Ночь. Kапает с крыш Eсли не спишь — позови меня Я здесь. Возле тебя Незримо парю, Октябрю дарю Свою холодную тень На мокром стекле, Струюсь в водосточной трубе, Горю Неоновой искрою В фонаре Это холодная ночь в октябре Ольга Арефьева. Ночь в октябре
Вся жизнь Людмилы Васильковой сжалась до двух дней: самого счастливого и чернейшего из чёрных. Между этими двумя точками расплескались, словно брызги краски на ватмане, словно солнечные зайчики на стене, отдельные эпизоды и воспоминания. 24 декабря… Канун католического Рождества. Эта дата, как негасимый светильник, будет освещать весь её жизненный путь. Сочельник. Раньше был у Людмилы товарищ. Вместе они часто ходили в походы, сплавлялись на байдарках. Он был католиком и часто рассказывал о своём приходе, где все, по его словам, были как одна дружная семья. Она часто звонила ему в сочельник, 24-го. В тот день она не смогла позвонить другу. Людмила лежала в родильном зале, на кресле. В палате, облицованной белым кафелем, раздался детский писк. Медсестра что-то записывала. Акушерка положила ей на грудь маленький комочек. «Эти крохотные пальчики – мои! Это моя девочка» - подумала Людмила. Её будто захлестнуло тёплой волной. Слёзы радости брызнули из её глаз. «Господи, моя девочка! Я мама! Мне есть, для кого жить!» - думала она. Новоиспечённая мать бросила взгляд на окно. В декабре очень мало света. День и ночь, свет и тьма как будто перемешиваются. Стояла оттепель, на город опускались серые сумерки. Повалил снег. Крупные белые хлопья закружились в воздухе. «Каждая снежинка неповторима. Каждый ледяной кристаллик уникален. Прямо как человек!» – подумала Людмила. Она тут же придумала имя своей малышке – Снежана! Она одна такая. Выстраданная. Долгожданная. Она станет самой счастливой. Непременно. На маленьком младенческом запястье защёлкнулся пластиковый браслетик с надписью, сделанной рукой медсестры: «24.12.…16.50 Василькова Л.К. ж…» «Что за имя такое? Прямо как колбаса! Или ещё похуже! Откуда ты его взяла? На трассе нашла? Не православное какое-то!» – негодовала мать. Людмила сказала, что сама вправе выбрать имя для дочери. Ведь она столько вынесла! Столько вытерпела! В двадцать четыре года Людмила поняла, что межполовые отношения для неё – хуже, чем тёмный лес. Она абсолютно не умела флиртовать и кокетничать. Среди её друзей было много мужчин, с которыми можно было ходить в походы, стрелять из лука в тире и обсуждать сериалы. Глядя на себя в зеркало Люда не видела уродины, но и писанной красавицы тоже, а секс-бомбы – подавно. Она вспоминала школьные годы. У всех её подружек начался «гон», а она совсем не интересовалась мальчиками. То есть, с мальчиками у неё было много общего: компьютерные игры, например. Свиданий, признаний, объятий, поцелуев или ещё чего – никогда. Она не считала любовь чем-то неприличным – наоборот, всё это казалось ей естественным. Вот только это «естественное» не было для неё самоцелью. Вокруг было столько всего интересного: учёба, спорт, походы, книги, фильмы, творчество… Вот встретиться человек, с которым можно пройти вместе рука об руку – и всё приложится. Так и жила Людмила. Шли годы. Она закончила бакалавриат, магистратуру, устроилась на работу… Ничего не «прикладывалось». Тот самый друг жизни не встречался. Ни один вечер Людмила не проводила дома. Всё время в движении! После работы – секция стрельбы из лука. Отпуск – в походах. Она даже записалась на вечерние курсы испанского языка. Среди её товарищей было много мужчин. Особенно ей нравились приятели из лучного клуба. Это были спокойные, состоявшиеся в жизни мужчины. Голоса их были бархатными, в характерах их чувствовался внутренний стержень. Только вот все они были семейные. В испанской группе были одни мамочки декретные. В турклубе вокруг было несколько студентов, напоминающих детей, а взрослые – все были женаты, как назло. Даже знакомый-католик. «А ты зарегистрируйся на сайте знакомств!» - дала совет мама. Людмила выбрала одно «приличное» фото, где она была в платье на фоне моря – для аватарки. «До кучи» она загрузила несколько фотографий с лучной тренировки и из походов. Первыми писать стали лысые беззубые мужичонки, фотографировавшиеся на фоне ковра. Потом постучался какой-то «Алик», с которым она согласилась на свидание. Белёсый, словно моль, какой-то «пришибленный», он сидел в кафе, таращась на глинтвейн, который заказала Люда. Он что-то говорил про деревню, куда он хотел уехать разводить лошадей. Руки «Алика» были в синяках. Следующим претендентом был «Анатоль». До глинтвейна в тот раз даже не дошло. Весь промозглый ноябрьский вечер он водил Людмилу по парку. Сколько бы она ни намекала на то, что ей хотелось бы посидеть где-нибудь в тепле, она слышала один ответ: что с деньгами любой дурак в кафе сходит. - Всё! Достала меня эта лабуда! – вскричала Людмила, удаляя страничку с сервиса знакомств. – А ты просто роди ребёнка! – предложила ей мать. – От кого, мама? От кого? – Ну съезди на курорт, найди здорового самца… – На эти курорты только за болячками неприличными ездить! –Тогда от донора! Есть же госпрограмма! До тридцати ты ещё успеешь! –Это что? Как лошадь или корова что ли? – Зато будет ради кого жить! Да и мужики охотнее берут баб с «прицепом», нежели одиночек. Людмила засмеялась, а потом как-то сама не понимая как, оказалась в клинике. – Эх, такие эксперементы, да в вашем возрасте… Что «Прошло сто лет, а принц не появился? Она проснулась так, без поцелуя…» - усмехнулась женщина-гинеколог. Медсестра ехидно улыбнулась. Вручив направление на анализы, врач сообщила, что чуда ждать не следует, и скорее всего, Люде придётся делать более затратную процедуру - «ЭКО», которая также не гарантирует никаких чудес. ЭКО делать не пришлось, однако чудо обернулось для Людмилы чередой тяжких испытаний. Она и не представляла, что беременность может протекать так тяжело. Почти все девять месяцев женщина провела в больнице «на сохранении». Привыкшая всегда быть в движении, она практически оказалась прикованной к постели. Серые дни были похожи друг на друга, словно безвкусная больничная еда. 24 декабря родилась Снежа! Подумаешь «не православное» имя! Какая разница! Человек должен быть счастливым в православии или вне его! «Снежана» – самое прекрасное имя на Земле! Однако Людмила вспомнила про церковь. Не сразу. Через четыре года, когда умерла её мама, она почувствовала, что липкая тоска не покидает её. Это была первая в жизни Людмилы потеря близкого. Увы, не последняя. Тогда она была сама не своя. Забирая Снежу из садика, держа её маленькую ладошку в руке, она не могла перестать думать о том, что же ожидает людей «там», за пределами этой жизни… Неужели она так же исчезнет, как и её мать… С кем тогда останется Снежа? Одна? Кто будет её путеводной звездой? Дочка пританцовывала, вдохновенно рассказывая про каких-то серийных кукол-модниц и про мультик о них. Людмила стала ходить на службы в храм. Она купила детскую Библию и читала её дочке. В церкви она познакомилась со Светланой Николаевной, старушкой, чьё доброе лицо будто бы светилось изнутри. Баба Света многое объяснила Людмиле и согласилась стать крёстной Снежи. В качестве крестильного имени было выбрано имя «Хиония», означавшее «снежная». Людмила сблизилась с интеллигентной старушкой. Вся её семья состояла из фикуса Дани и серого полосатого кота Пети. Светлана Николаевна часто приглашала Людмилу и Снежу на чаепития с шарлоткой. По выходным они втроём ходили в театр или на концерт, гуляли по городу. До пенсии баба Света работала учителем фортепиано в музыкальной школе. Именно в её доме Снежа познакомилась с этим инструментом и заинтересовалась музыкой. Всё было как-то легко. Купили электропианино для дома. Снежа пошла в музыкальную школу. Всё было слишком хорошо. А потом Светлана Николаевна ушла из этого мира. Внезапно. Это случилось накануне Пасхи. Снежа была во втором классе. Нежданно-негаданно из Воронежа приехал племянник Светланы Николаевны, заявивший права на квартиру бабы Светы. Людмиле пришлось переоформить на себя кота Петю, который рисковал оказаться в подъезде, а потом – быть убитым доблестными сотрудниками службы отлова бродячих животных. Так к Людмиле и Снежане переехали полосатый кот и фикус Даня в кадке – беспокойное наследство бабы Светы. Снежа скучала по старушке и часто вспоминала её. Как-то вечером Людмила с дочерью чистили картошку на кухне, и девочка сказала: - Хорошо, что баба Света дала мне второе имя! Когда Сатана орёт на меня на хоре я думаю: «Ругай-ругай Снежану, Сатана проклятая, ведь я – Хиония и мне пофиг!» – Снежа! – возмутилась Людмила. – Нельзя так называть учительницу! И вообще-то, «Сатаней» – это красивое осетинское имя. – Имя, может, и красивое, но мы все зовём эту дуру «Сатана Казбековна», потому что она всегда на всех агрится! Спустя некоторое время, Сатаней Казбековна вышла замуж, уволилась из музыкальной школы и уехала в Дивноморск. Всё стало спокойно и чинно. Дни шли своим чередом. Труды, заботы, школа, работа, новогодние ёлки. Время, словно река, несло Людмилу к самому чёрному дню её жизни. Восемнадцатое марта… Погожий день. Высокое, чистое, голубое небо. Чириканье воробьёв. Каждый год Людмила радовалась увеличению светового дня, словно впервые в жизни. Вернувшись с обеденного перерыва в приподнятом настроении, она улыбнулась Аркаше, молодому сотруднику её отдела и предложила проветрить кабинет. Молодой человек коротко кивнул кудрявой головой. В комнату хлынул свежий воздух с улицы донёсся птичий гвалт. – Эх, весна! – мечтательно протянула Людмила, садясь за компьютер. Как бы невзначай женщина взглянула на свой браслет-идентификатор и увидела несколько значков непрочитанных сообщений официального характера. «Что опять штрафы ГИБДД? Вроде я сегодня не на машине…» - подумала она. «Ваш ребёнок не был в школе» – высветилось на дисплее часов. – Вот паршивка! – не выдержав, выкрикнула Людмила и в сердцах ударила по столу кулаком. – Людмила Константиновна, всё в порядке? – поинтересовался Аркадий. – Да дочь бунтует! Школу прогуляла! – А сколько лет девочке? – Пятнадцать… – Самый «бунташный» возраст, – со знанием дела констатировал молодой сотрудник. – Я именно в пятнадцать заявил своим, что не желаю поступать в этот их «мед», а хочу пойти на истфак. Родителята так и дулись, пока я не защитил кандидатскую. Вот напишу монографию – успокоятся совсем. А то всё твердят: «Что это за профессия такая? Историк хренов!» – Какой вы молодец, Аркадий! Людмила как будто вспомнила о недавней ссоре с дочерью, о которой почти уже забыла. Зажужжал мобильный телефон. На экране высветился номер преподавателя сольфеджио дочери. После девятого класса Снежа планировала поступать в музыкально-педагогический колледж и поэтому брала индивидуальные уроки. Оценки в «музыкалке» были отличные, но позаниматься теорией музыки дополнительно и пописать диктанты было бы неплохо. –Арина Александровна? – неуверенно переспросила Людмила –Людмила Константиновна вы вроде не предупреждали о том, что Снежана не придёт на занятие… –Может, весна и она почувствовала себя неважно, – начала оправдываться мать. –Странно, Снежана почти никогда не пропускала занятия, а если и собиралась, то всегда предупреждала. На неё это не похоже. –Извините, – ответила Людмила –До свидания… Людмила так и застыла с телефоном в руках. Да. Дочь могла в пику ей прогулять школу, но не музыку. Музыка была её отдушиной. За все годы обучения Снежа не пропускала ни специальность, ни хор, ни сольфеджио с музлитературой. Она даже начала дополнительно заниматься по классу гитары, играть в ансамбле. Дочка была всегда занята делом. "Это всё этот чёртов Лёнчик! Всё из-за этого оболтуса! Откуда он только взялся, этот ледящий ужас!" - повторяла про себя Людмила. Настроение Людмилы было окончательно испорчено. Да, ссора с дочерью была реальностью. Причиной этому был злосчастный дневник дочери. Копеечная тетрадь, в коричневой обложке с изображением улыбающейся половинки авокадо. Почему, почему в век полной цифровизации всего и вся девочки-подростки ведут эти кошмарные бумажные дневники?! Что за бессмертная традиция? Последнюю неделю дочь была сама не своя. «Наверное, с этим пугалом Лёнчиком поругалась» - подумала Людмила. Снежана ничего не рассказывала и отмалчивалась. Материнское сердце было не на месте. Одним вечером, когда девочка была на занятиях, Людмила рывком выдвинула ящик прикроватной тумбочки дочери. Сразу же в поле зрения обеспокоенной матери попала упаковка презервативов. Надо же… А она считала, что её дочь, возраста Джульетты, даже ещё не целовалась. Прямо как и сама Людмила, предпочитавшая песни у костра. «Это всё его гены, того незнакомца, чью детскую фотографию я выбрала тогда…» – с досадой подумала она. Задержав дыхание, Людмила потянулась к коричневой тетрадке, лежавшей рядом. Она понимала, что читать чужие личные дневники – это преступление. Но разве была ей чужой Снежа? Людмила вспомнила родовой зал в больнице, снежинки, кружившиеся в сером декабрьском небе… Те маленькие ручки и ножки – они были её. Материнское сердце было не могло успокоиться. Глубоко вздохнув, Людмила открыла тетрадку. Её взору предстал самый обычный девчачий дневник. Наивные рисунки, розы, сердца. Подружки, школа, песни и стихи…мальчики… «Мне кажется, что моя мама мне не родная…» - обидно, но многие подростки так думают. Это переходный возраст… И тут… Людмиле вдруг стало больно и страшно, но она продолжила читать. Страницу за страницей. В последние дни она видела, что дочь сильно изменилась. Она стала скрытной и молчаливой, какой-то непривычно угрюмой. Начались записи «о парнях», где-то месяца два назад. Вот запись о проклятом Лёнчике. Людмиле очень не нравилась дружба дочери с парнем-рокером из соседней школы. Этот неформал с длинным «хаером», заканчивал одиннадцатый класс и учился в соседней школе. Для дочери он был «летящий вдаль ангел», а для Людмилы – «ледящий ужас». Лёнчик караулил Снежу у школы и музыкалки, встречал её, гулял с ней допоздна. Отвлекал от учёбы. Когда же Людмила увидела, что молодой человек сажает её драгоценную Снежу на мотоцикл без шлема, она закрыла глаза руками. На следующей страницы мысль от том, что дочка ещё нецелованная развеялась, как дым. Всё это его гены. Людмила опять вспомнила о неизвестном отце дочери и фото улыбающегося малыша в каталоге клиники. Строчки мелькали перед глазами, вот страница, вся исчёркана в потёках. Что это? Выделялись слова: «Конечно, сначала было стыдно и страшно, а потом – нет». «Я чувствую, что была только куском мяса и меня использовали, как одноразовую игрушку, а потом - выбросили на помойку». «На какую помойку?» - подумала Людмила. Она перечитала страницу, потом - ещё раз. Мысли роились в голове обеспокоенной матери. «Когда это случилось? Наверное, когда во время моей командировки в Петрозаводск. Надеюсь, они хотя бы предохранялись? Ах вот откуда презервативы! Господи! Что за мысли? Что же это я!? Я же, получается, не углядела! Как вообще это могло произойти?» Людмила во всём винила «отца». Сама она почти всю жизнь считала себя асексуалкой. Очень часто глядя даже на самых симпатичных мужчин, киноактёров или знакомых, она никогда не представляла себя в постели с ними. Она любовалась пропорциями красивых лиц, восхищалась положительными чертами характера или талантами, но не представляла постельных сцен с участием этих людей. Мыслей об отношениях с представительницами своего пола у неё подавно не возникало… Людмиле было дико от фразы «я хочу его или её». Как это можно «хотеть» живого, свободного человека? Ведь он не еда или предмет. Самой ей было очень неприятно слышать эти слова в свой адрес. Даже флирт казался ей какой-то лицемерной игрой. В жизни было столько интересного: учеба, спорт, кино, разговоры. Её пятнадцатилетняя дочь так не считала. Как она провернула это дело? Пока матери не было дома? Под предлогом похода в гости или школьной поездки? Людмиле всегда казалось, что она знает о всех перемещениях дочери. Оказалось, что совсем не знала дочери. «Лёнчик не отвечает. Ленка сказала, что видела его с Настей! Сука!» - прочитав последнюю строчку, Людмила захлопнула тетрадь. Лучше бы она не трогала этот злосчастный дневник! Дальше всё было как в тумане. Людмила действовала, словно на автопилоте. Она стучала дневником по столу, и, не понимая как, сорвалась на крик. Звук пощёчины, а потом – тишина. Несколько дней молчания. Ни одного слова. Людмила вздохнула. Снежа не могла прогулять музыку, чтобы просто позлить её. Рабочий день предательски шёл к концу, а идти домой не хотелось. Все засобирались, Людмила тоже закрыла кабинет и вышла за территорию музея-заповедника «Царицыно», где работала в отделе связей с общественностью. Людская толпа подхватила женщину, словно бумажный кораблик, и понесла к электричке. Домой спешили все, кроме Людмилы. Возле турникетов стоял мужчина потрёпанного вида. Он собирал подаяние в картонную коробку, монотонно бормоча слова молитвы: «Благословенна ты в жЕнах и благословен плод чрева твоего». Людмила доехала до «Красного строителя» и нехотя поплелась к Варшавскому шоссе. Уже смеркалось. Надо было зайти в магазин, купить консервы для пожилых кошек – порадовать полосатого «ветерана» Петю. Посыпал мелкий снег, похожий на крупу. Душа Людмилы напоминала изорванный парус. Сколько ни оттягивай момент возвращения домой, а вечно блуждать по улицам было невозможно. В окнах домах то там, то здесь зажигался тёплый свет. В этот миг Людмила подумала, что нельзя обижаться на дочь всю жизнь. К тому же, это была её первая любовь, первый взрослый опыт, первое расставание, первое разочарование. Все эти дни Людмила только и думала, о том, что будет, если её дочь ступит на скользкую дорожку или «принесет в подоле». «Ну и что!» - прошептал её внутренний голос. Почему она не подумала о чувствах её девочки? Главное, чтобы она была жива и здорова. Снегопад усилился. Снежную крупку сменили крупные хлопья. «Домой! - зазвучал набат в голове Людмилы, - Срочно домой!» Людмила открыла входную дверь. В прихожей было темно. Квартира казалась пустой. Из темноты послышалось испуганное «Мяу!». Два кошачьих глаза светились, как два хальцедона, отражая свет лампы на лестничной клетке. «Ушла к подруге?» - мелькнула в голове Людмилы первая мысль. «Снежана!» - позвала она. Ответа не последовало. Возле обувницы стояли тяжелые ботинки дочери. Чёрная куртка висела на крючке. «Снежа!» - крикнула обеспокоенная мать. Не разуваясь, Людмила бросилась в комнату дочери. Приехала «скорая». Врач констатировал смерть от отравления. Под подушкой были найдены таблетки, прописанные когда-то Людмиле психотерапевтом. Врачи, похоронные агенты и родственники, словно тени сменяли друг друга. Они были похожи на вороньё. Дни утекали сквозь дыру в ткани мироздания, которую проделали события этого весеннего дня в жизни женщины. Ноги сами понесли Людмилу в церковь. Она так давно не была в храме. - Ваш идентификатор, - попросила женщина в платке за прилавком. Какая будничная интонация! Как будто работала она не в храме, а на кассе супермаркета. - Я могу побеседовать с батюшкой? – запинаясь спросила Людмила. -Что-то я не помню, - каркнула служка, - Вы разве окормляетесь в нашей церкви? - Я… мы…ходили давно ещё, - начала оправдываться Людмила, - но у меня экстренная ситуация. Раз в год любой человек мог побеседовать со священнослужителем, если оказывался в непростой жизненной ситуации, к которым относились смертельный диагноз или самоубийство близкого родственника. Слёзы лились по щекам Людмилы, она приложила идентификатор к сканеру. Женщина в платке попросила пройти в храм и подождать несколько минут. Вскоре открылась дверь жертвенника, и из алтаря вышел усталого вида священник средних лет. Сбивчиво, постоянно всхлипывая, Людмила рассказала священнику всю историю своей жизни. - Жизнь человека – бесценный дар Бога. Суицид – это всё равно, что взять и бросить под ноги, растоптать его. Это высшая степень неверия и предательства. Недаром Иуда покончил жизнь самоубийством. Самовольный уход из жизни – высшая степень богоборчества. Самоубийц не отпевают и не поминают в церкви. -Но ведь моя дочка не хулила Бога и даже не знала ни о каком богоборчестве! -Людмила, - священник посмотрел в глаза женщине, - У вашей дочки был психиатрический диагноз? Есть ли подтверждение того, что она в момент совершения суицида находилась не в своём уме? Людмила покачала головой. -Вот видите, вам остаётся только молиться и регулярно посещать церковные службы. Это ваш крест. Время беседы вышло. Советы получены. Оставалось только вернуться домой.***
В темнеющем осеннем небе кружились снежные хлопья. В октябре ещё никто не ждёт снежинок. Снег непрошеным гостем врывался в пространство кухни. Людмила очнулась. Она сидела на подоконнике, свесив ноги на улицу. Внизу мелькали маленькие фигурки машин и домов. Если смотреть на улицу из окна с семнадцатого этажа, всё будет казаться маленьким. Из глаз лились слёзы. Не от ветра. В её квартире находились посторонние. Бригада «скорой помощи». Какой-то серый мужчина неопределённого возраста в форме фельдшера. Он помогал ей перелезть, заботливо закрыл окно. Запахло лекарствами. С фельдшером были двое: молодой мужчина с бородкой и девушка с короткими взъерошенными тёмными волосами. У неё был потерянный взгляд. Девчонка быстро сунула тетрадь к себе в сумку. "Это Снежина тетрадь! Что она себе позволяет? Эта медсестричка или санитарка подумала, что сделала это настолько быстро, что никто не заметит! Нахалка" - не переставала в своих мыслях Людмила. Она всё видела. А ведь всё началось с того, что она прочла дневник дочери. В этом и разница! Она мать! Это она согласилась на унизительную процедуру «осеменения», это она все девять месяцев лежала в больнице, это она мучилась в родах. Эти маленькие пальчики – её! Она имела право волноваться за дочь. Эта наглая курица с глазами, цвета, как у кота Пети, дотронулась до дневника её любимой Снежи! Из горла Людмилы вырвался хрип. Фельдшер и его помощник вывели её из квартиры. Мерзкая девчонка прогнала ангела, который приходил, чтобы передать весточку от её дочурки. Мерзкая девчонка забрала Снежин дневник!