Тот, кто погас, будет ярче гореть

— Нам снова придётся расстаться… На неопределенный срок, — Коори крепче сжимает руки Хаиру в своих, с долей отчаяния смотря ей в глаза, — береги себя. И ни в коем случае не возвращайся в Токио без меня или Юмено. Асано тоже обнимает сына на прощание, прося его не подвергать себя опасности. От Хаиру не укрывается взгляд серых глаз, прямо как у Юи, направленный на них. Да, глупо было со стороны обоих скрывать свои отношения, а потом так смотреть друг на друга… Да и были ли они вообще, эти отношения? У Хаиру слишком искривленное понятие любви и непонимание многих чувств, незнание, как вести себя в той или иной ситуации — в Саду такому не учили, в обществе, в котором она состояла после Сада, такого не спрашивали. И только тогда, когда ей удалось сбросить с себя эти тянущие назад оковы, Хаиру поняла, что слишком, даже ничтожно мало знает об этой жизни. У Коори есть только страх, боязнь потерять её, поэтому он так стремится отгородить Хаиру от мира войны и гулей. — Я немного провожу тебя, хорошо? — она идёт вслед за ним, все ещё не желая так быстро расставаться, — я провожу тебя до перрона. Коори подавляет в себе желание не пустить её. Лучше расставаться быстро, резко, болезненно — но не медлительно. Не навсегда же они расстаются, но тем не менее он прекрасно знает, кто из них может не вернуться. — Хорошо, — маскируя за кашлем неуверенность и легкую дрожь в голосе, соглашается он. Они ничего не говорят по пути, переживая поодиночке всю боль от предстоящей разлуки. И только перед прощанием Коори находит в себе силы крепко обнять Хаиру, словно в последний раз, почувствовать смешение запаха дорогих духов и шампуня. — Не переживай, я обязательно вернусь, — голос все ещё дрожит, когда Хаиру в ответ обнимает его. — Пожалуйста, заботься и о себе тоже, — она отстраняется, видя приближающийся поезд, — я буду скучать, — добавляет чуть тише, почти не слышно. На самом деле она не планирует долго задерживаться здесь. *** — Как продвигаются твои исследования? Фурута имитирует заинтересованность и повышенное настроение в голосе, приоткрывая едва заметную из-за слияния цветов дверь и материализуясь рядом с Юмено. Девушка в ответ на это драматично хватается за сердце. — До панической атаки чуть не довел, Вас не учили тому, что принято соблюдать личное пространство, следователь Фурута? — ядовито спрашивает девушка. Юмено уже потеряла счёт времени с тех пор, как оказалась здесь, запертая в почти что клетке, без понимания дня и ночи, разве что по собственным инстинктам можно было определить время суток. Режим у неё, конечно, был сбит уже давно, но спать обычно тянуло ночью, не днём. Если она не ошибается, здесь ей приходится находиться уже пятый день. — Ох, а Вы такой нежный цветочек, которого может сгубить любой порыв ветра? — с явной усмешкой притягивает Фурута, по его лицу видно, что это полугуля только забавляет. Юмено раздраженно смотрит в эти аметистовые глаза. Ещё несколько токсичных фразочек — и она не выдержит, к черту полетит вся эта сдержанность и имитация холодного спокойствия, тренируемая с раннего детства. — Если у Вас есть время разбрасываться со мной фразочками, советую этого не делать, — девушка с равнодушным видом, даже без привычной улыбки, притягивает Фуруте листок пожелтевшей от времени бумаги, на котором писала вероятность создания из полулюдей полугулей с помощью какухо одной девушки. И Юмено видела эту девушку, измученную, находящуюся в камере пыток, из которой уже не выбраться. Тогда она впервые посочувствовала гулю. А Фурута привычно улыбался, но во взгляде читалась легкая ностальгия и грусть. — Вы так жестоки к этой бедной девушке, будь она обычным гулем, Вы бы вряд ли её так мучили — так расскажите, кто она такая, — требует девушка. — Не слишком ли Вам рано интересоваться моей личной жизнью, — беззаботно отвечает Фурута, отводя взгляд от бумаг, — тем более, для меня она уже давно мертва. — До сих пор не могу поверить, что согласилась помогать такому испорченному человеку, — Юмено отворачивается, встречаясь взглядом с другой стеной. Сначала ей было страшно. Руки дрожали, когда она брала в них ручку, атмосфера пугала и завораживала одновременно. Теперь это чувство пропало, наверное, от понимания того, что теперь от её исследований зависят чужие жизни. Юи не привыкать брать на себя ответственность, но терять тех, кого пытался спасти — это, несомненно, больно. — Любовь так искажает людей, не правда ли? — очередная реплика Фуруты. Юмено мысленно тяжело вздыхает, считает до десяти, надеясь, что эмоции не возьмут верх и не заставят ударить кого-то по лицу. Ему что, делать нечего, кроме как сидеть рядом с ней и обсуждать такие темы? — Любовь может менять людей и в лучшую сторону, но Вы, вероятно, исключение. Как там Коори и Хаиру? У Юмено сжималось сердце при мысли о том, что если бы не чертов Фурута со своими исследованиями, они втроем сейчас бы находились дома у матушки… Интересно, как она отнеслась к Хаиру? Юи почему-то уверена, что хорошо. А ведь ей так хотелось посмотреть на неловкость этих двоих при первой встрече… Она переводит взгляд на свою слишком бледную, явно не здоровую кожу, отмечая, что состояние почему-то ухудшается с каждым днём. Таблетки помогают заглушить боль на какое-то время, но больше одной за день выпивать нельзя, потому что можно отравиться. Ей бы сейчас на свежий воздух выйти, а не здесь торчать без права сдвинуться куда-то дальше этой комнатушки. — Что Вы собираетесь сделать с Токио? — пытается выяснить она, — у меня нет никаких тайных средств связи, я не следователь и не в том положении, чтобы сейчас мешать Вашим планам, так что можете рассказать. — Тем не менее, тебе интересно это знать, — бумерангом возвращает вопрос Фурута, — если тебя это не касается, зачем же нужны эти знания? — Для Вас на Вы, — прерывает его Юмено, чувствуя, как что-то внутри не даёт покоя и приторно-сладкое «ты» повторяется в голове раз за разом. — Это единственное, что заботит те-… Вас сейчас? — Фурута смеется полусумасшедшим смехом — Юмено может описать это только так, — знаешь, без этой вечной улыбки ты так похожа на своего брата. — Спасибо, я прекрасно знаю об этом, — вежливо отвечает она. Их всю жизнь сравнивали, потому что они были так похожи друг на друга. Ей не привыкать, в конце-концов. Раньше это делало больно, самую капельку больно. Юи знала, что люди — глупцы, не видящие ничего дальше собственного носа, поэтому на сравнения особо не обижалась. Тем более, брат для неё был образцом для подражания, и она ничуть об этом не жалела. И если этот Фурута решил хоть как-то надавить на неё с помощью сравнения, увы и ах, этот вариант уж точно не прокатит. — Я, конечно, соболезную, что Вы не понимаете обычное волнение за близких, оставшихся в Токио, — продолжает девушка, игнорируя их прошлые «темы», — но, раз уж на то пошло, меня тоже может затронуть, а значит, надо знать, к чему себя готовить. Вы хотите уничтожить Токио? Отдельных людей? Устроить какую-нибудь революцию? Юмено читала в книгах про то, как восставших сжигали на костре, сейчас иллюстрации из учебника по истории необычно всплыли в голове, а на месте незадавшихся революционеров был Фурута со своей гадкой улыбкой в пылающем пламени. Девушка улыбнулась, прикрыв рот рукой. Такая смерть подобному человеку прекрасно подошла бы. — Если Вы сделаете то, о чём я Вас прошу, Вас это никаким боком не коснётся, как и большинства людей, которые находятся на нейтральной стороне, — обещает он, снова углубляясь в её записи. Юмено недовольно пододвигается ближе, читая их. Странно, в самом начале исследований её почерк был такой ровный и чёткий, а сейчас он превратился в каракули младшеклассника по сравнению с тем, который был у неё раньше. «Если я выберусь отсюда, надо будет сходить к психологу», — невесело подумала она. —Жизнь полулюдей и так сокращена почти что вдвое, а при том, что полугули обречены на тот же самый исход, останется лишь одна четвертая от жизни тех несчастных, которых Вы так хотите преобразовать, — объясняет девушка, видя, что на этом месте её почерк становится более непонятным. — Это можно как-то исправить? — Сомневаюсь. Да и вряд ли Вас так заботят жизни этих людей, раз Вы готовы сделать их чем-то наподобие своего оружия, — справедливо решает она, — кровь гулей и полулюдей имеет что-то общее, но я не могу пока понять, что именно. Вы сами сказали, что полулюди во многом сильнее обычных людей. Идеализированная форма человека, вот только с сокращенным жизненным сроком. — Мне нравится ход Ваших мыслей, — но меня больше волнует, насколько именно сильнее искусственный полугуль настоящего гуля? — Я не всевидящая, то, что я говорю — не больше, чем мои догадки без твердого обоснуя. Я никогда не интересовалась гулями, знаете ли. Юмено знает, что он знает, просто обязана предупредить ещё раз. От сложившейся ситуации так и тянет тихо рассмеяться — её, обычного врача, каких в Токио тысячи, сейчас заставляют изучать эту ненавистную гульскую природу для опять же мутной цели. Кто знает, вдруг она впоследствии окажется врагом народа, правой рукой какого-нибудь отступника, которую приговорят сжечь на костре, как сжигали ведьм в период инквизиции? Такая смерть кажется действительно красивой.