Порка в Принстон-Плейнсборо

— Ты кретин! — он, наверное, никогда не видел, чтобы Хаус приходил в ярость от одной ошибки в анализе. — Озабоченный кретин! Хотя… Если учесть этой ошибки обстоятельства, тут бы любой озверел. Подумать только… И куда он смотрел, когда делал рентген? Да ясно куда. И диагност, вторя мыслям, озвучивает все, что знает и думает об ординаторе. — Я переделаю, — чеканит Чейз, подхватывая снимок и спеша вон из кабинета. Взгляд Хауса жжет не хуже трости, хотя, судя по его виду, все еще впереди. Черт, как же он мог так проколоться?! Хаус его прибьет… Окончательно и без возможности воскрешения! Или уволит… Но это они, вроде как, уже проходили. Да, Чейз идиот. Полный идиот, что еще тут скажешь? Разве что, «у меня уже полгода не было секса»… Но это оправдание не для Хауса. Для Хауса вообще невозможно придумать оправданий. На нем даже унижение не работает, Роб пробовал. Тот первый раз намертво впечатался в память — собственно, этого диагност и добивался. Были еще косяки, которые заканчивались вселенским ором, выставлением в клинику на неделю, зашвыриванием анализов в лицо или, в крайнем случае, коротким «пошел вон». Последнее Чейза просто доводило до ручки, потому что исход ситуации оставался неизвестным, Хаус — чертовски злым, а Чейз — сминающим край халата за дверью. Все, как правило, решалось через пол дня, когда Хаус ловил его в коридоре, совал новую папку в руки и кидал что-нибудь особенно язвительное в знак временного перемирия и прощения. В такие моменты Роб понимал, что издевок диагноста и общения с ним ему не хватает уже на подсознательном уровне — Хаус постоянно был рядом слишком долгое время, как сосед, без храпа которого уже не можешь заснуть. Промаявшись до вечера и, если быть до конца честным, прячась по углам больницы от до сих пор злого начальника, Чейз, наконец, проскользнул в уже опустевший кабинет. Почти опустевший. *** На фоне окна и в свете ламп из коридора фигура, помахивающая тростью, казалась еще более зловещей. У Чейза что-то предательски екнуло внизу живота. Неужели он все еще не смог с собой справится? Тогда все было слишком неожиданно, дергано, странно, но теперь? Почему он снова вспомнил ее? Хаус, хоть и морально насиловал их все это время, ни разу не причинил реального вреда. Так откуда же эти воспоминания, которые он так старательно прятал даже от себя самого? — Какого. Черта? — прошипел диагност, неестественно резко разворачиваясь и направляясь к жалюзям. Ох, черт, просто ором точно не обойдется… Вернее, орать тут будет только Чейз. — Хаус… — Даже слышать не хочу! — рыкнул мужчина. — После работы можешь трахать кого захочешь — меня это не волнует, а если от воздержания ты бросаешься на все, что похоже на женщину, изволь справляться со своими проблемами сам — вызывай проститутку, а если целомудренность прет, ищи девушку и обжимайся с ней в нерабочее время! Чейзу оставалось только кивать, вжимаясь бедрами в стол. Ну почему он ниже, чем у Хауса в кабинете? Ну что за жизнь… Когда диагност подошел ближе, появилось острое ощущение, что он сейчас заедет тростью ему по лицу или ударит головой об этот самый стол, но Чейз поспешил отогнать от себя эти мысли. Он — не она, он не станет просто так его бить, потому что ему это кажется правильным из-за алкоголя или наркоты. — Ты идиот, Чейз, — констатирует Хаус, и голос его меняется, как-то резко становясь спокойным, даже почти мягким. — Как был идиотом, так и остался. Что делать ты помнишь, только стол обойди. — Вам не с руки? — находит в себе силы пошутить Роб, внутренне ожидая новый взрыв, но в ответ летит только привычная ухмылочка. — Тебе не с задницы. Встань с той стороны, терпеть не могу стоять спиной к двери. Чейз, почти не краснея, тянет вниз брюки, после легкого колебания за ними отправляются трусы. Хаус с тихим смешком вжимает его в стол чуть сильнее, чем в прошлый раз. Боже… Кто бы мог подумать, что его будет пороть собственный начальник… Своей же тростью, черт возьми… В кабинете… На столе… А он будет воспринимать это спокойно, как данность или даже одолжение, ведь за то, что он в очередной раз выкинул, обычно увольняют. Да, флирт был глупой затеей, к тому же во время одного из важных анализов. Он просто облажался, как лажают студенты и интерны, снял одну и ту же ногу дважды и не заметил! Да и не должен был заметить, смотрел-то в другое место и совсем не пациентке. И тут же, вторя мыслям, на пока что белесые ягодицы прилетает хлесткий удар. Роб прикусывает рукав, чтобы ненароком не взвыть непозволительно громко и сдавленно стонет — Хаус, судя по всему, размахнулся чуть ли не от плеча. И это только первый… Но следующая полоса вспухает на бедрах, и Чейз изо всех сил вжимается в стол, понимая, что поторопился с выводами — вот ЭТО было от плеча. Хаус продолжает монотонно, с одинаковыми интервалами, расписывать уже не бледную кожу яркими пятнами, которые рискуют превратится в один сплошной синяк еще до конца экзекуции. Чейз срывается на скулеж и дергается, но представляет, как это выглядит со стороны, и замирает, каменея мышцами. Ему, в конце концов, 25 лет! Хотя сейчас хочется думать совсем не об этом. Пот стекает по лицу и смешивается со слезами. В этот раз ассоциации не так живы, их даже почти что нет, как будто он действительно смог отпустить воспоминания. Но на самом деле они просто затаились. Просто ждут, когда отступит боль, отвлекающая сейчас все внимание. Снова. Кожа горит так сильно, что стоять неподвижно просто невозможно. Ладонь, давящая на поясницу, кажется чугунной. Как Хаус вообще может его удерживать в почти неподвижном состоянии? Сколько же у него на самом деле сил… Чейз воет на средней ноте, вжимаясь в стол. В этот раз Хаус делает слишком большие паузы между ударами, как будто хочет, чтобы Чейз почувствовал всю гамму той волны боли, которой предшествует слившийся в единый стрекот в ушах противный свист. И, как и в прошлый раз, все кончается резко. Чейз судорожно вдыхает, силясь совладать с собой, но это оказывается куда сложнее, чем в такие минуты в прошлом. Тогда приходилось бороться с жуткой болью во всем теле, чтобы просто подняться, а сейчас все относительно в порядке, но почему-то воздух упорно не идет в легкие. Тяжесть со спины исчезает, а теплая ладонь опускается на загривок, но не сжимает и не тянет. — Чейз, не будь ребенком, — язвительный голос бьет по ушам набатом, но от этого почему-то становится легче. Хаус отходит к кулеру, тяжело опираясь на Трость. «У него ведь тоже нога устает за это время, он ведь без опоры…» — внезапно понимает про себя Роб. Нет, теоретически диагност опирается на него, но тогда тяжесть, которую он чувствует, должна быть в разы больше, и есть риск повредить позвоночник. То есть, Хаус удерживает его, как будто ему не 25, а 15, при этом равномерно распределяя весь вес тела на обе ноги и размахивая тростью! От стыда багровеют не только щеки, но и уши, шея идет алыми пятнами, но не надолго, потому что еще через пару секунд ему на голову выливают стакан холодной воды. В Чейзе мешается чудовищный коктейль из благодарности, сочувствия и желания врезать, что, впрочем, он испытывает к начальнику перманентно. — Зачем вам все это? — вопрос вырывается сам собой, но Роб, в кои-то веки, не жалеет, потому что в здравом уме он бы его не задал никогда. — Ты про абонемент в бордель или про трех идиотов из моей команды? — чуть менее язвительно, чем должен бы, шутит Хаус. — Почему вы меня не уволили? Сейчас и… тогда. — Ты прикольно смотрелся с щенячьими глазами и ты один носишь мне сэндвичи. — Хаус… — О, нет, молчи, я привык разговаривать с людьми, на которых есть штаны, ну за исключением проституток и Уилсона, конечно, — Чейз не сдерживает немного нервный смешок, а в рот попадают капли, все еще медленно стекающие по щекам, и с трудом разгибает затекшую спину, аккуратно натягивая трусы и брюки на… ну, на синяк, по ощущениям. Завтра он точно не сядет… Вообще, в этот раз как-то легче. Тогда, кажется, были слезы, а сейчас просто больно и стыдно, но терпимо. Правда, ненадолго, потому что когда адреналин отпустит, гадкие ассоциации из прошлого проявятся ярче. — Так почему? — Вообще-то, из-за твоего папашки, — выдает вдруг диагност, усмехаясь и протягивая салфетку кое-как стирающему влагу с лица парню. — Он тебе обеспечил будущее, можешь сказать ему «спасибо». Если бы не он, ты бы давно вылетел. Чейз замирает, да так и остается в кабинете — с незастегнутым ремнем, красным лицом и приоткрытым от удивления ртом. Не может быть… Опять?!