По ту сторону пламени

Во мне плавится воздух. Янтарь под кожей, текучий и обморочный, неожиданно цепок. Правильно: я расколола душу. Облака продолжают переливаться золотым пламенем, хоть птиц не осталось. Поднимаю раненую ладонь, накрывая кругляшек солнца. Сквозь звон в ушах долетают обрывки фраз. Перевернувшись на бок, откашливаю сгустки металла. Легкие набиты жженой ватой, из носа бегут горячие струйки. Вижу ноги в тяжелых ботинках, как же их много. Одинаковые форменные брюки, одинаковые стойки. За ними еще ряд, и еще, ни единого просвета. Картинка расплывается, стоит качнуть головой, пересыпаются калейдоскопом осколки лиц, оружие и вспыхивающие шорохом боевые перчатки. Зажмурившись, пытаюсь справиться с тошнотой, но проигрываю: горькая желчь обжигает горло. Свет гаснет, теряется в прикосновении и морозном дыхании. Снова вижу полыхающую вязь в небесах вечность и миг спустя. Надо мной наклоняется взъерошенный и грязный мальчишка. Русые прядки сияют нимбом. Шепчет: – Киииссса. Из его огромного полурасстегнутого пуховика испуганно глядит кот. Отрываю свинцовую руку от земли и трогаю зверя: настоящий, не кажется. – Киса! – он будто чего-то хочет. Тихо и ужасно пахнет смертью. – Киса, – соглашаюсь, сворачиваясь калачиком. Резь в животе и тряский озноб ярче гримасы незнакомца и волнения в стройных рядах... охотников. А мы – дичь. Судороги выкручивают суставы, реальность то наваливается букетом звуков и запахов, шершавыми от праха – ее праха, господи, – плитами под щекой... то вдруг тухнет до колкой боли и тяжести слева в груди. Щекочет ноздри химическая вонь. Краска? Кто-то говорит. Ритмично, вроде читает с листа. Громко, но все равно едва слышно: черная стена людей жонглирует эхом вопросов, ответов, предположений и надежд: – Обереги... – ... не надо на них... – Тварей ловить не придется! – Где остальные? – Кан Александер был с ними... – Джоба! Вы видите Джобу? Такой, кучерявый! – Нет! – Нет кучерявых... – Кааарс! Карс! – Правда обереги не нужны будут?! – ... береги... – ... рям нельзя верить! – Сколько же их здесь?! – ... нарушат пакт как только... – Почему им просто не убить нас? – ... знают, где Университет... – Хотят, чтобы мы расслабились и сняли обереги! Перебьют по одному, никто и не... – ... чары Боди, Боги, как их там... – Бози, идиот! – Нельзя... – Бред! – Карс! Кааарс...! – Да мертв он! Заткнись! – Господи... – Наас! Эй! Какого черта вы творите?! – ... твари... – Посмотрите туда! В фонтане! Череп! – Спасаем свои задницы! И ваши в придачу! – звенит от ветра знакомый голос. Вытираю рот и приподнимаюсь на локтях, не отрывая взгляда от лужи крови и слизи. Мир накреняется и смазывается, руки подламываются – я должна упасть, но, наоборот, взлетаю. Вместо людей впереди мерцает полотно света, за которым танцуют сумерки. Прикусываю язык, давлюсь вскриком. – Прости, – внимательные красные глаза. Прикладывает ладонь ко лбу – обжигающе горячую, хоть пахнет снегом. Стряхиваю прикосновение ценой новой волны головокружения. – Прости, – опять говорит он. Губы алые от ран. Тянусь дотронуться, слизать, прогнать кислый вкус рвоты и крови. Его жар печет щеки. – Знаю, жарко. Как тебя зовут? Ты помнишь? Конечно, я... Хриплю: – Зарин, – выведено на желтоватой клетчатой странице. Девушка, бледная до синевы на белых простынях. Рядом сидит очень похожий... ее брат. Парень с волосами цвета меда заглядывает через плечо, кончик длинной косы чиркает по столбикам имен... Наас. Наас Мерезин. Второе имя – как у демона. Мое тоже: – Аваддон. Зарин Аваддон. – А до этого? – пальцы впиваются, жгут – не вырваться. Хоть бы отпустил. Хоть бы притянул ближе. – До Зарин! Кем ты была! – встряхивает, разрывая на части. Виски пронзает иглами. Запах краски разъедает легкие. Сиплю, смаргивая слезы: – Какая разница? Это неважно! – важно, что толпа смолкла, стоило заговорить кому-то дребезжащему и ломкому. Его я тоже видела в день, когда получила имя. Старик, лицо сминалось и разглаживалось, а мне было так... – Больно! Голова... – Мигрень. Знаю. Портал активен, – кривится. Внутри него чадит незатухающее пожарище. А во мне, что во мне? – Илай. – Да, – улыбается. Красиво. – Имя. Твое. Думай. Не слушай их. Вспоминай. Воздух над нами выгорел до белого золота. Огненные вихри почти задевают дымящиеся мраком крыши. Она ведь тоже не знала моего имени. Плутон – обратившаяся пылью звездная ночь. Никто не знал. А теперь и не узнает: – Я не могу. Не помню, – слышала миллион раз, но в памяти вместо звуков лишь интонации, с которыми его произносили: много страха, а еще больше вины. – Киса, – требует Янни. Боже, конечно – Янни, как я не узнала? – Не сейчас. Она не сможет, – Илай застегивает мальчишке змейку до подбородка, пряча Беса. – Держи его крепко, чтобы не убежал. Выпрямляюсь и осматриваюсь. Картинка скользит и заваливается вместе с непослушным телом. Между нами и посланниками Университета полукругом застыли отмеченные тварями маги. Напряженные спины, стиснутые кулаки, им нет нужды, подобно охотникам, вскидывать заплетенные чарами руки. Достаточно клубящийся тьмы позади солнечной сетки барьера. Айяка и деревянный от блестящих сталью пут Рики держатся особняком. Девушка неловко сжимает пистолет. Будто не может определиться: направить на пленника или против охотников. – Попытайся понять, как ты здесь оказалась, – Илай оглядывается, хмурится до глубоких морщинок на переносице, – возвращайся от конца к началу, хорошо? Если покажется, что чего-то не хватает – не двигайся вперед, пока не вспомнишь. Ладно? – Да... – Как голова? Я позову Энид. – Не уходи, – не бросай меня. Целует, металлически-свежий и горький от огня. Кусает – и я возвращаюсь к первому поцелую. А после к Плутону: тогда она обещала... – Вспоминай. Пожалуйста. Это необходимо. Осторожно разжав хватку, отступает к остальным. Дергает за локоть Энид, занимает ее место. Целитель опускается на колени рядом. Накрывает запястье, считая пульс. – Посмотри на меня, – ослепляет светом. – Смотри! Смотрю и вижу фотографию на стене, где она смеется в объятиях Кана. Обожженное лицо и вдавленную грудь под нелепой чужой рубашкой – вот, каким был бы последний снимок, завершающий историю от черно-белого младенца на руках матери до... Тони. Почему он убил Тони? Кажется, я говорю вслух. Энид, вздрогнув, отшатывается. Шипит: – Кан никого не убивал! Но я видела удавку. Тони перерезали горло. Трогаю шрамы на шее, запястьях. Раскрытую пухлую рану, открывшую портал. – Он бы не... твой дружок был там раньше всех! Никто не видел, как и когда они погибли, – штормовые глаза сверкают яростью и непролитыми слезами. – Наас ненавидел Кана и любил Айяку! Он убийца! Не Кан! ... Наас? – Нет... – Конечно, ты так не думаешь! – коротко хохочет. – Вы с ним одинаковы, все вы... Одинаковы. Верно. Поэтому в ветре над ручьем я сказала – да, когда едва знакомый парень попросил убить запретную тварь. Поэтому, спустившись под землю, не убила. Мы одинаковы, и твари, и люди. Только люди это отрицают. Я могу ответить, что руки Кана были в крови – а ладони Нааса лишены следов, когда убийца наверняка бы порезался об острую цепочку. Но она не услышит, ведь так проще. Другие тоже слушают не правду, а меняющего личины Гофолию: – Вы угрожаете нашим жизням и говорите о мире? Хуже того – о равенстве! С кем? Вы видите здесь равных? Потому что я вижу лишь диких зверей и глупцов, которые возомнили себя дрессировщиками! – Тогда почему вы еще живы? – насмешливо спрашивает Эйса. – Убить вас легко. Перейти в Университет и прикончить остальных – еще легче! – хрипит Сойт Роэн. – Если твари им подчиняются, то и мир поддерживать будут! – выкрикивают в толпе. Одобрительный гул отдается в плитах. – Подчиняются?! – голос Советника надламывается на высокой ноте. – Тогда что случилось с прочими магами? Где капитан пятого блока, Кан Александер? Где Тони Луиза? Ниль Пхакпхум? – Карс Росмо! Охотник! – отчаянный вопль прокатывается над морем голов. – Джоба Филипп! – вторят ему. – Спайк! Спайк Шуок! – Но и Плутона здесь нет, – выходит неожиданно громко. Первые ряды замолкают. Я встречаюсь взглядом с охотником. Немолодой мужчина потрясенно моргает, направляет на меня пистолет. Безухий – замечаю прежде, чем он расплывается, подергивается влажным туманом. Вытираю горячие щеки: – И сотен тварей. У тех даже имен не было. А маги огня... все умерли в лабораториях от экспериментов ученых, а один умирает прямо сейчас, но никому нет дела. – Что? – оборачивается Эйса. – Мантикора, – острая вонь пульсирует под веками. Меня не хватило. Портал выпил единственный источник живого огня на мертвом полюсе. – Мантикора! – говорит Янни. – Ритуал сломал его, – Илай. – И Янни тоже! – надтреснуто кричит Мария в вибрирующей тишине. – Мой брат! Вы все видели, что с ними происходит, но никто и слова не сказал! Не притворяйтесь, что не знали правды! Как будто никого не было в лаборатории, когда Алек... Ученые сделали это с ним! А теперь... где теперь его память? Где... где Джокер? Где Висия?! – Гилберт, – говорит Илай. – Розалин, – безухий опускает оружие. – Мантикора! – с надрывом шепчет Янни. В нарастающем ропоте перекликаются голоса: – Тот безногий... – Что с калекой? – Там же Янни Збигнев, из техников. Он тоже... – Создал тварь! Мы убивали ее! – Я был там! Видел! Пацан вырубился в ритуале! Ничего не соображал! – Таким и остался... – Помните Висию? Друг Эрлаха! – Висия Фредерик! – Поджег общагу! – Тео Модфор! – Покончил с собой! – Джокер тоже... – Гилберт! – Лирой! Из медиков! – Илай! Он ведь сейчас здесь, да? – Мантикора Оретт! – Иоанн Фарадей! Гилберт Хогал! – Розалин! Розалин Падда! – выкрикивает одноухий мужчина, поворачиваясь спиной. Все больше их, вспоминающих имена, смотрит в другую сторону, туда, где скрывается Совет. Позвоночник пронзает молнией. Всхлипываю от жгучего холода. Энид, побледнев, отползает прочь. Вцепляется в волосы Янни. – Твою мать, – качается, но не меняет положения Наас. Алва. Ужасная даже сквозь зарево барьера. – Отдайте его мне, – грохочет кровью в висках. – Вы смеете утверждать, что... Издалека доносится, потопив ответ Гофолии, чей-то рев: – Зачитайте пакт! – Читали уже! – кричат в ответ на разный лад. Я кусаю пылающий агонией кулак, чтобы тоже не заорать: голова раскалывается от ширящейся пустоты. Впиваясь зубами в рану, наполняю рот металлом – лишь бы удержать схлопывающуюся реальность. – Там никому не слышно, – говорят будто над самым ухом. – Может, если с фонтана, то все смогут разобрать, о чем речь? – Давайте, мы вас пропустим! – Даже прикроем от Совета! – обещание встречается громоподобным смехом. – В обмен на Мантикору, – требует Наас. – Ему нужна помощь. – Вряд ли ученые отдадут, – ввинчивается в мозг. – А мы заберем. Эй! – вжимаюсь лбом в землю, стискиваю челюсть, вгрызаюсь, но боль в руке стремительно гаснет, унося свет и новую волну голосов: – Отдайте им Мантикору! – ... ют пакт! Пропустите к фонтану! – Расступитесь! Давай его сюда... – Господи... – Что за... *** – Зарин! – жаркий шепот в темноте. Не надо. Пожалуйста, хватит. – Зарин, – горячие пальцы с нажимом проходятся по ключицам, опускаются ниже, огненным цветком раскрываются на животе. Другая рука путается в волосах, оглаживая затылок. Губы касаются моих: – Она не тронет тебя. Мантикора здесь. Набираю полные легкие ядовитого от краски воздуха. Мантикора. Алва пришла за ним, не за мной. Закашлявшись, смотрю на Илая. – Как ты? – он в короне из пламени, бледен до синевы. Давлюсь шершавым запахом и сиплю: – Почему он так пахнет? – Ритуал. Ты тоже пахнешь, – но я не чувствую. – Зачем ты... Ты могла умереть! – рычит, притягивая вплотную, комкает ткань рубашки. Накрываю его ладонь. – Или из-за меня умер бы еще один человек. Хватит. Клятва Плутона разрушила достаточно жизней. Илай тяжело дышит. Зрачки до краев заполнили кровавую радужку. – Он не понимает, – откуда-то сзади говорит Янни. – Энид? – Наас не оставил поста между нами и охотниками. – Я влила в него все, что можно, – сухо отвечает целитель. – Надо больше! Главное, чтобы пришел в себя. Хуже уже не будет, – хуже некуда. За химической вонью пульсом бьется тонкая нота разложения. Осторожно высвободившись из объятий Илая, оборачиваюсь. Маг огня лежит головой на Янниных коленях. – Помогите ему, – растерянно просит мальчишка. Под дутой курткой царапается кот. Мантикора Оретт короткий, обрубленный: серая больничная роба смялась ниже культей. Слишком велика для худого человека. Вздрагивают исписанные татуировками плечи и нарисованные крылья, охватывающие шею, дергается кадык, когда он сглатывает – но струйка слюны все равно сбегает по подбородку. Неровно остриженные вороные пряди налипли на щеку и крупный, хищно изогнутый нос. Янни убирает их, задевая звонкие колечки в ухе. Мантикора кривится и распахивает непроницаемо-черные глаза. – Привет, – улыбается Янни. Но, похоже, тот не слышит. Охотник из первого ряда окружения опускается на корточки и подталкивает к огненному магу бутылку с водой: – Держи. Попробуй смочить ему лоб. Верно: – Ему же жарко, а ты горячий. – Надо отнести его ближе к границе барьера, – поднимается на ноги Илай. Я тоже встаю и едва не падаю. Мир описывает дугу, на секунду темнеет. Удержав равновесие, шаг за шагом иду по вмерзшей в плиты крови Плутона. Кто-то далекий в ветреной тишине монотонно читает пакт Серафима. Эйса? Хикан? Не разобрать. Сейчас не время плакать, но ее прах на моих ладонях – все, что осталось. Пыль в разломе пульсирующей раны, чернота в лунках от зубов и трещинках. Так мало и легко удержать... ничего общего с неуловимой, смертельно живой тьмой. – Ты в порядке? – Илай, уже помог Янни и Энид перенести огненного мага и вернулся. Нет. – Зарин. Прислониться к жесткому, обжигающему телу, зажмуриться до пляшущих кругов, прогоняя слезы. Позже. Если выживем. Молчит. Не дает мне упасть. Вечность спустя говорит: – Пойдем, – подхватывает под локоть. Идем – туда, где вдруг хрипло стонет Мантикора. Мигрень наполовину ослепляет, колени подгибаются от слабости. Несколько метров через знак до отделяющей день от ночи линии барьера занимают вечность. – Нужно замкнуть клятву, – шепчет Илай. – Ты знал? Что она собирается сделать? – я ударю его, если знал. Уничтожу. – Нет, – выдыхаю. – Сано рассказала, пока открывался портал, – в прошлый раз мы ждали часы прежде, чем узор замер. Как же долго я пробыла без сознания? – Никогда. Не делай. Ничего. Подобного! – цепляет за подбородок, заставляя смотреть на него. – Никогда больше. Ты могла стать, как Мантикора! Хуже, чем мертвой! – Я этого хотела. В тот момент... – Мне плевать, – его ярость клеймом плавит кожу. – Я. Я – этого не хочу. Ищет что-то в моем лице: – Не смей забывать обо мне. Силюсь улыбнуться, но не выходит: – Я помню все о тебе. До последнего слова. – Ты забыла, когда активировала портал! – Нет, – провожу по коротким вертикальным шрамам на его запястьях. – Нет. Но я не должна была решать за тебя. Прости. – Какого черта вы там возитесь?! – кричит Наас. Рядом с ним замерли Сойт Роэн и Мария – оглядывается на брата, неуверенно держит пистолет. Откуда? ... С пояса исчезло оружие. Айяка, подтолкнув Рики, присоединяется к живому щиту. У парня руки и шея обмотаны... кровью? – Что вы с ним сделали? – Что? – Илай хмурится. – Рики? Вывели кровь наружу. Если разорвет – истечет до смерти. Идем, забудь о нем, – тянет к выгнувшемуся в судороге Мантикоре, белой от страха Энид и вцепившемуся в пуховик Янни. Утробно воет Бес. Царапается, пытаясь выбраться наружу. – Ему дышать нечем, – говорю я. Мальчишка потерянно уставился перед собой. Не обращает внимания, когда я чуть расстегиваю змейку на куртке. – Я б-больше ни-чего нне могу сд... делать, – Энид, роняя пузырьки с лекарствами, собирает аптечку. Из мрака за пламеющими нитями защитного контура проступает многорукая фигура. – Боже! – красноволосая волшебница деревенеет в неловкой позе. Сжимаю левый кулак до отрезвляющей боли. Алва составлена из останков – человеческих, звериных. Гниющих и совершенно живых. Бесполезно торчащие конечности болтаются, подпрыгивая при каждом шаге, места сочленений с подвижным панцирным туловищем перемаргивают и открывают полные зубов рты. Короткие лапы подгибаются под тяжестью, скребут когтями асфальт. Очерченная порослью шипов шея кончается выходящими из блестящей плоти позвонками. – Иди к остальным, – трогаю плечо девушки, но Илай качает головой: – Она нужна здесь, – Энид, кажется, даже не слышит. – Ты узнаешь меня? – Илай склоняется над огненным магом. Теперь, когда желание твари сосредоточено на Мантикоре, я почти не ощущаю монолитного давления ее природы, но охотники вокруг шарахаются прочь, заслонившись колкими от магии перчатками. Первый ряд полностью скрывается за мерцающей завесой щитов. – Ддд...да, – выталкивает Мантикора. Он вряд ли старше тридцати, а похож на старика – с чернильными синяками и покрасневшими, тяжелыми веками, обметанными белым губами, проступившей сеткой сосудов и подергивающимся в тике правым глазом. – Тварь присягнет тебе. Прими ее клятву. Это спасет твою память, – говорит Илай. – Жизнь. Ты понимаешь? Мантикора с ужасом смотрит на создание более увечное, чем он сам. Я зову и обещаю: – Все закончится. Ты не вернешься в лаборатории. Перестанешь забывать, – мужчина переводит на меня настороженный взгляд. – Почему он, а не Янни? – за спиной стоит Мария. Лицо как маска, готовая расколоться, ствол бессильно направлен в землю, палец дрожит на курке. – Почему? Он ничем не лучше! Даже... – Он сильнее, – светло улыбается Янни. – Ты тоже сильный, – горько скривившись, Мария подходит и, отложив пистолет на плиты, обнимает брата, ерошит спутанные русые пряди. – Недостаточно, – я сплетаю кружево правды, протягиваю Янни руку. Ответное касание – свеча на ветру, но Мантикора... Огненный вихрь, жгучие искры. Распад, из каких рождаются новые миры. Его сияние ослепляет, поджигает что-то во мне самой, вынуждая разорвать контакт. Янни был прав: взрыв, иначе и не скажешь. – Мне жаль. Мария зажмуривается, утыкается носом в шуршащую Яннину куртку. – Я... – тихонько шепчет калека, – я могу... ей верить? ... Энид, забыв про аптечку, медленно отползает прочь, к закаменевшим полукругом магам. – Да. На ощупь нахожу запястье Илая, где под зажившими порезами бьется пульс. Любой выбор в конечном счете сводится к вере. В кого-либо или себя. Илай просил вспомнить, пройти от конца к началу. От полувековой тени в выбеленной камере Заповедника, от подобного шторму Нааса – прямо сейчас его ураган возносит лепестки над площадью, – от Нины и ее мотыльков... до хижины в лесу с застывшим на пороге призрачным ребенком. Страшным и беззащитным. Поколение за поколением искавшим человека, который рискнет заглянуть за личину смерти, осмелится поверить. Его спасла маленькая девочка. Меня – гаснущее чудовище. Мое имя сгорело вместе с ней. Годы сотрут детали, и наступит день, когда призрак Плутона упростится до картинки неизвестного художника: силуэт и две светящиеся точки. Но даже тогда мне не повернуть назад. Даже если очень хочется: – Ты можешь жить. Это ничего, если ты не хочешь. Но ты можешь. Доверься ей. В зрачках напротив плывет туман, химическая гниль пропитывает меня насквозь. Мантикора болезненно морщится и всхлипывает, выгибаясь в судороге. Тело под больничной робой холоднее льда. – Помоги ему, – прошу безликую Алву у кромки вспухающего острыми гранями барьера. Чары полнятся багрянцем от ее молчаливого присутствия. Структура ползет. За нами в шорохе шагов растет зона отчуждения. Эйса – теперь я различаю, это он – продолжает зачитывать закон старого-нового мира. Опершись о плечо Илая, поднимаюсь на цыпочки. Получается разглядеть сына Хайме и Сано Тхеви – женщина наполовину скрыта седой от времени чашей фонтана. Где- то за резным камнем должен быть Хикан. Эйса замолкает на мгновение, переворачивая страницу. Теперь он говорит об основе пакта Серафима: – Заклинание Шейдона Бози инициирует проверку памяти раз в шесть месяцев от даты подписания. Согласно предлагаемой формуле, каждый человек и каждое существо имеет право на самозащиту. Причиненные в данном случае ранения или смерть не нарушают условий пакта. Также, тварям с потенциалом выше шестидесяти позволено питаться: три жертвы в год. Любые взаимодействия в условиях давления, повлекшие негативные последствия для угнетаемой стороны, приведут к расторжению... – Я отпущу тебя, если захочешь, – почти нежно, чуть слышно шелестит Алва прямо в моей голове, и другие звуки теряют смысл и объем. Дергается Янни, втягивает сквозь зубы морозный ветер Илай. – Разорву клятву. Умру, но позволю тебе выбрать свободу. Убью – если попросишь. От слов веет холодом, но сжигаемый внутренним пламенем Мантикора размыкает растрескавшиеся губы: – Обе..щаешь? Убить, – не дожидаясь ответа, говорит вместе с ней: – Да. По защитному контуру пробегает рябь – отражение установившейся связи. Вскрикивают в толпе: задымившая тварь легко пересекает линию чар. Барьер тревожно дышит, вспышка за вспышкой выбеляя узорчатый купол в такт поступи чудовища. Опускаю ресницы, позволяю свету затопить сознание, прогнать липкий зной надломленной памяти. Считаю шаги: три, четыре, пять... Удар в спину вышибает дух. Не успеваю выставить ладони, и щеку ошпаривает болью. Рядом вгрызаются в плиты пули, грохот выстрелов и крики бьют по ушам. Развернувшись, пытаюсь заслониться – простенькое заклинание, всего несколько слогов, но магия отказывается оживать, а плечо взрывается. Илай вскидывает увитую черными молниями перчатку. Мария закрывает собой Янни, рядом валяется забытый пистолет. Подбираю. Мир на секунду меркнет, мелькает изломанная тень, с визгливым рыком рассыпается пеплом. Выстрелы становятся глуше, влипая в завесу, лишь последний звучит ярко и близко. Затылок Энид лопается кровью. Сойт Роэн держится за стремительно заплывающий красным бок, оружие ходит в руке. Сквозь дымку позади мужчины видны тела на земле. Охотники оттаскивают раненых за вновь сомкнувшийся строй щитов, поверх второй ряд ощеривается рвущимся в бой колдовством. Встает, шатаясь, Наас, его правая рука висит плетью. Айяка... Айяка исчезла. Рики тоже. – Айя! – кричит Наас, хромая в туман. – Стой! – бросаюсь следом, цепляюсь за труп рыжей волшебницы – синие глаза стеклянно глядят в небо. Едва успеваю схватить за футболку, наваливаясь и сбивая с ног. – Там Айя! – хрипит, вырывается. Нахожу строгий силуэт ее платья среди разметанных по знаку мертвецов. Жива: под спутанной копной волос вздрагивают плечи. Скручивается, подтягивает колени к груди. – Они прикончат тебя! – девушка по ту сторону дымного облака, всего в нескольких метрах от охотников – перекошенные лица, взъерошенные лихорадкой чары. Наас отталкивает меня, но Илай оказывается рядом и перехватывает парня за сломанную руку, выворачивает до звонкого крика. Эхом долетает еще один. От фонтана! Вскочив, высматриваю алую прическу Свидетеля, но на парапете возле чаши – никого, лишь волнуется море голов. Знакомый-незнакомый голос вопит: – Он укусил меня! Укусил! Уку... – Вырубите его! – Держи! – Не смей его трогать! – ревет Эйса. Крадучись, сотканные из мрака монстры обходят нас и выступают вперед. Распавшись прахом, присоединяются к Алве. В зыбком мерцании проскальзывают плети мышц и игольчатые перья, рождаются и гаснут образы из кошмаров – карикатуры стоящих напротив людей. Раззявленные рты, чернота пустых глазниц. Покореженные конечности и гротескные позы. Калейдоскоп увечий, болезней, старости. Смерти. Будущее, которого каждый страшится. Маги, толкаясь, пятятся. Грохочут новые выстрелы. Трогаю простреленное плечо, набухшую острую рану на ладони. – Не стреляйте! На них держится барьер! – разносится по толпе. Оглядываюсь. За пламенной структурой защитного контура больше нет города: сплошной мрак до налившихся дождем туч. В нем двигаются силуэты и хрупает стекло – будто весь мир вдруг истончился и вот-вот разобьется. – Твари уже здесь! Они... – ... напали на нас! Чего вы ждете?! – Айя, помоги ей! – стонет Наас. Его тварь дымкой возникает над девушкой. И под градом пуль. – Назад! Уходите! – слишком поздно кричу я. Пули сделаны из металла, способного ранить тварей! Ниветиш обретает форму, отскакивает назад, следом оборачивается собой Сирас. Алва еще держится, хоть знак под ней жадно впитывает частые черные капли. – Алва! Защи... Голова тяжелеет и полнится шорохом. Я замираю на середине слова, не в силах сомкнуть челюсти. Выскальзывает пистолет. Твари тоже каменеют, прекращает колебания искристая взвесь. Тихо зовет Сойт Роэн: – Что с вами? Зарин... – прикосновение расползается по коже пекучей обморочной слабостью. За ребрами разворачивается пустота, во рту появляется соль: горячие струйки опять текут из носа. – Расступитесь! Пропустите Советника! – командуют издалека. Лицо Сойта Роэна серое и искривлено страданием: – Что такое? – сильные пальцы впиваются в плоть, но я даже не морщусь. Я едва дышу. – Он поймал их, – сипло шепчет невидимый Янни. – Тихо. Молчи, – говорит его брат. – Он внутри, – не унимается мальчишка. – В их крови. – Молчи, пока про тебя забыли! – Кто? – зажмурившись, мужчина сжимает зубы и мое раненное плечо – до багряных звезд, – чтобы сесть и освободить вторую руку. Щелкает взводимый курок. Звук глухой: спрятал мое оружие под полами безразмерной куртки. – Гофолия. Он не боится меня и не тронет, – в шуршании пуховика отвечает огненный маг. Тихонько скребется кот... Кот! Мне нужно... – Маг воды, – понимает Сойт Роэн. Покорный чужой воле, пульс набатом бьется в висках. Быстро-быстро, медленнее. Задушено шипит Бес. Размыкается строй охотников, перемаргивают силой щиты. Я вижу сутулую фигуру Советника и людей за ним. Тащат связанного удавкой Эйсу и спеленутого смирительной рубашкой Хикана. Нежно-розовый всполох: Сано. В груди нарастает жжение. Удары все реже... вон Рики – растирает свободные запястья. Сердце колет. Я ошиблась. Надо было стереть память Энид. Рики – убить. Убить. Убить. Убить! ... Советник останавливается у скульптуры Ниветиша. Запрокинув голову и заложив ладони за спину, разглядывает пленников. – И это Высшие твари? Я ожидал большего, – под его ногами в увеличивающейся луже всхлипывает Айя. Остальных бросают ничком рядом. Падают в кровь растрепанные страницы пакта. Хикан, немыслимо выгнувшись, вскакивает. Оказывается под прицелом: – Прикончу, – обещает ближайший охотник. – Если успеешь, – рычит оборотень. – Стойте! Я сам его пристрелю! – по живому коридору стремительно проходит встрепанный человек в некогда белом халате. Рамон Хайме. Прижимает к щеке насквозь алый платок. – Дай сюда! – вырывает оружие под надсадный смех Хикана: – Как будто это что-то изменит! Давай, стреляй! Вам для исследований и одного оборотня хватит! – Я не оборотень! – взвизгивает профессор, отшвыривая комок ткани. Хикан хохочет: в рваной дыре белеют челюсти. Хайме пытается прицелиться трясущимися руками. Он явно дальше, чем способен попасть, но страх перед желтоглазым магом не дает приблизиться. – Ты не знаааешь, – очень по-звериному хихикает тот. – Не знаешь! Незнание хуже всего! Выворачиваясь в режущих путах, Эйса хрипит: – Убьешь его, и я... – Не горячитесь, Рамон, – добродушно советует старик, склоняясь над Айякой. – Они нам еще пригодятся. Мы же хотим вернуться домой, не так ли? Соответственно, наши огненные маги должны желать того же, – коротко подмигивает мне. Морщины складываются в демоническую маску. – Откройте портал, и никто не пострадает. Вашим друзьям нужна медицинская помощь, – ногой переворачивает волшебницу на спину. Сердце замирает. Наклоняется вперед Сойт Роэн. Айяка часто и с клекотом дышит, на губах вздуваются красные пузыри. Глянцевое пятно под ней слишком большое, чтобы успеть... Нет. Я тянусь к Плутону. Глаза печет, вздрагивающая девушка становится черно- белым туманом, охотники и старик сливаются в единую массу. Сознание плавится в кромешной тишине. Быстрее! Моя тень совсем близко, бьется внутри хрупкого кошачьего тела. Или тоже оцепенела, скованная силой мага воды? ... Не умирай. Ты обещала быть за моей спиной, когда бы я ни обернулась! Волоски на затылке поднимаются дыбом. Свет меркнет, и на секунду я почти вижу острый силуэт со стальным росчерком улыбки. Иди ко мне. – Пакт Серафима – занятная идея, но будем реалистами: вы не в состоянии контролировать тварей, – мягко говорит Советник. Это не твари, это Энид – но никто не видел напавшую в сиянии барьера девушку. Она выбрала идеальный момент для мести. Для смерти. Прохладная влага сбегает по щекам. Мучительно медленно поворачиваю голову. Мимо скользит задеревеневший Илай – упирается коленом Наасу между лопаток, рука отведена для атаки. В расширенных зрачках застыло беззащитное удивление. Рыжеволосый маг выгнулся, пытаясь освободиться. Господи, он смотрит прямо на Айяку. Скорее же! – После возвращения я гарантирую вам справедливый суд. Сами понимаете, рассекретить месторасположение Университета – тяжкая провинность. Вы подвергаете риску жизни коллег. Но мы проявим снисходительность к тем, кто оказался в данной ситуации не по своей воле, и... Дребезжащий голос отдается в груди, горле, робким ударом пульса. Вот он, Янни. Сидит в центре своего звездчатого узла, у замерзшего в судорожной дуге Мантикоры. Брат держит за плечи. Боится, что мальчишка наделает глупостей. Оба серые, только Мария – от страха, а Янни от... Криво усмехается и показывает вспоротую ладонь. Роняет кусочек пунцового стекла из Айиного витража. Начало ее истории. И конец. Он замыкает круг. Оставив кровавую полосу, проводит по бугру на куртке, где схоронился едва живой Бес. Легким движением врисовывает в знак последний символ. Не отнимает тонких пальцев. Сердце с грохотом пускается вскачь, черным роем вспыхивает мигрень. – Пора, – произносит огненный маг. Прозрачные зеленые глаза глядят ясно, незнакомо. Облизываю соленые губы, чтобы попрощаться: – Спасибо тебе. – Что? – отмирает Мария. С тревогой тормошит брата. – Ал? ... Что? – Пора. Помнишь? – я опускаю ресницы, возвращаясь к темноте, из которой мы все созданы. – Ты обещал отпустить меня, когда придет время. – Нет... Нет! Алек! Не сейчас! – вскрик обрывает журчащую речь Гофолии. Я тоже обещаю – огоньку во мраке и на груди мальчишки: – Я буду твоей памятью и продолжением. Ветерок путается в волосах. – Найди маму и папу. Теперь будет можно. Заставь вспомнить нас. Скажи, что я не хотел, – говорит Янни. – Мне кажется, мы потеряли нить беседы. Рамон, будьте добры, привлеките внимание наших друзей. Но не перестарайтесь. Шуршит пуховик. Мария отрывисто шепчет: – Ты сказал, что вернешься! Уйдешь, чтобы... Выстрел раскалывает воздух. Зажмуриваюсь. Нечеловеческий рык вибрирует у висков: – Эйса! – треск, дикий вопль. Продолжаю: – Я выжгу новый мир. – Господи, это же его сын, да?! – Держите его! – визжит Хайме. – Я соврал. Прости, – роняет Янни. В ржавом мареве за веками вспухает боль: портал отвечает на импульс. Размыкаю спекшиеся губы: – Я сотворю новые звезды. – Давайте возвращаться домой. Сейчас я отпущу вас. Любая глупость будет стоить очень дорого, поэтому хорошенько взвесьте... – Ал, пожалуйста! – Береги себя, ладно? – Эйса! – не слушать, говорить: – Я закончу то, что начал твой создатель и каждый из нас. За барьером взвывает ночь и стеклянно бьется город: – Вселенную, в которой страх имеет плоть и право жить. Закрываю лицо руками: плиты взрываются, обжигая кожу, обломки падают вверх. Крики и выстрелы, треск колдовства. Ударом грома заканчивает существование чаша фонтана. Гаснет чужая воля в венах. Гаснет солнце. Защитный купол. Гаснет Янни. Боль в голове. Я глотаю шершавый от пепла ветер: – Ты принимаешь мою клятву? Трепет летящих лепестков. Резкий запах снега – Илай. Кто-то стонет. Впиваюсь ногтями в кожу под ключицами, где обретает звучание связь: переливчатый гомон, шорох неизвестных слов, голоса давно умерших и живых. Колючий смех. Плутон. Выдыхаю: – Привет, – сотрясаюсь от накатившей слабости. Над ухом грохочет пистолет – Сойт Роэн. Я открываю глаза, чтобы увидеть, как в лучах фонарей, держась за живот, Гофолия оседает среди дрейфующих камней. Хикан в разорванной смирительной рубашке освобождает Эйсу от удавки. Рядом с ними лежит Сано – свет выхватывает искаженное страданием лицо, стянутые путами до мяса предплечья. Охотники, Хайме и Рики исчезли за стеной обломков. Творение Илая: перчатка переливается волшебством, кровь из закушенной губы стекает по подбородку. Приглушенные крики мечутся беспокойными птицами. Бессильно опустив руки, Наас застыл над телом Айяки. Тварей не видно, но они здесь. – Прекрати это, – Сойт Роэн тяжело опускается на танцующие линии знака. – У тебя ведь получилось? Ты теперь можешь? – сцепленные в замок ладони прижимают куртку к залитому черным боку. – Да, – голоса в венах упорядочились до восьмерки незнакомцев. Присутствие свербит в затылке, но... – Я могу подчинить их. Гофолия так и делал. Его могущество шло не изнутри. Советник брал взаймы чужую силу. Поэтому только он и пришел сквозь коридор охотников: остальные не могли пошевелиться. Они... мы – части заклинания. Жизни переплетены, не разорвать. И каждый способен потянуть за ниточку... тянет. Током по позвоночнику, невесомостью в голове, пытается украсть мое пламя. Смеюсь. Сойт Роэн вздрагивает. – Не выйдет, – выталкиваю сквозь зубы. Тень Плутона стоит между нами. Пелена чудовищно тонка: горло перехватывает от враждебного присутствия. До огненных пятен на изнанке век стискиваю вспоротую ладонь. Прочь. Убирайся! Морок отливает от висков. Господи. Каждая царапина и ушиб отзываются воющей болью, рана на плече пылает. Обнимаю себя, чтобы не рассыпаться на куски: – Я могу погасить их, если захочу, – качнувшись, поднимаюсь на ноги. Несколько шагов до припорошенного пылью трупа Энид, подобрать сумку с аптечкой. Сано Тхеви была права: форма обезличивает. Под дымным саваном стерлись черты и краски, и я больше не вижу прекрасной девушки с фотографии. Просто еще одного мертвеца. Подхожу к Илаю: – Отпусти, – щурится. – Все хорошо. Давай, – стена с грохотом рушится. На нас пересекаются лучи. Под прикрытием огней невидимые люди молча ждут развязки. Или возможности напасть. – Передайте Совету: мир или смерть, – говорю бьющему в лицо свету. Отвернувшись, возвращаюсь к Сойту Роэну. Рассыпаю пузырьки, нахожу бинт и вату, рулон пластыря. – Тот узкий флакон. Клей, – сипит искатель. Под курткой и насквозь мокрой футболкой дыры от пуль маленькие, обманчиво неопасные. Мужчина стискивает челюсти, когда я останавливаю кровотечение вязким гелем, накладываю повязку. – Не уследил... поверил девчонке... – Я тоже. Думала, она слишком напугана, чтобы мстить сейчас, – разорвав рукав рубашки и прикусив щеку изнутри, заклеиваю простреленные мышцы в плече, потом обрабатываю порез на ладони. Руки немеют. – Только после возвращения, – соглашается и замолкает. Невесело фыркает. – Твою мать! – Молчи лучше. Держись, еще немного, – бинты легли туго, хоть и неровно. Но внутри кровь продолжает разливаться. – Несколько часов, – морщась, выдыхает. – Я не протяну. Придавливает раны. Накрываю скользкие пальцы: – Нет, нет. Не часов, минут. – Поче... му? – Янни. Его импульс был гораздо сильнее, чем нужно. Смотреть назад, откуда доносятся тихие рыдания, почти больно, но я должна – встретиться с белыми от горя глазами Марии и пустым взглядом Мантикоры. Янни словно спит, положив голову на колени брату. Я вдруг вижу, что он старше, чем кажется... был старше. Заклинание правды слетает с губ. – Что с ним? – спрашивает Сойт Роэн. – Ничего, – темнота. Шторм портала задул Яннину свечку. – Его больше нет. К телу мальчика под распахнутым пуховиком жмется Бес. Скребется, стараясь спрятаться под мышкой. Мария нежно перебирает спутанные пшеничные волосы. Все трое пусты, как ночь без звезд – ни единого проблеска. Я отпускаю чары, стираю влагу со щек: – Пора, – у Совета было достаточно времени подумать и понять. Запертые в клетке ребер искры мигают, когда я снова говорю, но теперь уже – им: – Пора. Пройти между парящими сколами плит, опуститься на корточки рядом с Наасом, сжать закаменевшее плечо. Тронуть холодную Айину руку. – Это моя вина, – шепчет Наас. – Это ее выбор, – все мы ужасно ошиблись. Непоправимо. Расступаются лучи: приближаются Советники. Картинка плывет от слез. Смаргиваю влагу и поднимаю обе копии пакта из липкой лужи. Снизу бумага напиталась алым, но не растеряла четких строчек и блестящих, сплетенных из металла помарок – подписей тварей. Шесть, одной не хватает. – Плутон не расписалась. – Теперь ты – Плутон, – Сано, скривившись, обматывает израненное запястье обрывком туники. – И девятый Советник, – в холодном свете футболка Илая рябая от крови. Кивает назад. Труп Гофолии сломанной марионеткой подвешен на дрейфующем обломке. Чтобы все видели. – Она не присягала на Камне, – скрипучий голос. Совет прячется за слепящими огнями. Похоже, наверное, Плутону являлся создатель. Смеюсь: да он же ее до смерти боялся! – Тлалок присягал. Связь установлена, – безразлично дергает плечом Свидетель. – Иначе вы бы сюда не пришли, – выплевывает Хикан. Золотые глаза горят лунами. Оборотень по пояс обнажен: затягивает скрученную жгутом майку на бедре Эйсы. – Что там Гофолия говорил: подчиняйтесь, и никто не пострадает? – усмехается сын Хайме. Хикан шумно выдыхает. – Мир, – шорох трущихся мышц проникает в мозг. Сирас. – Или смерть, – обещает тварь Нааса, на секунду обретая форму. – Свободу, – пленникам Заповедника. Кладу одну из копий на осколок плиты и толкаю вперед. – Ваши требования немыслимы! – звонко вскрикивают. – Это... это шантаж! – Как и участие в ритуалах, – цедит Илай. – Через пару минут три Высшие твари окажутся в сердце Университета, – отвечает Эйса. – А еще три, вместе с армией себе подобных – снаружи, у защитного контура, который Советник Аваддон может с легкостью снять. Лучше бы к моменту перехода ваши подписи скрепили договор. – С чего бы тварям просто не перебить нас? – доносится издалека. – На хрен эти танцы? – Вот именно! – гомон поднимается вспугнутой птичьей стаей. Я провожу ногтями по ране, цепляю рваные края. Шрам дергает, обжигает кипятком. Прогулка по ветхой крыше привела меня в странное место, где каждый шаг – согласие, бегство. Блики в пыльных стеклах. Обещание. Цветы и кости, мертвое чудовище. Горящий дом в ночи, рябь на стальной воде и запах снега, помехи в телевизоре. Слишком мало и всегда – очень много. Если я оступлюсь, никакое волшебство этого не исправит. Сжимаю пакт Серафима и – ладонь в кулак: – Вы для них – боги, – щурюсь от ослепляющего сияния. Фонари стирают реальность, будто я одна против целого мира. Тень в белой камере Заповедника. – Все они – кокон из страха и боли, а внутри – чья-то память. Они не понимают ее. Они не понимают нас. Но кроме нас у них ничего и нет. Молочная белизна взрывается рокотом: – Но они убивают! Убивают даже... Молчу, пока крики не сминаются в тишину. – Они не умеют иначе. И вы, их создатели, тоже! Оглянитесь вокруг, – пламя срывается с пальцев. Выше, ярче! Хватит прятаться за звездами! Новорожденное солнце красит вскинувших оружие черно-белых людей золотом и багрянцем. С тяжелым вздохом соскальзывает на землю и складывается пополам тело Советника Гофолии. – Это жизнь, которую вы выбрали. Ради этого вы лишились прошлого: чтобы оказаться здесь и сейчас! Таким же будет и будущее, если продолжите бежать от своих страхов, – проглотив комок в горле, разглаживаю мятые страницы пакта, оставляя красный след. Вторая стопка листов зависла перед людьми в серых одеждах – одинаковых, хоть и совершенно непохожих. Равнодушно смотрят, словно не замечая вздрагивающей от ветра бумаги. К черту. Выдыхаю: – Не хотите мира – не нужно. Мы заберем тварей из Заповедника и уйдем, Университет не пострадает. Ни сегодня, ни потом. Все будет ровно по-старому, вы лучше меня знаете, как именно, – не могу сдержать смешок: я провела в Университете единственный день. Зажмуриваюсь, пережидая дрожь: – Только скажите, что выбираете это будущее. Вы сами, не Совет. Пламя разбивается о потолок. Стоит моргнуть – вокруг смыкаются стены, рассыпают фонтаны искр дымящие мониторы, истерический писк вспарывает воздух. Рывком оглядываюсь. За спиной вместо черноты Отрезка – занавешенное стекло, расстрелянное и исписанное заклинанием. – Привет, – маг в старомодном коричневом сюртуке... Даниель Эрлах. В другой жизни и штормовой ночи он помог прогнать дух Советника Тлалока, а сейчас расслабленно прислонился к прозрачному прямоугольнику двери, от руки по узору расползается волшебство. Барьер. Колышутся обрывки занавески – конференц-зал, где я разговаривала с Максимилианом, полон встревоженных людей в форме и белых халатах. Вглядываюсь в лица, искаженные паутиной выстрелов, а вижу иное: Университет, оплетенный защитой, как кровеносными сосудами. С силой тру веки, но картинка не уходит, будто вытравилась на сетчатке. Вот слепое пятно Заповедника, от него ответвляется кишка архива. Рядом пульсирует тьмой точка – что там? Густая сетка лежит на лабораториях и складах у бара, но ярче всего горит контур. Нет, теперь полыхает. Взывает сирена. Низкий звук вибрирует в костях: чары определили вторжение. Я сжимаю листы, возвращаюсь к моменту на крыше. Невесомость перед падением, когда боль еще не пришла, когда страх еще не родился. Когда – все в порядке: – Хватит. Все правильно, – и неисчислимые голодные твари снаружи, и дымное облако внутри. Они не враги нам. Успокойся. Вой сворачивается, утекает под землю. – Неплохо, – кивает Эрлах. Любой из Советников способен вновь всколыхнуть тревогу, но они по-прежнему странно безучастны. В рассеянном белом свете, который излучают сами стены и даже пол, пепельная завеса между нами роится, скрадывая детали: твари стоят на защите хозяев. Веет холодом. Поежившись, поворачиваюсь к магу земли. – Я так понимаю, ничего еще не окончено, – над сверкающей медью макушкой в стекло беззвучно вгрызаются пули. Дергаю плечом. На языке вертится тысяча вопросов, но ни один по-настоящему не имеет значения. – Что вы выбираете, – глухой, почти незнакомый голос принадлежит Наасу. Рядом с ним у тела Айяки замирает Сано, встают с побледневших ошметков знака Хикан и Эйса. Сын Хайме тяжело повисает на оборотне, штанина под жгутом темная от крови. В позе Илая читается та особенная мягкость, что обычно предшествует нападению. Заметив мой взгляд, маг улыбается уголком губ, коротко вытирает распоротую щеку. Страшный, острый. Пламя в нем рвется наружу, заливая радужку цветом жарких углей. Охотники молчат. Напирают, толкаются: огромный зал забит под завязку. Передние ряды вынужденно делают несколько шагов вперед. Отклонившись, деревенеют в метре от облака тьмы. – Какое будущее вы хотите: новое или старое? – я почти шепчу, но слова гулко перекатываются под потолком. Мониторы на столах по периметру перемаргивают пиками графиков, красными и желтыми: заключенный в пиксели огонь. Без тени под ногами я будто голая. Все мы – грязные, раненные, оборванные и мертвые – чужие среди чистых линий и резких углов, просчитанных вероятностей и безликих мундиров. Таким нет места в жесткой структуре стихий и блоков. Надо уходить. Отступаю назад, сплетая формулу разрыва, когда кто-то далекий и невидимый за другими, а потому смелый, говорит: – Подписывайте! Вздрагивает, оглядываясь, один из Советников. Самый молодой, широкое лицо и тонкие руки. Сано, а еще раньше Наас, называли имя: Цирта Коди. Старики хранят спокойствие. Конечно, у них моя кровь. Кровь каждого. Они знают, где найти наши семьи. И что нам некуда бежать. Они умнее, опытней и сильнее. Колючие от ярости искры во мне – лишь проекция восьмиглавого созвездия. Реальность куда многогранней. – Давайте! Что мы теряем? – выкрикивают в толпе. Вы – ничего. Совет – власть, и прямо сейчас, когда одинаково одетые и покорные люди вдруг заговаривают на разный лад: – Хуже не будет! Некуда! – Вдруг получится! Стоит рискнуть. – Так обереги не нужны станут, да? Вообще? – Мир! – Твари все равно освободятся! Надо подпи.. – ...сывайте! Я дома полгода не был! – Мир! Я за мир! – Давайте! – Мир! – Мир! Мир. Мир. Мир. Встречаюсь взглядом с Советником Коди. Киваю на отмеченный смертью пакт перед ними. Касаюсь ямки между ключиц, где пульсирует ненавистью крохотная вселенная. Мужчина сужает светлые глаза. Крики смазываются в вязкий шум, на мгновение расплываются чертеж Университета и ухмылка Коди. Царапаю горло, чтобы сделать вдох. Вспыхивают болью зажившие рубцы, полуобморочная темнота отбрасывает в прошлое: я вновь с удавкой на шее под заревом потревоженного барьера. Кровь на руках – Нины. Если запрокину голову, то увижу Кана, затягивающего цепкие петли..., нет, нет. Его лицо сгорело, а ребра сломались вовнутрь. Кан тоже сражался, а лучше бы сумел проиграть. Отнимаю пальцы. Это только плоть. Коди использует мой страх против меня же. Как просто, как изящно. – Зарин! – комната дробится калейдоскопом, когда я медленно оборачиваюсь. Огнисто-ржавое пятно Эрлаха, вспышка – машинально ловлю что-то звонкое и прохладное. Между лопаток упирается ладонь, дыхание зимы щекочет затылок. Успокоиться. Мне нужно... пятиконечные кусочки металла, витая цепочка. Я оставила их на колодце по ту сторону волшебства, но теперь, когда стискиваю кулак, звездочки впиваются в кожу. Вдруг слышу в памяти стылый, пропитанный дымом вопрос умирающего искателя: – Чему и кого хочет научить твоя тварь? – зажмуриваюсь. Плутон ведь сказала мне это давным-давно, среди сумеречных деревьев: за страхом всегда скрывается желание жить. – Надежда, – лишенное основы, глупое чувство. Но из глупого вроде соскучившихся по покою людей вокруг складывается: – Мир! Мир! – Она хотела научить меня надежде, – можно искать бессмертие в небе, но оно повсюду. Выбирай. Отпусти. Поверь: в чудовище из камеры Заповедника. В рыжеволосого незнакомца, в сломанного страхом огненного мага. В привидения, в обещания и – мальчишку, что едва помнит прожитый день. В себя, других и мир, где есть место для каждого: – Для убийц, для проклятых. Для меня. Украшение соскальзывает, исчезая. Вместе с ним горячо лопается и рассыпается морок, растекается сверхновой звезда по имени Цирта Коди. Согнувшись, жадно глотаю морозный воздух, звуки, прикосновения. Позади стало человеком меньше. Подарок безымянной девочки обратился серебряной водой. Погасли крики. В шероховатом молчании пульсом бьется писк компьютеров. Накрываю руку Илая. Обнимает теснее. Под ногами – стеклянное крошево. Стена и барьер за спиной Эрлаха разрушены, но никто не решается войти, пока Даниель стоит на пороге. Что он такое? Скрипят по кафелю шаги. Стучит трость. Опускают оружие охотники. Шуршит бумага. Что-то неуловимо меняется. Я ищу различие, нахожу, но не понимаю. Оно просто есть. – Серхи. Главный после Гофолии, – жарко шепчет на ухо Илай. Выдыхает: – Мы победили. Вслед за первым магом перекраивают закон второй, третий, четвертый... после седьмого приходит мой черед. Но Илай не отпускает: – Нет, подожди. – Пакт Серафима должен быть подписан Советом в полном составе, иначе документ можно оспорить, – говорит Сано Тхеви. – Необходимо избрать девятого Советника и провести инициацию. – Да вон же Эрлах, – сообщает кто-то. – Считай, выбрали. Ему вторят другие: – Дани в Советники! – Даниеля! Эрлаха! – Едва ли данный вариант голосования можно назвать всеобщим и честным, – вкрадчиво произносит надколотый старостью голос. Отрезает ропот. – Особенно, когда речь идет о главенстве в Совете. Тишина липнет к коже. – Да наплевать, – хрипит Наас. Выворачиваюсь из рук Илая и иду к нему. – Допустим, – насмешливо улыбается пожилой мужчина в жемчужно-серых одеждах. Прямой как жердь, из-под воротника кителя до подбородка змеится густая вязь знаков. Сухой лысый старик рядом... Серхи – замечаю блестящую сталью трость, – что-то говорит ему, заставляя чуть наклониться. Кивнуть. Выпрямиться: – Церемонию инициации не провести без Камня. А Камень вы не получите – остается несказанным. Они тянут время, ищут лазейку. Советник Коди лежит между нами: розовый, полнокровный, набухший. – Значит, война, – спешит выплюнуть Наас. Вокруг него плавится тьма, пахнет прогорклым пожарищем. – Как удачно, что я позаботился об этом, – мягко говорит Даниель Эрлах. Он о многом позаботился. Мне бы испытывать благодарность, но... Мария обнимает тело брата. Скрючился в обмороке обрубок человека – Мантикора. Сано, поднявшись на цыпочки и баюкая раненные запястья, напряженно высматривает возлюбленного среди черных мундиров. Темный от боли Сойт Роэн провожает меня цепким взглядом. Его время кончается. Я касаюсь Нааса: – Не надо, это никого не вернет, – горячий и закаменевший, до тошноты весенний. Рвано качает головой, не давая заглянуть в лицо. Смотрит на Айяку. Вне нас по капле умирают секунды, волнуется море людей. Вспышка беспокойного лимонного света отзывается в костях – звезд снова восемь. Я роняю листы на пол и кусаю губы, чтобы не заплакать. Застывшая в трупном оцепенении девушка – заострившаяся и чужая. Наас стер кровавые пузыри с ее подбородка, но даже так она выглядит чудовищно мертвой. – Она бы убила их, – чуть слышно отвечает Наас. – Она бы... Сожгла, пусть в ней теплилась всего искра огня. Айя – яростная, храбрая, одинокая и напуганная, потерялась где-то в клетке кварталов Отрезка или позже, в черноте между двумя мирами. Всхлипываю, утыкаясь ему в плечо: – Но не ты, не сейчас. Сано подбирает копию пакта. Терпким ароматом прелой земли мимо проходит Даниель, легко минует дымный барьер из тварей. – Однажды, – обещает Советник Эрлах. – Однажды, – Наас гладит меня по волосам. Оборачивается. Ореховые глаза совершенно пусты: – На что это похоже, – спрашивает он, – когда раскалываешь душу? Ты знаешь – хочу сказать я. Но, тронув мокрую, изсадненную щеку, вдруг нахожу единственно верное слово: – На молитву. – Молитву? – ты отдаешь лучшее в тебе. Все, чем являешься и хочешь стать, в надежде, что этого будет достаточно для чуда: – Магия не всесильна. Когда мало и страха, и гнева, остается только верить, что все не напрасно. Что кроме причины есть и смысл. Надеюсь, когда-нибудь мы найдем его. Равновесие в хаосе обломков. Волшебство в кишащей чудовищами темноте. – Дай нам шанс. Хотя бы сегодня, – прошу я. Эрлах и Совет подписывают обе копии пакта: рушатся и отстраиваются наново связи между вещами. Я сбиваюсь со счета, умирая и рождаясь раз за разом. Вот опять: Наас хмурится до глубоких изломов на переносице. – Если мира не хватит, будет война, – обнять за шею – близко-близко, одно дыхание на двоих. Никто не услышит. Совсем как вечность назад он шептал в вихрях над ручьем, каждым словом определяя нашу судьбу. – Если Айя, Плутон, Янни, Тони и даже чертов Кан умерли напрасно, если мы убивали зря – заставим их заплатить. Но не раньше, чем... – Пора, – Эрлах протягивает окровавленные бумаги. – Не раньше, чем наша копия сгорит, – Наас берет, раскрывает на последней странице, где поверх формулы Шейдона Бози, рядом с металлическими помарками, краснеют подписи Совета. Его руки дрожат, трясется живая мгла, роняя хлопья пепла. Куски плит опустились и теперь висят в полуметре над полом. От Эрлаха... Главы Совета Эрлаха веет чем-то нездешним, золотой след Камня еще тает в карих глазах, словно мужчина сумел поймать отблеск заката – в надежно отрезанном от солнечного света подвале. – Спасибо, что вернул мне... – что? Украшение? Воспоминание? Причину бороться? Маг легко улыбается, понимая: – Долг. – Долг? – Я расскажу после. Чужие голоса в венах перекатываются жидким стеклом, когда я дважды прикладываю левую ладонь с пачкающейся раной, скрепляя пакт Серафима. – Мир заключен, – издалека произносит Эрлах. Мигают и гаснут стены, захлебываются визгом компьютеры. Умолкают. Наступившая тишина совершенна – ни шороха. В непроглядном мраке, тяжело провернувшись, все обретает свое место. Зажмуриваюсь до яркой карты барьеров, нащупываю прямые молочные линии и вычурные петли. В точках концентрированной тьмы отсвечивают металлом. Снять. До последнего зимнего всполоха в центре Университета – отключить защиту. Говорю невидимым тварям: – Заберите всех и уходите. У вас пять минут. Не дайте им кого-либо ранить, – чиркает по голым ногам собирающийся воедино дым, трутся о кафель кости и плоть. Коротко скребут когти, когда тварь Нааса делает прыжок. – У нас огненные маги! Источник вашей жизни! – испуганно угрожает кто-то, но давящее чувство, сопровождающее созданий, уже ушло. – Они в курсе, – нервный смех блуждает по залу. Острыми клинками загораются фонари. Моргаю: Совета нет. Прижав к груди нашу половину свободы, замираю от липкого бессилия, пока в паутине лучей Даниель Эрлах зовет врачей, прогоняет редких людей в белых халатах и негромко, но цепко командует охотникам: – Разбиться согласно протоколу Б45. Обойти периметр и убедиться в прочности связок. Просканировать прилегающую территорию. В девять общий сбор на центральной площади. До этого момента – удвоить патрули. – Но барьер... – Восстановится через несколько минут. Поспешите занять позиции, – толпа рассыпается, направляясь к выходу. Люди огибают нас, точь-в-точь вода камни. Ежусь под внимательными взглядами. Мелькает встрепанная черная макушка. Рики. – Нам нужно уходить, – Илай, горячая ладонь оглаживает шею. – И поскорее. Теперь мы тоже твари, помните? – Хикан морщится, будто от боли. Настороженно озирается, насколько позволяет прислонившийся к нему Эйса. Сын Хайме выше и массивнее хрупкого оборотня, но тот, кажется, не испытывает особых трудностей. – Заберем... тела, – говорит Эйса, вздрагивают проходящие мимо охотники. Наперекор их течению из зардевшегося багрянцем коридора проталкиваются маги с синими нашивками третьего блока. Такая же, скрученная в жгут, по-прежнему оплетает локоть Энид. – Сюда! – Эрлах присел рядом с Сойтом Роэном. Потолок, секция за секцией, озаряется неярким мерцанием. Медики застывают в нерешительности. Мужчина рявкает: – Это приказ! – Но они уже не... не люди, – озвучивает целитель. – И что? Вы работали вместе много лет, а теперь это больше не имеет значения? Пусть он умрет, да, Руни? – Нет, я не это имел в... – Ну так думай прежде, чем говорить, – Советник Эрлах усталым жестом убирает назад непослушные ржавые пряди. Тяжело опирается о землю: – Послушайте, я знаю: вы сбиты с толку. В девять я все объясню и отвечу на любые вопросы. Но сейчас просто помогите им. Если вам плевать на общее прошлое, подумайте вот о чем: неизвестно, как чары Бози расценят его смерть. Слова встречаются неуверенным молчанием. Наконец, один из врачей, раскрывая на ходу сумку, идет к раненому. Отмирают и другие. Полный парень, запинаясь, просит у оборотня разрешения осмотреть Эйсу. Я прячу лицо на груди у Илая, растворяясь в тепле. Под веками стремительно выцветают, лишаясь узников, внутренние контуры. Периметр, наоборот, ощеривается сталью: твари ждут нас. – Уле! – всхлипывает Свидетель. Рваный ритм удаляющихся шагов. – Принесите протезы Мантикоры, – требует Эрлах. – Одно... два инвалидных кресла. – Этому необходимо в операционную, – возражают целители. – Тогда одно кресло. Эй, Картер! Томас и Пвин! Вы отвечаете за него передо мной лично. Никого, кроме врачей, не допускать. Иные приказы не рассматривать. Понятно? – Да, сэр! – вздрагиваю. Успеваю поймать замутненный мукой взгляд Сойта Роэна: – Мы вернемся за тобой, – мужчина до желваков стискивает зубы, когда его перемещают на носилки. Короткий хруст и вскрик: Наасу вправили перелом. Под выстроенной медиком из каменного крошева формулой продолжает вспухать и опадать плоть, заклинание закручивается вокруг руки, вытравляясь воспалением на коже. – Зажми вот здесь и держи не меньше получаса после того, как пройдет зуд, – парень заставляет Нааса вцепиться невредимой рукой в место чуть выше локтя, где сходятся линии и срастаются кости. – Знаю, – кривится рыжеволосый маг. – Спасибо. Ноздри щекочет знакомый запах свежескошенной травы: Эйсе обрабатывают запястья пузырящимся фиолетовым раствором. Рана в разрезе штанины перемотана темными от зелья бинтами. – Я проверю ваше состояние, – предупреждает целитель прежде, чем сотворить волшебство. Между нами тело Айяки. Тонкие черты поблекли от пыли, посерело черное платье и разметавшиеся в беспорядке витые пряди – а вокруг в разгорающемся искусственном свете колдуют, переговариваются, шуршат пластиковыми мешками и торопятся жить люди. – Давайте обработаю порезы и пулевое, – но Илай качает головой. – Нет, – говорю я. – Выпей, – Наасу прикладывают к губам крошечную склянку, вручают спеленутому чарами поперек обнаженной груди оборотню шуршащий пакет. Я и не видела, что он тоже пострадал. – Примете часа через три красные капсулы, потом дважды в день белые таблетки – пять суток. Воздержитесь от алкоголя. Я положил клей, антисептик, бинты и заживляющую мазь. Обработайте ссадины от камней, – врач прячет лекарства в сумку. Шепчет в пол: – Удачи. – Спасибо, – лучезарно улыбается подошедшая Сано. Ее обнимает высокий светловолосый маг с полумесяцем шрама, рассекающим правую щеку от виска до подбородка. Жених. Сойт Роэн называл имя... Ульрих... Ульрих Пата. Охотник. Но вместо боевой формы на нем джинсы, военная куртка поверх коричневого свитера. Говорит: – Пойдемте. Рисунок Университета почти растерял серебро, только запертая в плотный кокон лаборатория еще нервно плавится от моего присутствия. От следа Плутона в моем сердце. – Куда? – спрашиваю я. – За периметр, для начала, – Ульрих теснее сжимает Сано. – А потом, – хрипит Эйса. Замечаю в толпе у выхода его отца. Всего на секунду и впервые – совершенно растерянным. – Не здесь, – подождав, пока мимо пройдут медики с упакованным в пластиковый мешок трупом, парень тихо добавляет: – Многое произошло за время вашего отсутствия. Вы даже не представляете... – Пора восстанавливать барьер, – приближается Эрлах. – Я провожу вас к выходу. На всякий случай. Безразлично кивает Ульриху: – Пойдешь с ними. Поможешь перенести погибших. – Так точно, сэр, – тону не достает почтительности, а в серых глазах плещется больше понимания, чем должно. Илай выпускает меня из объятий, шепчет: – Я понесу ее, – Айю. Наас болезненно хмурится, пальцы впиваются в чары на плече. – Я помогу... Марии, – вспоминает имя Ульрих. Легко забыть: тот и раньше напоминал тень, что слепо повторяет каждый шаг хозяина. А теперь Янни, солнечный ребенок Янни выгорел дотла, и Мария недвижимо застыл, впервые по- настоящему опустев. Кажется, даже не понимает, зачем незнакомому парню забирать его брата. Вздохнув, Сано направляется к ним. – Мантикора... – скрыт за белыми халатами. – Что с ним делают? – Подключают протезы к нервам и мышцам, – проследив за моим взглядом, поясняет Эрлах. – Он сможет идти самостоятельно. – За хорошее поведение ему разрешали погулять в теплицах, – ядовито шелестит Хикан. – Не надо, – это уже охотнику, подкатившему инвалидное кресло. Илай поднимает тело Айяки. Дикий вопль разрывает прочие звуки в клочья. Мантикора. Иду вслед за Илаем и бредущим будто на ощупь Наасом. Люди расступаются – слишком широко, чересчур поспешно, бросают мертвецов и Мантикору, обхватившего угловатые, испещренные знаками конечности из старого железа. – Сможешь встать? – дернувшись, мужчина втягивает голову в плечи. От него по- прежнему звонко пахнет краской, хоть гнилостная отдушка выветрилась. Просторная больничная роба подчеркивает чудовищную худобу, пятнистая от синяков и татуировок кожа обтягивает суставы. В изможденном лице мало эмоций, а еще меньше воли. – Меня зовут Зарин. Ты помнишь свое имя? Молчит, пристально рассматривает. Правое веко дергается в тике. Опускаюсь на корточки: – Это важно. Шуршит Яннина куртка: Мария встает, бережно прижимая брата к груди. Ульрих Пата держится поблизости, чтобы помочь, если силы парня иссякнут. Выныривает из-под стола Сано с отчаянно мяукающим котом под мышкой. Хикан и Эйса ждут у рваной кромки битого стекла. Мантикора каркает: – Почему? Едва не переспрашиваю. Имя. Он хочет знать, почему... Я лишь повторила вопрос Илая. Он угадал, что именно я забыла. Наверное, имя исчезает первым. Ведь... – Это первое, что ты о себе запоминаешь. Точка отсчета. – Тогда ты не Зарин, – по-птичьи склоняет голову набок. Коснувшись ворота, тихонько звенят колечки в ухе. С натужным бряцанием выпрямляет ноги... протезы. Прокручивает ступню с пластинчатыми пальцами, надавливает на гладкий шарнир, заменяющий коленную чашечку. Механизм пощелкивает, наполняется жидким шорохом. Оплетенная синими венами кисть на темной стали – симбиоз живого и мертвого. Моргнув, прогоняю наваждение. Признаюсь: – Я не помню, кем была раньше. Обнажает желтые зубы в улыбке: – Я тоже. – Но знаю, кто я сейчас, – возвращаю усмешку. Давай. Твоя очередь. Огненный маг облизывает обметанные белым тонкие губы, морщит лоб: – Мантикора... Оретт. – Хорошо. Нам нужно уходить из Университета, Мантикора Оретт. Ты свободен. Пойдем, пока не поздно, – пока длится хрупкий мир. Момент невесомости в любую секунду может обернуться падением – как сказать, как объяснить, когда он едва собирает мысли воедино? Черные глаза полны призрачной мути, зыбкой и лживой. Я теряюсь в ней, таю, не достигая дна. – Каталка? – говорит Ульрих. Нет. Необходимо, чтобы он вышел сам, чтобы запомнил каждый чертов шаг. Прочувствовал и нашел разницу. Иначе ему не разобрать, где начало и конец, а значит – не вернуться к себе. Стискиваю кулак с раной, позволяя боли взвыть в костях. Алые капли пятнают его больничные одежды. – Зачем? – неотрывно следит за расцветающими кляксами. – Боль – лучший маяк, и проведет дальше, чем ты способен представить. Сейчас тебе проще забыть все случившееся в этих стенах. Но тогда ты останешься здесь навсегда. Раскрыв черную от крови ладонь, предлагаю поддержку: – Встань. Вспомни. Пусть будет больно. Это ничего, ты ведь больше не один. Мантикора, не мигая, озирается. Собравшиеся у компьютеров лаборанты спешат отвернуться, но охотники замирают – в страхе? Или – давая мужчине время и возможность понять? Думай, давай же. Дергается кадык, тянутся обнимающие шею крылья. Странно нежный рисунок для...выдыхаю, ощутив прикосновение. Чуть не падаю, помогая встать: Мантикора тяжелый, а порез взрывается до искр под веками, но главное – мы уходим. Под спотыкающийся лязг искусственных ног, прочь от ледяного электрического света, бесконечных коридоров из заколдованного камня и одинаковых металлических дверей. Частые решетки раздвинуты, но я все равно борюсь с ознобом, когда переступаю через очередной рубеж. В прошлый раз они непрерывно грохотали, пропуская людей – будто челюсти перемалывали пищу. Стоит любому из Советников захотеть, и... нет, они не станут. Не сегодня. Повторяю снова и снова, не сводя взгляда с качающихся маятником волос Айяки: не сегодня. Сегодня больше никто не умрет. Я уже говорила подобное. В нашем жарком городе с вечной весной, где незабытые дома населяют призраки и птицы. Я ужасно ошиблась. А Нина была права: люди страшнее всего, и худшая часть во мне – человеческая. Будто в ответ на мои мысли, девушка вылетает из-за поворота и резко останавливается. Веет лавандой. Застывает Наас, оборачивается к нему Эйса. Нина ищет брата и, не найдя, всхлипывает, зажимает рот. Эрлах устремляется вперед, на ходу бросая тихое: – Молчите. Но Нина сбегает прежде, чем мужчина успевает сказать или сделать что-либо еще. Она хороша в этом – в бегстве. – Она тоже маг огня, – говорю, поравнявшись с Даниелем. – Слабый, но ученым хватит. Она должна уйти с нами. Принять печать. – Ей потребуется время, чтобы примириться с этой мыслью, – криво усмехается Эрлах. – Пусть поторопится, – глухо роняет Хикан. Спешим преодолеть лестницы. Этаж за этажом, заманивая в стальную ловушку, пустой лифт звякает и раскрывает зеркальные створки. Мое отражение тянется стереть бурые потеки под носом, на подбородке и щеках, но передумывает и отнимает руку. У самого выхода, в просторном холле, разномастно одетые работники администрации шарахаются в стороны. Хикан зло хохочет и клацает зубами: – Привет, Моня! Скучал? Мы пропустили ежемесячную беседу! Мне будет тебя ооочень не хватать! – нервным жестом поправляет очки полный блеклый мужчина. Давным-давно он рассказывал мне об условиях учебы в Университете и итоговом экзамене. Непримечательный, но, наверное, у оборотня здесь особый счет. Наас тоже отзывался о нем с неприязнью, но прямо сейчас Адамон А. Влодек единственный, кто не двигается с места, когда мы проходим мимо. Я высматриваю профессора Рабинского, но не нахожу. Опускаю глаза, когда замечаю, что за нами синхронно поворачиваются камеры под потолком. Растираю покрывшиеся гусиной кожей руки. Люди вокруг в свитерах и кофтах, многие прячут ладони в карманах дутых курток. За стеклом дверей, мерцая, кружат редкие снежинки, по голым ногам тянет морозом. Заталкиваю кисти под мышки в попытке согреться: глупо было не вспомнить, что мы возвращаемся в зиму – но никто, кроме мертвого мальчика, не сообразил... или не верил. – Вроде Янни знал, что мы вернемся, – морщась, выдыхает пар Наас. – Поэтому прицепился к своей куртке. – Он надеялся, – а мы, выходит, нет. Ледяной воздух обжигает, но даже жалкий от боли и горя рыжеволосый маг расправляет плечи. Я останавливаюсь на крыльце – но не потому, что Мантикора, оступившись, с громом падает на железные колени: – Посмотри, – в небе клубятся метелью свинцовые тучи. Ее первые робкие вестники путаются в ресницах и заполняют трещины асфальта. Все синее и серое, тихое, как перед бурей, а верхушки деревьев горят ржавым огнем, пламенеют над крышами старых цехов башни зернохранилищ. – Ка... красиво, – скрипит Мантикора. На плечи ложится тяжелый сюртук. Эрлах. Рассеянно благодарю, прищурившись: странно, с веток не облетела листва... – Ненавижу, – надсадно шепчет Наас. Ровно то же он сказал, когда мы шли раскалывать знак в подвале. Из промозглого зимнего вечера мир Отрезка кажется сном: не то кошмаром, не то сказкой. Меня бьет дрожь, впервые нет сил даже на ненависть. Пожалуйста, хватит. Уходите. Но воробьи молчаливо провожают сквозь Университет. Перепархивают с подоконников на провода, катятся по кустам, издали наблюдают и плотные тени в переулках: охотники. Фыркаю. Они наверняка даже не представляют, насколько мало отличаются от тех, что привели меня сюда. – Бабочки у фонаря, – где-то там Нина. Не хочет замечать, что сумерки полнятся трепетом крыльев. Но ей придется увидеть. Задрав голову, следит за птицами Мария. Будто ничто другое не имеет значения. Отворачиваюсь к пегим от граффити и плесени стенам, непроницаемо-черным окнам. Глаза снова щиплет. Я не могу сжечь всех, и однажды – еще не раз, – тоже буду тщетно искать душу Плутона в небесах, дергаться от щебета и плакать, не находя смысла. Чертовы птицы и опустевшие тела – лишь осколки витража. Как ни верти, а никогда не составишь цельную картину. Деревянно переставляю ноги. Холод пропитывает кости. В кровотоке спорят голоса. Мяукает кот на руках у Сано. Женщина дрожит, хоть греется зверем и курткой Ульриха. Припорошенный снегом Наас будто постарел раньше времени. Я шагаю ближе к Илаю, неслышно произнося формулу щита, когда на дорогу выходят трое. Замираем, с опозданием обрывается лязг протезов. Хикан предостерегающе рычит. Звук тонет в треске: пернатые могильщики разом вспархивают к тучам. Кувыркаясь, стая несется к парку, а я выдыхаю. Все хорошо. Один из охотников медленно расстегивает китель. Сворачивает и кладет на асфальт. За ним повторяют остальные. Быстро отступают прочь. – Идем, – хмыкает Эрлах. Карие глаза светятся весельем. Утыкаюсь носом в его сюртук и втягиваю запах сухого разнотравья. – Подожди! Это может быть ловушкой, – говорит Сано наклонившемуся за одеждой Ульриху. – Чары... – Нет, – Советник первым подхватывает сверток. Снежинками чертит над тканью символ. Улыбнувшись, догоняет и кутает Нааса, завязывает рукава на груди. – Это благодарность. – Все равно проверь, – бурчит Хикан Эйсе. – Лучше воспаление легких, чем какая-нибудь дрянь из запасов Чиндта. Через квартал мы находим висящий на кустах зеленый пуховик, который я накидываю на плечи Илаю. Приникаю к скованной морозом спине. Весь воздух пропах им – кровью и снегом, – или только я? – Вон еще, – Ульрих указывает на гирлянду шарфа у обочины, но не отходит от Марии, который, до желваков стиснув зубы, перехватывает выскальзывающее тело. – И там, – на ветках распята кофта. Повернув за угол, не сдерживаю всхлипа. Слезы жгут щеки. Потрясенно смеется Сано. Вещи повсюду. Чернильные кляксы форменных курток, толстовки и свитера, стопка одеял – такие покрывали кровати в комнате Нааса и Тони, в воспоминании Илая. Возле калитки громоздится целая гора одежды. – Ненормальные, – рвано выдыхает Эйса. – Камеры же работают! Красные глазки, осенью прятавшиеся в гуще листвы и вьюнков, сейчас не таясь взирают с карнизов. Улыбаюсь прямо в око объектива, помогая Мантикоре надеть пальто. Пальцы не слушаются, и пуговицы выскальзывают, пакт Серафима падает на землю. – Мне нравится твой запах, – говорит мужчина тучам, теребит горловину свитера. – Я не чувствую. Только чужие. – Это хорошо, – криво усмехается. – Тебе повезло. – Пойдем. Почти выбрались, – последние метры до ограды. Эйса осторожно толкает узорчатую от заклятий дверь. – Я попрощаюсь с вами здесь, – Эрлах выглядит моложе в пиджаке с чужого плеча. – Не оставайтесь в городе. Уходите как можно дальше прямо сегодня, воспользуйтесь альфа-порталом. – Спасибо, – за подсказку. Кивает: – И вам. Надеюсь, в следующий раз мы увидимся при менее трагичных обстоятельствах. – Позаботься о Нине, – хрипит Наас. – Пока на ней нет печати, она считается человеком и попадает под власть Университета. Она уязвима. – Жаль, что нельзя обратить без спросу, – сводит серебристые брови Хикан. Верно. Мы внесли в документ: тварью становятся отмеченные Высшими или старшими по взаимному согласию. – Я поговорю с ней, – обещает Советник. – Свяжусь с Ульрихом, как только станет известно состояние Сойта Роэна. А теперь... – Барьер, – задерживаюсь, пропуская остальных вперед. Ветер обдувает ноги, забирается под сюртук. Обнимаю листы пакта. Илай ждет по ту сторону увенчанной колючей проволокой стены. Пуховик съехал с плеча, обнаженные руки на черном платье Айи – белые до синевы. Хмурится: иди же. Да. Минуту. Он словно соткан из лунного света, призрачный среди переплетений веток и летящего снега. Заревом пожара алеют верхушки деревьев. Облизываю губы, провожу ногтями по жгуту раны на ладони: – Я сожгу ваши души дотла, если придется, – говорю Эрлаху и нацеленным в лицо камерам, эху присутствия под кожей. Мужчина легко улыбается: – Договорились. Ему несложно быть храбрым: на загорелой коже еще золотится пыль заключенной в Камне силы. Или что-то иное делает Даниеля Эрлаха таким... невыносимо реальным? И как он достал забытые в Отрезке звезды? Спрашивает: – Зарин? Все хорошо? – я отворачиваюсь. Перешагнуть линию ворот. Зажмуриться, концентрируясь и наполняя карту Университета молочным сиянием. Беззвучно произнести, обращаясь к невидимым монстрам: – Уходите, – прочь от переливающегося сталью периметра. Возвращайтесь в свой мертвый город или спешите пугать живых – плевать. Уходите! Оставьте нас хоть ненадолго! С грохотом захлопывается калитка, камень ограды вздрагивает. Шипит Бес. – Шшш, все в порядке, – Сано гладит бархатные уши. Глубокий голос срывается в шепот. – Все закончилось. Черта с два. Все только начинается. Встряхиваюсь, изгоняя из сознания образы: сетку кварталов и завихрения силы, искры чужих жизней. Тень у сердца обретает плотность, ограничивает созвездие Совета колодезным кругом вечной ночи и стылой воды. Твари еще рядом. – Возьми, – Ульрих сует мне сургучную кляксу с заглушающим метки заклятьем. – Спасибо. – Давайте передохнем и оденемся нормально, – кутаясь в чей-то плащ, охотник смотрит на серого от холода и потери Марию. – Не здесь. У ручья, – стиснув кругляшек чар в кулаке, говорит Наас. Там клекот воды, там сторожат сосны. Там он попросил меня о помощи и... – Там можно... попрощаться, – тихие слова Илая оборачиваются паром. Мария утыкается брату в макушку: – Нет. – Нельзя просто выйти из парка с трупом на руках и... – раздраженно начинает Хикан, но Эйса перебивает: – Молчи. Пойдем. Тебе надо одеться, – оборотень поправляет соскальзывающее одеяло. – А мне – присесть, или рухну прямо здесь. Будешь тогда тащить. – Вроде сейчас ты сильно помогаешь, – но парень покорно сворачивает на уходящую в чащу тропинку. – Мы правда не можем взять Янни и Айю с собой, – беззащитно хмурится Свидетель. – Мне жаль. Мария только качает головой. – Он сгорел, – выдыхает Илай. – Еще давно. Я говорил тебе, и он тоже. Отпусти наконец. Хватит. Мы сожжем, что осталось. Прах к праху. – Он бы этого хотел, – худое тело в огромной красной куртке не имеет ничего общего с светившимся свечным огнем мальчишкой. – Да, – скрипит Мантикора. Мария вздрагивает. – Я помню его... помню кое-что о нем. – Покажи нам, – прошу я. – Чтобы мы тоже запомнили Янни живым. Мужчина рвано пожимает плечами. – Не знаю. Смогу ли. – Попробуй. Пожалуйста. Мария точно не сможет, хотя никто не знает Янни лучше. Опустившись на корточки, Ульрих выцарапывает ножом знак, возвращающий мертвых. Огненный маг падает на колени, трясущимися руками прикасается к сердцу чар. Морщится, собирая нужные чувства. Дрожат черные ресницы, вздергивается в оскале верхняя губа. Тонкий запах краски звенит в свежем воздухе. Ничего не происходит. Минута, другая проходят в тишине, лишь шумят деревья. Сано отводит взгляд: – Хватит. Не мучай себя, – но Мантикора впивается пальцами во влажную землю и закрывает глаза. Веко рвет тиком. – У него получится, – роняет Наас. – Подожди. – Ему же плохо! – Так нужно, – так правильно. Боль пунктиром пересекает прошлое, связывая фрагменты и наделяя их смыслом. Мантикора вынес больше, чем каждый из нас. Он вспомнит. – Я сейчас умру от холо... – осекается. Перехватывает обернутый вокруг бедер плед. Когда двое мертвы, неловко говорить подобное. Силюсь улыбнуться: – Знаю. Мы все замерзли. Еще чуть-чуть... – реальность надкалывается. Снежинки тают на коже колкими поцелуями, но вокруг – разлапистые пальмы в кадках, взбирающийся по лескам плющ. Ряды горшков с остролистными растениями на металлических стеллажах почти заслоняют белоснежные стены и одинаковые двери лабораторного корпуса. Слева в длинном аквариуме лениво плавают разноцветные рыбки. У меня стеклянная от боли спина, ниже талии все полыхает. Я не двигаюсь, чтобы не разбиться. Не смотрю вниз, на уродливые железные конечности. Я видела их миллион раз. Наполняла своей кровью – чтобы сделать хотя бы шаг. В ушах давно поселился вкрадчивый шелест, с каким жидкость циркулирует в недрах старого железа, заставляя его жить. Магия для увечных. Предел моих чаяний. – Привет, – с трудом поворачиваю голову. Растрепанный русоволосый мальчишка в крапчатой пижаме сидит на полу возле ящиков с рассадой. Бледен до веснушек на остром носу, уголки бескровных губ печально опущены. Я не отвечаю. Горло дерет, мышцы скованы спазмом. Тянет под лопаткой. Тяжело даже моргать: под веки словно песка засыпали. Лампы дневного света зудят и мерцают в такт сердцебиению. – Смотри, кого я нашел, – он показывает растопыренную пятерню. Поняв, что я ни черта не вижу, вскакивает и торопится подойти. Сует прямо в лицо: жучок. Совсем крохотный, черный с красными пятнышками. Янни довольно щурится: – Обычно здесь никто не живет. За этим следят, наверное. Зачем-то разлепляю губы и выталкиваю: – Наверное. Выходит скрипуче, как запускается ржавый механизм. Мальчишка серьезно кивает. Прозрачные зеленые глаза полны искусственного блеска. Медленно говорит: – Я ловил таких... в детстве. Водились в нашем огороде. Сажал в спичечные коробки, потом выпускал в... – чешет шелушащийся рот, рассеянно шарит взглядом по полкам. Заметив рыбок, облегченно заканчивает: – В аквариум. – За... Зачем? По-детски резко пожимает плечами: – Нравилось. Строить для них мир. Наблюдать. Изуча... – клацает зубами, обрывая фразу. Ежится, баюкает жука в сложенных лодочкой ладонях. – Я помнил, что они едят и какие дома делают. Все знал, и название на латыни. А теперь не знаю – говорят горестные морщинки на переносице. Вдруг его лицо светлеет: – Помню, они умеют ужасно вонять, если напугать! Фыркаю: – Как мы, – стоит лишь напугать достаточно сильно. – Да, – хихикает Янни. – Ты мерзко пахнешь. Чихать хочется. – А сам, – от него кисло тянет рвотой и гнилью, кровью и мочой. Мальчишка морщится: – Знаю. Ненавижу этот запах, – букашка переползает с пальца на палец, по очереди расправляет жесткие крылья. Янни жалуется ей: – Обидно. Лучше уж краска... Джокер вообще пахнет попкорном. Здорово же! А Илай – снегом и... чуть-чуть смертью. Висия был особенно классным. – Дождь, – почти чувствую аромат ливня в высушенном кондиционерами воздухе. – Дождь, – Янни улыбается воспоминанию. Только память и осталась: дождливого Висии больше нет. Сгорел, как многие до него, как однажды сгорим мы. – Помойся, – выкашливаю, поднимая искристую от боли руку, чтобы взъерошить его грязные, сальные на ощупь волосы. – Будет меньше вонять. – Но не пройдет, – не пройдет. Мой собственный химический запах перекрывает большинство других. Незримый кокон старой боли. Мальчишка убирает пряди за уши: – Так я забываю и думаю: вот помоюсь, и все пройдет. Мне станет... нормально. Вроде это можно просто смыть. А потом Хектор заставляет принять душ, и я сразу вспоминаю, что нельзя. По коридору приближаются шаги, сквозь заросли маячит серая форма. Санитары. Позвоночник пронзает ознобом. Янни стряхивает жучка в ближайший цветок и судорожно разглаживает листья. Я замерзаю и дышу битым стеклом, торопясь сказать: – Море. Если... выбирать... чем... чем пахнуть. Море. – Твой час истек, – сообщает мне грузный мужчина. Накрахмаленная рубашка обтягивает широкие плечи. Он вертит длинную палку с ухватом на конце. – Пошли. Давай сегодня по-хорошему. – А этот чего без охраны? – удивляется его напарник. – Забей, он не опасен. Сейчас брат заберет, уже позвонили, – санитар постукивает палкой по ладони, щелкает металлическими жвалами. – Ты идешь, или мне помочь? Иду. Он помог мне вчера, – вспоминаю вспышкой. Поэтому болят горло и ожог от шокера под лопаткой. Стиснув зубы, по миллиметру передвигаю ногу. Агония раскручивается огненным смерчем, визжит о плитку железо, а Янни вдруг подходит вплотную и, поднявшись на цыпочки, горячо и быстро шепчет: – Костер. Я часто вижу во сне. Вечер, поле и дорога, горы на горизонте. Очень красиво! Кто-то поджег куст и ушел, только следы в глине оставил. Костер влажный, сильно дымит от травы... лучший запах на свете! Мальчишка широко улыбается, и на мгновение я перестаю заживо умирать. Теряют четкость окрики и сдавливающее шею кольцо. Есть только я и он, и впервые за долгое время разделенные на двоих слова. Секрет: – Я тоже вижу этот сон. Смаргиваю слезы, просыпаясь. Господи. Как же легко – быть собой! Когда боль не выворачивает суставы, когда реальность не кажется чьей-то злой выдумкой... Эти протезы... неужели ему и сейчас так плохо? Мантикора отползает от заклинания. Я будто примерзла к месту. Не подойти, не спросить: почему я была тобой? Знала вещи, которые не могла знать, чувствовала больше, чем способна вынести. Меня бьет дрожь, хоть спина взмокла от пота, подгибаются освобожденные из плена чужой памяти колени, тяжело ноет рана от выстрела. Наас, очнувшись, шарахается от калеки и тела на земле. Тоже погрузился слишком глубоко? Мария рыдает, прижимая к лицу безвольную руку брата, стирает морозное крошево с остывшей кожи. Отдав Рики кота, Сано обнимает парня. Илай осторожно кладет Айяку рядом с Янни. – Здесь, – говорит он, перехватив растерянный взгляд Нааса. Едва заметным кивком указывает на обращенные к нам камеры. Хочет, чтобы они видели – не Совет и не ученые, а те, кто дежурит у мониторов на постах охраны. Наас резко выдыхает. Порыв ветра лохматит деревья, крыльями раздувает его куртку. Вытираю щеки. Одними губами прошу: – Пусть смотрят. Пусть поймут: мы не чудовища, – слова горчат на языке. Глаза Нааса черные от гнева и бессилия: Айя и Янни заслуживают другого прощания. – Я не отдам им свое воспоминание, – шипит рыжеволосый маг в треске веток. Испуганно взмывают вверх снежинки. – Не отдам! – Не надо, – Илай убирает упавшие на лицо девушки пряди, стряхивает снежинки с ресниц. Под тонкими веками уже разлились синяки. Складывает ее руки, прикрывая рану. В угасающем свете дня Айяка – черно-белая, лишь кисти в бурых перчатках, и на груди у выреза платья темнеет кровавая помарка. – Этого достаточно. Я шагаю к Наасу. Он зажмуривается, стискивает сломанную руку. Хрипит: – Отойдите, – трогаю ледяную щеку. Мария не отпускает брата, Ульрих тянет его прочь: – Хватит. – Это только тело, – всхлипывает Сано. – Птицы улетели. Внутри ничего не осталось. Илай помогает подняться Мантикоре, когда Наас рычит огнистую формулу. Облизав отпрянувших магов, пламя жарко вспыхивает выше человеческого роста. Притягиваю Нааса к себе, разворачиваю: – Не смотри. Зарево красит ограду Университета в цвета заката. – Я не должен был просить ее о помощи, – позади бушует пожар, рыжие языки вьются у ног. Шнурки ботинок обугливаются, но я не ощущаю боли. – И тебя тоже. Тони... – Знаю, – одежда вплавляется в кожу. Слившись в одну, дрожат наши длинные тени. – А я приняла клятву твари. Если бы Плутон умерла тогда, они остались бы живы, – но не я. Не Илай, не Мантикора... Янни. Наас. – Такова наша природа. Уничтожать все вокруг, – горько кривится Наас. Закашливается от волны жирного дыма. Запах горелой плоти набивается в горло. – Кто-то... же... должен, – выталкиваю. Задержав дыхание, заставляю погребальный костер завихриться и полыхнуть до небес, вознести сажевые хлопья к красным от заходящего солнца ветвям. – Жаль, что это я, – в реве сухо лопаются кости. Звенит металлом спасенный ценой чьей-то жизни Мантикора. Он, сонм невидимых тварей и пакт Серафима, промозглый зимний вечер и свинцовые тучи, за которыми не видно звезд – вот, что мы получили взамен Айяки или Тони. Плутона и Янни. Ниля Д. Пхакпхума, а может – Кана или Энид. Стоило ли... Я снова и снова шепчу формулу огня, чтобы не искать ответа. – Пойдем, – вдруг говорит Наас. – Я... я передумал. Я хочу показать тебе ее. Несколько шагов до выцарапанного узора, не разрывая касания – почти танец. Наас склоняет голову, прижимаясь теснее щекой к моей ладони. Нам не нужно опускаться на колени: магия вибрирует в воздухе. Дробясь, складывается в иную реальность, где в теплых полуденных лучах Айяка сбегает по лестнице, вспархивают искристые пылинки, рассыпаются по плечам тяжелые вороные пряди: заколка со стуком падает прямо к моим ногам. – Держи, – я протягиваю лакированную безделушку. – Спасибо, – от ее улыбки бросает в жар. Волшебница склоняет голову набок: – Ты из пятого блока, да? Тебя Кан Александер прислал отбывать наказание? – она словно светится изнутри. У меня пересыхает во рту: – Д-да... – Хорошо. В смысле, ничего хорошего, конечно! Извини! – смущенно фыркает. – Просто меня послали встретить тебя, а описать забыли. Рада, что быстро нашла. – Я тоже рад, – прикусываю губу. Волшебница лукаво щурится: – Что ты натворил? – Я немного... вывел капитана из себя. Хихикает: – Расскажешь? Нам предстоит провести вместе неделю. Профессор Перье попросил разобрать архив при кабинете. Я буду выбирать, что оставить, а что выкинуть. На тебе весь физический труд. Давно таскал тяжести? Там до потолка хлама, а колдовать нельзя: испортятся законсервированные образцы. – Без проблем, – украдкой вытираю вспотевшие руки о джинсы. – Я Наас, кстати. Наас Мерезин. – Айяка Корнелиус, – узкая ладошка ложится в мою. – Приятно познакомиться. Мимо с грохотом проносятся хохочущие охотники. Айя вздрагивает и сжимает пальцы. Заслоняю от толпы. На мгновение она совсем, очень, слишком, до тихого цветочного запаха близко – и я произношу невообразимую чушь: – Не бойся, я защищу тебя от них. Девушка смотрит удивленно, улыбается – скорее из вежливости, но мои щеки снова опаляет огнем. Пламя повсюду. Стонут пылающие деревья, даже камень горит. Я глотаю дымный ветер в попытке удержать отблеск далекого дня. – Я не смог, – глухо говорит Наас. *** Снегопад усиливается. Гонимые ветром пушистые хлопья порхают между замшелых стволов. Закрывают хмурое небо сосны. Ручей уже близко: земля идет под уклон, под ботинками хрусткие от изморози листья сменяются ржавыми иголками. Я не оглядываюсь назад, где тлеет медное зарево и редеет, лишаясь плотности, тьма. Без тварей дышится легче, и проще смотреть под ноги, а не искать в скользящих тенях ту, что больше никогда не придет. – Куда мы теперь? – спрашивает Сано. Дергает зацепившийся за куст шлейф одеяла. Мне почти тепло в сюртуке Эрлаха, двух толстовках и мягком сером шарфе, а ниже колен я ничего не чувствую. – Советник Эрлах рекомендовал воспользоваться альфа-порталом и... – Ульрих сражается с царапающимся под плащом Бесом. Женщина перебивает: – Да, я слышала. Куда нам идти оттуда? Почему не гамма? Он ближе. – Гаммы больше нет, – Свидетель резко останавливается. Парень приобнимает ее, подталкивая вперед. – И беты тоже, иначе переместились бы из администрации. Знаю, звучит дико. Длинная история, не сейчас. А куда перемещаться... сначала встретимся с Эдом, Марой и Айви. А потом Райх и... – Мы отдохнем и отправимся в Темные земли, – обрывает Илай. Сано снова замирает: – За каким чертом туда?! Стоп, подожди! Это же всего лишь легенда! – Нет, – Илай застегивает куртку. – Нет, – шелестит Наас. – Там горит костер, – каркает паром Мантикора. – Какой еще... – Из твоего сна? Из сна Янни? – вскидывается Мария. Сано обреченно вздыхает: – Господи, теперь еще и сны... Ульрих целует невесту в висок: – Не волнуйся. Мы со всем разберемся. Пусть идут, мы-то остаемся. Есть безопасное место. Наши родители уже там. – Что с Эдвардом и Марой? И... Айви? Райх? Кто это? – спрашиваю я. Ульрих отвечает – больше Наасу: – Айви Ноэль, наш блок. Один из новеньких, помнишь, после тебя сразу пятерых взяли? – маг устало качает головой. – Райха ты не знаешь. Все они теперь тоже... их изгнали из Университета. – И не стерли память? – Не смогли. – За что их... – Давайте вы на секунду отвлечетесь от свежих сплетен и просветите меня, как попасть в Отрезок без нового портала! – рявкает Сано. – В Темные земли есть другой путь, – негромко отвечает Илай. – Но сначала отдохнем. Подождем Нину. Залечим раны. Пройдем сквозь белое пятно, чтобы помехи исказили показания меток на несколько часов, – касается моей шеи за ухом, где тонкие алые линии образуют щит. – Нам хватит. – Сумасшедшие, – трогая спрятанный под волосами знак, морщится Свидетель. – Нам нужны ответы, – возражает Илай. – Вы всегда заодно, да? – женщина беспомощно ежится. – Из-за магии огня или есть рациональные причины? Я хочу понимать... хочу, чтобы вы – понимали. Пока от этого зависит только ваши жизни. Но в будущем... теперь мы связаны. Что вы хотите найти? – Способ навсегда удержать мир, – Наас убирает за уши беспокойные рыжие пряди. Метель гудит между стволами, ерошит кустарник. Добавляю: – Сейчас Совет затаится, чтобы собрать силы и оружие, но потом они наверняка нападут. Им слишком нужны твари. – Эрлах, как Глава, сможет приструнить их, но большинство вопросов решаются голосованием, – говорит Сано. – Влияние Гофолии на других кажется значительным. Даниель имеет право накладывать вето, но с ограничениями и... – Я пойду с вами, – хрипит Мария. Оглядывается на темную стену деревьев. Где- то за ними догорает тело солнечного мальчишки, тлеют кровавым жаром угли. В сумеречных тенях не видно просветов, и я запрокидываю голову к багряным верхушкам. Втягиваю морозный воздух: дым и близкий ручей. Желание Янни сбылось. Он изменил свой запах – и спас всех нас. – А твоя семья? Янни сказал... – Я отыщу их, – Мария заговаривает громче. – Спрячу. И пойду с вами. – Зачем? – спрашивает Илай. – Мне тоже нужны ответы, – парень достает из-за пояса джинсов сложенную газету. – Знак Алека сделан из символов, которых не знал Хикан. А он знает все. Алек совершил чудо. Я трогаю рану на ладони. Заклятье со звездчатым узлом в сердце забрало Плутона и мое имя. Уничтожило самого Янни – какое же это чудо? Всего лишь магия: ранящая и беспощадно справедливая. Но Мария расстегивает пуховик, чтобы спрятать на груди ломкие листки: – Я... я не способен на чудеса. Я пытался найти магию через книги, истории... Алека... Но не смог, – блекло усмехается. – И перестать искать не могу. Мне... – Уйти страшно, но остаться еще хуже, – тихонько говорит Сано Тхеви. Брат Янни кивает: – Я понял, что волшебство зародилось во тьме, а страх – первое и самое главное чувство. Он живет в Темных землях. Я не прощу себе, если не увижу их. Я тоже зашел слишком далеко, но нужно еще дальше. – Да... – женщина невесело смеется. – Точно. Поэтому я тоже иду. – Что?!... – давится Ульрих. Волшебница кутается в шарф. Розовая прическа седая от снега: – А чего ты хочешь? Строить новый Университет в компании оборотня и сынка Хайме? Потрясающая перспектива! Следить за каждым переметнувшимся охотником: не шпион ли? Вдруг прирежет во сне? Спасибо, но твари как-то понятней! Можешь остаться, а я не стану пешкой в Эйсандеевых играх с Советом! – Сойт Роэн поможет Эйсе, – говорю я. – Или не доживет до утра, – Свидетель трет покрасневший нос, кривит губы. – Да и дело не в людях. Мой дар позволяет проживать память вещей. В Отрезке я столько... – она вдруг коротко и ярко улыбается. – Вы даже не представляете, что я видела! А какие тайны могут открыться в Темных землях! ... – Ты поэтому даже не пыталась спорить, когда тебе приказали идти в Отрезок? – каменеет Ульрих. Сано морщится: – Уле... – Хватит, – хмурится охотник. Хлопает по плащу, успокаивая ерзающего Беса. – Мы еще обсудим это. Доберемся до ребят, ты отдохнешь и... Женщина выдыхает облако пара. Ульрих продолжает говорить, но она будто не слышит. В голубых глазах я вижу отблеск воспоминания Мантикоры: осенние поля, кольцо синих гор. Колючий куст в объятиях пламени, на ветвях каплями крови плавятся ягоды. Колышутся метелки трав, к зубчатому горизонту уходит ржавая от глины дорога. В пении насекомых и сухом шелесте стеблей звучит магия, о которой однажды говорил Наас: по-хорошему сумасшедшая. Грандиозная. Если таковы Темные земли, то Ульрих зря сотрясает морозный воздух. – Эй! – долетает со стороны ручья. Мантикора дергается. В сгустившейся тьме ниже по склону две желтые точки обозначают присутствие оборотня. – Вы так и будете там стоять? Мы уже отдохнули и все себе отморозили! – Идем, – отвечает за всех Наас, сильнее прижимая к телу сломанную руку. – Мы идем в Темные земли, кстати! – выкрикивает Сано. – На родину потянуло? – хохочет Хикан. – Мы твари только на бумаге, помните? – Как будто этого мало, – раздраженно фыркает Свидетель. Стряхнув снежинки с волос и потянув за собой Ульриха, первой спускается во мрак. До рези в простреленных мышцах обхватываю себя за плечи. – Зарин? – жаркое дыхание ложится на щеки. Глаза Илая черны от подступающей ночи. В последний раз оглядываюсь назад – но и там уже темно, царапают небо серые ветки. Солнце село. – Мы снова убегаем, – а в угольных сумерках хлопают крылья. – Мы вернемся, – но ледяной мир вокруг не похож на место, куда хочется возвращаться. В нем чего-то не хватает, и пустота режет глубже колкого ветра. – А если я не захочу? – всматриваюсь в бледное лицо, касаюсь искусанного рта. – Что тогда? Легко целует мои пальцы: – Останемся? Сбежим еще дальше? – я зажмуриваюсь. Вдруг понимаю, почему моя улица оказалась в Отрезке. Там я впервые сделала шаг навстречу смерти, от которой всегда бежала. И теперь я здесь. Мы. Позади него зажигают огни. Мяучит кот и звенит смех Хикана. Голоса кружат в метели, разные и совершенно неотличимые. Деревья ломают свет на полосы, когда маги продолжают спуск к ручью. – Тебе все равно? Илай то вспыхивает свечой, то стухает до призрака: – Не так уж важно, где быть, – показывает ладонь. Вздрагиваю: расколота надвое глубокой раной. Пытался открыть портал вместе со мной. – Главное – с кем, – пропускаю вдох. Облизываю губы, чтобы сказать: я ждала тебя там, в городе из воспоминаний: – Не хотела, чтобы ты пришел. Но ждала. Нас зовут. Эйса, Сано. Хикан. Ульрих... неразборчиво хрипит Мантикора. Вьюга на секунду стихает, и я разбираю: спорят, можно ли зайти в кафе по дороге к порталу. – ...потерпит! У меня тоже ребра сломаны, но черта с два я куда-либо двину без бургера и картошки-фри! – громче всех говорит Хикан. Смеюсь. Холод больше не жжется, а снег плавится между нами, когда я накрываю руку Илая своей – кровь к крови: – Тогда сбежим вместе.