Остров серой мглы, Песнь весны с востока

«…Кто-нибудь, объясните мне, как получилось, что собралась целая армия?..» Сёкей молча обозревала кавалькаду йома и их всадников, летевших в предрассветной тишине над умиротворенным Ункаем. Она летела позади всех, груз беспорядочно носившихся в голове мыслей сильно затормаживал полет. Хотя, конечно не так. Всадник, везший ее, тонко чувствовал этот груз, поэтому никуда не торопился. Он нежно обнимал за талию попутчицу, и прислонившись к нему, Сёкей, несмотря на все волнения, чувствовала себя спокойно и уверенно. Было очень тепло, этим свежим бодрящим утром. Вне зависимости от того, был он в форме человека или медведя, Сёкей знала, что у Кантая всегда есть для нее его медвежья шкура, которая согревала в любую погоду. «Прости, Гёкей, простите, люди Хо, но я очень хочу жить. Я очень хочу жить рядом с ним». Сёкей словно поглубже зарылась в невидимый мех и продолжала наблюдать за полетом. В эскадре участвовали люди всех мастей и нравов. Вечно угрюмый Гёсо, так смешно воротивший от нее ревнивый взгляд. Грозный правитель всегда напоминал ей маленького обиженного мальчика, только что проигравшего в глупой детской игре «Кто с тобою больше дружит». Он тоже был по-своему мил, но… Кантай был повсюду. Он окружал ее со всех сторон, обволакивал собою подобно большому пушистому облаку, пряча и защищая от всех напастей и невзгод. А Сёкей обожала прятаться в этом облаке и растворяться в нем. А вот и еще два ревнивца. Бесконечно несчастный Кейки, с жалобным и тоскливым взглядом, и самодовольный Шорью, хитрый и коварный. Их взоры пересекались в точке, алевшей ярким пламенем в свете наступающей зари. Она была впереди всех, эта огненная девушка, без капли сомнения мчавшаяся по дороге жизни. Сёкей бесконечно гордилась ей и равнялась на нее, хотя никогда не была похожа. Алое пламя Йоко сметало любые преграды, безжалостно испепеляя врагов и зажигая сердца друзей. Она всегда была путеводной звездой, негасимым факелом, за которым было так легко следовать. Надо только удержаться, что и делал изо всех сил вцепившийся сзади мышонок, объект ревнивых стрел Кейки и Шорью. Судзу, вечная балагурка и егоза, даже в небе не могла отказать себе в удовольствии подурачиться с мальчишками. Мягкий и слегка меланхоличный Тайки, смущенный озорными выходками Судзу, и Энки, стремясь выделаться перед своим правителем, как всегда строил из себя олицетворение взрослости и серьезности. Несмотря на напускное недовольство, Сёкей была от души благодарна всем этим людям. Сколько она ни помнила себя в своей стране, она всегда была одна. Нет, ее тогда окружали люди, но сейчас она прекрасно понимала, что значит, когда тебя по-настоящему окружают люди. Когда ты чувствуешь их горячее дыхание, слышишь стук их сердец, опираешься на их руки, зная, что они будут держать тебя несмотря ни на что. Сёкей верила, что теперь, с помощью всех этих замечательных людей, ей удастся перебороть себя и убрать этот тяжелый камень вины, давивший на нее все эти годы. Но конечно же, так не получилось. Уже на подлете становилось ясно, что внизу что-то было неправильно. Как считала Судзу, люди должны были веселиться с ночи до утра, но на площади перед храмом было темно и тихо. По совету Шорью было решено не приземляться на площади, а пролететь дальше, разбить лагерь, после чего вернуться на площадь пешком, слиться с толпой и разведать обстановку. Южный дворец пустовал, поэтому отряд направился к нему и расположился на полпути от дворца к храму. Люди занялись разворачиванием палаток, сирэи были отправлены на разведку, а кирины троицей направились во дворец, чтобы расспросить жриц о том, что происходит на горе. Шорью командовал всей операцией. Он был в восторге от своего участия. Ему явно не хватало ощущений опасности, возможностей проявить смекалку в последнее время. Правитель Эн распределил друзей по направлениям и организовал их маскировку. Сёкей и Йоко спрятали волосы под широкие платки, Судзу пришлось исполнять роль служанки Шорью, а Кантаю и Гёсо – роли его телохранителей. Идея заключалась в том, чтобы представить Шорью, как некоего богатого господина из Хо, приехавшего попробовать себя перед Хоки. Он должен был создать небольшой ажиотаж вокруг себя, чтобы люди поменьше обращали внимание на Сёкей, Йоко и Ракусюна, на которых и возлагалась основная задача по сбору информации. Но и здесь все пошло не так. На площади Шорью встретили очень недружелюбно. Звучали возгласы: «Вот и вороны слетелись…», «Наверняка он был любимчиком Тютацу…», «Вот такого петуха нам только и в правители…» Если бы не грозный вид телохранителей, возможно, началась бы и потасовка. Во всяком случае, Шорью пришлось ускориться по дороге к храму, правда, при этом он увлек за собой основную негодующую массу, и разведчики смогли без труда раствориться в толпе. - Куда пойдем? - Надо разыскать шатер Гёкея. Он должен быть в курсе того, что происходит. - Но как мы попадем к нему? Мы не можем представиться своими настоящими именами. - Не переживайте, я смогу назваться так, что только он поймет, кто хочет его видеть. Шатер Гёкея находился в стороне от храма и центра площади. Он был большим, но не выделявшимся на фоне остального лагеря. Только герб провинции Кэй на флаге выдавал присутствие временного правителя Хо. Вокруг шатра было суетливо, слуги активно занимались укладкой вещей и сборами к отъезду. Демарш Шорью разделил отряд охраны Гёкея пополам, часть отправилась к храму обеспечить порядок, оставшаяся часть с трудом справлялась с потоком людей, пытавшихся прорваться в шатер. Йоко быстро составила план проникновения, согласно которому Ракусюн должен был в своей неизменной манере отвлечь охранника разговорами, а сестры, воспользовавшись моментом, пробраться сквозь заслон к шатру. Ракусюн пошел в направлении, где толпа напирала больше всего, и стал так наивно и непринужденно расспрашивать о том, кто находится в шатре, и почему так много суеты вокруг, что практически все окружавшие его люди, включая двух охранников, принялись энергично объяснять и вразумлять его. В обороне шатра появилась зияющая дыра, и Йоко, схватив Сёкей за руку, юркнула в эту щель на глазах у изумленной охраны и толпы. Протолкнув сестру в шатер, королева осталась у входа, чтобы пресечь попытки помешать разговору двух старых знакомых, жестом показав Ракусюну не вмешиваться и бежать за остальными. Внутри шатра было темно. Все слуховые окна были задернуты, поэтому было ровно столько солнечного света, сколько могло проникнуть сквозь ткань шатра. Гёкей сидел в дальнем углу против входа на циновке и в свете лампадки читал какие-то бумаги, разложенные на полу перед собой. Хотя, скорее всего, он их не читал и даже не видел. Его взгляд заклинило на одной невидимой точке, расположенной где-то над бумагами на расстоянии вытянутой руки. Гёкей, по всей видимости, забыл про потребность человека во сне, во всяком случае, об этом говорили его закристаллизовавшиеся глаза. Сёкей не могла даже себе представить этого волевого и уверенного человека в таком состоянии. Неожиданно для себя, первое, что она спросила, было: «Простите, губернатор Гёкей, это Вы?» …Гёкей очнулся и вернулся к реальности. Подняв взгляд от пола, он увидел в полумраке стоявшую у входа девушку. Она была одета хорошо, но неброско и производила приятное впечатление. Ее прекрасные глаза излучали мягкость и печаль. Странно, но эта незнакомая девушка, которую он видел впервые, казалась давно знакомой. Особенно не давал покоя случайно выбившийся из-под платка, повязанного на голове, бирюзовый локон. Как только Гёкей сосредоточил внимание на этом локоне, по телу пробежала легкая дрожь, как будто какое-то давно забытое далекое прошлое пыталось вновь напомнить о себе. - Да, это я. Но как Вас пропустили? Я же приказал охране никого не впускать до самого отъезда. Вам нельзя здесь находиться. Охрана! Прошу проводить гостью наружу! Но охрана не пришла. Снаружи доносился непонятный шум, похожий на тренировку в военном лагере. Были слышны стук деревянных мечей, глухие удары и сдавленные стоны. - Хвала Тентею, это Вы! Гёкей, простите за вторжение, но объясните мне, что происходит? Новая волна дрожи, куда более сильная. Этот голос… Такой приятный и нежный. Такой незнакомый и знакомый одновременно. И она определенно давно его знает. Но где они могли встречаться? Он не помнил в своем окружении столь прекрасных особ с очень давних времен. Очень… - Не понимаю, почему именно я должен объяснять первому встречному, что происходит. - Вы разве не помните меня? - А должен? – дрожь стала перерастать в нервную тряску. Прошлое ухватилось за тяжелый молот и теперь усердно крушило вход в его сознание. – Прошу, поймите, у меня нет желания ничего объяснять и ни с кем знакомиться. Просто оставьте меня в покое! Охрана! Шуму снаружи прибавилось. На шатер явно наседала толпа и охрана находилась в незавидном положении. Кроме толпы там был еще кто-то. Тот, кто спутал все карты окончательно. - Гёкей, неужели Вы не узнали меня? Я – Сонсё. Тяжелые ворота были вырваны из стены вместе с петлями и разбиты в щепки. Кавалерия воспоминаний с неистовством безжалостного врага мчалась сквозь широкий проход, убивая без разбору на своем пути все мысли. Вот вновь он увидел этот удивленный и непонимающий взгляд головы Тютацу, падающей с плеч на пол. Правитель был до последнего вздоха уверен в том, что делал угодное Небу дело. А вот ненависть и страх в глазах его жены. Страдание и боль в глазах Хорин. Странное ощущение в руках – отвращение вперемешку с буйным восторгом и торжеством. А вот и она – бывшая богиня, теперь плюющая ядовитой слюной. Да, он смог сбить с нее спесь. Вот она снова – презренное существо, все еще пытающееся казаться чем-то знатным и благородным. Подписав то странное прошение от королевы Кей, он вычеркнул ее из своей жизни навсегда. Но она вернулась. Сейчас. Именно сейчас. Люди правы – это проклятье. Проклятье Неба. А она – несомненно его часть. Главная часть. - Ну что ж, понятно. Конечно, ты здесь. Не думал, что новости разлетаются так быстро, но ты, наверное, на это надеялась. Приехала отпраздновать победу. Вернуть свой блеск, втоптав нас в грязь. Наверное, ты очень долго этого ждала! - Что Вы такое говорите, Гёкей? Я ничего не понимаю, Вы можете наконец сказать мне, что происходит? - Происходит то, что ты здесь не к месту и не ко времени. Убирайся отсюда немедленно! Раз мы пошли против Неба, для нас, видимо, нет обратной дороги. Иди вон, принцесса, или я вышвырну тебя, как последнюю дрянь! Гёкей перешел в наступление. Кровь снова кипела в его руках, как когда-то давно и далеко отсюда. Сёкей пятилась назад, пытаясь закрыться от него руками и бормоча несвязные слова: «Прошу… Не надо… Остановитесь… Я не хотела…» Словно предчувствуя нехорошую развязку, чей-то властный женский голос прямо за тентом отдал приказ: - Кантай, быстро сюда! Сестра внутри и ей нужна помощь. Здесь мы сами справимся. Ракусюн, возьми Судзу и идите за остальными. Судзу, не спорь, нет времени, мы уезжаем домой! Сёкей была на расстоянии вытянутой руки, но голос из-за тента остудил голову Гёкея. Принцесса здесь была не одна. В открытую выступать не стоило, особенно если учесть, что, сколько он ни звал охрану, она так и не смогла попасть внутрь шатра. Значит, кто-то или что-то стало непреодолимым препятствием на их пути. Собрав всю злость и презрение, Гёкей еще раз взглянул на принцессу и громко повторил: «Убирайся прочь!» …Стало очень душно. В мгновение ока в шатре оказалось слишком много людей. Здесь были люди из приюта и поселения провинции Кэй, во главе с Гобой, и люди из дворца царства Кё, включая королеву, и даже старые глупые чиновники из правительства отца. Все они наступали на нее, пытаясь дотянуться и схватить. Впереди всех на коленях ползла Нитаки и тянула к ней окровавленную руку. Люди кричали и, хотя не было слышно ни звука, Сёкей наизусть знала все фразы, что они произносили, потому как выражения лиц совсем не поменялись с тех пор, когда они встречались в последний раз. Ей стало очень страшно. Она отступала назад, пытаясь закрыться от них руками и умоляя остановиться: «Прошу… Не надо… Остановитесь… Я не хотела…», но люди продолжали наступать на нее, тянуть руки и беззвучно кричать. Сёкей тошнило, не хватало воздуха и предательские ноги совсем некстати окостенели и одеревенели. Когда откуда-то из-за толпы грозный и холодный голос приказал: «Убирайся прочь!», Сёкей из последних сил рванулась к выходу, споткнулась и упала… …В облако. Такое густое, мягкое и теплое. Оно в момент окутало ее пушистыми лапами, согрело и вдохнуло свежесть в ее тело. Плотной стеной оно оградило Сёкей от страшной толпы, и постепенно заполняя собой весь шатер, облако без следа растворило в себе всю ненависть и злобу, царившую в нем. Стало невероятно спокойно и легко, словно Сёкей провалилась в иной, только что созданный специально для нее мир. Где-то на границе этого мира бушевала гроза, разрезая пространство громовыми раскатами: «Прекратите этот позор немедленно и ведите себя как подобает правителю!» Но это было очень далеко, недостижимо далеко. Облако шепнуло ей: «Все хорошо, любимая, я держу тебя, потерпи, сейчас мы выйдем на улицу, тебе станет легче!» «Нет, Кантай, не надо, мне хорошо, ты со мной», – хотела ответить Сёкей, но побоялась нарушить эту светлую тишину нового мира, и лишь глубже зарылась в облако… …Этот человек возник в шатре так молниеносно, что казалось, будто он просочился сквозь тент. Быстрота его реакции измерялась долями секунды, так как, когда принцесса начала падать, его в шатре еще не было, а когда она должна была упасть, Сёкей оказалась на его руках. Гёкей явно уступал ему в скорости, пока он соображал, как отреагировать на столь внезапное появление, человек быстро оценил обстановку и, повернувшись к Гёкею, отчитал его, словно заигравшегося мальчугана: «Прекратите этот позор немедленно и ведите себя, как подобает правителю!» Но Гёкей не смотрел на него и не воспринял его слов. Он сосредоточил внимание на Сёкей, потому что никогда еще прежде не видел ее такой. От беспомощной и жалкой собачонки, только что спасавшейся бегством, не осталось и следа. Принцесса снова расцвела красавицей, нежной и слегка печальной. Гёкей мог с уверенностью сказать, что сейчас она совершенно забыла о том, где находится, и что он по-прежнему здесь. Сёкей не видела никого, кроме человека, державшего ее на руках. И в этой принцессе было что-то новое, то, чего Гёкей никогда не замечал в ней раньше. Искренность. Сёкей смотрела на своего спасителя с искренней нежностью, светилась искренним счастьем и дышала искренней любовью. Когда он вполголоса сказал: «Все хорошо, любимая, я держу тебя, потерпи, сейчас мы выйдем на улицу, тебе станет легче», она, как маленькая девочка, обняла его за шею и уткнулась лицом в грудь, пытаясь спрятаться в ней целиком. Человек наградил Гёкея настолько незначительным кивком головы, насколько это вообще мог позволить этикет, и молча вышел из шатра. Гёкей остановился, прислонившись к одной из стоек. Он никогда не питал ненависти к принцессе, в глубине души прекрасно понимая, что Сёкей была во многом такой же жертвой своего отца, как и все остальные. Ни правитель, ни его жена, если быть честными, никогда не любили принцессу, как дочь. Она была своего рода дорогой и престижной игрушкой в их руках, той самой куклой, песню которой так красиво пела. Поэтому Гёкей ее не убил, стремясь дать шанс почувствовать настоящую жизнь, со всеми лишениями и радостями. Увидев ее сегодня, он был бы безусловно рад, если бы не Небо, решившее участь народа Хо против его желания. Гёкей не хотел становиться правителем сам. Это было необходимо народу Хо. За долгие годы управления бедствующей страной он сросся с этой идеей. И когда Хоки не выбрал его, нутро Гёкея протестовало из-за чувства несправедливости. Небо в очередной раз наплевало на надежды народа царства, растоптало мечты, указало людям на их место. Это было очень обидно. В голове губернатора крутилось слишком много противоречивых мыслей. Все, что ни делал для Сёкей, он делал ради ее блага. Так ему казалось. Но где-то в глубине прятался маленький чертенок, зудевший о том, что все было не так изначально. Гёкей хотел избавиться от принцессы. Он отправил ее в приют Гобы, чтобы Сёкей там научилась жизни. «Но ты прекрасно знал, что этот приют – не то место, где можно быть уверенным в безопасности. Там часто гибли дети. От болезней, холода и голода. И принцесса, не способная устоять против таких суровых условий, могла легко умереть. Отличный расклад. Ты избавляешься от последнего воспоминания о старом времени, и при этом остаешься чист: смерть девчонки – не твоя вина. Гёкей, ты все хорошо продумал, кроме Гобы – ну кто знал, что она окажется такой правильной!» Нет, неправда, это хорошо, что она оказалась такой. Что спасла принцессу и сообщила мне, как люди хотели устроить самосуд. «И ты вступился за принцессу, чтобы никто не усомнился в твоем благородстве! А потом, ты избавился от нее, отправив в царство Кё. Почему ты не оставил Сёкей подле себя? Потому что не хотел касаться памяти о Тютацу. Ты боялся ее присутствия, так как люди могли решить, что ты жалеешь о содеянном. Люди могут узнать, как терзает твою душу чужая кровь, сколь гнилой бы она не была. Они могут догадаться о том, что ты проклят». Замолчи! Я отправил принцессу в Кё, чтобы обеспечить безопасность от тех, кто желал ее смерти. И потом, она там снова жила во дворце, разве плохо? «А ты бы не смог обеспечить ей безопасность на родине? Твое слово так мало значит? Не ври хотя бы сам себе. Тебе не дает покоя лицо Тютацу, которое все спрашивает тебя: «За что?» В самом деле, за что? Ты тогда победил, ты мог бы приговорить его отречься от престола. Ты мог бы устроить суд по всем правилам, но тебе так хотелось помахать мечом… За что ты убил Хорин?» Гёкей упал на колени и вцепился в собственные волосы. Злость, кипевшая в руках, текла горячим потоком к голове, по пути смешиваясь с ядовитыми парами отчаяния, поднимавшимися откуда-то снизу живота. Чертенок вырастал все больше и бубнил громче: «Ты никогда не хотел достойной жизни для принцессы. Ей была уготована другая роль. Сёкей должна была вечно страдать и унижаться. Только так ты мог быть всегда уверен в победе. Ведь ты не смог ничего доказать правителю. Ты взялся за меч, потому что не нашел других аргументов. Ты говорил, что убил правителя, чтобы сохранить ему честь в твоих глазах, но это не так. Ты зарубил собственный позор, думая, что кровь смоет его. Она смыла позор, но сама засохла на руках так, что не отмоется вовек. И поэтому, пока принцесса ненавидела тебя, ты мог бы глушить свою совесть, спрятавшись в иллюзии неизбежной необходимости во имя высшей цели». «Тем более, тебе не стоило отпускать ее. Ведь мир не всегда так жесток. Кто-то должен был захотеть спасти ее по-настоящему и спас, поскольку это было пустяковое дело. Ты увидел сегодня ее любовь, познал истинную красоту, и теперь сходишь с ума от зависти, что она стала чиста, а ты – ты убийца, Гёкей, и это клеймо ты будешь носить до самого конца!» Гёкей терял себя: все тревоги, сомнения и страхи, копившиеся под замком долгие годы, вырвались на свободу и теперь пожирали его изнутри. При том, что было невыносимо жарко, Гёкея бил жестокий озноб, и сердце, так не вовремя решившее посетить голову, пульсацией разламывало череп пополам. Поглощенный бредом, он практически не мог уследить за мыслями и образами, беспорядочно носившимися перед глазами. Внезапно перед ним вновь возник человек, унесший Сёкей на руках. Точно, он ведь видел его раньше. Именно он привез Гёкею прошение от королевы Кей насчет принцессы. Так вот зачем это все было нужно! И он, губернатор, свергнувший правителя, так легко повелся на этот трюк! Э-э нет, друг, так просто ты отсюда не уйдешь. Сжав всю свою злобу и волю в кулаки, Гёкей вскочил с пола и выбежал из шатра.