Прилипшее к Паутине.

Стул заскрипел, сначала долго и протяжно, будто от боли, а потом ещё раз тихонько пискнул – извиняясь. Четвёртая парта в первом ряду, та, что рядом с окном… Алекс распрямил плечи, положил руку на руку (как учили в начальной школе) и окинул взглядом пустой кабинет. Вернее, он не совсем пустовал, призраки прошлого ходили вокруг: толпились около шкафчиков, рисовали на доске, обсуждали новый выпуск комикса; тёмные, светлые, рыжие, толстенькие, стройные и худенькие, конопатые, с ободранными коленками, с блестящими заколками – дети то появлялись, то пропадали, сопровождаемые лёгкой вспышкой света. Но Мерсер уже привык к подобному, сколько таких «обрывков памяти» он видел ежедневно… За окном, на школьном дворе (дети гуляли и там), самым краем зрения мужчина увидел занимательную картинку, и обратил свой взор туда. На ветке покосившегося дерева висели качели, простая покрышка, пыльная, грязная, с гладкими краями, отполированная тысячами прикосновений детских ладошек. На ней качался мальчишка. Щуплый, высокий, взлохмаченный – тонкими пальцами он потирал разбитую губу, а, затем, вздрогнул, вжав голову в плечи, и быстро убежал оттуда. Через некоторое время он появился на площадке, подкидывая и ловя мячик, но вскоре кто-то снова его спугнул. Последний раз он появился около стены, где другие ребята играли мраморными шариками на маленьком круглом поле. Сначала, парень просто стоял рядом, увлечённо следя за игрой, пока один из отлетевших шариков не откатился под ноги. Он поднял его и покрутил в пальцах, разглядывая белые прожилки в изумрудном камне. Остальные дети замерли и смотрели на него, словно на какого-то пса; самый крепкий показал на него пальцем, что-то крича, и все накинулись на него, осыпая ударами, повалили на землю. Видение пропало, Алекс потёр шею, раздирая плоть когтями. Он изумлённо взглянул на изменившиеся руки, а потом огляделся вокруг: в щепки разнесённые парты и стулья валялись вокруг, искорёженная доска со стены лежала во дворе, выбив окно, телевизор дымился в дальнем углу. Что-то зашуршало за спиной, Мерсер ударил наотмашь, но костяные клинки прошли сквозь бестелесный образ мальчика, что недавно он видел во дворе. Тот смотрел ему прямо в глаза, сжав руки в кулаки. Из нагрудного кармана торчали треснувшие погнувшиеся очки и пропитанный кровью носовой платок. Мальчик поднял руку и ткнул пальцем в грудь Алексу, шмыгнул носом и зло улыбнулся. Перед глазами пронёсся приют. Те противные несколько лет жизни, наполненные унижением, болью, пропитанные страхом, запахом крови и грязного постельного белья. Он вспомнил, как все смеялись над ним из-за матери-пьяницы, как его шпыняли и гоняли по двору, как подстерегали и затаскивали в пустые кабинеты,; вспомнил сколько раз он чинил очки, сколько времени смотрел на мир, сквозь треснувшие линзы, лишённый надежды… Вспомнил, как взял себя в руки, как нашёл в себе силы ответить, как заставил всех уважать и бояться его, как смотрели на него с тех пор люди. Алекс рубанул по мальчишке обеими руками – крест-накрест. Но тот всё так же смотрел на него своими пронзительными голубыми глазами. И продолжал смотреть, когда тот, развернувшись, широким шагом вышел из кабинета, Мерсер спиной чувствовал этот тяжёлый взгляд. Он не любил сталкиваться со своим прошлым…с настолько откровенным прошлым. Грубым, деморализующим, отталкивающим. Оказавшись на улице, Алекс взмыл вверх, подняв клубы пыли и разогнав каркающих ворон. Он не оглянулся на школу, не посмотрел назад, решив более не касаться определённых нитей паутины в своей голове…