами роды, а возможное присутствие на них Дэвида. Чем ближе становилось обещанное число, тем сильнее я чувствовала, что хочу уединения, спокойствия и тишины. Мне хотелось самой разобраться со своими проблемами, болями и родами, без нервотрепки и мыслей о том, что подумает муж и как он отреагирует на то или иное моё действие. Но как убедить самого «виновника торжества» я не знала. — Ну ничего, — задумчиво произнесла я, разглядывая новые бутончики на розовом кусте — пусть сначала вернётся, а уж там разберёмся.      Через неделю Дэвид влетел в гостиную, не успев даже разуться, с громким вопросом: — Как дела? —причём по его лицу я поняла, что он сказал не совсем то, что хотел. — Пока не родила! — весело рассмеялась я. Муж в мгновение ока оказался рядом, оглаживая рукой мой живот, будто пытаясь самолично удостовериться в правдивости моих слов. Удостоверившись, он порывисто обнял меня, зарываясь носом в мои волосы. — Я так боялся, что уже все случилось, а ты просто промолчала и я везде опоздал, — с облегчением выдохнул он, поглаживая меня рукой по плечу. — Ага, начинаются схватки, в контракте с роддомом написано, что нужно звонить тебе. Врач набирает номер, а я такая — только не звоните ему, я тут сама тихонечко рожу, зачем человека зря беспокоить! — приснула я  со смеху  — вот значит, какого ты обо мне мнения! — Ты просто столько раз отговаривала меня, что я уже засомневался, — весело улыбнулся муж. — Для тебя ведь это важно, значит пойдём вместе, даже если я боюсь, — улыбнулась я, прижимаясь щекой к его плечу. Вечер был чудесным, мы пили чай в саду, смотрели на закатное небо и обсуждали его концерты. Он красочно рисовал портреты слушателей и коллег по цеху, что-то напевал, рассказывал смешные истории. А смотрела внимательно, слушала во все уши и постоянно чувствовала как будто мягкие волны внутри. Ощущения были для меня в новинку, но я не могла полностью сконцентрироваться на них, поскольку когда Дэвид разговаривал, я не слышала и не видела  ничего и никого кроме него. Даже его «наместника», который тоже старательно давал папе знать о своём присутствии, привлекая к себе внимание бешенными танцами. А ночью я проснулась от ощущения мокрой простыни и осознала, что воды отошли.....    С трудом открываю глаза. 15:02— мигает красным на электронном табло. Снова волна, закрываю глаза, стараясь не зажиматься в ответ на боль. Сжимаю его руку, чувствуя как большое кольцо впивается в кожу. Будет синяк — краем сознания отмечаю я, но сейчас как-то не до этого. Идёт новая волна, которую нужно парадоксально пережить. — Дэвид, — с трудом выдыхаю, боясь отпустить его ладонь — я больше не могу, — совсем тихо, борясь с желанием разрыдаться. Но слезы все-таки прорываются сквозь закрытые веки, скатываясь по щекам. «Венечка, сыночек, милый, давай! Осталось чуть чуть!» — мысленно прошу я, снова переживая волну. Воды отошли в 2 ночи,  сейчас на часах 15:05,а мы до сих пор не можем дождаться потуг. — Всё хорошо, ты молодец, — слышу я уверенный голос мужа — все получится. Я еле заметно киваю головой, смахивая слезы тыльной стороной руки. Устала, больше не могу..... Проходит кажется целая вечность прежде чем я наконец слышу: — Началось, давай, девочка, — я следуя всем инструкциям, выполняю указания врачей. Стараюсь расслабиться и набраться сил между схватками. Напряглась, расслабилась, напряглась изо всех сил и снова расслабилась. Через некоторое время этих безумных качелей, я ощущаю неимоверной силы схватку, боль волной проходит по всему телу. С моих губ срывается шипение переходящее в беззвучный плач. И вдруг по обнажённым нервам бьёт звонкий детский крик. Все внутри переворачивается, на секунду мне кажется, что сердце сейчас остановится. — Поздравляю, у вас мальчик, — сквозь шум в ушах различаю я. С трудом открываю глаза, 15:45— показывает табло. Поворачиваю голову вправо, встречаясь взглядом с влажными глазами чайного цвета. Муж наклоняется ко мне, с чувством касаясь губами виска. — Ты справилась, — шепчет он — моя сильная маленькая девочка, — я ловлю на ощупь его руку, выдыхая. — Знакомьтесь, — слышу я радостный голос акушерки, она опускает мне на грудь заливающегося малыша. У меня снова перехватывает дыхание от силы ощущений. Он смешно морщит носик и наугад шевелит руками и ногами, продолжая плакать. Я осторожно глажу маленькую головку, бережно целую в лоб и малыш тут же замолкает, признав маму. Откинув голову назад, я поднимаю восторженный взгляд на Дэвида. Он с трепетным вниманием накрывает мою руку, прижимающую малыша к груди. Из моих глаз текут рекой слезы и я не в силах их остановить. Кажется, будто мы только что были на какой-то другой планете или вообще в открытом космосе. И оказавшись в палате, я чувствую что  смертельно устала, но мне страшно выпустить из рук сына. Дэвид внимательно смотрит на меня и тихо прозносит, ласково поглаживая меня по волосам: — Тебе нужно отдохнуть, — я отрицательно качаю головой, с трудом удерживая глаза открытыми — спи, любимая. — А как же ты? — буквально выныривая из сна, спрашиваю я, стараясь сфокусироваться на муже. — А я буду охранять ваш сон, — также тихо произносит музыкант. Я благодарно улыбаюсь, практически моментально проваливаясь в сон, по прежнему прижимая к груди маленький трогательный комочек.    Первая мысль посетившая мою светлую головушку после пробуждения была — где я? Белый больничный потолок, приятная усталость и ломающая боль во всем теле и в довершение ко всему, жуткий аппетит. Я перевожу взгляд на окно, пытаясь понять, какое время суток на дворе. За окном бледно голубое предрассветное небо. Кидаю взгляд на прикроватную тумбочку. На часах половина четвёртого утра. Рядом с моей кроватью в небольшой прозрачной люльке лежит мирно посапывающий комочек. Я поворачиваю голову в другую сторону, чтобы увидеть спящего мужа. Осторожно касаюсь кончиками пальцев его лица, очерчивая контур. Мы стали ещё ближе вчера, настолько ближе, что кажется невозможным представить большего счастья. Он глубоко вздыхает во сне, а я смотрю на его мирное лицо, как будто откуда — то издалека. — Устал, бедненький, — мысленно произношу я. А в голове проносятся картины прошедшего дня. Раньше, я была твёрдо уверена в том, что  когда поеду рожать, буду спокойной и рассудительной, потому что все знаю и понимаю. А вот Дэвид скорее всего занервничает, ведь у него это впервые и вообще он мало чего понимает в этом. Но так я думала ровно до начала частых схваток. Когда отошли воды и схватки были редкими и не сильными, я чувствовала себя нормально. Но как только схватки участились, на меня вдруг напала паника, мне захотелось забиться в уголок и никого к себе не подпускать, даже мужа. Я не хотела ехать в больницу, мне стало панически страшно и не приятно туда ехать. Практически полностью потеряв контроль не только над ситуацией, но и над собой, я стала неуправляемой и как будто безумной. Зато Дэвида было ничем не испугать. Он молча погрузил в машину давно собранные сумки, заставил меня накинуть шаль, потому что глубокой ночью было прохладно и на руках отнёс в машину, поскольку сама я идти в ту сторону отказывалась. Привёз меня в больницу, самостоятельно заполнил все документы, не подпуская ко мне никого лишнего. Потом также на руках донёс до палаты, говорил немного, кратко, только по делу и очень уверенно, постоянно напоминая мне, что я не одна, что все хорошо, все получится. И весь путь он прошёл рядом, хотя вернее было бы сказать, что половину пути он меня пронес на руках. И сейчас глядя на него, я никак не могла понять откуда в нем взялось столько сил..... Ведь просто поприсутствовать на родах для мужчины задача не из простых, а уж притащить в больницу рожающую жену, которая истерит, не хочет туда ехать и чуть ли не ловит панические атаки, ни разу не возвысив голоса и никуда от неё не отходя  — это за гранью моего сознания. То самое чувство, когда героем в этих родах назовут не маму, а папу — со смехом прошептала я. Мой любимый муж открылся для меня с новой, ранее неизведанной стороны.   Следующие два дня прошли для нас в некой прострации. Все моё существо состредоточилось на маленьком мальчике со знакомым разрезом глаз. Глазки у малыша пока были темно синие как у всех новорожденных, но я уже видела, что они явно приобретут чайный оттенок. Малыш был очень похож на ту старую фотографию Дэвида. Я во все глаза смотрела на то, как он открывает глаза и шевелит маленькими ручками, но ещё с большим замиранием сердца я смотрела на то, как муж осторожно берет сына на руки, прижимая к самому сердцу. Это было поистине волшебное зрелище, я никогда до этого не чувствовала такого пролива сил и абсолютного счастья. Глядя на то, как Дэвид трогательно улыбается пока ещё не опознающему его сыну, как мягко и осторожно он поглаживает кончиками пальцев его пушистую макушку, я проливала слезы счастья, которые не в силах была сдержать. Когда же он обращал свой взгляд на меня, в его глазах отражались все те чувства, которые испытывала я сама. Прижимая малыша к груди вечером следующего дня, я внимательно посмотрела на мужа. В лучах закатного солнца его волосы отливали золотом, создавая светящийся ореол вокруг головы. — Дэвид, — тихо позвала я, вдруг осознав, что мы практически не разговаривали эти два дня, так хорошо нам было в тишине. Музыкант переводит свой взгляд с окна на меня, улыбаясь: — Мне кажется, мы никогда так долго не молчали, — негромко смеётся он, опускаясь на кровать рядом. — Ты просто с языка у меня снял, — улыбаюсь я, ловлю его руку, сжимая в своей, прижимаючь к ней щекой. Он мягко касается губами моего виска. — Я столько хочу сказать, а слов не могу найти, — смущённо произношу я. — Ослов, их и искать не надо, вот они! — смеётся муж. — Спасибо тебе, — тихо с чувством произношу я и мне кажется, что все эти слова я произношу самым сердцем. Он одаривает меня внимательным взглядом, видимо пытаясь понять, за что именно я благодарю его. — За то что ты меня, истеричную, на руках принёс в больницу и заставил поверить, что все будет хорошо. Прости, что я не хотела с тобой вместе идти, я такая глупая была, — тихо произношу я. — Честно тебе признаюсь, — умиротворенно говорит он, поглаживая мою руку кончиками пальцев — я с самого первого дня нашего знакомства почувствовал, что ты привыкла быть сильной глубоко внутри, но тебе отчаянно хочется, хоть ты в этом никогда открыто не признаешься, быть просто женщиной, которой не по силам такая большая нагрузка. И не смотря на то, что я всеми силами старался и продолжаю стараться облегчить твою жизнь, не позволяя глобальным бедам, проблемам и вселенской нагрузке лечь на твои хрупкие плечи, ты все равно до конца не можешь доверить весь тяжёлый хлам мне. Ты постоянно ищешь для себя ответственности, нагрузки потому что не привыкла поступать по другому. Я понимаю, что это долгий процесс, который не может завершиться за один день. Но все же я не могу смотреть на то, как ты сажаешь сама цветы, буквально на четвереньках ползая между грядками, потому что налконяться так низко у тебя не выходит; как ты тянешься за сервизом на верхнюю полку на кухне, которая строилась под мой рост; как ты решаешь свои проблемы на работе, теряя улыбку и жизнерадостность. Зато сама, — произносит он не то со злостью, не то с сарказмом — мне хочется защитить тебя от всех неприятностей этого мира, ведь ты не предназначена для борьбы с ними. Но до недавнего времени ты не готова была доверить мне эту миссию в полной мере. Поэтому я подозревал, что и с родами, этим сложным процессом ты предпочтешь справиться сама, не прося меня о помощи. Захочешь убежать в угол, скрыться от врачей и один на один со своей болью выстрадать рождение сына, чтобы не упасть перед своей совестью. И именно это ты и пыталась сделать, хотя на твоём лице было написано крупным шрифтом «Помоги! Я боюсь!». Ты ни за что бы не призналась мне, что тебе страшно и тебя нужно как малыша во время прививки подержать за руку и сказать, что все будет хорошо. Но я прочёл это на твоём лице и решил настоять на своём, ведь тебе действительно нужна была моя помощь. — Я ведь стараюсь, — тихо попыталась возразить я. — Я знаю, — муж ласково и невесомо касается моих губ — ты постоянно работаешь над этим и мне с каждым твоим новым шагом в мою сторону, становится легче дышать. Я начинаю чувствовать себя мужчиной в полной мере, ты все делаешь правильно. — То есть тебе нравится когда я плачу и говорю, что я больше не могу? — неверяще спросила я, поднимая на мужа подозрительный взгляд. — Если ты хочешь сказать, что мне нравится когда ты плачешь, то это не так! — смеётся Дэвид — но мне нравится, когда ты приходишь ко мне за помощью. Когда ты устаёшь и позволяешь относить тебя на руках в постель. Когда ты проявляешь слабость там, где обычно давал слабину я сам, — улыбается он — когда ты говоришь, я не знаю и растерянно смотришь на меня в поисках поддержки, у меня буквально вырастают крылья и я начинаю разбираться даже в тех вещах, о которых слышу впервые, — в конец развеселился музыкант. — Ты сейчас серьёзно? — тоже начиная посмеиваться, спрашиваю я. — Совершенно, любимая, — он прибнимает меня, целуя в лоб — нет зрелища прекраснее на свете, чем ты, когда пытаешься самостоятельно застегнуть молнию у платья на спине. Потом понимаешь, что у тебя не выходит, злишься, иногда даже топаешь ногой, а потом поворачиваешься и просишь помочь. За один это взгляд, который ты бросаешь на меня в такие моменты, можно продать душу дьяволу, — улыбается он. — Ну вот, началось, — притворно не одобрительно выдаю я — мы уже и здесь без Урбани обойтись не можем! Муж смеётся радостно прижимая меня к себе.       Через день нас выписали из роддома. Сын был совершенно здоров, моё самочувствие тоже было довольно удовлетворительным. Врач осмотрела нас и отпустила нас домой. Это было совершенно новое ощущение, когда прежде чем пристегнуть себя ремнем безопасности, пристегиваешь автолюльку. Правда эту миссию самоотверженно взял на себя Дэвид, но я ехала рядом с малышом и всю дорогу не могла поверить в реальность происходящего. Когда же мы наконец достигли дома, переступить порог Дима, неся между собой люльку с новым жильцом нашего обиталища, оказалось ещё интереснее. Муж поднял люльку в детскую, я осторожно достала малыша из парадного конверта и опустила на мягкий матрас большой детской кроватки. — Добро пожаловать домой, Веня! — негромко произносит Дэвид, обнимая меня за плечи и внимательно глядя на кроху сына — Спасибо за такой подарок, любимая! — еле слышно шепчет он мне на ухо, крепко прижимая к себе — я люблю тебя! Я прижимаюсь к нему сильнее, уже не пытаясь сдержать слез счастья.