Тот, кто погас, будет ярче гореть

Юмено устало откладывает ручку в сторону, бумага мнется из-за неосторожных движений, но девушка не жалеет. Она раздраженно рассматривает смятые и пожелтевшие от времени клочки бумаги, думая, где такие можно взять. Юмено мысленно прикидывает, сколько уже заперта в этом помещении — счет времени теряется на третьи сутки. В комнате нет ни часов, ни окна, ничего, что могло бы помочь распознать, который сейчас час. Но Юмено почему-то это не пугает, белые стены, говорят, притупляют чувства и лишают человека сознания, если долго держать его среди них. На неё же это действует как-то неправильно, она почти не чувствует упадок сил и какие-либо внешние раздражители, кроме иногда возникающего Фуруты. Он приносит ей еду, и Юмено приходится отказаться от позывов гордости: она бы лучше умерла, чем приняла еду из рук врага, но оставлять Хаиру с Коори не хочется, быть причиной их головной боли тоже. Все-таки она слишком их любит. Слишком, чтобы позволить им потерять себя. И её. Юмено сходится на том, что находится здесь примерно неделю. Недовольно смотрит на свою бледную кожу — солнечного света явно не хватает, теперь она не лучше живого трупа. Садится на свою кровать, доставая очередные листы и исписывая их формулами, выученными в институте. Просто так, от скуки. Ничего, что могло выдать её боль, её страх перед неизвестностью, каждое движение отдается холодом и рациональностью, как это было и раньше. Юмено гордится собой — ни разу не вышла из себя за время заточения и даже может держать свои эмоции в руках. Годы практики не прошли даром, сымитировать улыбку на лице и бесстрашие, свойственное, наверное, только бессмертным, не составляет большого труда. Она постепенно ломается — медленно и мучительно, уже почти чувствует, как распадается на части. Морально. Физически ей почти удаётся поддерживать своё состояние за счет надоевших таблеток. Голова болит от постоянного шума, который слышен только ей, глотать становится неприятно, но терпимо. Девушка всё ещё думает, что точно пройдется по всем врачам, когда выберется отсюда. Если вообще выберется. Удивительно, почему только она заметила различие получеловека от человека? Были же люди в сотню раз талантливее, они не могли это не заметить. Но почему-то до недавних пор физиология этого вида оставалась неизвестной. О них даже не подозревали. Полулюди фактически являлись пустыми пешками в большой игре. —Юмено-чан, ты вообще живая? — с имитированным беспокойством в голосе спрашивает Фурута, когда в очередной раз навещает её. От его улыбки на лице становится не по себе, и Юмено мысленно ругает его за то, что мог бы состроить гримасу попроще, — не думал, что достаточно так мало времени посидеть дома и выглядеть как смерть. — Ага. Твоя смерть, — едко отзывается Юмено, — если ты называешь это место домом, думаю, тебе стоит посочувствовать. — Не будь так придирчива к словам, дом — это место, где ты сейчас находишься, существуют же разные понятия. Ты же сейчас не на улице, а в каменном сооружении, — слегка снисходительным голосом. Юи впивается ногтями в ладонь, сдерживая раздражение за натянутой улыбкой. Она никогда не проявляла сильных эмоций, но сейчас ей хотелось это сделать и объяснить психологическое давление белого цвета на людей, а ещё последствия долгого сидения на месте. «Успокойся. Дыши глубже, ты должна держаться, ты не можешь вот так взять и поддаться минутному порыву.»  — Неужели Вы думаете, что я дожила до двадцати пяти лет, не зная, что такое дом? — ответно спрашивает она, не скрывая в голосе токсичность. — Тогда почему ты вдруг решила поговорить о семейных ценностях? Оу, я рад, что у тебя есть эти семейные ценности, чтобы о них разговаривать, но будь тактична, или у вас с Коори-саном это семейное? — Фурута от скуки почти прислоняется к окну, разделяющему их, подпирает голову руками и смотрит на реакцию, — вы так похожи, когда проявляете настоящие эмоции. — Угадай с трех раз, почему, — радушно предлагает Юмено, — надеюсь, ты попадешь в яблочко. — Ах, мне так нравится твоя манера речи. Надоело притворяться юной леди, не знающей, что такое неповиновение приказам? Или как у вас принято в высших слоях общества? В высших слоях общества… Юмено передергивает. Она ненавидит разговоры о семье и чаще всего пресекает их, когда кто-то на работе решает, что подобрался к ней достаточно близко, чтобы спрашивать о таком. Всё дело в её фамилии, наверное. Ведь если бы не мать с отцом, они с Коори росли бы в золотой клетке без права выбраться из неё — и Юмено, вероятно, смирилась бы, в ней не было ярко выраженных желаний. Однако, она была счастлива, что не имела никаких других родственников. Матери и брата было достаточно. И чаще всего она просто забывала о том, что все могло быть иначе, предпочитая не вспоминать об этом аристократическом происхождении. — Подумайте хорошенько, если бы я принадлежала высшим слоям общества, как Вы выразились, почему меня до сих пор не нашли? Уверена, у них бы хватило средств и связей, — девушка не выдерживает и победно усмехается, — неужели я так выдаю себя? — И все же, я ошибся. Юмено, Вы не похожи на благочестивую леди, которая нужна только для продолжения рода — я ничуть не сомневаюсь, что Вы и с этой ролью бы смирились, но не еë Вы играете. — Льстите мне? Это как-то подло звучит, а я терпеть не могу лесть и лицемерие, — выходит слишком резко, словно за этим кроется какая-то травма — Юмено вновь ругает себя за то, что постепенно эмоции выходят из-под контроля. Раньше такое случалось редко. Черт. Лучше бы молчала. — Тогда Вы слишком наивны и чисты для этого мира, или больные не треплятся? С Вашей стойкостью можно быть патологоанатом, — в открытую смеется Фурута, и его смех каким-то переливающимся звоном разлетается по комнате. — О нет, я бы всё же предпочла помогать людям, чем вскрывать трупы. Им же уже ничем не поможешь, а тех, кто ещё жив, можно попытаться спасти, — она специально делает тон холодным и сдержанным — таким, каким обычно общалась с коллегами, таким, каким его слышали все, за исключением троих родных людей (Хаиру же для нее в какой-то степени тоже родной человек, раз так близка Коори, так ведь?) — Так ты, оказывается, преисполнена благородных идей! Я так люблю самоотверженных женщин. — А я не люблю самодовольных мужчин. «Он определенно что-то задумал» — Юмено терзает нехорошее предчувствие, заставляя её сильнее вжиматься в спинку стула и с каждой секундой вновь уверять себя в том, что ничего страшного не случится, если ты будешь подчиняться, от тебя не требуют недостижимых результатов — скорее всего, это метод, чтобы ты не сошла с ума. Ты — ненужное звено в этом обществе. Тень своего брата. Ты нужна, чтобы манипулировать им, но он же не купатся на это, он слишком умён. Тем более, у него есть Хаиру, которая поддержит. Тебе не стоит сейчас волноваться о своей никчемной жизни, есть темы поважнее. — Так что Вы все-таки от меня хотите? — спустя минуту надоедливой тишины спрашивает Юмено. Имитация отчужденности и равнодушия к собственной судьбе с треском ломается, но ей уже не так страшно, как было в самом начале, — вряд ли я чем-то смогу помочь Вам. Мне… Недостаточно тех справочников, чтобы узнать о полулюдях и полугулях. Я всегда лечила только людей. Единственное, на что я способна — это узнавать вероятность того или иного исхода. Но дело не в этом. Вы прекрасно знаете, где начинаются, а где заканчиваются мои способности — не можете не знать. Я совершенно бесполезна, и мы оба это понимаем. Но Вы продолжаете разговаривать со мной и приносить мне еду… Догадка молниеносно врывается в голову и заполняет сознание. Юмено недовольно отчитывает себя за то, что не замечала очевидное. — Вы просто заставляете моего брата делать что-то, угрожая тем, что убьете меня? —Не такое ты уж и бесполезное звено общества, чтобы твоей жизнью можно было бы только манипулировать. Намного лучше держать рядом с собой человека, который хорошо разбирается в медицине, — на мгновение ей кажется, что в голосе Фуруты звучит усталость, — ты гениальна, но по-своему. Ты не показывала свой испуг, когда мои подчиненные принесли тебя сюда в то время, когда остальные впадали в панику. Честно, я не ждал меньшего от сестры Уи-сана. «Не смей упоминать моего брата при мне!» — едва не срывается с языка, но Юмено оставляет едкие комментарии при себе. Ей, конечно, неприятно, что имя её брата произносит какой-то последний человек на земле вроде Фуруты, но какое право голоса у нее вообще есть? — Юмено, Вы же понимаете, что я все это время не просто так заставлял Вас возиться с этой физиологией. Вы должны мне помочь, мои знания о медицине не такие, как у вас, они даже рядом не стояли, — и она уже не слышит притворства и лести в голове, — ты должна будешь помочь мне с пересадкой какухо. — Что Вы задумали? — шипит девушка, но понимает в глубине души: у нее нет выхода. Она не сможет даже удержать куинке в руках, если бы оно ещё было. Обороняться чем-то тоже не сможет — слишком беспомощная для этого, слишком слабая, чтобы защитить себя. Юмено всегда трезво оценивала ситуацию, чаще всего не беря в расчет такие понятия как чувства и интуиция. И она не могла сопротивляться этим просьбам. Сопротивление значило смерть. Кто сказал, что стремление жить придает сил? Кажется, оно является одной из самых уязвимых сторон человека. Выходить из комнаты куда-то так непривычно, ноги то и дело подкашиваются от слабости из-за долгого сиденья на одном месте. Юмено молча терпит боль. Ей не привыкать. Недостаток RC-клеток тоже продолжал медленно сказываться на ней, так что ощущение боли стало чем-то привычным и неотъемлемым. Терзали только мысли о том, на что она обречет этих несчастных, даже если операцию удастся провести удачно. Теперь, кажется, ее будут вправе называть такой же отступницей, как и самого Фуруту, и будут совершенно правы.