По ту сторону пламени

Спустя несколько часов – Сано, Рики, Мария и Янни давно ушли спать, – в коридоре слышатся шаги. Я отставляю чашку с остывшим мятным отваром. Айяка поднимает голову со скрещенных рук. – Привет, – улыбается ей Наас, снимая перчатку. Рядом к косяку прислоняется Сойт Роэн. – Как успехи? Хикан выгибается до хруста в пояснице: – Если Мантикора восстановится на все девяносто два процента к моменту активации портала, шанс удержать проход минут двадцать-тридцать есть. Больше пока ничего сказать не могу. – Хороо-шо, – зевает Наас. – Вы как хотите, а я спать. – Там места нет, – примащивается обратно на краешек стола девушка. Я устроилась на подоконнике, облокотившись о стекло. Плечо греет Илай, на коленях свернулся Бес, а сзади, за тонкой преградой, волнуется мрак. После обжигающего душа клонит в сон. – Пойдемте на второй этаж. Там бардак, но мало пыли и есть кровати. Переночуем без барьера, – предлагает Эйса и отбирает у Хикана карандаш. Парень зло щурится. Скривившись, массирует виски, вытягивает из-под майки крестик и знак Университета. На его шее, там, где серебро цепочки касается кожи, красными пятнами цветет воспаление. Сын Хайме бережно складывает исчерканные бумаги: – Луна? – Да, – поджимает губы оборотень. Вздыхает и, зажмурившись, говорит: – Я буду полным мудаком в ближайшие дни. Не обращайте внимания: ничего личного. – Ты постоянно хамишь. Никто и не заметит разницы, – успокаивает Наас и скрывается в ванной, по пути стягивая пропыленную футболку – открывая длинную хвостатую ссадину под лопатками. Встречаюсь взглядом с Сойтом Роэном. От куртки искателя пахнет старым, прогорклым дымом: они ходили на пожарище. Были и у фонтана, пока мы следили через поисковые чары. Возвращались в магазин – к узору под покатыми сводами? Способны ли пустые увидеть облаченную в волшебство память? – Ты получил ответы? – у него чернильные синяки под глазами. В свете ламп до дрожи очевидно: не смоются вместе с гарью. Мужчина дергает уголком рта: – Да. – А у меня есть вопросы, – встает Хикан. – Пошли наверх. Я сгоняю теплого зверя на пол. Улица встречает пустотой. Илай хмурится, задерживается. Последним ныряет в парадную и взбегает по лестнице. Когда Эйса включает свет в квартире, тень огненного мага сминается, ломается в коленях, тонкие пальцы удлиняются на несколько суставов. – Мне понадобится помощь, – говорит Хикан, едва закрывается дверь. – Рики Беата. Я знаю, он тоже изучал системы порталов. И текущую, и те, что были до нее. Вопрос: могу ли я ему доверять? Учитывая их нежную дружбу с Максом, есть вероятность, что пацану не грозят лаборатории. Тем более, его печать очень слабая, даже не факт, что ее выявят. И я не понимаю, чего он хочет. Прихожая с тусклой цветочной люстрой и отстающими желтыми обоями слишком тесна для семи человек, но никто не заходит в гостиную: из-под ног Илая туда рванулась отчетливо живая тьма. Наас заплетает мокрую косу: – Черт его разберет. Эти байки про тварь на дереве... сопливая чушь. Я ему не верю. Он шестерка Макса. А Макс на побегушках у Хайме. Айяка кривит губы и трет покрасневшие веки. – Хайме – любимчик Советника Гофолии, который всю карьеру в Университете педалирует исследования тварей и магии огня. Плохая компания для защитника темных созданий, – Сойт Роэн достает сигарету. Протягивает вторую Эйсе. – Откуда ты знаешь, что я курю? – прищуривается сын профессора. Мужчина выдыхает дым к заплетенному паутиной потолку: – Я многое знаю. Например, что все родственники Рики Беаты волшебным образом испарились три года назад, – Сойт Роэн смотрит на Айяку. – Вы росли вместе. Он привел тебя в Университет. Ты должна знать его прошлое и мотивы. – Он сам все рассказал, – девушка скрещивает руки на груди. – Я не знаю, что добавить. – Или не хочешь. – Или не хочу. – Помоги нам понять, – Хикан отбирает у Эйсы сигарету и тоже затягивается. – Почему он пролез в помощники Макса, если так обожает тварей? – Максимилиан сам предложил Рики место в администрации. – И с чего вдруг? – Наас прячет ладони в карманы спортивных штанов. Растянутая черная майка висит на нем мешком. Айя тянет кофту до подбородка: – Рики обнаружил систему белых пятен, – девушка вздергивает подбородок. – Они и вывели его на Университет. Мало кто способен на подобное, Максимилиан разглядел в Рики потенциал. – Белые пятна? – спрашиваю я. Маги морщатся. Хикан быстро поясняет: – Места, которые твари избегают посещать. Противоположность осевым. Их очень сложно обнаружить. Признаки... зыбкие. Поэтому карта пятен не менялась со времен Пламенной эпохи, хотя, я уверен, ее есть, чем дополнить. Многие искатели пытаются. – Зачем? – Чтобы скрываться от тварей, – отвечает Эйса. – Порталы вокруг Университета, например, находятся в белых пятнах. Перевалочные базы по всему миру – тоже. – Чтобы понять тварей, – Айяка хмурится и делает ударение на втором слове. – Что-то их отпугивает? Или они просто не видят таких мест? Почему? – То есть, Рики помогал найти способ управлять перемещениями тварей. Очень интересно, – оборотень ближе всех к гостиной. Ежится и отодвигается от дышащего холодом дверного проема. – Нет! – взвивается Айяка. – То есть, да, но он скрывал результаты своих наработок и специально путал формулы! Рики согласился на должность только потому, что мог саботировать исследования! Да, ему нечего терять, в отличие от нас, ведь его семья... это не ваше дело! Он не шпион Совета, я могу поклясться, если хотите! – Ты тоже мечтала работать у Хайме. Вместе с другом, – опираюсь о стену. После сражения с Плутоном ушибы ноют, подвернутая лодыжка опухла и пульсирует болью. Айяка передергивает плечами: – Да. Мне важно понять природу образования тварей. Текущая теория порождает больше вопросов, чем ответов. Должен быть способ... – Ты не вернешь то воспоминание, – Айяка вздрагивает. В синих глазах мешаются недоверие и обида. Я задела ее витражную тайну, и цветные осколки вот-вот брызнут злостью и страхом. – Ты создала тварь в обмен на память и... – Месть, – понимает Илай. Смотрит в темноту непустой комнаты. – Месть, – касаюсь его локтя. – Сделка состоялась. Ничего не исправить. – Ты создала тварь? Ты же маг воздуха? – поднимает брови Сойт Роэн. – Как у тебя получилось? – склоняет голову набок Хикан. – Что произошло? Девушка краснеет пятнами и сжимает кулаки. Мутное зеркало рядом со мной идет трещинами. Маги подаются назад. – Скажешь им – я убью тебя, – обещает Айяка. – Но Рики ты сказала, верно? Поэтому он привел тебя в Университет? Подумал, что ты маг огня. Хотел подарить ученым. Но Камень показал всего семнадцать процентов пламени. Твой друг, должно быть, очень разочаровался. Стекло звонко осыпается на пол. – Он не... не... – ее лицо раскалывается пониманием. – Ваши дороги тогда и разошлись, да? – мягко спрашивает Сойт Роэн. – Ты думала, это из-за тебя, – почти шепчет невидимой твари Илай. – Решила, что изменилась. Стала... хуже. Поэтому он и другие ушли. Поэтому ты до сих пор и всегда будешь возвращаться к дыре в своей памяти. Искать способ заполнить, чтобы исправиться. Но дело не в тебе. В нем. Илай скрывается в гостиной. Он говорил не только об Айе. О себе, обо мне. Наасе. Янни. Незнакомце-Мантикоре. Каждый из нас пытался исправить себя, чтобы заслужить любовь людей, неспособных даже понять. – Рики предал тебя. Мы не можем ему верить. – Ты не можешь знать наверняка, – девушка отводит взгляд. Покачнувшись, уходит на кухню. Шаги замирают в тенях. Иду следом, но напарываюсь на Нааса: горячая кожа жжется, в глубине зрачка – колючие искры. – Оставь ее в покое, – шелестит ветер у висков. Отвечаю в тон – чуть слышно: – Я права. Сам знаешь. Ты защищаешь ее только потому, что чувствуешь вину: из-за тебя мы оказались здесь, и Тони умер, – от удара в мозгу вспыхивают звезды. Проверяю языком гудящие зубы и облизываю соленые губы. – Какого черта ты творишь?! – выставляю полыхающую пламенем руку, не давая Хикану приблизиться, цепляюсь за майку Нааса, притягиваю вплотную и выдыхаю на ухо: – Тони. Кан... Ниль. Другие охотники. Пока ты винишь себя, кто-нибудь этим воспользуется. Ты нужен мне свободным. Иначе мы умрем здесь – все до одного. Вырвавшись, отшатывается, запускает пальцы в волосы. Затравленно смотрит в сторону кухни. Я отворачиваюсь. Повисшая тишина полнится сигаретным дымом. Эйса озвучивает новое имя: – Энид. – У нее есть причины ненавидеть ме... – сутулится Наас. – Нас, – поправляю. – Она никому не верит. – Ей нужно время. – У нас нет времени, – сужает звериные глаза Хикан. Эйса зевает: – Свяжем ее и Рики. Освободим, когда подпишем пакт. – Пусть Сано попробует поговорить с ней, – предлагает оборотень. – Прощупать почву. Сано не замешана в смерти Кана, и... ну, тоже женщина. Сойт Роэн фыркает. – У тебя есть идея получше? Мне кажется, они могут понять друг друга. – Зачем? – Без помощи Рики я... надеюсь, что справлюсь. Но даже при максимально удачной формуле открытие портала сильно ударит по огненным магам. Совет прихватит с собой медиков, да вряд ли те помогут. Поэтому нам чертовски нужна Энид, – Хикан стягивает испещренную знаками перчатку и разминает руку. На сгибе локтя и запястьях отпечатались красные полосы складок. – Кто там еще на повестке дня? – Эйсандей Ветта, – пристально разглядывает парня Сойт Роэн. – Увидит папочку и психанет. Последняя ваша встреча стоила Университету лаборатории. Еще повезло, что потолок не обрушился. С твоей силой давно пора уметь держать себя в руках. Хикан отвечает неожиданно жестко: – Эйса справится. Тема закрыта. – Сойт Роэн, – предлагает сын Хайме, смерив мужчину ядовитым взглядом. Оборотень моргает: – От него несет смертью. Ученым понравится. – Унюхал... – Что? – не понимает Наас. Мужчина заходится кашлем. – Он умирает, – веки кажутся налитыми свинцом. Сползаю на пол, на выстроенную вдоль стены пыльную обувь. Один сапог откололся от общей кучи, на украшенном прихотливой вышивкой голенище стоит грязными ботинками Сойт Роэн. Говорит: – Полагаться только на силы Мантикоры и оси опасно. Если он погибнет, нас выкинет в лаборатории до подписания пакта. Необходима страховка. – Например? – Наас бледен, на носу ярко проступили веснушки. Промакиваю рот футболкой. По светлой ткани расползаются алые кляксы. – Рассекретить расположение Университета, – серые клубы путаются в тюльпанах-плафонах. – Отправить тварей к защитному контуру. Это противоречит вашей прекрасной идее равенства, но... – Тварям не пробраться внутрь, и помешать магам с прахом выйти или войти тоже не получится. Никто не умрет, но барьер буквально взорвется, – прикидывает Хикан. – Полыхать будет до небес. Все перенервничали от появления Зарин и бегства Плутона. Здесь просто обалдеют. – Тогда преимущество будет на нашей стороне, – хмурится Эйса, – наша смерть запрет людей без оберегов в пределах периметра. Им придется искать новое место, выстраивать барьеры с нуля, каким-то образом перевозить оборудование и артефакты, драконов... и все – маленькими группами. Короткими вылазками. Переезд растянется в вечность, а всякая другая работа встанет. – Но никто не умрет, – говорит Сойт Роэн. Они просто потеряют связь с внешним миром. Со своими семьями. Наас говорил, в границах Университета телефоны не работают. Неравенство сил очевидно. Стискиваю челюсти до тяжелой боли. Эйса тушит сигарету о разрисованные вензелями обои. Выдыхаю: – Мы поступим не лучше Совета. – Разве? А какой выбор они предложили тебе? Мне нечего ответить. Морозным сквозняком возвращается Илай. Опускается на колени, трогает мой подбородок. Я силюсь улыбнуться, хоть рот полон железной слюны: – Неважно. Я... я надеялась, что мы отличаемся. – Мы и отличаемся, – сын Хайме роняет окурок на пол. Размазывает по паркету. Илай садится рядом, берет за руку. Эйсандей Ветта продолжает говорить, а я пытаюсь найти название чувству, от которого сжимается горло и печет глаза. – После подписания пакта нужно быстро уйти. Спрячемся в белом пятне. У меня есть несколько вариантов на примете. Помехи не дадут отследить нас по меткам, а Хикан возведет барьеры не хуже Университетских. Как обустроим защиту, пустим слух о новом ордене. Посмотрим, что из этого выйдет, но я уверен: будет масса желающих избавиться от власти администрации. Пусть твари отметят и их тоже, тогда никому не сотрут память о магии. Конечно, предприятие выйдет благотворительным: платить-то нам нечем. Пока. Но и любые миссии сделаем добровольными. Магов интересуют в первую очередь приключения, а деньги заработают где-нибудь еще. Без проклятий тварей и принудительных миссий колдовство превратится в развлечение, как было в эпоху Возрождения. А потом, когда нарастим... Не слушать. Считать вдохи. Успокоиться, иначе тьма снова вырвется наружу и что-нибудь... кого-нибудь сломает. Молчать. Наблюдать. Запоминать. Быть может, однажды и эта горечь обретет смысл в волшебстве. Я смотрю на четырех магов снизу-вверх – далеких и разных, загнанных в ловушку тусклых стен. Вот-вот за окнами засинеет рассвет, зачирикают, пробуждаясь, птицы. Когда мы проснемся, солнце уже взойдет высоко, выбелит город до тонких трещинок и сотрет тени этой ночи, разрушит хрупкий сплав: надежду и страх, что связывает нас крепче всяких чар. Сегодня начнется путь к иной судьбе – дорога для одного. Сможем ли мы пройти ее вместе? *** Днем я сбегаю на крышу. Здесь красиво и – никого. Прозрачный воздух расступился до самой тюрьмы на окраине Отрезка. Слышно, как внизу во дворике ругаются Хикан и Мария. Янни гремит металлом, разгуливая по капоту вросшей в землю машины. Качается верхушка дерева: Наас зачем-то взбирается по голым ветвям. Возвращаюсь к рисунку на ржавом железе у желоба водостока. Под пальцами оживают линии: люди-точки гуляют в лабиринте жарких улиц. Две, две, одна, одна. Кто где? Не угадаешь. Хочется думать, что вон та, в мертвом парке, – Илай. Можно расчертить другую формулу и проверить, с кем появится клякса твари, но память жалит, и я спешу отнять руку. – На что это похоже? – вздрогнув, оглядываюсь. Сойт Роэн подпирает чердачную дверь. Подкрался бесшумно. Стряхиваю мел с ладоней, вытираю о шорты. На что похожа магия? На гаснущую искру внутри еще живой твари. На голоса из темноты – злые и честные. – На жажду, – которую нельзя утолить. – Поэтому вы, маги, так легко попадаетесь на крючок Университета? – усмехается, но карие глаза серьезны. Избавился от куртки, переоделся в синюю футболку. Накинутая поверх рубашка оттопыривается под мышкой: кобура. Вторая, крепившаяся к поясу, исчезла. – Наверное, – растягиваюсь на горячем шифере. Сверху – сизые слои ветров, у горизонта бурлят облака. Трогаю шрам, опускаю ресницы: – Я просто хотела, чтобы кошмар закончился. – Твари? – Да, – очерченная торшерным светом полночь, вокруг оживает тьма, а родителя спят в другой комнате – в другом мире. Кажется: стоит только вскрикнуть, позвать... но звать нельзя. Услышат и придут, но будет хуже, ведь твари спрячутся, а мама с папой не поверят и не захотят знать. Понять. – Зачем тогда связалась с Высшей? – пахнет сигаретным дымом. – Она хотела того же, – где сейчас Плутон? Почему не приходит? Прячется? От чего? Сойт Роэн не отвечает. Переворачиваюсь на живот, чтобы пистолет не давил в поясницу, и – увидеть его. Присел у выхода на лестницу, лишая возможности сбежать. Трет заросший светлой щетиной подбородок: – И все? – поднимает брови. – И все, – сжимаю кулак. – Я не верю тебе, – подставляет смуглое лицо пекучим лучам. – А я – тебе. Какого черта ты забыл в Университете? Почему согласился отправиться в Отрезок? Зачем тебе память о магии – теперь, когда умираешь? – Бах! – далекий Янни хлопает дверью машины. – Бах! Бах! БАХ! Хикан хрипло рявкает: – Прекрати! Я улыбаюсь. Грохот продолжается. Сердитый голос оборотня мешается с мягким баритоном Эйсы и бормотанием Марии: парень пытается унять брата. Нааса звуки не выдают. – Я дорожу всей своей памятью. Ты должна понимать, почему, – говорит Сойт Роэн. – Прошлое определяет твою личность и будущее, – ветерок забирается под футболку, оглаживает спину. – Но променять год жизни на день – безумие. Твари могли разорвать тебя сразу после перехода в Отрезок. – Что ты хочешь услышать? – спрашивает устало. – Что я жил работой и думал: остальное успеется? Что сделал чертовски много, а кажется – ничего вообще? Что предпочел умереть быстро, побывав в другом мире, который до меня почти никто и не видел – чем медленно погружаться в болезнь, сожаления и поредевшие воспоминания? – мужчина невесело хмыкает: – Что бы ты сама выбрала? Я прислушиваюсь к тишине во дворике: – Эйса предпочел забыть. – Эйсандей Ветта идиот, – кашляет дымом, легко улыбается. – Я бы назвал его слабаком, учитывая инфантильность конфликта с папочкой, но слабаки не рискуют собой ради любимых. Поэтому – идиот. – Если бы он отказался... – Хикан Гели – один из талантливейших магов Университета. Два года был охотником, выполнял задания класса А. По непонятной мне причине перешел в техники – и сразу же выбился в пятерку лучших. У него шансов выжить вдесятеро больше, чем у любого из нас. Присутствие Эйсандея ничего не изменит... что? Я мотаю головой: – Эйса сказал... – слишком много. Неудивительно, что соврал об объекте своих чувств. – Неважно. – Неважно, – соглашается мужчина. – Мы все что-то оставили при себе. Ты прячешь шрам на ладони. Наас Мерезин скрывает тьму за ветром. Айяка Корнелиус – притворяется, будто справляется со своей травмой, чем бы она ни была. Илай Мназон... – он смотрит на мертвые без магии поисковые чары. – Я расскажу тебе кое-что. Я частенько бывал в лабораториях. С поста охраны обзор лучше, чем полагают ученые. Их, как и твою подружку, интересует только процесс рождения, но это не главное. Главное – там, – кивает вниз, где бьются о стены неожиданно громкие и чистые Яннины слова: – Моя связка пойдет сюда. Сотри это. Здесь, он будет здесь! – Он... – вскакиваю и подхожу к краю крыши. Маленький Янни стоит посреди вязи заклинания и древесных теней. Запрокидывает голову и глядит прямо на меня. – Сумасшедший и гений. Его личность разрушена: твари забрали ключевые воспоминания, – Сойт Роэн останавливается рядом. – Те, что определяют судьбу. Мальчишка машет нам обеими руками, худой и нескладный в подкатанных джинсах и светло-розовой футболке. Широко улыбается. Отсюда не чувствуется его тихий запах: рвота и гниль. Не смывается водой и цветочным шампунем. Хикан быстро правит формулу, пока Янни не отключился от действительности. – Он породил многих. В основном, мелких, но самая первая была старшей. Она и стоила ему разума. Не прожила долго: сразу напала на ученых. Ее убили на месте. – Пыталась защитить. – Или просто надеялась спастись. Эйса и Мария, осторожно ступая, чтобы не спугнуть чудо, окружают мальчишку. – Связь между тварью и магом держится, пока оба живы. В дни, когда над тварями проводили эксперименты, я следил за их создателями. Они менялись – сильнее, чем наш оборотень в полнолуние. – Твари компенсируют дыру в сознании, – платят за подаренную жизнь. – Возможно, – с проводов у магазина вспархивают птицы. Перелетают над забором и путаются в ветках, суетливые тени пляшут по неоконченным чарам. – Я уверен: время от времени пацан способен видеть вещи под особым углом. – Нечеловеческим. – Да. – Значит, Илай и Айяка тоже понимают мир по-иному. – Если их твари еще горят, – кивает Сойт Роэн. – Тлеют, – опустившись на корточки, склоняюсь над пустотой. Воробей проносится совсем близко, едва не зацепив крылом. Сидящий на дереве Наас хмурится, ловко спускается на землю. Кричит: – Спускайся! – пересекает знак и исчезает из виду. Взвизгивает рама: парень забирается домой через окно кухни. – Что? – не понимает мужчина. – Тлеют, – спешу уйти. Да что там, опять сбегаю. – Они тлеют. Горят – маги. Вот и вся разница между нами. – Подожди! – ловит за локоть. Стискиваю зубы, задерживаю дыхание, но кирпичные трубы вокруг уже вскрываются трещинами. Сойт Роэн лишь сжимает пальцы: – Не бойся. Послушай. Твоя клятва – дверь в сознание Высшей твари. Она вряд ли говорила об этом, но ты тоже можешь научиться понимать больше, чем способен человек. Не случалось уже? Верные догадки, пришедшие из ниоткуда. Да. Но я молчу. Мужчина хмыкает: – Как хочешь. Но советую тебе потренироваться. Ты сильнее Янни и даже Илая. Умнее. После пакта мир изменится. Совет легко не сдастся. У нас не будет знаний и возможностей Университета. Их сеть по сбору данных обширна и недоступна посторонним. Нам пригодятся любые способы удержать позиции. – Отпусти. – Еще пара слов. Я пришел сюда вот зачем: в Университете считают, твоя тварь мертва. Ученые были совершенно уверены. И крайне огорчены. – Да? Странно, – вблизи отпечаток болезни и возраста заметен сильнее. Морщинки-лучики разбегаются от уголков тяжелых век, глубокие складки – от крыльев хищно изогнутого носа. бронзовый загар не прячет синяков и серого оттенка губ. – Связь с мертвым Советником делала ее особенной. Делает, – говорит мужчина. – Спроси у нее. Возможно, на этом получится сыграть. – Спрошу, – отпускает, но теперь я сама касаюсь его руки. Бывший полицейский вопросительно выгибает широкую бровь. Помедлив, прошу: – Позволь, я хочу попробовать... – осекаюсь: сложно объяснить. Чары, показывающие магию. Плутон говорила, их используют для обнаружения артефактов, существ и волшебников. А Янни, сломанный ребенок, сказал – даже в пустых есть сила. Чужая мысль преследует меня. – Хочу увидеть больше, чем обычно. – Пробуй, – косится на роняющие кусочки камня дымоходы. – Не бойся, – хмыкает. Зажмуриваюсь, выбирая подходящее воспоминание. Я ищу правду, правду... – Меня от нее прям в дрожь бросает, – поделился с друзьями парень, в русый затылок которого я смотрела чаще, чем на доску или учителя. Я замерла. Одноклассники не видели меня. – Не увидят, если повезет, – я подумала: он может говорить о ком угодно. Но холод за ребрами зашевелился раньше, чем собеседник переспросил, называя мое имя. – ... точно. Стремная, как какая-нибудь баба из ужастика, шарите? Вроде сейчас заиграет жуткая музыка, а потом у нее клыки вылезут. Или там, окровавленный тесак из сумочки достанет. – Ты аккуратней возвращайся с тренировки, а то темнеет рано. Тесаком пригрозит, затащит в кусты, и капец! – смеется кто-то в далеком прошлом, а здесь и сейчас я скраиваю заклинание: ломкие согласные, мятая середина, быстро вытолкнуть завершающие рычащие буквы. Сойт Роэн вздрагивает под моей рукой. Дрожит тело – не суть. Плутон тряслась черным пламенем и закатным солнцем, Наас – тугим ветром, опаляющей болью, течением жизни в венах и шелковистой пылью на коже. Ржавый город насквозь пропитан волшебной горечью, но мужчины передо мной словно не существует вовсе. Стираю непрошеную влагу со щек и убираю ладонь, чтобы на ощупь найти и накрыть его сердце. Что-то железно лопается, хлопают крылья. Он вздыхает, но не отстраняется. Теплый, пульс частит. Под ребрами хрипло клокочет воздух. Повторяю формулу, заглядываю назад в школьные дни: – Да я чуть не обосрался, когда она ручку вчера попросила. Если ночью встречу, меня тупо инфаркт сразу хватит! На лестнице грохочут ботинки. По спирали приближается знакомый сплав силы. Размытые пятна – трое магов – цветут внизу. – Твой друг волнуется, что я тебя обижаю, – низкий голос вибрирует в груди. Комкаю ткань, надавливаю, впиваясь ногтями. До хруста перехватывает кисть: – Хватит. Не просьба – приказ. Тоже вспомнил былое. Чары начинают рушиться. В виске горячо стреляет боль. Пусто. Будто глаза обманывают, и я одна на крыше. Нет, уже нет: – Зарин, – затягивая крепление перчатки, Наас переводит взгляд с меня на мужчину. – Живая и невредимая, – Сойт Роэн склоняет лохматую голову набок. – Это мне судить, – щурится парень. Убранные в высокий хвост волосы сверкают янтарем. Светлая рубашка с подкатанными рукавами грязная на животе. Силюсь улыбнуться, но губы не слушаются: – Я уже иду. Наас трет лоб: – Давай. А тебя зовет Мария. Не может разобрать твой почерк. – Сейчас спущусь, – кивает искатель, неторопливо достает сигареты и сразу роняет. Ругнувшись, неуклюже наклоняется за пачкой. Задерживаюсь: – Что ты ощутил? – почему теперь так неловок? Сойт Роэн не отвечает. Долго чиркает зажигалкой, выбивая лишь искры. Стискиваю кулак, воплощаю злость и протягиваю пойманное в клетку плоти пламя. Мужчина отступает на шаг, но тут же возвращается. Прикуривает, прячется за опущенными ресницами: – Ничего. – Неправда, – гашу огонь, трогаю его запястье с пульсирующими венками. – Ты взволнован. – Не люблю огонь. Никогда не любил, – фыркает дымом, вздергивает подбородок. Позволяет слушать свою кровь. – Ты тоже что-то скрываешь, – разрываю связь. – Поговори со своей тварью, – меняет тему. – У нее есть имя, – Сойт Роэн сводит брови на переносице. – Скажи. – Зачем? – Она заслуживает большего, чем называться просто тварью, – выдыхаю и ухожу. Как можно говорить о равенстве, когда мы продолжаем делить мир на людей и безымянных чудовищ? Наас молча пропускает вперед. Почти скатываюсь с металлической лестницы, ободрав локоть, перепрыгиваю через четыре ступеньки и прямоугольники света на площадках. Вылетев на улицу, сворачиваю к израненному заклятьями переулку. – Что случилось? – кричит сзади Наас. – Ничего, – ничего не происходит. Я искала Плутона все утро. Волна шороха за стенами катилась прочь: твари бросались врассыпную, а я звала свою, пока не сорвалась в хрип. Кричала даже в черное зево колодца. Сдавшись, пошла во дворик к магам, где Хикан собирал на асфальте кусочки узора. Стирал одни символы и выводил поверх другие, жирнее, и – опять стирал, шипел, обжигая пальцы о камень: – Дерьмовый мел. Получше нет? – Эйса рассеянно поднял голову от разложенных в стопки листов. Мария поправил очки в прозрачной оправе и подсунул сыну Хайме новую бумажку: – Не помнишь, что там с интервалами проверок было? Я бы сделал полугодичные, – брат Янни работал в юридической фирме, а в Университете изучал сложные взаимоотношения магических ветвей, важнейшей вехой в истории которых считается двухсотлетний мир. Поэтому Мария выучил пакт Серафима едва ли не наизусть. Из-под огрызка его карандаша споро рождались убористые строчки старинных юридических выражений, но грифель неизменно зависал в воздухе, когда доходило до описаний любых магических ритуалов. Тогда подключались маги: – Да... да, – отвлекся от созерцания оборотня Эйса. – Нормально. Чаще чары Бози нельзя использовать. – Почему? – Сойт Роэн вносил пометки в уже отложенные записи, приводя формулировки в современный вид и выискивая противоречия. – Они будут ощущаться. Всеми: и людьми, и тварями. Я не уверен, как именно, но лучше не частить. Наши-то поймут, а кто не в курсе про магию – нет. Так что остановимся на встряске раз в полгода, – ответил Хикан, хлопая Янни по рукам: мальчишка бросил недописанную связку и принялся вырисовывать кота с огромными усами прямо в центре знака. – Эй! Эй!! Малюй сухожилие Абраксаса, але! Фу! Перестань! – Он не животное, – не отрываясь от письма, сообщил Мария. – Укушу, – насупившись, Янни сел на незаконченный хвостатый силуэт. Хикан вздернул верхнюю губу, демонстрируя выступающие клыки. Глаза с точками зрачков выгорели из золотого до болезненно-лимонного, следуя за округляющейся луной Отрезка. – Укусишь...? – прошелестел парень. – Плохой оборотень, – мальчишка отполз, смазав пару линий. В горле седого мага заклокотало рычание. – Хикан, – Эйса положил папку на землю. Не вставая, на коленях подобрался к побледневшему до голубоватой сетки сосудов технику. Я тоже села, а Сойт Роэн потянулся к пистолету. – Все хорошо, – мягко прошептал Эйса то ли Хикану, то ли нам. – Без резких движений... Утром, пока оборотень был в душе, сын Хайме собрал всех в гостиной и коротко проинструктировал: – Когда Хикана накроет – а его точно накроет, – медленно присядьте. Станьте ниже, чтобы он перестал воспринимать вас угрозой. Лягте, если понадобится. Не пытайтесь закрыться руками, наоборот: держите их на виду, расслабленными... – ...чтобы было удобней добраться до шеи, – вставила Сано. – Да, – Эйса серьезно посмотрел на женщину. – Ему достаточно подчинить оппонента, не убить. Он же всего наполовину оборотень. – Какое облегчение, – хмыкнула Свидетель. – Надеюсь, хотя бы не заразен. – Согласно тестам – нет. – Тестам на людях? – спросил и зашелся надсадным кашлем Сойт Роэн. – ...нет, – признался сын Хайме. – Но тем не менее: не паникуйте, просто опуститесь на землю. Янни, похоже, вспомнил наставления, потому что лег на спину и раскинулся звездой. Попросил: – Давай сначала дорисуем. Они не смогут сами. Мария спрятал лицо в ладонях. Эйса ткнулся лбом Хикану в плечо: – Тише. Ты в безопасности, – парень застыл, жадно втягивая его запах и разглядывая мальчишку: – Он пахнет, как мертвец. Хочет, чтобы я убил, – вытолкнул сквозь сжатые зубы и совершенно по-звериному облизнулся. – Ты, – с нажимом выдохнул Эйса, – Ты. Не хочешь убивать... правда? Хикан разочарованно клацнул челюстью. Моргнул, подавился рыком: – Я... нет, – опала выгнутая для прыжка спина. Секунду-другую он словно еще раздумывал, но потом запустил пальцы Эйсе в волосы, потерся щекой. – Не хочу... и-извините. Сойт Роэн убрал руку от оружия. На дереве над нами завозился Наас. Мария, качнувшись, поднялся и помог встать Янни, притянул вяло сопротивляющегося огненного мага к себе: – Говнюк. – Ты обещал, – тихо ответил тот, отчего Мария скривился, как от боли. Я отвернулась. – Знаю, – горько прошептал парень, а я ушла: на крышу, к солнцу и нагретому шиферу, откуда видно далеко-далеко, чтобы найти тварь, которая тоже кое-что обещала. А нашла Сойта Роэна. Новые вопросы без ответов. Наас тоже спрашивает: – Что с тобой? – Плутон исчезла. Я... волнуюсь, – звучит дико: волноваться за тварь. – Она странно вела себя перед уходом. Вернее, не странно, но... мне показалось, она чем-то встревожена. – Да? – подходит вплотную, пятерней зачесывает мне челку назад, привычно тянет за хвост. Ловит взгляд. – Я не обратил внимания. Да и напряженный выдался денек. Большинство тварей свалило из Отрезка, ты заметила? Да. Утром проверяла чары. Почти пустая карта показала четыре до смешного равноудаленных точки. Испугались Высших? Но Плутону нечего бояться. Так какого черта?! – Ученые думают, она мертва, – хуже того – уверены. – Решили, что погибла, когда мы изгнали дух Советника? Лишилась источника силы – и все. Обычно они умирают не сразу, но Плутон жила очень долго. Мгновенное выгорание после разрыва связи возможно, – предполагает маг. – Вряд ли эти умники способны вообразить, что ты приняла клятву твари. – Да, но... – Не парься, – Наас натянуто улыбается. – Скоро появится, смотри: тени удлинились. – Закат, – еще нет, но воздух уже полнится вечерней прохладой, редеют стаи на проводах. Он прав. Плутон придет. Должна прийти. Ее не было целых пять дней. – Тем более, чары и пакт продвигаются неплохо. Я боялся, Хикан не справится, но, благодаря Янни, он грозится закончить прототип до ночи. – Прототип? – желтоглазый техник перекроил знак из подвала до скелета. Вычерченная им новая плоть не имеет ни малейшего сходства с покрытым изморозью узором. – Зарин, – зовет Наас. – Успокойся. – Я спокойна, – выходит слишком быстро, и он хмыкает: – Ты кусаешь губы, и ветер не мой, – порыв подхватывает слова. Мимо проносятся, закручиваясь и взмывая к небу, лепестки пепла; мелкий мусор чиркает по голым ногам. – Если кто и ведет себя странно, так это ты. Мы не говорили с ночи, когда я обвинила его в смерти Тони, а он ударил в ответ. – Я должна извиниться. Мне не стоило говорить... – Но ты сказала, – прищуривается. – И извиняешься не потому, что тебе стыдно. Ты просто напугана и хочешь, чтобы я тебя успокоил. Но знаешь что? Если искать виноватых, то Тони и остальные мертвы из-за тебя. Ты приняла клятву твари. Мне же стоило просто оставить тебя умирать. Позволить барьеру Заповедника выпить твою силу до дна. Птицы разом взлетают. – Стоило, – зажмуриваюсь. Дышать нечем. – Вокруг меня все рушится, ты сам сказал – помнишь? Звенят выбитыми стеклами дома. Хлопают крылья. Небо тускнеет, будто на город вот-вот опустится ночь. Наас встряхивает за плечи: – Перестань! Хватит ныть и цепляться за прошлое! Что там насчет свободы? Ты только бесконечно копаешься в себе. Прячешься! Ты не найдешь там ни ответов, ни прощения. Поверь мне, я пытался! Я до сих пор пытаюсь – ни черта не выходит! – А что еще мне делать?! Как иначе все исправить?! – я перекрикиваю завывания урагана и тревожное воробьиное чириканье. – Никак! – рявкает Наас. – Мы убили их! И все, кто умрет дальше, умрет из-за нас! Часть тебя всегда будет разрушать. Тебе нужны страх и боль – пища для твоей силы! – Как тварям... – ветер будто напарывается на стену. – Да! Как тварям! – в наступившей тишине его голос взвивается до крыш. – Но я не тварь! Мне плохо, а им хорошо от чужих страданий! Я не хотела никого убивать, – глазам горячо. Вытираю щеки. Наас перехватывает запястья. – Знаю, – прослеживает шрамы. – Ты не хотела. Вот и главное. Чего ты хочешь. Не что тебе нужно. Чего ты хочешь. Это огромная разница и самый главный вопрос. Не кто ты. Не зачем. Чего. Ты. Хочешь. Скажи мне. Только не про прошлое. Чего ты хочешь от будущего. – Я... – вытираю нос, – я хочу... Чтобы Тони и Ниль были живы. Чтобы Айяка не плакала по ночам, свернувшись калачиком и накрыв голову подушкой. Хочу, чтобы Илай перестал замирать, кусая губы, у бурого пятна на асфальте – каждый раз, когда мы выходим из дома. Хочу изменить прошлое, не будущее. Но никакая магия не позволит вернуться назад и переписать историю. Наас прав: я увязла в сожалениях, где нет решений, а одна лишь вина. Я хочу... иметь достаточно смелости, чтобы подойти к Илаю и прикоснуться к сжатой в кулак ладони. Попросить прощения. Утешить. Хочу найти правильные слова и отвлечь Айю от ее горя – хоть на минуту. Хочу... – Хочу, чтобы мир подписали добровольно. Не Совет, остальные. Не хочу запугивать их. Так мы действительно станем чудовищами, и не только на бумаге – в сознании всех магов Университета. Эйса думает, люди с радостью придут к нам, если сделать магию развлечением. Но она – гораздо больше... – Говори, – требует Наас, стоит замолчать. – Не думай, сначала говори. Говорю. Быстро, не давая мыслям оформиться и пойти по кругу: – Страх. Гнев. Грусть, тревога, ревность, потеря... спокойствие и радость, все чувства составляют волшебство и нас самих. Магия сложная, ранящая, переменчивая. Никогда не была и не будет простой. Мы ведь не такие, а мы и есть магия! Поэтому Университет продолжает существовать в несправедливости, лжи и трусости. Мы не умеем иначе. Пакт всего лишь проведет черту между людьми и не-людьми. Мы освободимся, но ничего не изменим. А потом кто-нибудь нарушит мир и – что? Что будет? Война?! Скорее – бойня! – Да, – роняет, отводит взгляд. – Ради войны твари готовы объединиться, – смех звучит колотым льдом. – И ради мира тоже, – напоминает Наас. – Или они просто ждут возможности напасть на весь Совет, весь Университет разом. Вдруг они врут нам? А мы верим из-за общей природы... – он открывает рот, но я не даю сказать. Обхватываю бледное лицо, заставляя смотреть на меня, глажу прохладную кожу. – Было просто верить Плутону, пока никто не умер. Но теперь все иначе, и я боюсь. Ее тоже боюсь, видел бы ты, как она говорила о прошлой войне. Я не вынесу, если... Послушай, ты ведь привел меня к ней. Рискнул собой, мной, Айей – чтобы выполнить данное обещание. Я не понимаю, зачем. Она помогла тебе спрятать силу от ученых. И что? Ты мог нарушить слово. Она даже не человек, – Наас кривится: я говорю, как сказали бы другие. – А ты делал вещи и хуже. Что в ней особенного? Рыжеволосый маг шепчет: – Ничего. – Но тогд... – А разве у тебя было иначе? Ты-то почему приняла клятву? – Моя сила больше, и... – широкие брови сходятся на переносице: – Чушь. Но я тоже не могу объяснить... – Тогда покажи! – до желваков стискивает зубы. – Пожалуйста! Покажи мне! Вздыхает. Отстранившись, опускается на корточки. Прикладывает пальцы к асфальту. Ничего не происходит – с минуту. Отхожу, отворачиваюсь, и тогда сухой треск наполняет дрожью колени. Вокруг Нааса прямо в камне прорезается знак: близнец чарам, что перенесли нас к озеру у сосен и живому-мертвому Тони. Маг поднимает лихорадочно блестящие глаза: – Готова? – Да, – конечно. Это же всего лишь воспомина... Боль скручивает внутренности. Я дергаюсь – раз, другой, – запястья и лодыжки примотаны ремнями к бортикам каталки. Мигающий зимний свет пульсирует писком в ушах. Гаснет – звук рвется. Загорается – и я выгибаюсь от визга серены. Сменяется красным полумраком. Мимо пробегают люди, крики теряются в утробном вое. Боевая тревога. Надо мной мелькает человек в белом халате. Отталкивает каталку в сторону. Мир поворачивается. Удар. Гром железа, резь внутри горячо лопается. Я захлебываюсь воплем. Судорога скручивает кости. – Отвезите его в лазарет! – рявкают рядом. – Хайме сказал устранять выброс! Идем! – А тварь?! – В клетке! Забей! Пошли! Поворачиваю голову, чтобы увидеть, как четверо санитаров выбегают из помещения. Мониторы на вогнутых стенах мерцают помехами. На полу – формула, жирные линии бугрятся черным мясом. Едкий кислотный запах дерет горло, и я кашляю до нового острого спазма внизу живота. – Тише, – шелест сквозь рев сигнализации. Солнечное сплетение накрывает тяжестью. Оглядываюсь и встречаюсь взглядом с рогатой тьмой за прутьями клетки. Плутон. Когти вспарывают тонкую ткань больничной робы. Силюсь заговорить, но слова ломаются о стучащие зубы и пенятся на губах. – Спокойно. Я помогу, – но я бьюсь, хриплю, силюсь вывернуться: в точках, где ее пальцы продырявливают кожу, зарождается холод. Стремительно расползаясь, сковывает тело, даже дыхание оборачивается паром. – Сейчас тебе станет легче, – паника выплескивается узорчатыми трещинами на потолке. Тварь фыркает: – Сильный мальчик. Свежий. Ты сгоришь очень ярко, – боль вдруг стихает. Покалывание прогоняет лед из крови. Жадно глотаю химический воздух. Знобит. Тварь склоняется надо мной, прижимаясь лбом к потемневшей от магии решетке. Там, где металл касается угольной чешуи, плоть дымится, птичью лапу браслетом охватывает темное пламя. Стону: – Отпустиии... – Это повторится. Раз за разом они заберут твою память. Огонь. Душу. Ты уже видел других? Я... Наас – почти видит их сейчас. Воспоминание в воспоминании. Янни забился в угол, царапает запястье. Алый в сиянии барных ламп Илай смотрит в пустоту. Ниль трясет его за плечо, но маг огня даже не моргает. – Я умру здесь, – понимаем мы оба. – Нет. Если я научу тебя прятать свою силу. – Зачем? – барьер ранит ее, но тварь придвигается ближе. – Ты хочешь жить. Я хочу умереть. Я помогу тебе, ты – мне. – Как? – смеюсь. Прямо сейчас мне не шевельнуться. – Если послушаешь меня, больше не вернешься сюда. Но появятся новые огненные маги. Рано или поздно. Приведи ко мне следующего прежде, чем его впишут в систему барьеров, пока он невидим для заклинаний. Из архива есть проход в Заповедник. Пусть спустится туда. Дальше я сама направлю. – Как? – повторяю шепотом. Но она слышит и сквозь сирену. Скалится: – Я здесь несколько столетий. Моя сила пропитала даже ваши охранные чары. Я почувствую. Я заставлю его почувствовать. Просто приведи в архив. Обещай мне смерть, и я подарю тебе жизнь. Тревога смолкает вместе с ней. Щурюсь от вспыхнувшего света. Когти впиваются глубже. – А если обману и не вернусь? – Вернешься. Вы всегда возвращаетесь к нам, убегая от людей. – Наоборот... – Разве? Только во тьме ты можешь быть собой без оглядки. Решетка искрит. Пахнет горелым мясом, с дымом к потолку поднимаются сажевые хлопья, но Плутон будто не замечает. Лишенные белков глаза в считанных сантиметрах от моего лица: – Так позволь тьме помочь. Разглядываю взъерошенную макушку с тонкими рогами. Набухающие глянцем волдыри на обожженных прутьями щеках. Она просит смерти, а я вдруг вижу желание: не жить, но – остаться собой. Настолько сильное, что от него крошатся стены, гаснут мониторы и вновь заходятся воем сигнальные чары. Я вижу сходство. Я обещаю: – Да. Я убью тебя. – И все? – собственный голос кажется чужим. Порыв ветра смывает запахи лаборатории. Трогаю живот. Маг усмехается и задирает футболку, показывая полукруг из пяти рубцов. – И все. В ней не было ничего особенного. Просто испуганное создание. Я видел такое же в зеркале и вижу сейчас перед собой, – легко толкает меня в грудь. – Мы одинаковы. Вот и подумай. Как бы на ее месте поступила ты? – Я убивала ради месяца без тварей. Сейчас на кону слишком многое. Наас фыркает, обхватывает за плечи: – Ты лучше, чем думаешь о себе. Это правда, не извинение, – коротко гладит мой разбитый подбородок. – За твоими поступками нет зла. Но если ты еще раз обидишь Айяку, я опять тебе врежу. Выдыхаю. Он серьезен, но честен. – Договорились. Запускает пальцы в волосы: – Гибель Совета ничего не изменит. Выберут новый. Даже если твари прорвутся в Университет, всех не прикончат: внутри хватает автономных убежищ. Часть магов выживет. Со временем восстановят силы и продолжат охоту с удвоенным рвением. Мир не особенно выгоден старшим тварям: придется ограничивать себя в питании. Хотя не нужно будет постоянно менять ареал обитания, прячась от магов... особенно для Высших это важно. Их присутствие очень заметно. Плюс, Высшие еще получили подпитку от нашей магии. Но вот младшие – для них пакт станет спасением. – Но они ничего не решают. Все в руках Высших, а те уже получили личных магов огня. Клятвы не расторгнуть, – структура поразительно напоминает Университет: Высшие – Совет, старшие – ученые и администрация. Самые слабые – охотники, искатели, техники и прочие, которым не хватило способностей или удачи добраться до власти. А клятва подобна метке на шее: не спрятаться, не стереть. – Верно. Но теперь они зависят от нас, помнишь? Когда ты паникуешь, твоя сила не только снаружи все ломает, – Наас оглядывается на лишившиеся краски и лепнины дома. – Ей сейчас больно. Успокойся. Она потому и не приходит. Быть с тобой рядом – невыносимо. Я отступаю. Наас успокаивающе поднимает ладони: – Потерпи. Осталось чуть-чуть. День, максимум два. А потом... – Что потом? После пакта? – беспомощно качает головой: – Жизнь? – жизнь скользит совсем рядом, за старыми стенами и мутными провалами витрин. Танцует дымом в тени рыжеволосого мага. Я нашла ее по эту сторону пламени, но что ждет нас на другой? – При лучшем раскладе – останемся в Университете. Ты права, идея Эйсы с собственным орденом – чушь собачья. Его не особенно любят, даже не воспримут всерьез, профессорского сынка-то! Вот если бы Сойт Роэн предложил... им все восхищаются... но неважно. Без денег, на одном энтузиазме никто долго не протянет. Поэтому останемся. Почти заложниками – Совету только это и надо, но, с другой стороны, твари пройдут за нами даже сквозь защитный контур. Хорошо, что не все Высшие связаны клятвами: даже если нас заманят в ловушку и убьют, на свободе остануться твари, которые объединят старших и младших для мести. Совет не рискнет... да ты сама понимаешь. Прятаться под носом у врага проще: мы будем на виду у кучи людей, которые не поддерживают политику Гофолии. Продолжим изучать магию, сдадим экзамены и начнем выполнять задания. Приключения, путешествия, невероятные существа... ты не представляешь! Они не похожи на тварей и на нас тоже. Рядом с ними реальность перекраивается, получаются места даже более сумасшедшие, чем Отрезок! По-хорошему сумасшедшие, – смеется маг. Солнце путается в сияющих золотом прядях. Его запах – влажная земля, цветущие деревья. Первое волшебство: весенняя свежесть в ветхой комнате с наглухо затворенными окнами. Первое убийство. – Я однажды... боже, это не пересказать. Послушай, магия... ты ошибаешься. Она бывает не только страшной или злой. Иначе никто бы не цеплялся за чертов Университет. Знак у тебя за ухом, – трогает отзывающиеся дрожью линии, – да – метка, исключающая бегство, но и пропуск дальше, чем можно вообразить! Я покажу тебе, когда вернемся! Пройду инициацию и возьму с собой на первое же задание. Кан разозлит... – осекается. Забыл. Забыть очень легко. Растерянное выражение надкалывается морщинками у ярких губ. Обнимаю, глажу между лопатками. – Все хорошо. Наас глухо говорит: – Кан сказал: Тони сам напросился. – Что? Горько усмехается: – Когда связался со мной. Сказал, что мы опасны, что была бы его воля – запер бы всех магов огня в Заповеднике, как Мантикору. Сказал то же, что и ты: мы портим все, к чему прикасаемся. Поэтому он и не хотел, чтобы ты и я жили вместе. И вообще встретились. Сказал: когда огненные маги объединятся, это станет началом конца. Сказал, что Тони умер из-за меня, – голос пляшет от сдерживаемых слез. – Прости, – мотает головой: – Вы оба правы. Но он хотел убить нас, а ты – спасти. Может быть, этот путь действительно – начало конца, но мы пройдем его вместе или умрем. Говори мне, что хочешь. Плевать! Пока ты стараешься, все в порядке. Ничего не в порядке. Но в его взгляде боль переплетается с решимостью. Однажды Наас отыскал дуновение надежды за смрадом болезни и вины. Не растерял веры в людей и тварей даже теперь. Я закусываю щеку изнутри, чтобы не расплакаться – вот, где скрывается настоящая магия: – Это грандиозный мир, Зарин. Ты не видела и десятой его части. Я притащил тебя сюда. И Тони... Кана. Айю. Я идиот, я должен был... я не хотел ничего такого. Но обещаю, потом будет лучше. С Университетом или без. – Я бы в любом случае приняла ее клятву, даже зная о возможных последствиях, – прошлое не изменить, ведь чтобы сделать другой выбор, нужно быть другим человеком. – Знаю, – со смешком выдыхает мне в шею. Легко целует. – Кажется, уже тогда знал. – Спасибо, – что выбрал меня. И все еще выбираешь. – Всегда пожалуйста, – хмыкает маг. – Я серьезно, – отстраняюсь, чтобы заглянуть в теплые глаза. – Иначе я превратилась бы в Янни, – или загадочно искалеченного Мантикору. – Я влипла, когда не съела предложенный Ниной леденец. Ты спас меня. – Подожди говорить о спасении, – морщится. – Нет. Самое время, – отпускаю его, шарю по карманам. – Что? – Я не выкинула, – достаю граненый камешек. – С его помощью можно стереть воспоминания? – Или превратить в сон, в услышанную историю. Изменить еще тоже, – хмурится. – Только память? Или... приоритеты? – избавить Энид и прочих от картины смерти Кана было бы верным решением. Простым. Но я не в силах принять его. – Одна мысль способна изменить все. Что ты хочешь сделать? – Я сама пока не уверена. – Осторожней с непенфом, – просит. – Я бы сказал: избавься, но их чертовски трудно достать. А иногда и несправедливые меры необходимы – остается несказанным. – Да. – Если захочешь внушить мысль – дождись начала действия непенфа и назови человека по имени. Иначе он запомнит все нереальным, хотя прямые указания почти наверняка исполнит. – Почему? – Нина не спросила моего имени. Значит, была уверена, что даже с искаженной памятью я не выброшу колбу с прахом. – Не уверен, – Наас чешет лоб. – Включается какая-то подсознательная суеверность, или вроде того. Знаешь, когда люди обходят черных кошек или избегают ступать на трещины? У каждого есть свои страхи и ритуалы, чтобы успокоиться. Желание исполнить требования, озвученные рядом с приемом непенфа из этой же серии. Тупое, но неодолимое. – Ясно. Хорошо, – леденец отсвечивает травянисто-зеленым и клеится к коже. Прячу в карман. – Прогуляемся? – Наас отступает, опускает ресницы: пытается убежать от своей обретающей плотность тени. – Ты говорил с ней? – Нет, – ерошит волосы на затылке. – Надо, знаю. Сегодня ночью, – повышает голос, обращаясь к клубящейся под ногами тьме. – Сегодня ночью они придут утвердить пакт, – бледно ухмыляется маг, становясь странно похожим на мелькнувшую за его спиной и пыльной витриной гривистую тварь. Коротко оглядывается. – Иди к ней, – ты же хочешь. Тебе же нужно. – Я... – сутулится и прячет руки в карманы джинсов. – Боишься. Ничего. Иди. – Ты тоже боялась Плутона? После клятвы? – на переносице прорезаются глубокие морщинки. Их следы уже не исчезают, даже когда Наас улыбается. Признаюсь: – Я была в ужасе. – Правда? – удивленно взлетают рыжие брови. – Мне показалось, вы сразу поладили. – Нет. Я до сих пор ее не понимаю, – где она? Трогаю шрам на ладони в поисках ответа. Парень ежится: – Кошмар. – Да, – он не двигается с места, поэтому я ухожу первой. Коснувшись на прощание прохладной щеки, встречаюсь взглядом с облачившимся в плоть чудовищем. Крестообразные зрачки неподвижны, плоский череп с роговыми наростами на скулах обтянут дымной седой шерстью. Тварь просачивается сквозь стекло, охаживает впалые бока тонким, с проступающими позвонками хвостом. Мощные львиные лапы не вяжутся с изогнутым костлявым телом, но она грациозно переступает по битому асфальту, струится, будто привидение. Наас рывком разворачивается, едва создание заговаривает: – Ни-ве-тишшш, – треугольная пасть легко падает, показав три ряда акульих зубов, и медленно, с усилием, поднимается. Маг застывает, сжав кулаки, – только грудь под рубашкой ходит ходуном. – Ниветишш, – повторяет тварь ровнее. Облизав губы, Наас хрипит: – Наас. Наас Мерезин. – Мой, – шелестит она. Я тихонько иду прочь. – Моя, – доносится сзади. *** – Ударю, – шипит под настежь открытым окном Хикан. – Бей. Я знаю, как ты бьешь, – насмешливо отвечает Эйса. – Не в полнолуние, – на грани слышимости. – Я не хочу оставлять тебя одного, – Янни и Мария ушли. Когда я проверяла в последний раз, на стадионе появились две точки. Сойт Роэн скрипит паркетом, расхаживая кругами по комнате. Тянет табаком. Остальные рассыпались по волшебной карте, но мне некуда пойти. Завариваю мятные листья, которые пил Кан, стараясь не выдать себя неосторожным звоном ложки о фарфор. Маги в синем от сумерек дворе зажгли торшер из гостиной. Теплые отсветы ложатся на дерево и машину, притихших птиц среди ветвей. В коридоре по полу протянулся размытый прямоугольник: гаснет на мгновение через каждые девять шагов. Кухню давно затопили тени, но я сижу в темноте и грею ладони о чашку. – Эй... – Что еще?! – Тони. Мне жаль. Я должен был раньше сказать... – Забей. Мы не общались последние годы. Когда я перешел в техники, стало трудно поддерживать связь. – Почему? Что случилось? Почему ты вообще решил сменить блок? Хикан огрызается: – Слишком много вопросов. Облокотившись о стену, подтягиваю колени к животу, едва помещаясь на шаткой табуретке. Закрываю глаза. Чай остывает, но мне перехотелось пить: чертова мята горчит во рту. – Ну как? – Эйсандей спрашивает уже в четвертый раз. Оборотень отчетливо клацает зубами: – Так же! Ты достал! Я же объяснил: магия фонтана дискретна. Я не вижу системы в выбросах. Для нормальных расчетов мало тех побрякушек, которыми снабдили Сано. С ними понадобятся недели наблюдений, а у нас нет времени! Жертвы тоже нет, разве что выбрать кого-нибудь самого сумасшедшего и... – Хикан! – Да шучу я... а ты заткнись. От этих выкладок зависит и твоя жизнь, между прочим. – Ты же закончил с мясом. Дальше просто. – Да. Осталось настроить связки, чтобы крепко держали источники силы и полюса, не разорвались в случае магической атаки, но легко лопнули от точечного огненного импульса, когда нам понадобится запустить портал назад. Тот еще геморрой. Мы не можем полагаться на удачу. – А Мантикора? По твоим расчетам, он справится? – понижает голос Эйса. – Я не знаю, – устало отвечает оборотень. – Сними его. – Что? – Крестик. Серебро же ранит тебя, когда луна округляется. Почему не снимаешь? – Он напоминает о необходимости контроля. Как только начинает печь – пора следить за поведением. Как остывает – можно расслабиться. – Это пытка. Ты и так мучаешься, а еще и... – Эйса. Перестань. Не тро... отдай! – Нет. Теперь я буду твоей совестью. Сосредоточься на формуле. Его ничего не выдает – но я ощущаю холодок у виска раньше, чем дыхание снега и жаркие руки. – Насекомые, – Илай непонимающе моргает: – Что? – Если бы бабочки вились у света, пели сверчки – Отрезок ничем бы не отличался от дома, – обычный вечер. Только напряжение сковывает плечи, копится в сцепленных пальцах и морозит позвоночник. Качается сияние за окном. Невидимый Хикан вдруг рявкает: – Не трогай! – Тебе же не видно. – Поставь! И убирайся! – ...иначе ударишь, я помню. Рисуй давай. Я шепчу: – Нина сказала мне, что маги огня и твари совсем как фонарь и мошкара. – Нет, – улыбается Илай. – Нет, – соглашаюсь. Слишком просто. Тогда нас бы здесь не было, а бабочка- Плутон сгорела бы дотла в нашу первую и единственную встречу. Илай садится на стол и берет меня за руку, подносит к губам: – Завтра все изменится. – Завтра? – так скоро? – Да. Чары почти готовы. Твари придут в полночь. Утвердят пакт. Нам лучше уйти. Не стоит пересекаться с Алвой. Чересчур сильна. Ровня Мантикоре, – я не увижу Плутона. Но и ту ужасную тварь – Алву – тоже. – Вы с Наасом не потеряли сознания, – вытягиваю ноги, разгибаю затекшую спину. – Она не обратила на нас внимания. Ты горишь ярче. – А Янни? – Наоборот, очень слабый. – Алва... – гладкое имя. Властное. Ей подходит. – Что с Сирасом? – Он рядом. Треснутое стекло в форточке жалобно звякает. Коротко рычит Хикан. Илай улыбается уголком рта. – Исполняет свое обещание, – хлопают крылья: воробьи мечутся в паутине веток. От ствола отрастает согбенная фигура. – Следит: вдруг я причиню тебе вред? – А хочешь? – всего несколько дней назад я спрашивала его о том же. Вязкий взгляд из-под морозных ресниц держит крепче сильных пальцев. Наклоняется, трепещут ноздри – втягивает мой запах. Нагретый камень, да? Даже сейчас, когда солнце давно закатилось за щербатые крыши. Понимает без слов: – Хочешь, – впиться в яркие губы, прикусить, чтобы лопнули затянувшиеся ранки. Распробовать металлическую суть его колдовства. Хрупает окно. Он кусает в ответ – больно, правильно. Как осколок, проткнувший ладонь однажды. Магия ранит: – Это в нашей природе. Стеклянно лопнув, снаружи гаснет свет. Темнота оглушает. Касаюсь его груди, провожу по плечам, спускаюсь по обнаженной коже правого предплечья с узлами шрамов – не вижу, но помню: серебристые на белом, куда светлее моих. Царапаю прохладную шероховатость перчатки: сними. А, впрочем, неважно. Накрываю запястья. Зажмуриваюсь и возвращаюсь назад в поисках правды: – Я думала, что отличаюсь. От тварей. Сладкая ложь. Вроде без бабочек фонарь перестанет светить. – Что они – зло. Не я. Нужно лишь прогнать. Долгие летние месяцы без тьмы. Колба с прахом маятником качается под одеждой. Что я сделала с внезапной свободой? Приковала себя к столбу на забытой богом парковке, чтобы найти людей более страшных, чем когда-либо знала. От рычания оборотня волоски на затылке встают дыбом. – Они уходили. Приходили новые. Исчезали, чтобы вернуться. Сплетаю чары, целуя. Кровь на языке скрепляет волшебство. – Летели на свет. Тянет гарью. Илай будто пожарище. Пламя тлеет в углях под слоем сизого пепла, еще горячий дым набивается в легкие. Рывком поднимает на ноги, дергает к себе: – Что ты пытаешься увидеть? – часто моргает, словно ему тоже горячо и едко. – Тебя, – багряный жар плавит воздух, обжигает горло. – И хочу показать, – изменить ключевую связку, произнести вслух. Смотри, гляди же: – Это всегда была только я. Лицо Илая ломается удивленным, уязвимым выражением. Осторожно разжимает хватку. Трогает ямочку между ключиц, надавливает. Закрыв глаза, погружаюсь в колкую память – пусть волшебство длится. Смотри: – Я не хотела отнимать его жизнь. Мне очень, очень, очень жаль. Сзади взвизгивают половицы. – Хватит, – тихо просит огненный маг. – Все нормально? – доносится из темноты коридора. – Да, – говорит мне Илай. Я вытираю щеки. Во дворе занимается мутное зарево. Голова Хикана показывается над подоконником, Илай напрягается под моими руками: оборотень скалит заострившиеся клыки. Лимонная радужка ядовито полыхает, а зрачки сузились до вертикальных щелей. – Тогда какого хрена вы творите?! – интересуется сиплым от ярости голосом. Тяну Илая за футболку – вниз, сейчас мы недопустимо выше. Но он неподвижен. Отвечает, прищурившись и тяжело роняя слова: – В полночь придут твари. Закончить пакт. Знак будет готов? За спиной техника, затмевая робкий свет, поднимается мрак. Чернее ночных теней, плотнее знакомых силуэтов тесного дворика. Шелест мышц и похрустывание суставов заставляют передернуть плечами. Илай не сводит с парня пристального взгляда. Тот вздыхает, трет воспаление от цепочки, фыркает: – Отвали. – Полночь. Мы уходим сейчас. Одна из тварей невыносима, – дает ему время обдумать услышанное и тянет меня за собой. – Куда? Рано, – в дверном проеме застыл, скрестив руки на груди, Сойт Роэн. – Пусть идут, и тварь прихватят! – кричит Эйса. – Иначе мы не сможем продолжить! Наколдованное им сияние не прогонит Сираса: твари жадны до свежего страха. Оглядываюсь. Хикан по-звериному морщит нос, раскачивается, вцепившись в косяк, – поскрипывает рама. Ногти впиваются в рассохшееся дерево. Оценивающе рассматривает нас: хороша ли добыча? На кого наброситься сначала? Шуршание ткани и писк паркета – бывший полицейский меняет позу. Готовится выхватить пистолет. Илай кажется расслабленным и держит ладони на виду. Только перчатка вздыбливается чешуйками. Я могу убить одним лишь желанием и несложным словом. Если успею. Если захочу. Сойт Роэн отступает, освобождая путь. Густые брови сведены на переносице: – Без глупостей, – вполголоса предупреждает, когда проходим мимо. – Все мы хотим благополучно вернуться домой. Провожает до выхода, опирается о стену у поисковых знаков. – Не уходите далеко, – но подразумевает другое: мы будем за вами следить. Для него маги огня непредсказуемо опасны. Он не видит особой разницы между нами и тварями. Я тоже больше не в силах отыскать ее. *** Выйдя из дому, поворачиваю направо – прочь от бурых следов на усыпанном камнями тротуаре, но Илай говорит: – Сюда, – шелестит чары, позволяющие ориентироваться в глухой темноте наступившей ночи. Повторяю за ним. Прозрев, перешагиваю через черную кляксу: здесь упал застреленный Айякой охотник. Пыльное пятно с короной брызг отмечает убитого Плутоном. Погибший от рук Тони ничего после себя не оставил, даже лицо стерлось из памяти. Ниль снился мне сегодня. Во сне он умирал целую вечность, зажимая разорванное горло блестящими алыми руками. Илай опускается на корточки, кончиками пальцев касается засохшей крови. Достает мел. Мне холодно. Обхватываю себя за плечи, чтобы не отвернуться. Нельзя. Магия начинается с правды. Ею и оканчивается. В небе клубятся и толкаются тучи, скрывая Плутоновы звезды. Ни единого просвета – как в такие дни найти дорогу из тьмы? – Я не помню ничего особенного, – ровно говорит Илай асфальту. Ладонь зависает над дырой в белесом узоре. – Он был моим другом. Прикрывал перед администрацией. Врал ученым в докладных, чтобы увеличить интервалы между ритуалами. Убедил, что я слабоумен. Неопасен. Спас мою жизнь, а я не могу... ничего не приходит на ум. Одни глупости. – Глупости важнее всего, – они перевешивают вину и страх. Заполняют лакуны жизни. На крышах шуршит дождь. Я вдруг замечаю, что иных звуков и нет, а за черными окнами домов – стоячее болото из мрака. Младшие твари ушли, подобно нам не желая встречаться с Высшими. – Просто выбери, каким ты хочешь его запомнить, – живым. Не изломанным и напуганным, глядящим в бесконечность. Сморгнув, прогоняю видение: вогнутая грудная клетка, обожженная, без волос и бровей, голова с распухшими, неузнаваемыми чертами. Чертов Кан. Тони... Ниль. Что же мы наделали? ... Глазам горячо, хоть меня трясет в ознобе. Илай наклоняется, закрывая чары от частых капель. Моя футболка мокрая насквозь, между лопаток текут ручьи, когда он наконец трогает заклинание: – Ниль Д. Пхакпхум, – протягивает громадную ладонь смуглый широкоплечий парень с выбритыми висками. – Твой сосед. Комната – копия жилища Нааса и Тони. Только на шкафу нет вещей, а четыре кровати одинаково аккуратно застелены синими покрывалами. Я не спешу с ответом. Охотник напротив без кителя и оружия, но под серой форменной майкой перекатываются литые мускулы. Хмыкает: – Да. – Что? – мой надтреснутый голос лишен интонаций. – Ты правильно угадал. Меня приставили к тебе нянькой. Макс сказал: начнешь чудить, как Гилберт, – разобраться. – Гил-берт? – почти шепчу. Морозит, слабость накатывает волнами, к горлу подступает тошнота. – Точно, ты же новенький, – Ниль проходится внимательным взглядом. Вздыхает и приближается вплотную. Сжимаю кулаки. Он гораздо выше, а мир качается и звенит в ушах, вяжет слюну кисло-горьким вкусом рвоты. – Отойди, – я не в силах сдвинуться с места. Потолок накреняется. – Или? – парень поднимает пробитую пирсингом бровь. – Что ты мне сделаешь? – Сейчас – ничего, – чужой-мой смешок полнится невысказанной угрозой. – Ну, попробуешь потом. А пока заткнись и слушай, – непроницаемо-черные глаза серьезны. – Я не собираюсь подтирать тебе сопли, если ты сломаешься. Не стану бить – разве что, в крайнем случае. Дерусь я отлично, кстати. – Тогда зачем ты здесь? – в залитой яркими лучами комнате неуловимо темнеет. Ниль игнорирует вопрос и перемены. Ловит за руки, поднимает запястья к тускнеющему свету. Показывает. Вздрагиваю и снова чувствую дождь. Я не замечала эти шрамы раньше, легко не заметить – короткие вертикальные разрезы перечеркивают сходящиеся крест- накрест рубцы: – Этого больше не будет. – Почему? – Илай рывком освобождается, шагает назад, ударяется бедром о подоконник. Волна головокружения заставляет задержать дыхание. Не успеваю спросить: что меня остановит? – Они выбрали меня из всех по одной простой причине, – говорит Ниль Д. Пхакпхум. – Я тебя не боюсь. Его губы продолжают двигаться, но я странным образом не слышу – Илай не слышит. Рассматривает человека напротив и перебивает: – Правда? – тот осекается. Непонимающе хмурится. Позади, на дверцах шкафа, высветляется квадрат окна с двумя силуэтами: солнце возвращается. – Что не боишься? Ниль фыркает. Улыбается. Прищурившись, кивает – на колечках в брови вспыхивают блики. Блестящие капельки чиркают по смуглой коже. Завеса воды, сверкая звездной пылью, разделяет нас: – Конечно. Илай ему верит. Илай хочет плакать: впервые его не боятся. Ливень сметает сияние и призрак убитого мной парня. Лупит по голове, плечам, размывает лужу под ногами. Прячу лицо в ладонях. Внутренности скручивает спазм. Лучше бы я помнила его мертвым – темной фигурой в баре и раньше, в комнате отдыха: всего лишь незнакомец рядом с огненным магом. Горячие руки прогоняют холод, Илай прижимает к себе, гладит по спине, убирает налипшую на лоб челку. Жесткие пальцы вплетаются в волосы, не давая отвернуться: – Все хорошо. Хорошо, – но в темных глазах золотистым кольцом чар стынет боль. Он криво усмехается, ласково перебирает пряди на затылке. – Он бы тоже убил тебя, если бы пришлось. Не раздумывая. Ниль действительно ничего не боялся, – рвано смеется, на секунду снова превращаясь в изувеченного ритуалами безумца. – Мне жаль, – тебя, не его. – Знаю. Но я показал тебе его не чтобы... – зажмуривается. – Я хочу, чтобы ты поняла: мира мало. Будет война. – Ч..т – голос срывается и тонет в шуме воды. Жаркие губы касаются моих: – Она нужна всем. Даже нам. Мы слишком много потеряли. Слишком много сделали. Кто-то должен заплатить за его смерть, за все смерти. С миром ничего не закончится. Совет хочет управлять тьмой, но не из-за денег. Магия умирает. Пора заявить о ней – или потерять навсегда. Сано Тхеви права: через несколько поколений существа вымрут, сущности сбегут еще дальше. Все наработки ученых окажутся бесполезными без сырья. Останутся твари, но пакт сделает их недосягаемыми. Совету придется открыть магию миру, но и тогда пригодятся только боевые чары. Университет начнет готовить военных, получит шанс занять важное место в политике. Диктовать условия и продавать формулы. Дождь редеет, за ним проявляются другие звуки: плеск, шарканье ботинок. Обернувшись, вижу вдалеке Нааса, Янни и Марию. Илай замолкает. Обнимает теснее. Хрипло выдыхает: – Но если просто открыть двери для всех – долго ли еще править Советникам? Они рискуют потерять контроль и попасть в зависимость от правительства. Им нужны твари. Если не в подчинении, то врагами. Твари угрожают каждому, их легко ненавидеть. Они везде, даже в нас самих. Чтобы удержать власть, Совету необходимо зло, против которого выступит любой человек. Но оружие, знания – будут только за защитным контуром Университета, – в личной библиотеке Совета. Ежусь, трогаю шрам. Снова спрашиваю себя: что же мы наделали? Но разве мы могли поступить иначе? – Все в порядке? – Наас держит Янни за руку. Мальчишка, похожий на мокрого воробья, запрокинул лицо к темному небу и ловит капли ртом. Почти не отрывает подошв от асфальта, чтобы не спотыкаться на засыпанной обломками дороге. Его брат горбится и прячет ладони в карманах куртки. Илай говорит: – Нам лучше исчезнуть. Сразу, когда пакт вступит в силу. – Что? Почему? – вскидывается Наас. Мария подходит ближе. Утыкаюсь носом в шею Илая, пока он объясняет, что не будет учебы, экзамена, приключений, а магия еще надолго останется темной. Для таких, как мы, свои правила игры. – Это всего лишь предположение. И деваться некуда, – Наас облизывает губы, тянется к знаку за ухом. Тонкие красные линии накрепко привязывают нас к Университету. – Темные земли, – говорит Янни, раскачиваясь на пятках. – Опять Отрезок? – Наас кривится, оглядывается. – Зачем тогда уходить? – Сирас сказал, там хранятся книги, которые удалось спасти от уничтожения. Часть архива Раймонда Аваддона в том числе. – Ты имеешь в виду рукописи Огненной эпохи? – Наас вздрагивает. Склоняет голову, прислушиваясь. Кивает на приоткрытую дверь через дорогу: по переулку приближаются голоса. – Да. Заклинания. Ответы. Возможно, там мы узнаем, почему магов огня становится меньше. Или найдем способ избавиться от меток Университета. – Но если архив у тварей, что помешало им воспользоваться книгами? – Плутон говорила, он сожжен. – Все магические трактаты защищены от не-людей, – поясняет Наас. Ныряем в магазин с обнаженными манекенами в разбитой витрине. Ступая по хрустящим осколкам, замираем у окна. Янни пытается вывернуться и сбежать вглубь, к шеренгам вешалок с остатками одежды, но рыжеволосый маг успевает перехватить его, прижать беспокойные руки к бокам: – Тише. Мы прячемся. – От кого? – свистящим шепотом интересуется мальчишка. Прозрачные глаза сияют в полутьме. – Тсс. Поначалу слышен лишь ручеек чужой речи, но вот я уже выхватываю отдельные слова, а вскоре они складываются в предложения: – ...ше никто не умрет. Не нужны будут обереги, не придется жить в общагах. Охотники займутся работой, ради которой Университет и затевался! Помнишь, что написано в клятве инициации? Я пришел, чтобы беречь равновесие и защищать слабых, – напевно цитирует Сано Тхеви. – Со времен Мерлина мы здорово извратили кодекс чести ордена. Пакт Серафима напомнит охотникам, если не администрации, ради чего мы учимся управлять своими чувствами. – Ради чего? – вопрос целителя обрывает шаги. – Ради будущего, – в грудном голосе Свидетеля звучит нежность. – Ради человечества. Мы привыкли мыслить в узких рамках Университета. Отделять себя не только от монстров, но и от людей, которые ничего не знают о магии. А мы ведь собрались вместе именно ради них. Пакт спасет множество жизней. Сейчас старшие твари убивают без удержу, не из-за голода, а ради развлечения. Их мало, но жертв – тысячи. Мы сократим число до сотен. – Но что будет с нами? – вскрикивает Энид. – Мы потеряем все! – Только Университет. Создадим свой. Без Совета. С правом голоса для каждого. Равенство, демократия, если хочешь. Многие маги перейдут к нам, вот увидишь! Пусть тебе не нравятся огненные – скоро они потеряются среди наших друзей. Сыграют свою роль и превратятся в невидимок, как было всегда. Мы заложим фундамент новой, лучшей системы. – Фундамент на костях! Они убивают всех несогласных! Они отметили нас, они убили... – Кана, – шелест. Сдавленные рыдания. Стискиваю зубы. – Да. Кан боролся за свою правду. Он проиграл. Я очень тебе соболезную. И хочу, чтобы ты нашла покой в собственном выборе. Постарайся хоть на секунду забыть о Кане. Подумай о себе. Твое будущее. Ты достаточно долго была в Университете, чтобы предсказать, каким оно будет там. И можешь представить альтернативу. Сравни. – Я не могу, – всхлипывает девушка. – Не могу перестать думать о нем. Постоянно вижу его лицо! Мы поссорились... я видела его с Зарин. Обнимал ее, улыбался! Специально, чтобы заставить меня ревновать! Я так злилась... накричала... сказала... я не хотела... не хотела потерять его. Но не смогла признаться, и столько гадостей наговорила! Я не хотела... – Знаю. Знаю. Тише, ты не виновата. – Мы всегда ссорились. И всегда мирились! Я думала, и в этот раз... помиии...рим...ся! – я зажимаю рот, чтобы не выдать себя звуком. Слезы холодят щеки. Фотография, где Энид и Кан счастливо смеются – стоит перед глазами. Плач режет шорох капель и сумеречные улицы. Илай обнимает за талию. Спустя вечность, когда Энид затихает, Сано Тхеви говорит: – Мне очень жаль. Я знаю, сегодня кажется, что жизнь окончена. В некотором смысле, так и есть. Но однажды твои эмоции изменятся, я обещаю. И лучше, если к этому моменту мир вокруг тоже станет другим. Энид не отвечает. Звякает битое стекло, шуршат камешки. – Пойдем. Ты замерзла. Осторожно пробираюсь между пластмассовыми людьми, чтобы увидеть – хоть мельком – Сано и идущую следом девушку. Голова опущена, обнимает игрушечного медведя с огромным белым бантом. Тесно, словно иначе рассыплется на куски. Сано переоделась: бледно-розовая прозрачная туника шлейфом плывет за ней, едва касаясь земли. Под легкой тканью светятся майка и брюки, вместо балеток – грубые сапоги. Браслетов на предплечьях теперь раза в два больше. – Кажется, они нашли свои места в Отрезке, – шепчу, отступая назад. Вздыхает Янни. Наас ерошит его мокрые волосы. Спрашивает, горько нахмурившись: – Пойдете с нами? – Мария молча смотрит на брата. – Мантикору возьмем. Тебе же нравится Мантикора? – касаюсь плеча Нааса. Блекло улыбается в ответ. Не хочет говорить об Энид. О Кане. Я вижу боль в черных провалах зрачков и что он готов сбежать в Темные земли – не от войны или Совета. – Мантикора смешной. Пахнет краской, – улыбается и морщит нос огненный маг. Зажмуривается. – Лучше, чем я. Я воняю. – Почти незаметно, – врет Наас. Я говорю: – Нина, она частично маг огня. Должна получить печать и уйти с нами. Имя повисает в воздухе. Наасу предстоит встретиться с сестрой Кана – рано или поздно. Он не отвечает. Кладет подбородок Янни на плечо, следит за срывающимися с козырька магазина капельками. – На самом деле, всем опасно оставаться, – мы обязаны сказать остальным. – Они не захотят опять оказаться в логове тварей, – возражает рыжеволосый маг. – У них должен быть выбор. – Если завтра все получится, поговорим об этом, – Илай сжимает мои пальцы. Если мы выживем. Если освободимся. – Х-холодно, – жалуется Янни. – Да, – Наас глядит в пространство перед собой. – Мне тоже. *** Кафе, где сломался Илай, становится нашим убежищем до предрассветных часов. Теплый свет отсекает ночь зеркалом стекла, а аромат кофе теснит к дверям дождливую сырость. Поднявшись на второй этаж, Илай приносит сухую одежду. – Это... – догадывается Наас. – Мой дом. Я глажу мягкую ткань черной рубашки. Мокрые шорты липнут к коже, но длины подола не хватит, чтобы полностью прикрыть бедра. Уткнувшись лицом, вдыхаю запах прошлого Илая – мыло и что-то терпкое, хвойное. Чужое. – Не ходи в туалет, – Янни склонился над витриной с по-прежнему свежими десертами. Беспокойные пальцы комкают на животе белую футболку. – Ладно, – Наас переодевается в такую же. Тянет носом, прикрыв глаза. – Господи, мне чертовски не хватало нормального кофе. А за банку пива с чипсами я убить готов! Или пепси. Или... Я смеюсь: закуски, газировку и алкоголь в Отрезке размели до нас, не говоря уже о сладком. Теперь скинувшая каменное оцепенение кофейня – почти чудо. – Да уж. Мария много упустил, – брат Янни ушел к остальным, чтобы помочь с текстом пакта. – Я отнесу ему... вот это! – выбирает лакомство мальчишка. – Остальные обзавидуются, – хмыкает Наас. – Может, не надо? Еще передерутся, – говорю я. Ближе к полуночи высокие окна покрываются изморозью. Доедающий третье пирожное Янни деревенеет, роняя кусок на пол. – Они здесь, – Илай отступает от заплетенной белесыми узорами витрины, засовывает руки в карманы форменных брюк. Подойдя к нему, касаюсь напряженной спины, провожу между лопаток. В нескольких кварталах отсюда определяется наша судьба. – Тогда стекла тоже обледенели, – он смотрит в темный коридор, ведущий к туалетам. Прикусывает нижнюю губу. – Илай... – кривится: – Я... не возвращался после... Даже не знаю, где они похоронены, – стирает кулаком выступившие бисеринки крови. Обнимаю. До боли стискивает мои плечи. – Ты поговорил с Сирасом? – Да. – Еще злишься? – мальчишка размазывает пальцем крем по тарелке. – Да, – отражение Илая хмурится. – И нет. Не знаю. – Но ты принял его клятву, – перехватывает мой взгляд. – Ты мог выбрать кого-то другого. – Нет. Только Сирас связывал меня с прошлым. А ты? Тебя... – Никто не ждет, – легко срывается с языка. – Мы выпили чай, – вертит ложку Янни. – С конфетами. И нас забыли. Наас методично рвет салфетку на мелкие кусочки. Громко тикают часы на стене. Голые ноги обдувает теплом из кондиционера, а призрачный Илай в плену оконной рамы целует меня в висок. – Я не рассказал Хектору, что сегодня делал, – вздрагивает Янни. – Мы много гуляли, но он вспоминал маму с папой и Аллой, а я только слушал. – Расскажи нам, – мягко предлагает Илай. – Но... – маг огня нервно двигает блюдца, переставляет чашки: пытается собрать заклинание из посуды. – Утром мы разбили колбы, помнишь? – утаскивает нож Наас. – Сообщающиеся сосуды. Ты кинул очень далеко! – Я... – мальчишка застывает. Отпускает сахарницу. Изможденное лицо просветляется: – Они взорвались зеленым! А потом Рики сказал... Наас с улыбкой кивает. Мы садимся за стол, чтобы разделить еще одну историю.