Прилипшее к Паутине.

Он вернулся на руины некоторое время спустя, словно бы невзначай вновь оказавшись в этом районе. Холодными бездушными глазами-окнами школа смотрела на него, вызывая странные, тщательно позабытые чувства, что он испытывал в детстве. Алекс уселся на треснувший подоконник (тот противно скрипнул под его весом), и оглядел пустой коридор. Сознание само собой дорисовало в нём образы парней и девчонок: спешащих по несомненно-важным-делам, сбившихся в кучки, сплетничающих, бесящихся, подкалывающих друг друга, держащихся за ручки, косо поглядывающих на чудиков… Мерсер сложил руки на груди…а потом, машинально, провёл пальцем по переносице. И тут же замер, прижав к носу указательный палец. Затем, резко оттолкнувшись, он прошёл в туалетную комнату и замер перед чудом уцелевшим зеркалом, пусть и подёрнутого паутиной трещин. Из отражения на него смотрел мальчик: с высоким лбом, взлохмаченными волосами, нелепо торчащими ушами, пухлой треснувшей нижней губой, с пронзительным взглядом холодных голубых глаз…за тонким, треснувшим, как и зеркало, стеклом круглых очков. Он вспомнил, как после многочисленных побоев матери стало резко ухудшаться зрение, как воспитательницы выдали ему эти очки, как потом над ним потешались в школе…как много боли они принесли ему. Тонкая блестящая, словно медная, оправа, чуть кривоватые дужки, которые сильно обжимали голову, оставляя то и дело чешущиеся следы. Алекс вновь машинально коснулся пальцем переносицы. Затем снял очки, аккуратно сложил их и положил на пол, чтобы со всей силы наступить на них пяткой. Да, так же поступил юный Александр Мерсер, перебравшись в крупный город и купивший на первую зарплату новый, куда как более стильный и соответствующий его статусу аксессуар. В зеркале отразилась его новая покупка: узкие, в тонкой чёрной оправе, лаконичные и изящные – студентом, он любил их. Но недолгой была его любовь, уже будучи солидным мужчиной, крупным учёным, завербованным Гентек, он избавился от них в пользу линз, а, после, и вовсе сделал коррекцию. Мерсер всё смотрел на своё отражение, покуда в голове, сменяя друг друга, бежали картинки его юности и зрелости. Менялись черты лица, появлялись и пропадали синяки и ссадины, оставался постоянным лишь его взгляд и копна непослушных волос. И очки, конечно же, они были с ним всё время, но, почему-то, память подкидывала ему образ именно тех, круглых, замотанных изолентой, треснувших очков. Алекс улыбнулся сам себе, вновь снял их и ушёл из туалета, положив очки на раковину.