Часть 3. XXI
31 октября 2020 г. в 15:29
Провинция Шун находится в северо-западной части острова Хо. Практически в самом углу этого треугольника. Жителей этой провинции часто в шутку называют пограничниками и изгоями, потому как они живут буквально на самой окраине мира Тентея. Шун настолько удалена от центра мира, что иногда думаешь, что йома просто не хватает демонических сил, чтобы добраться сюда из Желтого моря. Поэтому в Шун их всегда было мало, будь то период царствования или междуцарствия. Но это был, пожалуй единственный плюс в жизни провинции.
Потому как Шун находилась не только дальше всех, но и выше всех провинций Хо. Она исторически располагалась в огромной чаше высокогорного плато, со всех сторон, в том числе, и со стороны побережья, окруженного высокими, отвесными, словно гигантские стены, хребтами. Да и само плато было отнюдь не ровным – в Ункай упиралась не только скала губернаторского дворца, но и многие другие скалы и утесы. Любой житель при желании мог полюбоваться небесным океаном, если бы только у него возникло такое желание, потому как переход сквозь Ункай без волшебных лестниц – занятие не только не увлекательное, но и смертельно опасное.
Провинцию связывала с остальным островом одна единственная узкая серпантинная дорога, заползавшая подобно огромной змее на стену из соседней провинции Ло. По этой дороге могла проехать только одна телега, а подъем занимал почти полдня, поэтому о широкой торговле здесь и речи быть не могло. По всему побережью Кокэя были нагромождены друг на друга утесы и рифы, где-то вовсю пыхтели вулканы. В таких лагунах порты были явным излишеством, лишь кое-где, в основном, вблизи границ с Ло и Вато, ютились небольшие рыбацкие деревушки.
Все это располагало к тому, что Шун была всегда самобытной, живущей как бы отдельной жизнью от остального царства, провинцией. Во многом этому способствовало явное нежелание властителей всех мастей и уровней участвовать в управлении ею. Чиновники сторонились Шун, предпочитая делать вид, что провинции как бы и не существует вовсе. Как-то раз, шутки ради, Шимон решил подсчитать, сколько в провинцию заехало столичных чиновников, и сколько в нее шоку, которые здесь случались с завидной регулярностью, принесли сангяку за год. Сангяку победили с явным преимуществом.
По Шун никогда нельзя было точно определить, в каком периоде находится в данный момент царство Хо. Будь правитель на троне, или трон пустовал – на Шун это практически никак не сказывалось. Здесь было тяжело всегда. Климат был суров: зимы – холодные, лета – еще холоднее, плюс ранее упомянутые шоку не давали ничему вырасти. Хорошо росли только небольшие коренастые деревья, да упругие кустарники с терпкими плодами, которые годились преимущественно в лекарства. В полях рос сого – особый злак, который можно было обращать в муку, но хлеб из него, конечно, ни в какое сравнение не шел с хлебами из долинных провинций. Люди разводили на этом сого домашний скот, такой же жесткий и угрюмый, как и вся природа Шун, и это было самым большим источником пищи в северной глуши.
Но почему же люди оставались жить в столь неблагодарных и нелюдимых условиях? Ответ был банален и прост – гёко. Это была щедрая компенсация за все лишения. Шун словно стояла на нем. Об него ломали мотыги, взрывая по весне мерзлую почву, его россыпями приносили с гор реки, дети строили игрушечные замки из драгоценных камешков. Что странно – и в Ло, и в Кэй пытались добывать гёко из стен Шун, неистово вгрызаясь в неприступную породу, но не находили ничего, кроме бестолкового гранита. В Шун камень буквально валялся под ногами.
Надо сказать, что для Хо гёко – не такая уж и редкость. Прииски этого драгоценного камня имеются во всех провинциях, включая столичную. Но гёко, который добывают там, и гёко Шун – это совершенно разные камни, качество которых несравнимо. Камень, который добывают в Шун, необыкновенно красивого, уникального оттенка, которого больше нет нигде в мире, и обладает в разной степени выраженными магическими свойствами. В основном гёко Шун умеет очищать воду, реже попадается камень, вытягивающий страхи и беспокойства. Совсем редко попадаются образцы, обладающие целительными свойствами.
Когда-то давно один из правителей Хо сделал подарок на коронацию легендарного царя Кей, Тацу-О. Это был редчайший гёко, который обладал всеми возможными магическими свойствами одновременно. Он мог и очищать воду, и врачевать, и прогонять тревоги. Из этого камня сделали талисман, который впоследствии добавили в виде брелока на ножны меча Суй-Гуу. Конечно же, этот камень был добыт в провинции Шун.
Гёко был для Шун не только источником прибыли, но и защитником от людского самодурства. Провинция давала основной доход в казну царства, и правители боялись трогать Шун еще и потому, что это могло нарушить ее пополнение. В истории было несколько примеров, когда правитель чересчур активно вмешивался в дела провинции. Как правило, это кончалось восстанием, долгим, в силу особенностей расположения, противостоянием и в итоге, уступками и возвращением к приемлемым для жителей условиям. Конечно, и у этой медали была обратная сторона: если у руля Шун вставал узурпатор и властолюб, отнять этот руль у него было очень сложно.
Именно так и складывалось положение в провинции, когда туда был назначен Шимон. Его предшественник так хорошо сдружился с правителем Хо, что вместе они обирали Шун до нитки. В провинции было всегда трудно жить, но в те времена Шун по-настоящему бедствовала. Шимон был главой одного из шахтерских городов на самом севере провинции. Именно тогда он и выработал свой фирменный стиль управления – давать всем то, что они хотят получить. Он выгребал из карманов жителей города все без остатка и морил их голодом, губернатор всегда ставил его в пример другим главам городов. Но при этом жители его любили. Злые языки рассказывали, что Шимон обманывал губернатора. Рассказывали, что он так ловко подставил владельцев трех крупнейших приисков перед губернатором, и тот увидел, в каких масштабах они утаивают доходы, что разрешил Шимону назначить вместо них своих верных людей. Потом, при помощи этих людей он создал тайные кассы для накопления денег, которыми погашались недоимки жителей города по безумным налогам провинции.
Губернатор несколько раз проверял эти слухи и доносы, и они оказывались ложными. Всевозможные внезапные проверки приезжали в Каботу, и каждый раз сталкивались с нищетой и ненавистью жителей по отношению к главе города. И губернатор каждый раз все больше и больше удивлялся и восхищался умением главы города держать весь этот сброд в железных рукавицах. Но злые языки продолжали утверждать, что все это – фикция, что в правительстве провинции работают несколько человек, которые преданы Шимону, и обо всех проверках успевают предупредить его заранее. А жители города с удовольствием разыгрывают перед приезжими «спектакль отчаяния и безысходности», в котором клеймят главу на чем свет стоит.
Губернатор решил лично посетить Каботу. К этому решению его привело еще и то, что по истечении пяти лет управления Шимона, Кабота перестала увеличивать суммы налога. Глава утверждал, что город достиг предела, но губернатор в этот раз ему не поверил. И так получилось, что в день его приезда в городе начался жестокий голодный бунт, сопровождавшийся погромами и пожарами. Губернатор не стал испытывать судьбу и поспешил вернуться в свой дворец, оставив подавление бунта главе города, причем даже не снабдив его войсками. Но Шимон справился и с этой задачей, после чего губернатор, на всякий случай, перестал поднимать итак поднебесную планку сборов еще выше, закрепив ее на приемлемой для Каботы высоте.
Конечно, злые языки и здесь пытались донести до губернатора, что все это снова был обман, что все убитые во время бунта горожане, лежавшие россыпью на площади перед ратушей, не могли дождаться, когда он, поджав хвост, уберется восвояси, потому как надо было вставать и бежать тушить пожар. Дело в том, что в этот раз актеры немного заигрались, и огонь начал подъедать то, что ему предназначено не было. Губернатору докладывали, что после того, как он заморозил суммы сборов с Каботы, добыча гёко там увеличилась примерно вполовину, докладывали о хитрых схемах передачи излишков гёко на корабли в районе мыса Кабо-Го и о том, что заработанные на нем деньги теперь шли не только на компенсацию восьмидесятипроцентных сборов провинции, но и на возмещение потерь от гибели урожая или скота, травм или увечий, нападений йома.
Губернатор больше не верил этим доносам. Или, скорее, не хотел верить. Ветер в провинции, как и во всем царстве, задул в другую сторону, народ, изнывающий под гнетом правителя, бунтовал тут и там, а Кабота оставалась последним в Шун и чуть ли не последним в Хо островком стабильности на фоне полыхающего моря, к тому же несущим золотые яйца. Как бы то ни было, но последние пять лет Шимон был предоставлен сам себе, и город больше никто не навещал.
Губернатором Шун Шимона сделал Тютацу. Это произошло в самом начале его царствования, когда Тютацу еще был адекватным правителем. Даже нет, Тютацу был тогда отменным правителем, смелым, не боявшимся ни сражений, ни лишений ради правого дела. Он прекрасно знал обо всех делах губернатора Шун, но не знал, кем можно его заменить, чтобы подельники губернатора не смогли вступиться за него. Говорят, что о Шимоне Тютацу рассказали, вернее, показали сюсэй. Они сыграли перед правителем веселую сценку о хитром приказчике, который выманивал деньги у господина, чтобы потом раздать людям для того, чтобы они заплатили господину непомерный налог. А когда в пьесе настал момент, в котором приказчик на глазах у господина убивает непослушных слуг, протыкая им подмышки, и сжигает старый развалившийся сарай, Тютацу сразу узнал странный бунт в Каботе, в котором никто не погиб и не пострадал. Он изучал обстоятельства бунта по заданию своего предшественника и был немало удивлен ими, но в царстве началась гражданская война и Тютацу оставил это дело в личном архиве.
Правитель вызвал губернатора на прием и попросил привезти с собой самого лучшего главу города. На беду, губернатор Шун не нашел никого лучше Шимона, что даже удивило Тютацу. Он тут же приказал схватить и казнить губернатора Шун, а вырванный из его рук жезл отдал Шимону. Шимон быстро расправился со всеми подельниками губернатора, потому как его армия верных людей была ничуть не меньше и куда вернее армии губернатора. В провинции наступила эпоха относительного благоденствия, длившаяся примерно двадцать лет.
К сожалению, все когда-нибудь приходит в упадок. Тютацу стал терять связь с жизнью царства Хо. Нет, он не обирал народ и не вводил непомерных поборов, чтобы ублажить свои аппетиты, но от его безумных законов было еще хуже. Когда раскрутился маховик смерти, многие проходимцы у власти поняли, что появился новый товар на продажу, товар, цена которого будет только расти. Это – жизнь. Чиновники стали наживаться на жизнях простых людей. Страна погрязла во мраке больше, чем во времена предшественника Тютацу. И Шимону пришлось вновь вспоминать свой фирменный стиль.
Если бы Тютацу не перестал смотреть представления сюсэй, то наверняка бы увидел продолжение увлекательной истории о хитром приказчике. О том, как приказчик казнил убийц, насильников и бандитов за невыход на работу или ношение бот с чересчур длинным отворотом. Как казнил судей и чиновников, пытавшихся нажиться на законах Тютацу, за неправильный цвет одежды по воскресеньям. Как ввел в провинции дополнительный сбор на прибыль от гёко, и из собранных денег покрывал долги жителей провинции по налогам в казну царства. Как заставил приказчиков ходить с учетными книгами по домам и отмечать выход на работу матерей, остававшихся дома с больными детьми. Как хлестал плетьми доносчиков за нарушение правил написания бумаг и разрывал эти доносы в клочья.
Но Тютацу больше не смотрел представления сюсэй. Он изгнал их из царства. А больше узнать о проделках Шимона он ниоткуда не мог. С Шун в последние годы правления Тютацу сильно испортилось сообщение. Особенно, когда дело касалось приездов чиновников, известных страстью к нашептыванию на ухо правителю. Змеиная дорога из Ло совсем поизносилась, и там с завидной регулярностью и точностью случались обвалы и камнепады. Дорогу заваливало либо перед колесами кареты ревизора, либо, если за ревизором тянулся кровавый след, вместе с этой каретой. Те же, кто летели в Шун по небу или над Ункаем, постоянно натыкались на полчища йома на своем пути, которые, как правило собирались полакомиться забытым каким-то рассеянным пастухом стадом, и были всегда не прочь закусить и столичным нежным холеным мясом. Шимону не потребовалось много времени, чтобы убедить всех авантюристов, крутившихся тогда вокруг трона, что участие в судьбах жителей Шун – это крайне рискованное и неблагодарное занятие. О самих жителях провинции даже не стоит и упоминать – они все, как один, стояли горой за губернатора. И потом, налоги, как и отчеты об исполнении кровавых законов Тютацу, поступали в столицу из Шун исправно.
Почему Шимон поддержал восстание Гёкея, он не мог дать однозначного ответа. Каким бы ни стал правитель Хо, все-таки именно он поверил в Шимона и назначил на пост губернатора Шун. В какой-то степени Шимон был обязан Тютацу. И конечно, его совершенно не страшили перспективы остаться одному против народного гнева или быть воспетым в народной ненависти, если восстание бы провалилось. Как часто потом шутил губернатор, он поддержал Гёкея, потому как в провинции закончились те, кого можно было казнить. Сам же Шимон больше склонялся к тому, что ему осточертело бесконечно играть в эти глупые игры и тратить себя на борьбу с нескончаемыми высокопоставленными идиотами, вместо того, чтобы решать задачи по улучшению жизни вверенных ему людей.
И все-таки настоящая причина была глубже, так глубоко, что даже Шимон боялся нырять за ней. Коварство законов Тютацу заключалось в том, что они разлагали души не только тех, кто ими пользовался ради своей выгоды, но и тех, кто избрал путь борьбы с ними. Шимон часто замечал за собой, что стал гораздо черствее и злее, чем в начале карьеры губернатора. Если раньше его забавляли глупцы и самодуры, пытавшиеся с ним бороться, то сейчас по большей части они Шимона откровенно бесили, и метод решения проблемы путем устранения ее источника стал входить у губернатора в привычку. Он боялся, что станет похож на Тютацу, для которого в мире не осталось других красок, кроме черной и белой.
Шимон уважал Гёкея, но нельзя было сказать, что они были друзьями – губернаторы предпочитали держать дистанцию друг от друга. Во-многом, их отношения были испорчены поступком Гёкея, который казнил Тютацу и его семью, не дав никому возможности осудить правителя по всем законам. Шимон не разделял мнения временного правителя о том, что надо было убить Тютацу, пока тот еще был «чист». Как раз наоборот, пока Тютацу был еще «чист», надо было дать возможность ему самому осознать размер греха, и принять смерть, как его искупление. Кроме того, Шимону совершенно не был понятен мотив убийства Хорин, и он не мог общаться с Гёкеем легко еще и потому, что считал того во многом виновным в злоключениях царства в последующие пятнадцать лет. Небо однозначно расплачивалось с Хо за Хорин.
Надо отдать должное тому, что Гёкей не стал вмешиваться в дела Шун, где полностью доверял талантам Шимона. Последнему этого только и было нужно. Теперь в соперниках Шимона остались только боги, а с ними было гораздо легче – все по-честному, без лишних хитростей. Небо проверяло людей Шун, и люди держали этот экзамен. Да, в последние пятнадцать лет задания на экзамене сильно усложнились, но это – Шун, здесь не бывает легко.
Пятнадцатый год безвластия начался с хороших знаков. Зима была очень суровой и затяжной, но весна перевернула привычный сюжет, обдав провинцию нежданным теплом. Тепло обернулось для Шун сильными наводнениями, так как в горах растаяло гораздо больше снега, но жители были готовы к ним, и терпели их, ведь в наводнениях всегда были не только минусы, но и плюсы. Реки приносили с гор хороший урожай гёко, а в эту весну урожай был особенно богатым. При этом, дожди не шли до самого лета, вода быстро спала, и жители смогли своевременно посеять сого в свеженамытом пласте речного ила. Сменившее весну лето также было благосклонно теплым, сого рос хорошо, купаясь в обильных лучах летнего солнца, и шоку, которые на этот раз исключительно бушевали в горах, выгоняли оттуда достаточно гроз, чтобы не давать пересыхать земле.
Шимон не поехал на Годзан. Он также, как и большинство жителей Хо, считал, что вопрос о правителе уже решен. Так как струны к новому правителю были натянуты сильнее положенного, да и тайного желания, чтобы кирин выбрал его, Шимон боялся как огня, с другой стороны, природа подсказывала губернатору остаться в провинции и на полную использовать щедрое предложение Тентея, Шимон остался на месте и вплотную занялся делами Шун. В день, когда Хоки должен был выбрать Гёкея, жители Шун наблюдали странное явление: длинная тонкая радуга перетянула небо провинции от южных до северных гор и вдруг неестественным образом растаяла. Но спустя час новая, широкая и яркая радуга раскрасила небо на месте прежней и продержалась вплоть до захода солнца. Люди рассудили, что Хоки выбрал Гёкея, но видимо, не сразу распознал в нем правителя. Как бы то ни было, царство Хо вступало в новую эру.