Лискино детство

Глава XV Развалины Кабака — Кабачка. Вечер. Три каких — то очень-преочень подозрительных личности, даже для Кабака- Кабачка, сидели возле уцелевшей стойки. Одна личность сказала басом: — Этот Бобр не отдал и половину из того, что обещал! Вторая личность ответила нежным бархатистым голоском: — - Пожар послужил им хорошим уроком!  — Но деньги-то мы не получили, — возразила первая.  — Значит, все ясно, — очень басистым басом заключила третья личность, — его надо брать живьем, без свидетелей, поморить голодом денька два, и он отдаст все до последней копейки. Нам некуда спешить. -Насколько мне известно, этот Бобр сейчас в больнице, в палате с нашим клиентом и случайными свидетелями, — сказала вторая личность. — Откуда тебе это известно? — удивилась первая. — Сорока на хвосте принесла, — ответила вторая личность, — но она, правда, поинтересовалась, не из банды ли я? Но я так интеллигентно с ней говорила, а хвост спрятала за кустом, так что вроде пронесло.  — Выход один- ждать! — снова заключила третья личность. — Подождем, пока Бобр выпишется из больницы, а потом поморим его голодом, а пока тут можно поразбойничать. Говорят, в дремучем лесу, и в том лесу, где были эти магазины, много жителей, которых можно ограбить.  — А не схватит ли нас Жандармия? — поинтересовалась первая личность.  — Ну, что ты боишься и трясешься, как маленький белый ягненок среди волков! Покажи, что не зря у тебя на боку татуировка и что ты сам можешь раскидать всех волков! Вот хоть того, что Главный врач больницы! Не волнуйся, он тебя не укусит, он беззубый. — В этом ты прав, клыкастый, — ответила первая личность, — Мы им еще покажем, кто в лесу главный! Но я бы остерегался лесной Жандармии. Говорят, что у нее одни псы, а еще говорят, что они зубастые. Третья личность удивилась: — А кто же тебе это говорит? — Вот эта кума, которая сидит рядом с нами.  — И откуда ты это узнала? — обратилась третья личность ко второй.  — А мне все та сорока на хвосте принесла.  — Думаю, решено, — заключила в который раз третья личность. И действительно, в которой? Родители Лиски были встревожены тем, что Лиска так долго не возвращалась из больницы с подработок. Вечерело. Было уже семь вечера. В общем, вечер был в самом разгаре. Он разгорался все более, чем утихал свет солнца. Этот огонь небесного светила светил все темнее, а вечер разгорался все ярче. — Где же наша Лиска? Уже начал стынуть ужин, — сказала Лисафья. — Не волнуйся, я не дам ему остынуть полностью, я прямо сейчас его съем.  — А вдруг наша Лиска успеет прийти? — А вдруг не успеет? — возразил Лисовин, — тогда ужин придется разогревать заново или вообще не придется, а так я его быстренько съем, и мы пойдем на ее поиски. Мама Лисафья ничего не успела возразить таким веским доводам, так как Лисовин быстро схватил ужин, предназначавшийся Лиске, и без тарелки, которую он умудрился оставить у себя в руках, ссыпал себе в пасть все другие части Лискиного ужина. Лисафья все же сказала: — Кажется, это было не культурно, мы должны были разыскать Лиску и вручить ей этот ужин. А Лисовин сказал: — Мы можем выполнить этот план без второй его части. И что же ты еще тут сидишь?! Ты должна собираться на поиски нашей дочурки!  — И то правда, — спохватилась Лисафья. Кажется, она решила подработать сегодня именно там, в больнице. Возможно, она решила там заночевать? — спросил папа Лисовин. Лисафья уже собрала мешочек с небольшим количеством провизии, и как не парадоксально, набором, который Парахрюк ей втюхал за пять копеек, который, как вы помните, состоял из 12 носовых платков, 28 расчесок и 39 щипчиков для бровей. Пока еще ей никому не удалось распространить эти товары по копейке за штуку, и она надеялась сбыть их все хотя бы за пять копеек в больнице, так как ей самой эти товары не были нужны. Свою шерстку она выщипывать не собиралась. Расчески ей тоже были без надобности, ее шерстка всегда и так была гладкой и аккуратненькой. А платки ей не были нужны, так как посморкаться она могла в любой листочек. Когда они проходили где-то мимо Сухой Сосны, мимо них пронеслись носилки, на которых лежали Белый Барашек и Серая Овчина. У той в копытах были еще спицы с вязанием, а Белый Барашек держал одеяльце, то самое, что Парахрюк и Зимулана Сигизмундовна порвали, а потом зашивали. — Баа! — воскликнул Лисовин. — Это же обед везут и его маму! Куда это их? А дело было так. Когда Белый Барашек ушел от Лиски и Парахрюка с волшебного колодца домой к маме, он стал жевать траву вместе с мамой, чтобы излечится от Барсуковой болезни, но получилось, что трава кончилась к концу этого же вечера. Тогда им на ферме выдали сено на вечер и утро сумасшедшего больничного дня. Но когда оголодавший Белый Барашек съел и все сено, перед ним поставили мисочки с комбикормом. Когда он хотел уж было набросится на него, Серая Овчина сказала, что такое есть нельзя, ведь это очень вредно для желудка. Тогда вроде их корытце унесли и принесли его обратно полное сена доверху. Белый Барашек набросился на сено, но ему показалось, что оно отдает какой-то кислинкой или горчинкой. Да, горчинкой. Но он не придал как-то этому особое значение, так как очень хотел есть и излечится от Барсуковой болезни. Да, болезни. Серая Овчина тоже заметила, что вкус сена был каким-то странным: не то горьким, не то кислым, то ли будто очень кислым. И лишь когда Серая Овчина доела корыто донизу, то увидела, что на дне корыта остались какие-то комочки. Они понюхали их и с ужасом поняли, что это комбикорм. У нее тут же помутнело в глазах, и она упала без сознания от осознания, что ела комбикорм. А еще от сильнейшего отравления. Белому Барашку тоже поплохело. Неизвестно, что случилось, если бы не мать Парахрюка, возвращавшаяся с ужина поспать. Когда она увидела эти малодышащие тела, Свинья … пошла спать, но по дороге ей встретился Козел, который был тут главным. Это был специально фермерский Козел, которому разрешалось ходить всегда и везде. Чувствуя такого лидера, другие животные, особенно которых вели на скотобойню, немного приободрялись. И именно этот Козел гордо и величественно возглавлял ширинку животных, среди которых доминировали быки и свиньи, на скотобойню. Он же единственный величаво возвращался обратно. Последняя экскурсия для Козла и последнее пристанище для всех остальных состоялись вчера. Именно поэтому сейчас Козел ужинал и припоминал свои вчерашние впечатления. Козел ужинал на огороде. Как помнят читатели, ему разрешалось бродить везде и когда угодно. Свинья подошла к нему и сказала: — Там какой-то овце плохо, они повалились бездыханно. — Баа, а уж не жена ли это моего братца Барана! У нас на ферме всего две овцы, а ты сказала «они». Уж не с моим ли братцем они повалились? Если так, то их надо лечить, а то они не дойдут до скотобойни. Если надо, я могу их туда проводить. — Ой, не помню, мне спать хочется, -ответила Свинья. Кажется, там еще кто-то был… Иди сам разберись, в чем там дело, а я спать хочу. Режим засыпания нарушать нельзя! Козел побежал туда, разобрался и позвал фермера, который вызвал лесную помощь. Медленную или быструю. Этот фермер многое знал о животных, в том числе и про лесную больницу. И туда уже неоднократно отвозил лечится животных с его фермы. Помощь приехала скорая, Муравьи-санитары быстро схватили Серую Овчину и Белого Барашка и потащили их в больницу. Лисовин с Лисафьей продолжали идти своей дорогой. Когда они проходили мимо Сухой Сосны, Лисафья сказала Бурундучихе, сидевшей и дремавший у крыльца. — Здравствуйте, а где Ваш муж Бурундук? Наверное, еще трудится, трудяга?  — Нет, — вздохнула Бурундучиха, — вам тоже здравствуйте! Но нет, у Бурундука был сегодня выходной, но с ним случилась беда. Еще вчера вечером, нет, утром, даже днем, он сходил в магазин «Всего помаленьку» и купил поросенка, — тут у Бурундучихи задрожали губы и затряслись плечи, — они съели его только к вечеру. А потом утром ему на голову упала половинка арбуза, а перед ним поросенок. Он его съел, и, кажется, у него заворот кишок. А еще у него шишка от арбуза, и коклюш. Около полудня его отвезли в больницу на скорой помощи. Когда она это говорила, у нее тряслись плечи, а у Лисафьи во время последних слов затряслись лапы и хвост.  — А у вас что случилось? — спросила Бурундучиха. — А наша дочка Лиска, — взял слово Лисовин, — попала в больницу, чтобы заработать. Уже поздно, а она не возвращается домой. Мы очень надеемся, что с ней будет все хорошо! До свидания, нам пора!  — Стойте, стойте, не уходите! — спохватилась Бурундучиха, — возьмите передачку моему мужу, коли вы туда идете. Вот четвертинка арбуза, мы его не можем съесть, но я уверенна, что мой Бурундук сможет его съесть очень даже просто. Лисовин взял из лап Бурундучихи арбуз, и они с Лисафьей пошли в больницу. Гусеница очень обрадовалась известию о том, что Волк добровольно отдаст ей главвраческие брозды, а она сама оставит административные бразды, хотя Волк и видел то, что Гусеница предназначала дневнику. Более того Волк сам добровольно отдал главвраческое место. А ведь этого Гусеница стала добиваться сразу же, как поступила на работу в больницу. А именно десять лет назад. Гусеница обратилась к Волку: — Я провожу тебя на последний осмотр и получу твой инструктаж, а завтра я надеюсь принять брозды главврачевского правления. — Ну-ну, мечтать не вредно, -сказал Волк, -и даже полезно! Я сам слышал, как Ёжик- учёный это говорит, наш рентгенолог. Он утверждает, что мечты и фантазии развивают воображение, которое позволяет подходить к некоторым задачам неординарно, а также помогает решать их быстрее. А теперь давай посмотрим на тех, кого нам учёный отрентгеновал, а Лось загипсовал.  — Ну что ж, пойдем, — сказала Гусеница и медленно поползла в сторону первой палаты. Волк медленно пошел за ней, в два шага он ее догнал, а на третий перегнал. Но Гусеницу это не смущало, и она продолжала медленно семенить. Волк прошествовал к первой палате и сказал Гусенице, которая едва успевала и продолжала семенить, приближаясь к первой палате:  — Входи, осваивайся, я тебе все покажу!  — Чего? — удивилась Гусеница. — Узнаешь, — ответил Волк. — Мне показалось, ты вел сюда меня показать, как пациентов обследуют.  — Так и есть, пойдем. Когда Гусеница вошла, Волк первым делом отправился к Зайцу: — Ну, как? Поправляешься, соседушка? Заяц ничего не ответил, так как ел поросячью ножку. Несмотря на все предосторожности и осторожности больных кормили. Кормить-то больных чем-то надо было! Поэтому Гусеница собственноручно подписала приказ о выдаче еды больным, всем, кроме Бурундука и Мопса. Мопсу ничего не выдавали из-за того, что он отравлен и из-за того, что он и так жирен. А Бурундук уверен, что у него заворот кишок, хотя доктор установил у него коклюш. Но не будем разуверять больного. Так и не дождавшись ответа от Зайца, Волк произнес: — Ну, поправляйся, поправляйся! Следующим на очереди был Мопс, который, как все помнят, отравлен. Он все так же находился в без сознательном положении и все с той же припаркой на лбу и горчичниками. Их не удосужились снять во время промывания желудка. — Этот пациент без сознания, и как вы видите, мы ничем не можем ему помочь, — обратился Волк к Гусенице. — Хотя чисто теоретически, ему можно назначить капельницу. Вы знаете, именно так выражается Ёжик-рентгенолог. Так вот, чисто теоретически, мы можем поставить ему капельницу, но на практике никаких капельниц мы поставить ему не можем. Но это уже не мои проблемы, а Ваши. Ведь с завтрашнего дня я обычный дантист. — А почему мы не можем её поставить? — удивилась Гусеница. Волк посмотрел на нее и так повел бровью, что Гусенице захотелось провалится сквозь землю, прямо в мокрую галерею Крота. -Во-первых, — продолжал Волк, — у нас нет самой капельницы, во-вторых у нас совершенно нет никаких растворов, и в-третьих, наконец, в последних, у нас нет животных, которые умели бы ставить капельницу. Но если Вы такая умная, Вы купите капельницу, сделаете раствор и разыщите специалиста, который умел бы ставить капельницу. -Мне казалось, любая медсестра умеет ставить капельницу, — изумилась Гусеница. -Ну, так Вы и попробуйте найдите эту любую, этого редчайшего специалиста -любую сестру, даже если и мед. Сейчас в наше время таких не осталось, сейчас вот у нас только две сестры, но и они разнорабочие.Но перейдем к следующему пациенту. Кроту. А с Мопсом Вы разбирайтесь, как хотите. Так вот, Крот —сплющенный пациент. Ему нужен пастельный режим, и еще пару раз в день его нужно распрямлять. Так, для профилактики. И Бурундук, мне кажется, у него коклюш. Он так кашлял при поступлении! Сам же он утверждает, что у него заворот кишок. Ничем его не кормите, ведь еда отравлена. Будет жалко, если у него помимо коклюша будет отравление. Теперь пройдемте во вторую палату. Гусеница часто-часто засеменила во вторую палату, а Волк просто пошел. — Ожоговых, — Волк показал на Кабана и Петуха, которые лежали у окошка, — надо обрабатывать… Ой, забыл, чем. На П. Пеницылом нататус, хотя нет, пенициллином лучше Бурундука от коклюша обработать, а этих лучше П…п… пантенолом и перекисью, или перекисью-пантенолом. Забыл уже. Дальше у нас тут Василиса Терентьевна. У нее загипсованы две ноги и рука. Ей нужен только покой и усиленное питание, желательно обогащенное кальцием. Дальше лежит Свинеед. — Ох, — охнула Гусеница. — У него опять отклеилась ватка! И Гусеница ловким движением взяла ватку, лежащую на тумбочке, и прилепила на рану Свинееду. — С ним все ясно, — сказала она. — Ему постоянно нужно менять ватку, чтобы она не отклеивалась. -Да, все верно, — сказал Волк. — Следующий, как Вы видите, Кощей Миргородович. Ему требуется покой и усиленное питание с содержанием кальция и белка, у него ведь переломы. Но это Вы и сами знаете без меня. Ведь это Вы составляли опись больных? Я это говорю не для Вас, а для тех, кто может нас подслушивать. — Кто же может нас подслушивать? — удивилась Гусеница. — Разве что Свинеед? Остальные —то без сознания. И Свинееду, кажется, это не нужно, у него своих проблем полон рот. -Нуу, — Волк кажется и сам удивился своей фразе. — Всякое может быть. Вот Суслик- бармен, — продолжил Волк экскурсию по палатам для канцелярских крыс, то есть гусениц, то есть административно- ответственных гусениц, то есть для мелкого никчемного сброда. — А вот это особо тяжёлый пациент, — сказал Волк, показывая на Хорька. Хорёк без сознания беззубо заулыбался. — Смотрите-ка, как беззубо он улыбается, а посмотрите, как я могу улыбаться, — и Волк во весь свой рот улыбнулся. Отнюдь не беззубый, а златозубый. -Ой, вы только посмотрите, — Волк в ужасе посмотрел на Хорька. — Он опять не соблюдает правила больницы, то у него цепи с золотыми зубами, а теперь вот это выдумал, — на лапе Хорька было золотое кольцо с красным камнем. — Увы, мой дорогой друг, мы будем вынуждены конфисковать это. И Волк обратился к Гусенице: -Ты смотри тут за ним! Даже не понятно, откуда у него оно взялось, это кольцо? В прошлый обход я его даже не заметил. Сейчас мы его стащим, то есть стянем, в общем, конфискуем, — добавил Волк, подумав, что первые два слова больше подходят к грабежу, нежели к мягкой обязательной конфискации. Волк бережно принялся стягивать кольцо, оно стягиваться не хотело и шло очень туго, но потом вдруг с резким чпоканием, похожим на то, когда Волк выдернул пробку из бутылки шампанского кваса на праздник летнего солнцестояния, снялось с пальца. И оно оказалось прямо на одном из когтей левой лапы Волка. Он попытался его снять, но не получилось. — Не волнуйтесь, все будет в кармане хранения, точнее, камере хранения, — сказал он бессознательному телу. Тело походу не осознавало, что его обобрали. — Со второй палатой тоже окончено, перейдем к третьей. Гусеница снова засеменила, а Волк снова пошел и снова обогнал Гусеницу на третьем шаге. В палате Волк обратился к Гусенице: -Тут располагаются все ожоговые больные. Им нужно делать на «П», ну, такое на «П»…Опять забыл, вот только вспомнил и опять забыл. Вот точно, пилюли! И пластырей побольше! И не пускайте к ним на посещение никаких покемонов, и нарисуйте им портрет хотя бы, им будет приятно. -Какой портрет? — изумилась Гусеница. -Ну, перекисью и пантенолом что-нибудь накалякайте, а глаза можете прорисовать пеницилином… -По-моему, вы заговариваетесь, в прошлом главврач, а ныне обычный стоматолог. Кстати, наконец-то я смогу увидеть Вас в стоматологическом кабинете, а то как не поднимусь на второй этаж, Вы все в кабинете главного врача. Или Вас вообще нет на втором этаже. Я Вас видела в кабинете стоматолога всего лишь два раза. В первый раз, когда я поступала сюда на работу, Вы мне показывали все кабинеты, а второй раз, когда Вы сегодня выдирали у Хорька его золотые зубы. Кажется, именно сейчас они у Вас в пасти. -Молчать, негодница! Я требую составить факт о неразглашении этого акта! Тьфу, наоборот, акт о неразглашении факта! Ой, я опять заговариваюсь! Да, я определенно заговариваюсь. Думается мне, где-то здесь рядом лежит Барсук. А еще надо посмотреть на синяки Бобра. Думается мне, их тоже надо дообработать. Ну, что ж, пойдемте теперь отсюда назад, и пока Вы будете семенить, Вы скажите, кого Вы назначите на должность администратора. Вроде Вы хотели назначить Белку, но она разнорабочая, не хватает ей еще стать администраторшей! -Ничего, надеюсь, она будет успевать, — ответила Гусеница. -А скажите, какая зарплата у главного врача? -Знаете, главврач не имеет как таковой официальной зарплаты. Он получает одну пятую от того, что получает больница за месяц. При этом главврач еще играет роль бухгалтера. И если в больничной казне не достает денег, он должен выдавать деньги сотрудникам из своего кармана. От таких известий Гусеница ошалела. На самом деле это была лишь часть правды, ведь Администрация Леса выплачивала деньги больнице на ее содержание каждый месяц, но если в больнице за месяц не было ни одного пациента, то деньги на содержание существенно уменьшались. А так как зарплата у всех работников, кроме главврача была постоянной, иногда действительно случалось урезать себе зарплату и доплачивать из своего кармана. Но сейчас больнице это не грозило, во время такого наплыва Администрация Леса должна будет выплачивать на бюджет больницы в пять раз больше, чем тогда, когда в больнице не было ни одного пациента. Гусеница с Волком уже вошли в приемную, как вдруг открылась дверь и в нее влетели носилки, на которых лежали Серая Овчина и Белый Барашек. — А вот и твои первые клиенты, — захихикал Волк. — Проведи с ними все, как положено. Уведоми Белку о том, что она теперь администраторша и должна внести данные больных в больничную книгу, которую ты перепутала со своим дневником. Наверно, таким дорогим, что дороже всех золотых зубов Хорька. Гусеница сразу попыталась войти в роль и начала раздавать приказы: -Несите их в бокс номер четыре! Один из Муравьев- носильщиков поскреб себе лапой затылок или что там у него за головой и глубокомысленно спросил:  — А разве у нас целых четыре бокса? Мне казалось, у нас только один бокс. И раз у нас один бокс, значит, он должен быть номер один, но он никак не может быть боксом номер четыре. Потому что у нас остальных боксов, которые были под номерами один, два и три не было, и нет. — Муравей был немножко глуповат, но у него была непрошибаемая логика. — Но ведь всего же помещений для больных четыре! — попыталась урезонить его Гусеница. — Вот и получается, что бокс — это четвёртое помещение для больных. Только бокс у нас один, это ты верно подметил, но порядковый номер у него четыре. В общем, в бокс несите, не запутаетесь, благо, он у нас один, — сказала Гусеница. Муравьи потащили Серую Овчину с Барашком в бокс, при этом один из них пробурчал: — У нас гораздо больше помещений для пациентов. — Ладно, — сказал Волк. — Видимо, ты, Гусеница хорошо разбираешься со всеми больничными делами. Так что я пойду и тебе желаю сладкого главврачевского дежурства, ведь тут столько больных. Но вот беда, а может быть, счастье… Больного с золотыми зубами я уже вылечил от кариеса из двух каратов серебра, а остальное- не моя забота, ведь я уже обычный дантист, а больше зубных больных в отделении нет. На основании всего этого, моя дорогая Гусеница, можно ли мне взять завтра отгул? -Да ты ж сегодня из отпуска вышел! — заявила она. -Но сегодня был такой напряженный день! На мне висело две главы, в которых я был главным героем, еще одна глава вчера, где я расплющил Крота. Кстати, почему-то Жандармия спустила мне это с лап, или Крот не успел дать свои показания… А может быть, это хулиганство такое мелкое на фоне пожаров, что оно и в счет не идет? И расследовать его не надо? Ну, в общем, завтра беру я отгул, сегодня был такой сложный день: начинал я его как главврач, а Вы принесли мне такое потрясение. Вот и не буду я завтра присутствовать на посте зубного врача. И по поводу зарплаты: напиши письмо Крысе, которая является важным жёлудем в Администрации Леса и которую все зовут Канцелярской Крысой. -Я подумаю над этим, — сказала Гусеница. Златозубый Волк хотел было уже удалиться, как в дверь кто-то вежливо постучал. Златозубый Волк также вежливо приоткрыл входную дверцу на тоненькой щелочке (а то, мало ли, два магазина уже сгорели, еще и пожара в больнице не хватало). -Кто там? — стараясь не заглядывать в щелочку, спросил Волк (а то, мало ли, заглянешь и получишь стрелой в глаз, потом зубов не оберешься, золотых зубов). -Это мы, Лисовин и Лисафья! — А среди вас случайно нет лисицы-рецидивистки? За компанию? — осведомился Волк. — Да нет вроде, — удивился Лисовин. — Среди нас нет маленькой Лиски, и нас это очень тревожит, — отозвалась Лисафья. — Ну, что ж, пройдите, — пригласил их жестом Волк. — Это не та ли Лиска, которая хотела работать у нас помощницей? — спросил Волк у Гусеницы. — Должно быть, она. Такая махонькая, на хвосте шерсти мало, — подтвердил Лисовин. -Да, есть такая, лежит у нас в боксе номер четыре, — сообщила Гусеница. -Как лежит? — удивился Лисовин. — Как в боксе номер четыре? — продолжил удивляться Лисовин. — Как у вас четыре одновременно идущие бокса? Как у вас рингов хватает? Это же вроде больница, а не боксерский клуб? Быть может, у вас проводится бокс, чтобы развлекать больных? Но сколько же у вас тогда больных? Раз идут одновременно четыре бокса? Быть может, бокс вселяет в них надежду, что в их полку еще прибудет? Но тогда как в боксе лежит наша маленькая Лиска? Вы, должно быть, оговорились? И Лиска лежит не в боксе, а на ринге, а вы так сильно за нее переживаете, что даже не можете внятно говорить. Мне тоже от этого очень горько. С кем Лиска сражалась? Ее нокаутировали, или, быть может, она нанесла решающий удар? Но ее лапа сильно ударилась об челюсть противника? Так кто же это был? Быть может, она подрабатывала у вас медсестрой и выносила побежденного с поля, но победитель пошатнулся и упал на нашу деточку? И вот она лежит в боксе на ринге! Что-то я заговариваюсь. Когда же вы ей поможете и унесете с ринга? Или, быть может, побежденный был не до конца побежден? И разозлившись захотел выразить ярость на Лиске? А у них, профессиональных боксеров, лапа сильная и нога тяжелая! А может быть, это был ринг для боев без правил? — ошарашенно воскликнул Лисовин, пронзенный внезапной догадкой. При этих словах из глаз Лисафьи начался слезопад.  — Они вроде бы боксировали, — продолжал Лисовин, — а ее противник, пользуясь тем, что в боях нет правил (ведь бой -то был без правил) ущипнул ее, поцарапал, потом укусил, а когда Лиска упала, начал ее душить хвостом? Так кто же это был? Ее противник? А может быть, она выносила зрителя, которому стало плохо от боев без правил, а зритель огорчился потому, что выиграл не тот боец, за которого он болеет и лежит в больнице? А может быть… — Хватит! — одновременно завопили Гусеница и златозубый Волк. Но Лисовин продолжал: — У вас же четыре бокса! И она переносила на своих худеньких плечиках тяжелого победителя с одного ринга на другой! Какого-нибудь Свинееда, который ест своих противников-свиней заживо, потому что он якобы устал после тяжелой победы…  — Тише-тише, — стала успокаивать Лисовина Лисафья, со слезопадом в глазах. — Мне кажется, ты преувеличиваешь. — Нет, я не преувеличиваю! На нее, наверное, напали восемь боксеров для разминки перед боем, а судили их целых четыре судьи, три из которых не выдержали и тоже бросились в драку, а четвёртый принялся их разнимать железным молотком и ударил нашу бедную Лиску по ее махонькой головке! Кстати, у меня тут подарочек для Бурундука, — вспомнил Лисовин. — Арбузная корка, мякоть мы съели по дороге, потому что нас предупредили, что ему тяжело будет его есть, но корку мы принесли. Вот! Подпишите и передайте, пожалуйста, Бурундуку. Она, наверное, дорога ему как память, которую корка ему отшибла. Так где же наша Лиска? — вернулся к животрепещущей для всех теме Лисовин. Быть может, на нее набросились болельщики и больные больницы? За то, что она в боях без правил, совмещенных с боксом, победила их любимого фаворита, и они все решили ей отомстить, сделать то, что не смог сделать их любимец… Но вот, обалдев от такого потока мыслей, предположений и тревог Лисовина, соавтор автору насильно предложил закончить главу, и автор волей- неволей согласился, поскольку соавтор больше не в силах был писать этот монолог Лисовина.